При этом детское и взрослое невозможно по-разному. Детское невозможно исходно, просто потому, что так не бывает вообще! А взрослое, потому что так обычно не бывает.
Если в это вглядеться, то взрослое невозможное возможно в обычном мире, но обычно не бывает. Детское же в обычном мире невозможно. Ребенок этого еще не знает, а взрослый знает. Откуда? Он долго искал, но не нашел! Таков итог его жизненного опыта.
Очень похоже, что граница между детством и взрослостью проходит именно там, где кончается обыденный Образ мира. Как только для человека за границами Обыденного мира все кончается, он становится взрослым. Детство кончилось, и увлечение сказками воспринимается, как нежелание принять свою судьбу и свои обязанности.
Что это за обязанности? Очевидно, что обязанности взрослого человека, борющегося за выживание в этом жестком мире и обеспечивающего выживание тех, кто рядом. Ясно, что выживать в этом мире надо в соответствии с законами и условиями этого мира. Как это сейчас говорится: быть реалистом!
Реальный мир – это мир вещественный, поскольку латинское realis – вещественный от корня res – вещь.
Но «вещь» в русском языке – удивительное слово. С одной стороны, оно означает то, что сделано из вещества. С другой – это основа мудрости, а вещий – мудрый. Принять мир, в котором себя обнаружил, как вселенную или поселенную, то есть место поселения, – это мудро. И если это плотное место вещественно, надо выжить в мире вещей и вещества. Так и живут взрослые, стараясь стать все более плотными и так вытесняя легких и рыхлых.
А вот дети бунтуют. Они словно бы помнят об иных условиях жизни, о мирах, где было мало вещества, но много чудесного. И сопротивляются оплотнению, которое необходимо для выживания в этом мире. Взрослые вынуждены понемногу приучать детей к существованию в условиях вещества, вещей и высокой плотности.
Это обязательное условие выживания – принять мир, в котором живешь. И обязательное условие воспитания, без которого наши дети погибнут, как только мы перестанем закрывать их от мира собой.
Воспитание – это питание до возраста, то есть до времени, когда ребенок сможет сам себя обеспечивать. При этом, что ты ешь, то ты и есть. Пока ты не плотный, тебя надо кормить легкой пищей и сказками, но с возрастом ты должен научиться есть все более плотную пищу, включая не прожаренное мясо, острые специи, алкоголь, табак, научные статьи и поток политики, идеологии и новостей. Новостной поток – самое необходимое питание, чтобы стать частью этого плотного и жестокого мира!
Заботливые родители бережно и постепенно меняют питание своих детей. Сначала мать отнимает ребенка от груди и переводит на молочные смеси. Затем жидкая пища постепенно заменяется более твердой.
Но есть и другая пища, которую также необходимо постепенно убрать из рациона ребенка. Например, веру в Деда Мороза, в чудеса, в душу. Заботливые родители делают это бережно и не спешат огрублять души своих детей отказом от души и чудесного. Почему?
Думается, из сострадания. Мы не хотим причинять боль тем, кого любим, поскольку помним, как это было больно нам самим. Но почему принять этот мир как единственный больно? Почему это надо делать постепенно, как закаливание?
Похоже, не потому, что ребенок еще не вырастил сильное тело, способное противостоять этому миру. А потому, что душа ребенка знает иной мир и не верит, что он выдумка. Она в себе не сомневается. Но она занята не тем, что нужно. Она обнаруживает себя в ловушке и ищет пути из нее, а надо искать пути в нее, в плотность мира все глубже и глубже!
Бегство из поселенной обратно в мир, откуда пришел, не решение. Единственное решение и единственный путь обратно – сквозь плотный мир. Поэтому единственным решением загадки человеческой души на Земле признается создание для себя щадящих условий с помощью средств этого вещественного мира.
Иначе говоря, не сбегать из этого мира надо, а покорить его и преобразовать в уютное место, райский уголок. В этом разница между ребенком и взрослым. Взрослый понял: чем быстрее ребенок начнет осваивать мир, тем раньше он построит для себя местечко, напоминающее ему о мире души, и тем легче ему будет жить.
Это взрослое понимание во все времена порождало внутреннюю потребность взрослых ускорить воспитание детей.
В двадцатые годы прошлого века, когда молодая Советская власть думала о воспитании «нового человека», способного принять идеи коммунизма, была развернута целая компания по борьбе со сказкой. Ярче всех проявились в этой борьбе педологи.
«Сказка отжила свое», «Кто за сказку – тот против современной педагогики», «Долой всякую сказку» – таковы были лозунги педологов.
Изданная педологами двухтомная «Педагогическая энциклопедия» утверждала, что «вопрос о сказке для ребенка-дошкольника является не только спорным вопросом, но имеющим тенденцию разрешиться в отрицательном смысле». (Педагогическая энциклопедия. М., 1928. Т. 2. Стлб. 91).
Не остались в стороне от этого и педагоги. Вышел «основополагающий» сборник статей «Мы против сказки» и целый ряд трактатов: «Сказка как фактор классового воспитания» и «Нужна ли сказка пролетарскому ребенку».
Проблема сказки подымалась на заседаниях Наркомпроса, обсуждалась в печати, выходили агит-плакаты, призывающие: «Образы старой книжки-сказки, мистику и фантастику из детской книги – долой!» Доходило до того, что из школьных библиотек удалялись книги, в которых вымысел «превышал» установленную педагогическую норму. К примеру, «Робинзон Крузо», «Путешествия Гулливера», «Приключения барона Мюнхгаузена».
Немало поспособствовавшая разгрому сказки Елизавета Шабад, совместно с известным советским педагогом Е. А. Флериной в 1928 году выпустившая педагогическое пособие «Какая книжка нужна дошкольному ребенку», писала:
«…сказки ребёнку не нужны: он ведь ещё не отличает выдумки от правды, он всему поверит – и чуду, и колдуну, и волшебнице, и волку-оборотню. А благодаря этому простые, доступные его понятию вещи и отношения он поймёт неправильно; он спутает настоящую жизнь с тем, что узнал из сказки».
Шабад за свою борьбу со сказкой и вклад в создание новой педагогики вошла в официальный список известных евреев, что особенно странно, поскольку противниками ее были Маршак и Чуковский, подвергавшиеся жесточайшей критике именно за сказку. В ходе компании против сказки был даже изобретен термин «чуковщина». А в 1937 году был разгромлен «Детгиз», возглавляемый С. Маршаком.
Однако меня более всего занимает не исторический факт отношения к сказке, а именно те слова Шабад, в которых ставится педагогическое требование новой власти: «…он ведь еще не отличает выдумки от правды», «он спутает настоящую жизнь с тем, что узнал из сказки».
Задача борца со сказкой, а это, в первую очередь, педагог и воспитатель, сделать так, чтобы ребенок как можно раньше принял тот мир, который укладывается в бытовой Образ мира. Почему? И что это за битва?
С одной стороны, привести ребенка к тому, чтобы он принял этот мир, в котором оказался воплощенным, необходимо. Если, конечно, мы не хотим, чтобы ребенок ушел из него, в сущности, совершив самоубийство. Однако мы совершенно определенно видим, что коммунистические деятели думали тут не о ребенке, а о выращивании винтиков для машины социализма. И это явный перегиб.
Следовательно, вопрос не о том, должны ли взрослые прививать детям трезвый взгляд на мир. Лучше, если это сделают любящие детей родители, чем сам мир со свойственной ему жестокостью. Ребенок-мечтатель однажды будет затравлен окружающей средой, и примеров того, насколько мечтателям трудно живется в этом мире, достаточно.
Но вот вопрос: что такое трезвый взгляд? И где граница этой трезвости? Проходит ли она по границе бытового образа мира? И если так, то почему сказочники до сих пор не изгнаны из общества и пишут детские сказки? И почему после того, как сказка была победоносно изгнана в двадцатые-тридцатые годы, началась долгая реконкиста, и множество людей возвращало сказку в детскую литературу?
Иными словами, почему множество талантливых людей, вроде писателей-сказочников, трудится над тем, чтобы граница мира ребенка как можно дольше не совпадала с границей бытового Образа мира? Ведь битва за сказку на деле – это битва за то, чтобы граница мира проходила дальше, чем граница вещественного мира, и захватывала кусок чудесного мира.
Почему? Его ведь нет!
И вот это – главный вопрос моей статьи: действительно ли мир кончается там, где кончается физическая картина мира?
Соответственно: почему все дети исходно считают чудесную часть мира существующей, а для взрослых она до самой старости остается желанной?
Это не простой вопрос, вытекающий из логики предыдущих рассуждений. Это вопрос психолога, пытающегося объяснить наличие сильнейшего мотивационного фактора в поведении людей. И исхожу я из статистически обоснованного факта: все человечество исходно знает, что граница мира души шире, чем естественнонаучная граница телесного мира.
Конечно, и этот факт нашего существования можно игнорировать и замалчивать, как это принято в научной психологии. Но сказковедение – наука, но не о высшей нервной деятельности. И не о фольклоре. Это наука о душевной жизни. И для нее очевидно: душевная жизнь поголовно всех детей проходит в полном приятии того, что мир шире, чем место обитания тел. Душевная жизнь существует и предельно важна для развития ребенка. Если эта часть развития упущена, дети вырастут машинами.
Второе наблюдение сказковедения сводится к признанию того факта, что и взрослые нуждаются в сказках для взрослых, а те, что более стойкие, всю жизнь продолжают любить и детские сказки. Хотя, конечно, при этом отчетливо соотносят описанное с миром тел и осознают, что сказочные действия происходят не в нем.
И это позволяет нам различать сознание детей и сознание взрослых. В детском сознании еще не произошло разделение двух миров: того, в котором оказалось тело, и того, где душа помнит себя и проживает сказочные приключения. Нужен жизненный опыт, чтобы начать понимать, что события сказок могут начинаться в нашем мире, но уводят за его границу.
В этом смысле сказковедение уже с 1928 года, когда вышла «Морфология сказки» В. Я. Проппа, отчетливо выявило места переходов, своеобразные двери, позволяющие совершить переход в сказочный мир, вроде «лесной избушки» или «избушки Бабы-яги». Вероятно, «калинов мост», возле которого богатыри ставят богатырскую заставу, чтобы не пропустить Змея-Тугарина на Русь, тоже является устройством перехода, вроде шлюза в космическом корабле.
И это значит, что разницу между мирами тел и души понимали уже в далекой древности. Как и необходимость перехода по особым состояниям сознания, без которого в мир, откуда пришла душа, не вернуться.
Иначе говоря, сказка не так наивна, как кажется на первый взгляд. Она вовсе не убеждает детей в том, что в этом мире есть чудеса. Исходно она говорит о том, что чудесное существует, но в том мире, куда душа может ходить, если совершает определенные усилия и действия. Но чтобы их совершать, необходимо овладеть вполне разработанной культурой переходов, которой владели древние общества, но которая постепенно была утрачена.
Первое и исходное, что необходимо для того, чтобы такие переходы были возможны: это внутреннее знание, что мир душ существует, и он не выдумка, не обман, а такая же реальность, как и вещественный мир. Но он реальность души. И поэтому он существует.
Таким образом, граница действительного мира человека проходит гораздо дальше, чем граница бытового Образа мира и естественнонаучной картины мира. Человек больше своего тела, и потому его полный Образ мира включает Образ телесного мира и Образ мира души.
И если не развивать вторую часть, человек вырастает уродом, с атрофированной душевной частью.
Поэтому сказка для детей возможна, если она осознается ее создателями как средство развития души ребенка и исправления души взрослого. Но это утверждение сразу ставит вопрос о том, что и как может развивать сказка?
Пока общее ощущение от творчества наших сказочников таково, что они не задавались этим вопросом, но повинуются зову своей души, которая требует восполнить в мире то, что пытаются украсть у детей и душ взрослые, занятые телесными и вещественными задачами.
Сказочник – это поющий на ветру тростник, который не знает, что поет, но не петь не может просто по своему устройству. В итоге он очень часто поет то, что считает правильным правящая нравственность его эпохи. Но ведь борцы со сказкой в педагогике тоже пели то, что предписывала их нравственность. Да и мораль ожидается как нечто обязательное при слушании сказки, поскольку в ней урок!
Нравы у всех обществ и эпох разные. И если мы следуем им, мы опять же готовим винтики для какой-то машины выживания в этом мире.
Поэтому вопрос остается: а что нужно душе для ее развития? Иначе: какая сказка нужна человеку для выживания в этом мире, а какая – душе для того, чтобы душа развивалась естественно и гармонично?
Только ответ на этот вопрос позволяет вернуться к исходному вопросу: возможна ли современная детская сказка?
Вопрос этот обманчив. В нем как бы читается, что речь идет о сегодняшнем дне. Но в действительности речь о современности сказки своему времени. И ответ, мне кажется, однозначен: как бы сказка ни удерживала и ни хранила архаичную память предков, она всегда современна. Сказитель говорит на современном ему языке, он непроизвольно переводит устаревшие слова на современный язык либо поясняет то, что стало непонятно.
Эти пояснения часто ощущаются неуклюжими. В науке их принято называть рационализациями, то есть попытками разумно объяснить то, что стало за давностию лет непонятным, а потому звучит абсурдно. Сказочник часто вставляет в повествование, как это называется, реалии своего времени.
Сказка не просто современна, она закономерно современна. И это значит, что современная авторская сказка закономерна в наше время. Она не может быть просто попыткой повторить старые сказки, в ту реку уже нельзя войти снова. Поэтому современная авторская сказка строится по законам сказкосложения, и единственный критерий, определяющий это, – интересна ли эта сказка своему читателю.
Но вот вопрос: что за законы проявляются в сказке? И как им следовать?
Писатели редко могут это объяснить. Хороший сказочник, как и хороший поэт, должен не объяснять, а чуять такие вещи, как требование времени. Но тем не менее, эти законы есть, и значит, их можно рассмотреть. Хотя бы какую-то их часть.
Эти законы как раз и связаны с моралью сказки, потому что ее мораль – это то воспитательное воздействие, которое взрослый должен оказать на ребенка, чтобы тот легче встроился в современный мир. Раз вопрос именно о том, как ребенку выжить в мире, где он себя обнаружил, значит, речь именно о законах этого мира. А еще точнее: о тех законах, которые ребенок должен усвоить с самого раннего детства.
Что это за законы?
Назовем их грубо: законы выживания.
Как ни странно, но даже самые слащавые сказки заняты только одной задачей: обеспечением выживания детей. Или, шире, читателей. Ярчайший пример – это советский подлый трус Кот Леопольд, постоянно призывающий детей: «Ребята, давайте жить дружно!» Что сегодня прочиталось бы: без экстремизма. Потому что за экстремизм наказывают жестоко. Никаких крайностей, если ты хочешь, чтобы государство тебя не трогало!
Так было во все времена.
Классическая волшебная сказка, возникающая, видимо, в 8-7-м веках до нашей эры, рождается из инициационного мифа, подобного мифу об Орфее и Эвридике. Но инициация – это именно и однозначно школа выживания в обществе для всех подростков племени. Не прошедшие ее – изгоняются из породившего их мира.