70.5. Отношение к Римской Церкви
Если новая религия отгородила русских от мира азиатского, нехристианского, однако она воздвигла и неодолимую стену между православной Россией и католическим Западом. Хотя в пору Владимира Св. христианская церковь формально еще не раскололась на Восточную и Западную (это совершилось в 1054 году), но путь к расколу уже обозначился: обе церкви к этому времени сложились как два особых и враждебных один другому мира; римский первосвященник уже поставил вопрос о примате и в сфере церковной, и в сфере мирской жизни, что неизбежно вырывало глубокую пропасть между Римом и Константинополем.
«Итак, проследив экспансию православия и сопоставив этот процесс с аналогичными процессами из истории западного общества, мы прояснили вопрос, каким образом и почему эллинское общество стало "отцом" двух "сыновей". Другими словами, дифференциация западного и православного христианства породила два различных общества. Из одной куколки – католической церкви образовалось два самостоятельных организма: римско-католическая церковь и православная церковь. Схизма продолжалась в течение трех веков и привела к трем разрушительным кризисам. Первый кризис, разразившийся в VIII в., представлял собой конфликт между иконоборцами и папой по вопросу об обряде – конфликт, завершившийся возрождением постулатов Римской империи в православном христианстве Львом Исаврийцем. Аналогичная попытка эвокации призрака Римской империи, предпринятая незадолго до этого Карлом Великим, закончилась неудачей. Второй кризис – это конфликт IX в. между вселенским патриархом Константинополя и папой по вопросу о церковном авторитете – конфликт, столь драматично сказавшийся на судьбе патриарха Фотия и вызвавший глубокий раскол между иерархиями Рима и Константинополя, соперничавшими за сферы влияния в Юго-Восточной Европе. Третий кризис привел к окончательному разрыву между двумя иерархиями, что случилось в XI в. Догматический вопрос, вокруг которого разгорелись страсти, не был чисто богословским вопросом, он тесно увязывался современниками с политической борьбой»21.
Восточная Церковь окрепла под покровительством светской власти и привыкла видеть в ней выражение божественной воли; авторитет же римских пап вырос независимо от нее. Постепенно папы привыкли держать себя самостоятельно, а в тех случаях, когда находили действия и предписания византийских государей несправедливыми (например, в деле иконоборчества), прямо отказывали им в повиновении.
Другая черта, резко отделявшая Восточную Церковь от Западной – рознь религиозная. Западный догмат filioque на Востоке не признавался; к причастию под обоими видами здесь допускали не одно духовенство, но и мирян. Многие обряды церковные тоже сложились различно: запричастный хлеб для проскомидии на Востоке готовился квасный, на Западе – употреблялись опресноки. Иконостас в Восточных Церквах; орган при богослужении в западных; форма построения храмов (латинский и греческий крест) – все это уже тогда довольно заметно обособило «православного» от «католика», полемическая же литература усиленно питала эту обособленность.
Таким образом, дух неприязни, взаимного недоверия и вражды уже тогда охватил обе Церкви, и христианство пришло в Древнюю Русь со взглядом на Западную Церковь, как на «латинскую», т. е. нечистую и полную заблуждений. Русские люди стали воспитываться в отчуждении и ненависти к Западной Церкви и ко всему тому, что с ней было связано, приравнивать латинство к «поганому» язычеству. Такая нетерпимость сделала невозможным влияние западной образованности в Древней Руси, к явному ущербу последней, так как Западная Церковь в ту пору была большой культурной силой: школа, просвещение, письменность, литература, богатое наследие, доставшееся от Древнего мира, нашли в ней разностороннее применение и развитие. Вследствие этого культурная мысль Запада осталась вне круга русского просвещения, которому долгое время, почти до времени Петра Великого, пришлось воспитываться исключительно на одних византийских образцах и идеалах.
Попытки римских пап введения в России католичества постоянно разбивались о полную нетерпимость русских к латинству, которое у нас не считалось даже и христианством, этим объясняется неудавшаяся уния митрополита Исидора. В России до XVII века не дозволялось строить латинских божниц. Самая серьезная попытка католичества проникнуть в Россию была предпринята при Иоанне III. Папа Сикст IV, устроивший брак Иоанна с жившей в Риме греческой царевной Софией Палеолог, рассчитывал сделать ее своим орудием для распространения в России католичества, и подчинения ее влиянию Римской Церкви. Однако София, ко времени своего прибытия в Москву, уже утвердилась в православной вере, и выступила вполне православной великой княгиней, таким образом, обманув все ожидания папы римского.
«Несмотря на то, что греки со времени флорентийской унии сильно уронили себя в русских православных глазах, несмотря на то, что Софья жила так близко к ненавистному папе, в таком подозрительном церковном обществе, Иван III, одолев в себе религиозную брезгливость, выписал царевну из Италии и женился на ней в 1472 году. Эта царевна, известная тогда в Европе своей редкой полнотой, привезла в Москву очень тонкий ум и получила здесь весьма важное значение» [Ключевский В.О.: Том 2, С. 159. История России, С. 21552].
Посланный с нею легат Антоний тоже не имел никакого успеха. На первых порах он требовал было себе торжественного въезда в Москву с преднесением креста. Но митрополит Филипп I решительно воспротивился этому, объявив, что если легат с своим крыжем въедет в одни ворота Москвы, то он, митрополит, сейчас же выедет в другие. В Москве легат заговорил о вере, но Филипп выставил против него некоего мудрого книжника Никиту Поповича, который так заговорил легата, что он отказался от спора, говоря: «Книг нет со мною». После этого было еще несколько сношений Рима с Москвой об унии при великом князе Василии, но все они остались без последствий. При Иоанне Грозном неудачная война с Баторием заставила царя самого обратиться за помощью к папе. В Россию (1581) был прислан из Рима ловкий иезуит Антоний Поссевин с поручением вести переговоры об унии и о дозволении строить в Москве костелы. Царь обращался с ним ласково, желая извлечь из его приезда как можно больше пользы для мира с Баторием, но в постройке костелов отказал и неохотно согласился говорить с ним о вере, «чтобы не было, – как отговаривался он, – супротивных слов». Как только зашла речь о вере, супротивные слова действительно не замедлили явиться.
ГЛАВА 71. Церковь и государство
71.1. Роль Церкви в формировании единого Русского государства
В формировании единого русского государства важную роль играла национальная Русская Церковь. Светская и духовная власть на Руси существовали в тесной взаимосвязи и взаимодействии. Государственная власть способствовала распространению христианства, но и согласовывала свою деятельность с установками Церкви. В XI–XII веках православие определяло духовные основы развития системы государственного управления, права и правосознания. Сама Церковь становится в XII веке важнейшим субъектом управления, но в отличие от католицизма непосредственно не вмешивалась в дела светской власти, что соответствовало восточно-христианской государственно-правовой культуре. Церковь играла важную роль и в подъеме Руси. Строились храмы, расширялись церковные земельные владения, на них призывались крестьяне и ремесленники, которым предоставлялись налоговые льготы. Церковь богатела, тем самым содействуя экономическому развитию Руси.
Восточная Церковь выросла из тесного союза со светской властью под впечатлением великих услуг, оказанных ей греческими императорами. Действительно, Константин Великий и его преемники помогли Христианской Церкви стать на ноги, восторжествовать над язычеством, оказывали ей могущественную поддержку в борьбе с многочисленными ересями, обеспечивали ее материально. Константинопольские власти принимали живое участие в делах Церкви, созывали церковные соборы, своим авторитетом давали силу их решениям. Все это воспитало византийское духовенство в чувстве известной зависимости и подчиненности. В их глазах император стал единым законным источником жизни на Земле. Он – ставленник Бога, Его помазанник, верховный покровитель Вселенской Церкви, и за свои действия отвечает лишь перед Богом, вручившим ему власть на Земле. Противодействовать воле императора – значит идти против воли Божьей, совершить тяжкий грех. Сам патриарх совершил бы преступление, если бы допустил себя до подобного шага.
Высокое представление о носителе светской власти перенесено было греческим духовенством и в Древнюю Русь. Русский князь, конечно, не император, но он именно носитель государственной власти, и этого достаточно, чтобы Церковь постоянно проводила в сознание русского общества идею безусловного повиновения своим государям. Уже Владимира Святого епископы величают царем и самодержцем, говоря ему: «ты поставлен от Бога». Лука Жидята так поучал народ: «Бога бойтеся, князя чтите: мы рабы, во-первых, Бога, а потом государя»; та же мысль и в поучении митр. Никифора Владимиру Мономаху: «князья избраны от Бога; Он царствует на небесах, а князю определено царствовать на Земле». Этот взгляд на отношения Церкви и государства постеппнно, не сразу претворялся в жизнь, и видимые его результаты появятся лишь в Московский период. Подобно тому, как «капля точит камень» (gutta lapidem cavat), так и эта идея со временем принесет свои плоды и окажет сильное влияние на рост государственной власти в России. Интересы Церкви и государства тесно переплетаются, они взаимно поддерживают друг друга так, что современники не только не могли различить интересы Церкви и государства, но часто путали их, и не видели различий их целей и интересов. Связь между событиями церковной и политической истории русских княжеств можно обнаружить именно в деятельности высших русских иерархов – митрополитов.
Утверждение удельно-вотчинного строя оказало немаловажное влияние на церковную организацию, которая претерпела существенные изменения сравнительно с теми формами, какие она изначально приобрела на Днепре. Там по преимуществу действовало византийское церковное право, принесенное греческим клиром. В Северо-Восточной Руси византийские церковные нормы сохранились лишь номинально, и под их этикетками сложилось чисто местное содержание; форма церковного господства приобрела феодальный характер и совершенно спаялась в одно органическое целое с формами светского удельно-вотчинного господства.
71.2. Союз между московскими князьями и митрополитами
В XIV веке сложился союз между московскими князьями и митрополитами. Борьба московских князей за права великого княжения вовлекает митрополитов в политику. Чрез это возрастает, еще более прежнего, государственное значение церковной иерархии, а вместе с тем возрастает на Руси и потребность иметь митрополитов из своих русских людей, которые бы беседовали с князьями «усты ко устом». Вследствие этого некоторые поступки митрополитов (такие, как проклятие митрополитом Феогностом Пскова) носили в большей мере политический, нежели церковный характер. Москве, которая только начала возвышение среди других русских городов, для сохранения и упрочения своего приоритета, несомненно, было важно сплотить вокруг себя православные земли и попытаться стать центром такого сплочения, причем не только на светском, но и на церковном уровне. Церконо-ордынские связи митрополитов Киприана и Фотия позволили им задействовать в качестве противовеса католическому наступлению силы Орды, что укрепило внешние политические позиции Московского княжества. Деятельность митрополитов Киприана и Фотия способствовала концентрации власти в руках великого московского князя и формированию традиции передачи власти в прямой нисходящей линии.
Русская Церковь руководствовалась двумя побуждениями, оказывая поддержку московским князьям: одно было идейного, другое материального характера. Русское духовенство воспитано было на византийских образцах; верховная власть для него своим происхождением обязана была Богу, ни от кого и ни от чего не зависела, а также не допускала подле себя другой подобной власти. Русское духовенство было поэтому всегда сторонником единой и самодержавной власти. Вот почему, когда московские князья начали стремиться к единовластию, то стремления их совершенно совпали со стремлениями духовенства. Можно сказать, что вместе с мечом светским, великокняжеским, против сепаратизма удельных князей был направлен крест духовный. Прекращение княжеских усобиц, введение гражданского порядка было необходимо духовенству, не в последнюю очередь, и по соображениям экономическим. Церковная иерархия владела большими земельными имуществами, разбросанными по всем областям Русской земли, поэтому усобицы были для нее разорительны. Да и вообще при существовании уделов Церкви труднее было охранить свои права, тем более, что князья, враждуя между собой, считая все средства дозволенными, не останавливались перед явным нарушением этих прав. Таким образом, одной из причин преданности духовенства интересам и политике московских князей была заинтересованность в тех материальных выгодах, которые оно должно было приобрести от сосредоточения всех владений в руках одного князя.
В связи с проблемой назначения русским митрополитом местного иерарха, а не ставленника Константинополя, возникает вопрос: в какой мере на назначение оказывали влияние светские власти, в частности русские князья? В 30-м апостольском правиле мы читаем: «А еще, который епископ, мирских начальников употребив, через них получает епископство в церкви власть; да будет извержен и отлучен и все сообщающиеся с ним». Как видим, требование весьма категорично и вообще лишает светских правителей участия в выборах и влияния на них. Но на практике в XIV веке это правило не соблюдалось, что подтверждается процедурой выдвижения русских митрополитов.
В 1353 году великим князем Симеоном Ивановичем кандидатом на русскую митрополию был видвинут Алексий. В 1354 году константинопольский патриарх согласился посвятить в сан митрополита Алексия, избранного на Руси великим князем Московским и прежним русским митрополитом, но согласился в виде исключения, «необычного и небезопасного для Церкви», допущенного ради московского князя. Митрополит Алексий, в период правления Ивана Красного и в малолетство его сына Димитрия, фактически возглавлял московское правительство, по сути дела, стоял во главе Московского княжества. Выступая неизменным сторонником московских князей он своим авторитетом поддерживал их и действовал всегда в их пользу. Обладая исключительным умом и способностями, митрополит Алексий пользовался большой благосклонностью в Орде (где он вылечил ослепшую ханшу Тайдулу) и содействовал тому, что великое княжение окончательно закрепилось за московскими князьями.
«В числе тогдашних руководителей делами бесспорно занимал важное место митрополит Алексий, уважаемый не только Москвою, но и в Орде, так как еще прежде он исцелил жену Чанибека, Тайдулу, и на него смотрели как на человека, обладающего высшею чудотворною силою. Под его благословением составлен был в 1364 году договор между Димитрием московским и его двоюродным братом Владимиром Андреевичем, получившим в удел Серпухов. Этот договор может до известной степени служить образчиком тогдашних отношений зависимых князей к старейшему». [Костомаров Н.И.: Том 1, С. 279–280. История России, С. 24449–24450].
Заслуги св. Алексия перед Москвой были так велики, и личность его была так высока, что память его в Москве чтилась необычайно. Спустя 50 лет после его кончины (†1378) были обретены в основанном им Чудовом монастыре в Москве его мощи, и было установлено празднование его памяти. Руководимое св. Алексием русское духовенство держалось его направления и всегда поддерживало московских князей в их стремлении установить на Руси сильную власть и твердый порядок.
Святитель Алексий хотел назначить себе преемником преподобного Сергия, но смиренный подвижник решительно отказался от этой чести. Тогда великий князь московский Дмитрий Иванович в 1377 году выдвигает на митрополию своего духовника и любимца, священника Митяя (Михаила). Избранник московского князя архимандрит Митяй, боясь ехать в Царьград на посвящение, уже с помощью своего покровителя доказывает, что можно вовсе не ездить в Царьград, а получить рукоположение от своих русских епископов, помимо константинопольского патриарха. Идея Митяя насчет его поставления в Москве – это, пример автокефалистских устремлений, которые были обусловлены тем, что именно в это время на Руси происходит подъем национального сознания. Русские осознали, что избавиться от ига татар – это вполне реальная и посильная при умелом подходе задача, решение которой увенчалось победой на Куликовом поле. Русь окончательно встала на путь объединения вокруг Москвы, которая на Куликовом поле, бесспорно, утвердила свое право быть новым центром собирания русских земель.
Причину возникновения подобных прецедентов следует, наверное, искать в особенностях исторического развития церковной организации Византии, в которой имело место сращивание светской и духовной власти. А русские князья, по примеру византийских императоров, пытались влиять на назначение местных митрополитов. Таким образом, можно говорить, что поставление осуществлялось не только на основе канонических предписаний, оно отражало состояние русско-византийских отношений, учитывало мнение великих князей, внутриполитическую борьбу на Руси, а также личность самого митрополита.
71.3. Установление подавляющего авторитета московских князей над русскими митрополитами
В XV веке Русская Церковь была важным фактором в процессе объединения русских земель вокруг Москвы и укрепления централизованного государства. В новой системе власти она заняла соответствующее место. К этому времени в основном уже сложилась система органов церковного управления: епископаты, епархии, приходы. Известно немало эпизодов из истории Руси, когда митрополиты активно выступали и как государственные деятели. Традиционной была их политическая линия, направленная на поддержку московской великокняжеской династии и ее усилий по объединению Руси. Связано это было не только с субъективными симпатиями первоиерархов Русской Церкви, но с твердой убежденностью, что создание могущественного, единого православного государства станет бесспорным благом для Церкви Христовой. В свою очередь, и великие князья выказывали предстоятелям Русской Церкви свою поддержку и уважение, видя в них самых надежных союзников. Нередко митрополиты выступали как душеприказчики московских государей, выполняли важнейшие дипломатические поручения.
В XV веке произошли глубокие изменения внутреннего настроения русского церковного общества, не прибавив, однако ж, ничего к прежнему запасу его понятий и знаний. Усилиями московских князей в продолжение ста лет со времени Симеона Гордого глава русской церковной иерархии стал независимо к Константинопольскому патриарху и перестал ездить в Царьград на поставление. Русь в церковной жизни сделалась самостоятельной поместной Церковью и перестала считаться епархией цареградского патриархата. Вместе с этим внешним обособлением постепенно изменился ее взгляд на себя и на свое церковное отношение к Византии, откуда некогда принесли ей азбуку христианства. Греческие иерархи, занимавшие митрополичью и епископские кафедры в России, никогда не имели ни сильного влияния на господствовавшей здесь общественный порядок, ни большого личного авторитета в глазах русской паствы.
Однако после обретения прав автокефалии власть русских митрополитов в церковном и особенно в политическом отношении, поднявшаяся до того на небывалую высоту, с момента разрыва с Константинопольским патриархом (особенно после Флорентийской унии в 1439 году), быстро упадает, потому что теряет внешнюю могучую опору своей независимости. Над русскими митрополитами быстро вырастает подавляющий авторитет московского князя, который усваивает себе титул царя и соединенную с ним византийскую идею патроната над всеми православными христианами, причем поставление и участь самих митрополитов начинает в такой же сильной степени зависеть от личной воли московских князей, как это было в разрушенном Царьграде. Церковная иерархия, словом и делом воспитавшая московское самодержавие, сама должна была смиренно подклониться под властную руку взлелеянного ею детища.
В период правления Иоанна III Васильевича был утвержден порядок замещения митрополичьей кафедры уже без сношения с Константинополем. При таком порядке великий князь имел сильное влияние на выбор первосвятителя, не стесняемое уже ни влиянием патриарха, ни влиянием ослабевших удельных князей. Так, избрание митрополита Симона, по-видимому, произошло всецело по воле великого князя Иоанна III Васильевича, и только формальным образом было обставлено участием собора епископов. При посвящении Симона в митрополиты впервые был введен особый церемониал поставления митрополита, все обряды и формулы которого, почти буквально скопированы с византийских. Это было продиктовано стремлением придать ему тот же вид, как в КПле совершалось поставление патриархов. В этом следует видеть сознательную цель наглядно показать, что митрополит заимствует свою власть от государя, и что за великим князем закрепляются канонические права византийского басилевса. А.В. Карташев отмечает: «Ясно, что русский чин, начиная с поставления митр. Симона, скопирован с византийского во имя канонической идеи православного царя, в нем воплощенной»22.
Отношение великого князя к митрополитам выражалось в прежних формах: русский первосвятитель призывался на княжеские советы, скреплял подписью княжеские договоры, ходатайствовал за опальных и прочее. Во время борьбы великого князя с последними остатками удельного быта митрополиты, как прежде, усердно действовали в пользу верховной власти. Филипп и Геронтий содействовали великому князю в покорении Новгорода, писали послания о повиновении великому князю в непокорные края – Псков, Вятку и Пермь.
Во второй половине 1470-х годов отношения Ивана III с Русской Церковью осложнились. Дело дошло до открытого конфликта между великим князем и митрополитом Геронтием, пастырем твердым, не боявшимся в случае надобности сказать великому князю решительное слово. Причиной было стремление церковных властителей воспротивиться усилению власти великого князя над Церковью. В ответ великий князь едва не отказал митрополиту от кафедры. Памятниками руководительных отношений Церкви к верховной власти служат два послания к великому князю. Одно от митрополита Геронтия и собора духовенства, другое от ростовского епископа Вассиана – оба на Угру, где великий князь в боязливой нерешительности стоял с полками перед ханом Ахматом. Оба послания возбуждали его к решительному бою за землю Русскую. Но с другой стороны, при Иоанне III, несмотря на его постоянное старание во всем держаться старых форм, под этими формами видим проявления уже новых отношений.