Сказки об устройстве мира
Лучшая теория волшебной сказки была создана В. Я. Проппом. Однако не все сказки однозначно укладываются в его классификацию. В некоторых она почти полностью не работает, как не работает и то, что через год после Проппа было добавлено бельгийским исследователем Андре Иоллесом как важнейшая черта сказки: в ней все так, как должно быть!
Не во всех сказках мы видим ожидаемый счастливый финал, не во всех сказках зло наказано, а добро побеждает. Не во всех сказках даже есть возможность определить, что есть зло, а что добро. Самый яркий пример этого различия – это античные сказания о Психее и Амуре и об Орфее и Эвридике.
Записанная Апулеем повесть о Психее и Амуре – типичная волшебная сказка, и в ней все так, как должно быть. Схема Проппа работает. Героиня сражается, проходит все необходимые и обязательные шаги, и усилие ее награждается в конце сказки. А вот Орфей проигрывает и теряет любимую. А потом гибнет и сам, разорванный менадами. Почему?
Потому что рассказ об Орфее – не сказка, а миф!
Сказка возникает в Осевое время, то есть веке в седьмом до нашей эры, как особый жанр литературы, и живет по своим строгим законам. Миф гораздо древнее, и у него нет законов, он создавался тем первобытным, простым человеком, который, что видел, то и пел. Для сказителя мифа это просто рассказ о том, что было. А было оно в жизни совсем не так, как должно быть по нашим ожиданиям!
Изрядное количество русских сказок, хранящих знания об устройстве мира, исходно вовсе не сказки. Это осколки древних мифов. Лишь в некоторых случаях они строятся по законам жанра, описанным В. Проппом. Достаточно часто они звучат как этиологические легенды, объясняющие появление вещей или частей нашего мира, или откровенные мифы. Но даже когда об устройстве мира говорит настоящая волшебная сказка, знания о мире она заимствует из предшествующего ей мифа.
Человечество, похоже, очень давно задумалось о том, откуда пошел наш мир и как он в действительности устроен. Человеческий глаз в силах охватить лишь то, что вмещается в линию горизонта. Эта воображаемая линия продлевается вверх неким воображаемым же куполом, который и зовется нами небом. Но все это кажется непосредственно воспринимаемым.
Этого явно недостаточно, чтобы понять, каков мир на самом деле, поэтому люди достраивают небесный купол до полного шара, и так рождается исходный образ круглого мира, в котором покоится то ли плоская, то ли круглая земля. При этом непосредственное восприятие органами чувств заменяется на восприятие неким внутренним взором, который вначале просто пытается заполнить дыры и разрывы в видимом образе мира, достраивая его до неких ожиданий.
Жить в разорванном мире невозможно, как невозможно жить и в мире, о котором ты ничего не знаешь. Образ мира необходим для работы разума, и разум строит его, совершая постоянное усилие по достраиванию того, что вызывает страх и беспокойство. При этом разуму нужны объяснения, и если их нельзя получить в той части мира, которую можно рассмотреть глазами, остается только предположить, что эти объяснения за границей видимого мира. Как концы и начала земли, по Гесиоду, скрыты в глубинах Тартара…
Однако глаза не могут проникнуть в глубины земли или за небесную твердь. Для этого нужно другое орудие, обладающее необходимой способностью проницать. Это Внутренний взор!
Внутренний взор проникает туда, куда глаза заглянуть не могут. И проникает он не в мистических прозрениях, а вполне разумно, делая предположения о возможном устройстве. От современных научных взглядов эти построения отличаются лишь тем, что основываются не на опыте или эмпирических исследованиях, а исключительно на способности рассуждать. Впрочем, гипотетическая часть науки точно такова же, за исключением того, что она достраивает и продлевает с помощью внутреннего взора основу, которая гораздо лучше изучена опытом, чем это было во времена предков.
Так рождаются все мифы о мире и его устройстве: как древние, так и современные. И еще немало современных мифов будет развенчано, как это уже было сделано наукой. И так же немало будет возвращено в жизнь и восстановлено в правах, когда их удастся понять, рассмотрев действительность, которая в них отразилась. Наука слишком молода, чтобы понимать то, что десятками тысяч лет осмыслялось человеком.
Мифы, созданные древними об устройстве нашего мира, разнятся. Возможно, потому что рождались в разные эпохи или в разных частях мира. Но, как ни странно, спокойно уживаются в нашем сознании, словно они об одном и том же. Психологически они уживаются даже с научной картиной мира, включая в себя современные физические взгляды, словно они об одном и том же, но с разных точек зрения.
Мифологическое мышление с психологической точки зрения обладает удивительным свойством воспринимать все, даже самое противоречивое, и уваривать его в одно полезное орудие по имени Мифологический образ мира. Миф хранит все, с чем юное человечество сталкивалось, как свидетельства странностей этого мира. Вероятно, в этих свидетельствах хранится еще немало самых смелых подсказок. Их просто надо научиться читать.
Но гораздо важнее понять: Мифологический образ мира исходно противоречив, поскольку он является описанием слишком сложного явления. Он описывает мир, который еще совсем не изведан и не понят. И в нем вшито, как изначальное устройство, позволяющее разуму действовать, несмотря на неполноту знаний, то, что мы должны действовать именно в условиях высокой неопределенности.
Однако разуму, чтобы создавать образы действия, нужна общая сцена, в пространстве которой он думает представляя. Без этого пространства, относительно которого мы и простраиваем свои действия, разум просто не сможет обеспечить выживание. Поэтому в условиях высокой неопределенности он строит много разных Образов мира, привязывая их к тем явлениям, которые проявились в этой части мира.
Так рождаются Образы мира для миров с разными законами. И они живут в нас одновременно. Очевидно, что для разных видов боя нужно разное оружие, так же можно понять и наличие нескольких образов мира одновременно: увидел необъяснимое в твоем мире явление – допусти, что ты перешел в другой мир, и поменяй орудие, запусти соответствующий Образ мира…
Мы сейчас склонны считать мифы выдумками. Однако среди серьезных исследователей мифов бытует мнение, что мифология – это протонаука, решавшая в мифические времена те же задачи, что и наука сейчас. И если мы поймем, что человечество выживало с этим объяснением мира десятки тысяч лет, то придется признать, что миф успешно справлялся со своей задачей.
Миф в древности, надо отдать ему должное, гораздо живее входит в жизнь человека, чем наука сейчас. Это не просто какие-то байки или заумные рассуждения, которые можно не знать или держать спрятанными в книжку на дальней полке. Миф определяет всю жизнь, поскольку он живет в обряде. Вся жизнь первобытного человека следует мифу, который придает ей смысл.
Миф объясняет, как надо поступать в сложных случаях, например, когда попал за воспринимаемую органами чувств границу, или когда из-за этой границы пришло нечто неведомое. И миф учил думать.
Точнее, миф учил мыслить тем определенным образом, который позволял спокойно выживать в этом неведомом мире. Человеку, чтобы жить и уверенно глядеть в будущее, очень надо знать, что он понимает свой мир и сумеет противостоять всем невзгодам. Именно эту уверенность дает нам последние триста лет научная картина мира, ее же давал миф. И успешно справлялся с ней десятки тысяч лет! За это стоит относиться к мифу с уважением.
Именно миф позволил человечеству не только выжить, но и стать собственно людьми, как мы это сейчас понимаем, и даже царем природы, благодаря чему человек и создал науку. Это значит, что мифологический тип мышления не только вполне рабочий, но он еще и подходит для выживания в самых неопределенных и опасных условиях, в то время как научная картина мира возможна лишь тогда, когда мир изведан.
Иными словами, научная картина мира строится на обширных опытных знаниях, а миф – на их отсутствии. И попади мы снова в условия высокой неопределенности, с очевидностью научная картина мира перестанет работать, а вот миф спасет и позволит выжить. Поэтому противопоставление науки мифу неверно, это прекрасные орудия, предназначенные для решения различных задач.
Действительное отличие мифического Образа мира от научного лишь в том, что наука стремится свести все взгляды на мир к единообразию и вытесняет все иные способы думать, как ненаучные. Наука учит думать, основываясь на больших массивах проверенного, объясненного и подтвержденного опыта. Миф же учит думать, отталкиваясь от единичных проявлений неведомого, ощущающихся странностями в нашем мире.
Мифическое мышление – это странное мышление! Но странный в русском языке исходно – это незнакомец, странник, пришедший из-за границ видимого и изведанного мира. Пришедший и принесший с собой часть, возможно, очень опасного мира…
Если мы вглядимся, мифологический способ мыслить все еще жив в глубинах нашего разума. Это самая древняя часть разума, из которой выросло все, как из своей прародины. Даже самые передовые ученые не свободны от него. Почему?
Потому что там, где не хватает знаний, мы все же вынуждены как-то достраивать имеющуюся у нас картину мира до некой цельности. Иначе разум не в силах работать. И мы позволяем разуму ставить свои заплатки над тем, что пока еще науке недоступно. Эти заплатки не придумываются, а берутся готовыми из уже имеющегося, хотя и не осознанного, фонда объяснений, и звучат для ученого, как: это пока не трогаем!
Как бы там ни было, но, если принимать биологический подход к происхождению человека, то самой древней частью нашего разума являются реликты биологического, животного разума. Я вовсе не уверен, что именно биологический разум был самым древним. Для тел биология очевидна, но для разума возможны и другие пути развития… Тем не менее, сказка свободно говорит как о зверином разуме, так и о собственно человеческой надстройке над ним.
Сказка легко играет с животными состояниями. Так легко, как играют только самые древние мифы о демиургах, трикстерах, творящих миры, в которых почти невозможно понять, кто их герои – люди, звери, боги, полубоги, зверолюди или человеко-звери…
С легкой руки Афанасьева, обрабатывавшего архив РГО (Русского географического общества), подобные рассказы были квалифицированы, как «Сказки о животных», и отнесены к детскому разделу развлекательной литературы. Но еще академик Борис Рыбаков говорил о том, как некогда самое сакральное, отмирая, становится бытовым обрядом у взрослых, а потом падает на самое дно общества, сохраняясь в виде детских игр. Очевидно, и в виде детских сказок.
Однако это «самое сакральное», возможно, самое древнее из того, что помнил наш народ. Сказания о полубогах и о полузверях по своей сути весьма пугающие. И при этом бросается в глаза, насколько они легко и естественно принимаются детьми, словно их сознание еще целиком в этом состоянии, и разум может продолжить свое развитие в любом направлении. В детском разуме заложена готовность выжить и животным, если потребуется. И мы знаем, что это действительно возможно, вплоть до превращения в волка или обезьяну.
Родство человека с животным очевидно для тела, но мы не считаем его возможным для разума. Однако существует множество сказок, где эти реликты мифов проявляются как жреческие представления, сходные с культами шаманского типа. И речь не только о присущих верованиям тех эпох представлениях о наличии у нас звериных помощников или о звериных первопредках. Шаманские культы всех народов построены на очень определенных представлениях об устройстве мира.
Самая суть всех подобных культов, – а их распространенность говорит о том, что это свойственно всем первобытным культурам, – скрыта именно в возможности путешествовать по мирам, чтобы найти тех, от кого ты произошел, с кем ты в родстве». Шаманское путешествие – это путешествие без тела, но с разумом.
Каково устройство мира древних путешественников по мирам?
Та часть мира, которую мы видим глазами, как некий шар, внутри которого находится наблюдатель и наша земля, является ядром, куда мы поселены. Современные научные представления используют это понятие, исказив его до неузнаваемости. Поэтому вселенная физики – это бессмысленное слово, вроде знака, которым обозначается все пространство мироздания.
Вселенная древних – это именно тот мир, что под небесами. Иначе русские называли его Поселенной. Место, куда нас поселили. Всю-то я вселенную проехал, нигде милой не нашел…
А над ней множество более тонких миров, которые возникли, очевидно, тогда, когда Небеса отдалились от земли. А они были в древности гораздо ближе к земле, так что наши предки могли ходить к своим родственникам в гости на небо.
К восемнадцатому веку русская культура знала не меньше пяти промежуточных миров между Поселенной и Небесами: подсолнечная, подлунная, подоблачная, поднебесная, подзвездная. И все они различаются в понимании народа, что свидетельствует о различных мифологиях этих миров.
Раз есть Поселенная, значит, у этого мира есть история, ведь поселение когда-то должно было произойти, причем, на исторической памяти человечества. У этого мира есть происхождение, и есть законы. Вот что очень важно!
В этом мифологическая и научная картины мира сходны. Как и в признании того, что эти законы обязательны для всего живущего, включая богов, и поэтому в мире правит причинно-следственная связь, как это называется в науке. В мифе для нее могли существовать и имена, вроде Риты или Роты наших предков. Хотя иногда роль причинности исполняла Вина. А где нет Причины, есть Доля и Судьба, что также позволяет выживать в условиях высокой неопределенности.
Эта причинно-следственная связь разная в науке и в мифе, но она есть, и ее можно познать. Познание причинно-следственных связей мира возможно уже на животном уровне развития разума: видя хищника, животное убегает, потому что знает, что иначе будет съедено. Нарушение законов причинно-следственной связи случается сплошь и рядом, но в правильном мире за это следует наказание. А миф – о правильных мирах, и хранит память и о законах, и о нарушениях, и о следствиях.
Но нельзя описать законы мира без самого мира. Поэтому миф рассказывает о мире, объясняя законы через устройство мира. Когда человек видит устройство, ему легче понять закон. Для этого необходим Образ мира.
Образ мира всегда является основой разума. Собственно говоря, разум работает только в рамках Образа мира. Поэтому с глубокой древности люди вкладывали силу в то, чтобы рассмотреть устройство мира. В силу этого Образ мира всегда двойственен.
Внутреннее ядро Образа мира – это то, что обеспечивает непосредственное взаимодействие с миром. Поэтому оно создается с помощью органов восприятия на основе опыта. Эта часть Образа мира почти не осознается и с трудом может быть высказана, но присутствует в любом нашем действии и, главное, в любом движении разума.
Сложность говорить об этой части объясняется тем, что она не просто хранит опытные знания о мире, а хранит их в виде глубочайших абстракций, то есть отвлечений от памяти или живого опыта. Поэтому мы плохо помним, как учились ходить, но мы помним, что такое твердое, жесткое, острое, и не думаем, что оно несет боль, а знаем.
Ядро образа мира заполнено чрезвычайно обобщенными понятиями о плотном, мягком, холодном, горячем, голодном, любящем, злом, добром, заботливом. В нем живут наши понятия о стихиях, о воздухе и о дыхании, о воде и жажде, об огне и тепле, о земле и тяжести…