Возможно, это все же действительно было сродни помешательству: что-то запустило травмирующий механизм, нейтрализовав эмоциональную составляющую личности убийцы. Под воздействием этой, если угодно, холодной ярости он убивает первых двух жертв, потом видит «женщину средних лет» и девочку, это запускает второй травмирующий процесс, который накладывается на первый. После этого его состояние не вернулось к норме, по крайней мере, несколько дней. Возможно, именно «выздоровление», ослабление психопатического состояния заставило его покинуть дом.
Позволите мне задать один вопрос по обстановке?
– Да, пожалуйста.
– Из дома пропали какие-нибудь ценности?
– Нет.
– Значит, не исключено, что он покинул дом спонтанно, как-бы устрашившись содеянного. Я понимаю, что это противоречит моим же словам о том, что убийца не раскаивается в совершенном преступлении, но такое объяснение тоже возможно.
Скажу сразу, изложенная мной только что версия не является основной. Как я уже сказал – психология преступника не мой профиль. Я внес ее в отчет под названием «Версия №2». Та версия, которую я изложил вам еще в прошлый раз, с парой-тройкой добавлений и обоснований видится мне все же основной и на вашем месте я бы сначала отработал ее, хотя вам, разумеется, виднее.
– Спасибо за откровенность, доктор. Я прислушаюсь к вашему совету. Можно еще один вопрос?
– Конечно.
– Что могло запустить этот травмирующий механизм?
– Что угодно. Резкий звук, плач ребенка, яркая вспышка, какие-либо слова или действия окружающих… Трудно сказать, не имея возможности сравнить свои выводы с личностью реального человека.
– Понятно. Спасибо вам еще раз за помощь, доктор Иоханнес.
– Обращайтесь, вы или ваши коллеги, я буду рад помочь. И еще, оберкомиссар Вюнш, желаю вам удачи и надеюсь, что вам удастся его поймать. Человек, который совершил подобное, не должен оставаться на свободе – он очень опасен для общества и должен быть из него изъят.
– Мы сделаем все возможное для этого. До свидания, доктор Иоханнес.
– До свидания, оберкомиссар Вюнш.
Глава 30
Список
В ожидании Франца Хольгер успел просмотреть отчет Иоханнеса. Доктор действительно увлекся этой работой: в тексте отчета было большое количество терминов, которые были не знакомы Вюншу, доктор часто обращался к разнообразным специализированным изданиям и много теоретизировал. Все это было похоже не на отчет, а скорее на статью для журнала, но общий смысл изложенного оставался тем же, что и в понедельник. Немного раздосадовало Хольгера то, что доктор, уйдя в дебри теоретических рассуждений, так и не выдал заключение, в котором четко бы указывал черты характера убийцы. Вюнш вложил отчет в папку с делом и закурил. Вскоре пришел Майер.
– Успешно?
Молчаливый кивок и перед Хольгером уже лежали тонкая папка и толстая тетрадь. Вюнш взял в руки папку и понял, что это было самое настоящее личное дело Карла Габриеля.
– Франц, а вам в Народном союзе личное дело выдали?
Майер кивнул. «Ничего себе они работают…» – максимум, на который рассчитывал Вюнш, отправляя запрос в Союз по уходу за военными захоронениями, это справка о дате смерти и месте погребения, в самом лучшем случае, свидетельские показания сослуживцев, но уж никак не полноценное личное дело. Хольгеру пришла в голову немного безумная мысль, что вездесущий полицайпрезидент Гиммлер, прочитав докладную записку о ходе расследования за прошлую неделю, попросил Народный союз обработать этот запрос тщательнее, чем обычно. Так или иначе, личное дело Карла Габриеля было у них в руках.
Хольгер открыл папку. С фотокарточки на него смотрел усатый молодой человек с пронзительным взглядом. Совершенно удивительным для Вюнша было то, что фотокарточка оказалась цветной. Карл Габриель был заснят по грудь и одет в военную форму образца 1914-го года – светло-серую, с пикельхельмом52. «Он 14-м году был на семь лет старше, чем я…» Усы залихватски торчали в стороны, а волос совсем не было видно из-под шлема. «Скорее всего, фото сделано перед отправкой на фронт – через пять дней он погибнет».
Как и ожидал Вюнш, Карл Габриель действительно погиб двенадцатого декабря 1914-го года. В подтверждение этого к делу была приложена фотокарточка братской могилы в Сен-Лоран-Бланжи – одной из многочисленных деревенек под Аррасом. Хольгер с удовлетворением отметил, что, судя по фотографии, за могилой ухаживали. Окончательным же доказательством смерти Карла была подшитая к делу копия отчета о потерях, поданного гауптманом Бертинком шестнадцатого декабря 1914-го года. «Молодцы! Основательно поработали…» – в чем бы ни заключалась причина тщательности работников Народного союза, Вюнш мог лишь похвалить их работу.
На следующей странице приводились показания сослуживцев Габриеля, видевших его смерть. В голову Хольгера пришло подозрение, что Рейнгрубер подшил к делу №44518 копию этих показаний, однако после сверения имен опрошенных он был вынужден отказаться от этой мысли. Только два человека давали показания и Рейнгруберу, и для Народного союза – Леопольд Маркс и Пауль Фишер. Разница в описаниях была только внешней, с точки зрения фактов они друг другу соответствовали. У Вюнша больше не оставалось сомнений в том, что Карл Габриель действительно погиб в середине декабря 1914-го года.
Хольгер обратился к медицинскому листку, очевидно, скопированному прямо из личного дела в Министерстве обороны. «А парень-то явно добровольцем пошел…» – медицинский лист однозначно говорил Вюншу, что в 14-м году в общий призыв Карл Габриель не попал бы по здоровью. Насколько ему было известно, с астмой и в 18-м определяли в части тылового снабжения, а то и вовсе признавали негодным к службе. Помимо астмы у Карла были проблемы с внутренним ухом, а также был вырезан аппендикс.
«Астматик с плохой координацией движений в условиях окопного кошмара и газовых атак – у него не было ни одного шанса…» – сердце Хольгера в очередной раз сжала стальная рука разочарования. В 14-м году им всем казалось, что Война это победный парад в Париже. «Причем не только мы, но и австрийцы, русские, французы, бельгийцы, англичане… Если бы все мы знали тогда, через что нам придется пройти в ближайшие годы, мы бы послали куда подальше наших ниспосланных Богом правителей с их стремлением что-то кому-то доказать».
Больше в папке ничего не было. Карл Габриель родился, вырос, женился, погиб – дело закрыто.
Вюнш закурил очередную папиросу и попытался привести мысли в порядок. Карла Габриеля тоже можно было исключать. Подделка отчета гауптмана о потерях была крайне сомнительна, да и остальные доказательства были достаточно убедительны. Хольгер проговорил про себя: «Ни Карл Габриель, ни Лоренц Шлиттенбауэр не убивали Груберов».
Теперь оставались только братья Карла, Ульрих и Вольфганг, а их поиск, соответственно, становился первостепенной задачей. Вюнш выругался про себя – ему нужно было опять закапываться в архив и по обрывочным материалам пытаться установить судьбу двух человек, последняя проверенная информация о которых относилась к началу 20-х годов. «Черта с два я заявлюсь в Рейхсархив раньше понедельника» – эта неделя его изрядно утомила.
Майер, тем временем, закончил изучать отчет Иоханнеса и положил его в папку к остальным материалам расследования.
– Что вы думаете об этом, Франц?
– Думаю, что доктор немного перебарщивает со специальной терминологией, а также, что мы, в общем и целом, знали все это с понедельника.
– Как вам Версия №2?
– А я бы не назвал ее отдельной версией, скорее рассуждениями на полях. Она не противоречит Версии №1. Вполне мог быть какой-то сигнал, «запустивший» убийство, но что это за сигнал, мы все равно не знаем. А по поводу того, что убийца ушел из дома второпях – это все же домыслы…
– Согласен с вами. Но, Франц, идея составить психологический портрет убийцы не была неудачной. Мы многое узнали благодаря доктору. Вы успели прочитать дело Габриеля?
Франц помотал головой.
– Хорошо, тогда вы берите на себя Карла, а я возьму список его роты.
Хольгер подвинул к себе толстую тетрадь, на которой было написано: «3-я рота 13-й резервный полк 6-я Баварская дивизия 3-й Баварский армейский корпус». Он углубился в чтение. Ребята из Народного союза создали громоздкую, но достаточно эффективную систему: сразу на первом листе указывалось, что рота была на перекомплектовании четырнадцать раз, а значит, существовало четырнадцать списков личного состава и все они были в этой тетради. Хольгер быстро разобрался с примечаниями. Крест напротив имени значил, что военнослужащий погиб, в этом случае далее указывалась дата смерти. Сначала в списке шел офицерский состав в алфавитном порядке, а за ним был такой же список нижних чинов.
Насколько помнил Вюнш, списки личного состава в армии выглядели совсем не так, но они были нужны для поиска живых, а подобная структура помогала быстро найти мертвых. Ему предстояло внимательно отсмотреть только первый список, так как Карл Габриель погиб в одном из первых боев своей роты. Хольгер еще раз задумался, что именно они хотят здесь найти? Поняв, что пытается оттянуть неизбежное, он решил просто цепляться глазами за странные совпадения и неожиданные встречи. Вюнш глубоко вдохнул, досчитал в уме до четырех, выдохнул, снова вдохнул и начал читать:
Бертинк Альфред Макс фон — гауптман + 02.03.1917
Фридель53 Георг-Хайнц — лейтенант
Келль Георг — оберлейтенант + 21.06.1915
Натткемпер Герман Иоганн — лейтенант + 07.11.1918
Рафтль Рудольф — лейтенант + 15.12.1914
Вигольд Гаральд Йозеф — лейтенант
С офицерами было покончено, теперь шли рядовые и унтер-офицеры.
Адлер Хорст – рядовой + 28.01.1915
Айхель Отто Герман – рядовой
Алльменредер Карл – рядовой + 27.06.1917
Аманн Людвиг — рядовой
Арндт Стейн — унтер-офицер + 05.06.1916
Бааде Эрнст Гюнтер – рядовой
Бирмейер Фриц – унтер-офицер + 11.10.1917
Билльман Вильгельм — фельдфебель + 01.03.1917
Бем Йозеф Иоахим — рядовой + 12.12.1914
Боймер Пауль — рядовой + 11.10.1918
Брандт Якоб – унтер-офицер
Капеле Эдуард фон – унтер-офицер
Цилль Курт – рядовой + 13.12.1914
Даманн Густав – рядовой
Данкльман Генрих – фельдфебель + 30.10.1918
Даубе Вильгельм – рядовой + 20.08.1915
Денкерт Вальтер – рядовой
Дирлевангер Оскар Пауль – унтер-офицер
Эберхардт Фридрих Георг – рядовой + 08.06.1916
Эйкен Арнольд – рядовой
Фангер Пауль – рядовой + 15.04.1918
Фауст Иоганн Георг – унтер-офицер
Фишер Херварт – рядовой + 14.08.1915
Фишер Пауль – рядовой
Фридеричи Эрих – фельдфебель
Габриель Карл – рядовой + 12.12.1914
Габриель Вольфганг – рядовой
Гонтерманн Генрих – рядовой + 30.10.1917
Гутманн Уго – рядовой + 22.06.1915
Хальм Ганс – рядовой + 14.12.1914
Хансен Кристиан – рядовой
Хартманн Эрих Альфред – унтер-офицер + 21.04.1918
Хартманн Людвиг Манфред – рядовой + 21.04.1918
Хаузер Вильгельм – рядовой
Хитцфельд Отто Максимилиан – фельдфебель
Иммельман Макс Франц – рядовой + 18.06.1916
Йодль Альфред Йозеф Фердинанд – унтер-офицер
Юнгер Эрнст – рядовой
Капитульский Эрнст — фельдфебель + 22.06.1916
Кениг Ойген – рядовой + 11.11.1918…
У Хольгера хватило сил добраться до рядового Ларса Маршалла, погибшего в бесконечном 1917-м, после этого он понял, что больше не может. Мозг отказывался воспринимать реальность. Самое важное он уже увидел – на следующей после Карла Габриеля строчке был Вольфганг Габриель и напротив его имени не стоял крест. Вюнш еще не понимал, что именно это им дает, кроме того факта, что младший брат служил в одной роте с Карлом, но все же был рад, что прошел через этот список не совсем напрасно. Он передал тетрадь Майеру и вновь закурил, но закашлялся и затушил папиросу.
Франц пробежал список глазами за пару минут и отложил в сторону.
– Есть что-нибудь необычное после буквы «М»?
Хольгер постарался, чтобы его голос звучал ровно и спокойно, но предательская хрипота выдала его истинное настроение. Майер уже собирался задать очевидный вопрос, но поймал взгляд Вюнша и передумал. Вместо вопроса Франц дал ответ:
– Нет. Кроме Вольфганга Габриеля никаких совпадений с именами фигурантов дела. Есть пара непонятных мне вещей по списку в целом…
– Например?
– Почему так мало офицеров? Как мне кажется, для эффективных действий нужно большее количество офицеров, кроме того, где, например, медицинская служба или служба связи? Если каждый лейтенант командует взводом, то кто координирует артиллерию?
Сказывалось отсутствие у Майера военной подготовки.
– Все это находится в ведении полкового командования, а уж артиллерией и вовсе управляет командир дивизии, а обычная пехотная рота это несколько офицеров и простые бойцы… Что думаете по поводу Вольфганга Габриеля?
– Пока не ясно связано ли это как-нибудь с убийством, но найти Вольфганга необходимо.
– Это верно. Нашли что-нибудь интересное в деле Карла Габриеля?
– Не знаю насколько это интересно, но вам не показалось странным, что его взяли на фронт с астмой?
– Я тоже обратил на это внимание. Скорее всего, он пошел добровольцем и смог убедить врача признать его годным.
Майер кивнул. Лицо его было задумчиво.
– Как вы полагаете, Франц, Карл Габриель и впрямь погиб двенадцатого декабря 1914-го?
– Думаю, да. Иначе, как и в случае с Шлиттенбауэром, слишком много сил и времени приложено к организации этой лжи и слишком много людей должно быть в нее вовлечено. Мне это не кажется вероятным.
– Согласен с вами. Но это означает, что теперь у нас остаются только братья Габриели.
На это Франц тоже молча кивнул.
После того, как в дело была занесена информация о Карле Габриеле, Хольгер отпустил Майера домой, попросив обращать внимание на газеты или радио – вдруг там прозвучит фамилия «Габриель». Особенных соображений по поводу местоположения Ульриха и Вольфганга у полицейских не было, а значит, нужно было пытаться извлечь информацию из всего, что только возможно. Самому Вюншу еще предстояло написать докладную для Калле. Он не повторил ошибку предыдущей недели и воспользовался печатной машинкой.
– Молодцы! У вас и так было немного подозреваемых, так вы их всех и исключили.
Калле прибывал в не самом лучшем настроении, поэтому почти не улыбался.
– Зато нашли новых…
– Ты про Ульриха и этого… второго… Вольфганга Габриелей?
– Да.
– Ты же понимаешь, что подозреваемыми они являются только потому, что никого другого у вас нет?
– В общем да, но не до конца. Например, Ульрих был свидетелем на процессе против Андреаса Грубера в 15-м году, а Фрау Мюлленбек видела Вольфганга, возможно, в 22-м весной.
Иберсбергер откинулся на спинку стула и подвигал головой из стороны в сторону, вызвав характерный хруст в шее.
– «Возможно в 22-м весной» – очень точные показания… Впрочем, я понимаю, что дело сложное, а вы и так продвинулись дальше чем Рейнгрубер. Скажи мне лучше вот что, Хольгер, сколько еще времени, как тебе кажется, потребуется на это дело?
– Трудно сказать. Скорее много, чем мало. А что, новые дела жмут?
– Не без этого. Хотя начальство по-прежнему настаивает, чтобы вы с Майером занимались только этим убийством. Я тебе одну вещь скажу, только ты это при себе держи – я твои докладные должен Гиммлеру лично сдавать, так он, когда прошлую прочел, сказал мне, чтобы я выделил вам столько времени сколько возможно. Уж не знаю, чем ему именно это убийство приглянулось, но пока вы как за каменной стеной. Только ты учти – я через неделю Майеру другое дело дам, а твое будет ему в довесок. Уж не обессудь, ловить действующую мразь тоже кому-то надо.
– Понимаю.
– Зигмунд, кстати, передает сердечный привет. Фон Штокк уже дает признательные показания. Разумеется, только по одному эпизоду, но все же. Молодцы, что помогли коллегам из Экономического отдела. Им фон Штокк поперек глотки сидел уже очень давно. Хорошо, что соориентировались и смогли воспользоваться ситуацией, а то могли и упустить такой шанс… Хотя рисковал ты, конечно, изрядно – мог все дело запороть. Да что с вас – счастливчиков – взять? Фон Штокк, кстати, тебя недобрым словом вспоминает, да все про то, что ты обещание какое-то не сдержал, говорит.
– Это тебе все Шигода рассказал?
– Ну, да. Обедали сегодня вместе, вот он и просветил, а про, ворвавшихся ураганом в Управление, Вюнша с Майером мне еще Пауль рассказал. Так что за обещание ты ему дал?
– Обещал, что для него все закончится без последствий, если он архивариуса сдаст.
– Обманул…
– А ты против?
– Нет, конечно.
Хольгер вышел из управления вместе с Хеленой. Он был очень благодарен ей за то, что этот вечер она решила провести рядом с ним. Прошедшая пятница далась ему тяжело.
Глава 31
«Гизелла»
«Гизелла» располагалась на Августинерштрассе и была одной из крупнейших пивных города. Всего в паре кварталов была Мариенплатц и хозяева заведения всячески подчеркивали, что в том числе и отсюда во время Пивного путча в 1923-м году нацисты отправились к центру города. Связь с политикой, а также вечная многолюдность в свое время отпугнули Хольгера от этого места. Национал-социалисты любили «Гизеллу», считая ее местом своей боевой славы, а потому часто устраивали здесь разнообразные мероприятия вроде митингов и награждений.
Количество людей со свастикой на плече превышало все разумные пределы, и Вюнш чувствовал себя белой вороной. Несмотря на уговоры Хелены, он не стал надевать свой Железный крест и пришел в своем самом что ни на есть гражданском виде, благо его гражданский вид всегда был весьма аккуратен.
Еще за два квартала до пивной Хольгер начал замечать следы грядущего события. Листовки и транспаранты, приглашавшие на митинг всех мюнхенцев и гостей города, были по обеим сторонам улицы. Как не без ехидства отметил про себя Вюнш, приглашение подкреплялось обещанием дармового пива и сосисок «…от Партии!». «В чем никогда нельзя было отказать национал-социалистам – они знают, какими должны быть политические лозунги!» Хольгера всегда интересовало, откуда нацисты брали деньги на роскошные пиры, в которые частенько превращались их митинги и съезды?
В пивной яблоку негде было упасть от народа набившегося внутрь. Хольгер инстинктивно отступил, увидев такую толпу, но почувствовал, что Хелена чуть сильнее сжала его плечо, и смирился со своей судьбой. «В конце концов, она первый раз тебя о чем-то попросила!».
Вюншу попадались в толпе знакомые лица. Многие известные в городе, да и во всей Баварии люди собирались провести этот вечер в «Гизелле». Хелена уверенно пробиралась в толпе, практически таща Хольгера за собой. Они вышли почти прямо к импровизированной сцене и Хелена начала здороваться со своими знакомыми. Вюнш участвовал в разговорах, когда это было необходимо, не особенно вдаваясь в их суть и не стараясь запоминать лица и имена, мелькавшие перед ним.
– Добрый вечер, Фредерика.
– Добрый вечер, Хелена. Да ты, я вижу, не одна сегодня. Познакомь нас с Марселем со своим кавалером.
– Разумеется, простите мою бестактность! Это оберкомиссар криминальной полиции Вюнш, он занимается расследованием убийств. А это Фредерика Линдеманн со своим спутником господином Франком. Напомните-ка, господин Франк, чем вы занимаетесь?..
– Да, спасибо, что представила и нас тоже, Хелена…
Это был один из тех диалогов, которые великолепно умеют вести женщины испытывающие друг к другу острую неприязнь. Когда не было сказано ни одного грубого слова или оскорбления, но напряжение можно есть ложкой, а обмен ядовитыми шпильками в любой момент рискует перейти в драку.
Хольгер оценивающе посмотрел на капризное лицо Фредерики Линдеманн, а после на Марселя Франка. Тот был лет на двадцать старше своей подруги. Франк был в гражданской одежде, но на шее имел целого «Голубого Макса»54, а на груди Железный крест. У него на рукаве тоже не было свастики, а сам он имел немного скучающий вид и, очевидно, оказался на этом мероприятии по той же причине, что и Вюнш. Кивнув друг другу, мужчины постарались развести своих спутниц подальше, не дожидаясь момента, когда их беседа перетечет в сферу сравнения модности обуви оппонента со своей.
– Как-же я ее не люблю! Вечно воображает о себе невесть что… «У меня есть мужчина! Мой Марсель так меня любит!» У меня тоже есть мужчина!
– И ты не забыла привести и показать его…
Хольгер не испытывал злости или огорчения, скорее умиление: своей подростковой выходкой Хелена напомнила ему, насколько она все-таки юна.
– Нет, я вовсе не думала…
Наткнувшись на легкую улыбку Вюнша, она поняла, что ее коварный план раскрыт.
– Прости.
– Ничего страшного. Сказала бы сразу, я бы полицейскую форму надел.
– Издеваешься?
– Конечно, но ты это заслужила.
– Да, заслужила… Главное, не обижайся.
– Не буду.
Хелена провела его к их местам – Вюнш изрядно удивился, что в пивной были зарезервированные места – и они, наконец, успокоились. Хольгер не без удовлетворения отметил, что Франк и Фредерика Линдеманн сидели достаточно далеко. На часах было без пятнадцати шесть, а митинг должен был начаться через четверть часа. Вюнш посмотрел на вход в пивную и в очередной раз похвалил свою привычку приходить пораньше – в дверях образовался самый настоящий затор.
Хольгер от скуки водил глазами по людям в толпе. Они, наконец, начинали рассаживаться по местам. Взгляд Вюнша упал на человека в черном гражданском костюме. Человеку было за пятьдесят, он был почти седым, но самой запоминающейся чертой его внешности был большой шрам от ожога, уродовавший правую половину лица и уходивший за воротник рубашки. Хольгер, не веря до конца в такое везение, даже привстал, чтобы увидеть руки этого человека. Ему удалось лишь на мгновение найти их взглядом в прорехе между разделявшими их людьми. На плече человека была свастика, а на руках перчатки. «Ни о чем не говорит. Он может быть кем угодно!» Внезапно в голову Вюнша пришла идея настолько простая и очевидная, что он мысленно дал себе подзатыльник за то, что не дошел до нее раньше.
– Хелена, ты, случаем, не знаешь, кто тот мужчина в черном костюме со шрамом на лице?
Хольгер постарался, не привлекая внимания, показать ей человека в черном. Хелена удивилась его вопросу, но ответила:
– Знаю. Это господин Ульрих Габриель. Он входит в мюнхенский Совет молодежных организаций НСДАП, курирует обеспечение ребят из Гитлерюгенда55 униформой. Он пару раз выступал перед нами, призывая идти работать на государственные швейные фабрики. У него голос очень запоминающийся – сиплый и хрипловатый. А почему ты спрашиваешь?
Вюнш готов был расцеловать ее прямо здесь при всех, не только за то, что знала Ульриха Габриеля, но и за то, что решила похвастаться ухажером перед знакомой и вытащила его в «Гизеллу» именно сегодня. В который уже раз за время этого расследования Хольгеру удавалось сэкономить массу времени с помощью откровенного везения.
– Спрашиваю потому, что работа догнала меня. Я понимаю, что порчу тебе вечер, но ты посматривай на этого человека одним глазком, хорошо? Если он соберется уходить, сразу говори мне, я тоже буду за ним следить…
– Он что, преступник?
Хелена с опаской оглянулась на Габриеля.
– Нет, но мне очень нужно с ним поговорить.
– Почему ты не подойдешь сейчас?
– Уже шесть. Сейчас митинг начнется, не хочу привлекать внимание. Кроме того, я ведь обещал, что буду рядом с тобой сегодня, а разговор с ним может занять много времени.
– Хорошо, я послежу за ним.
– Спасибо, ты ангел!
– А ты повторяешься…
Хольгер планировал подойти к Габриелю после митинга и договориться о встрече. В принципе, делать это было не обязательно, так как теперь найти его не составляло особого труда. Но это экономило время, а кроме того, нервная реакция на неожиданное столкновение с полицией или активный отказ от встречи могли проявить суть Ульриха Габриеля лучше, чем длительный и обстоятельный разговор.
На сцену вышел высокий и худой, как жердь, человек одного с Хольгером возраста. Он, как и Вюнш с Франком, был в гражданской одежде, но, в отличие от них, носил свастику на плече. Человек начал выступать. Он призывал бороться за все хорошее против всего плохого, говорил о величии и борьбе, о превосходстве и справедливости. Хольгер слушал в пол уха, посматривая то и дело на Ульриха Габриеля. После того, как человек закончил выступление, он вскинул правую руку и прокричал «Хайль Гитлер!». Практически все, кто был в зале, подскочили на ноги и повторили этот жест.
Хелена тоже встала и подняла руку. Хольгер постарался рассмотреть ее лицо в тот момент, когда она кричала «Хайль Гитлер!» и увидел на этом лице высочайшую степень одухотворенности и счастья. «Я тоже так выглядел в 14-м…» – Вюнш завидовал окружавшим его людям. В их жизни было место чему-то, во что можно было слепо верить. Быть преданным без размышлений, без угрызений совести и сомнений. Это чувство, будто ты будешь жить вечно, будто ты всемогущ, стоит тебе лишь вскинуть руку и прокричать «Зиг Хайль!», было очень хорошо знакомо Хольгеру, пускай всегда и имело для него другое внешнее выражение. Именно оно стало первой жертвой, которую он принес Германии. Судьба милостиво оставила Вюншу руки и ноги, но лишила его возможности слепо, отчаянно верить во что-то, и сейчас он чувствовал это как никогда остро.
Началось награждение передовиков производства и партийной работы, а также принятие в партию новых членов. Совершенно внезапно для Хольгера прозвучало имя Хелены. Она вышла к трибуне, чтобы получить партийный билет и значок. Вюнш готов был поклясться, что видел в ее глазах слезы. За те две недели, что они были знакомы, он впервые видел ее настолько незащищенной. Хелена, нетвердо ступая, вернулась на свое место и буквально рухнула на стул. Через пару минут шок начал проходить и она уже придирчиво рассматривала свою фотографию в партийном билете.
– Как всегда! Никогда не могу получиться на фотографии нормально! Посмотри, разве это я? Это какая-то двенадцатилетняя школьница. А ведь это серьезный документ…
Хольгер взял у нее документ и внимательно его осмотрел. Он видел уже билеты НСДАП, но никогда не имел возможности посмотреть на них вблизи. Фотография, удостоившаяся нареканий Хелены, показалась Вюншу отличной. Она здорово передавала и резкие, пронзительные черты ее лица и столь же резкий характер девушки. Хольгер вернул ей билет и в очередной раз обернулся на Габриеля. Тот сидел на прежнем месте и внимательно следил за тем, что происходило у трибуны.
После того, как были награждены почетными значками за успехи в учебе мальчики и девочки из молодежных организаций, на трибуну вышел лысый, угрюмого вида мужчина лет сорока пяти. Он начал речь и страсть, с которой он говорил, смогла привлечь даже внимание Вюнша:
– …Они как зараза! Болезнь, терзающая нашу Родину! Коммунисты, предатели, а более всех – унтерменьши! Евреи, наложившие свои нечистые руки на богатства нашей страны. Я вижу здесь сегодня множество ветеранов – людей, отчаянно бившихся за Германию, получавших боевые награды и ордена. Я и сам такой, я – один из тех, кто готов был отдать жизнь за нашу Родину. И я спрашиваю у вас, мои боевые товарищи, разве забыли мы, как проклятые социал-демократы, коммунисты и евреи плели заговор против нас? Как они, отсиживаясь в тылу, точили нож, чтобы вонзить его нам в спину? Те, кто помнит ледяной ветер Фландрии в 1918-м году, не даст соврать – мундиры расползались по швам, винтовки клинило после десяти выстрелов, а виноваты в этом были они – коммунисты и евреи! Они и сейчас хотят уничтожить нас! Они и сейчас сидят в своих берлогах и вынашивают планы по порабощению всего мира своей черной воле! И лишь мы можем их остановить! Только у нас – у немцев – хватит сил бороться с коммунистическо-еврейской заразой надвигающейся на Европу!
Всего десять лет назад я был готов признать, что мы близки к поражению, что еврейство почти поглотило нашу Германию, но наш фюрер, наш любимый фюрер уже тогда говорил, что мы еще восстанем против них, мы еще покажем им, что мы их не боимся! Он сказал тогда, что мы – немцы и, что как бы ни были тяжелы кандалы угнетателей, мы всегда их скидывали. Он сказал тогда, что мы все равно поднимемся с колен и скинем еврейско-коммунистическое ярмо с наших спин! Так говорил наш фюрер в самые темные дни нашего движения. И я пошел за ним, мы все пошли за ним, как один, и сейчас мы, наконец, можем построить Германию для немцев, свободную от иностранного влияния, независимую и могучую!
Но они мешают нам! Каждый день я слышу о том, что коммунистические боевики нападают на немецких патриотов, даже здесь, в Мюнхене или в Нюрнберге. Их снабжают деньгами и оружием их еврейские союзники. Но мы остановим их! Я, Юлиус Штрайхер, говорю вам, что как бы ни был труден и тернист этот путь, мы сможем победить всех наших врагов потому, что с нами Бог! Но только объединившись, только преодолев внутренние разногласия терзающие нас, мы сможем встать, вскинуть наши руки и сказать, что Германия пренадлежит нам! Сказать «Слава Гитлеру!» и «Слава Победе!» Зиг… Хайль! Зиг… Хайль! Зиг… Хайль!
Даже некоторая скомканноть речи не помешала ей найти почти полную поддержку зала. Вместе со Штрайхером кричала Хелена, кричали мальчики из Гитлерюгенда, кричали Франк и Фредерика Линдеманн, даже Габриель кричал, а Хольгер молчал. В этот момент он видел лицо Михаэля Шварценбаума и думал о том, что Михаэль тоже мог бы крикнуть «Зиг Хайль!», только вскинуть правую руку у него не получилось бы – нечего было вскидывать.
Официальная часть закончилась, и в пивной началось брожение – те, кто пришел только на митинг, пытались выбраться из помещения, а те, кто собирался испробовать обещанное бесплатное пиво, наоборот, пытались зайти. В возникшей толчее Хольгер старался не потерять из виду Ульриха Габриеля. Тот сидел на прежнем месте и, казалось, ждал чего-то. Вюнш решил, что лучшего момента не будет, и, попросив Хелену подождать, начал пробираться в сторону Ульриха. Он подошел к Габриелю одновременно с юношей из Гитлерюгенда, которого Ульрих встретил с улыбкой, придававшей его изувеченному лицу жуткий вид.
– Я очень горжусь тобой, Хенрик!
Голос Габриеля действительно напоминал звук наждачной бумаги. Хольгеру уже доводилось сталкиваться с подобным. Многие ребята, у которых были обожжены дыхательные пути, приобретали хриплый надтреснутый голос. «Не удивительно, что Хелене он так хорошо запомнился…»
– Спасибо, отец. Я старался.
Вюнш, невольно услышав разговор Ульриха с юношей, присмотрелся к подростку внимательнее. Хенрику было лет пятнадцать, и он не походил на Габриеля ни фигурой, ни лицом. Хольгер мысленно вернулся к словам вдовы Мюлленбек, которая не упоминала о том, что у Ульриха есть сын. Кроме того, он не слышал, чтобы со сцены сегодня называли фамилию Габриель. Вюнш пришел к выводу, что Хенрик, скорее всего, был пасынком Ульриха.