Николай Пржевальский – военный разведчик в Большой азиатской игре

«Лёд тронулся…» и с ним начались первые сплавы на Амуре

МИД России занял колеблющуюся позицию, ввиду чего 16 июня 1853 года с его стороны убыла в Пекин дипломатическая нота откровенно слабого содержания: в ней восточному, приморскому, району присваивалось значение второстепенное, ею лишь просили китайцев соблаговолить высылкой уполномоченных для установки пограничных знаков в западной части Восточной Сибири, у верховьев реки Горбицы. Этой нотой китайцам предоставили прекрасную и вместе с тем твёрдую почву для борьбы с настояниями сибирских властей. Китайцы, конечно, с удовольствием пошли навстречу желаниям нашим дипломатам, их желаниям, шедшим в разрез с державными интересами. Как оценил его Н.Н.Муравьёв: «Недобросовестность этого документа очевидна, и цель министерства иностранных дел вполне достигнута».

Чувствуя слабость нашего МИД, Китайский трибунал отправил жалобу на действия Муравьёва следующего характера:

«Ваш генерал-губернатор, для защиты от нападения английского флота, занял на реке Сунгари от моря несколько городов и несколько селений, издавна платящих дань нашему государю. Муравьев вовсе не заботится о поддержании двухсотлетнего дружественного согласия и твёрдого мира, и потому просим вразумить Муравьева».

В ответ на это Муравьев подаёт в январе 1854 г. в Амурский комитет записку, в которой просит для оперативности принятия государственных решений

«сообщить из нашего сената в трибунал внешних сношений для сведения, что, по отдалённости и настоящим смутным обстоятельствам в Китае, предоставлено именно генерал-губернатору Восточной Сибири входить в сношения в нужных случаях с сим трибуналом».

Нессельродовская дипломатия могла привести к непроизводительной потере времени, которое измерялось «на вес золота». К счастью к амурскому вопросу подключился Кяхтинский градоначальник Н.Р.Ребиндер. Он представил в Петербург свою аргументированную записку где, как и Муравьёв повёл речь о необходимости обладания левым берегом Амура, выставляя такие мотивы сказанной необходимости: «пока русские суда не будут свободно плавать по Амуру – нам не удержать укреплённого положения в устье реки; если вход в Амур будет открыт для всех – первыми придут в реку англичане, займут ее, будут держать Маньчжурию в своих руках и через маньчжур вредить России; с обладанием Амуром связано обладание Сахалином и его богатствами – каменным углём и селёдочным туком; наконец, китайцы несомненно согласятся предоставить нам и левый берег Амура, и свободу плавания по реке» ^[221].

Маленькая конференция открылась в Мариинске в конце лета этого же года, где Китайским уполномоченным и монгольским сановникам Муравьев вручил письменно изложенную им «мысль», под заголовком «Соображения и виды России». За 200 лет обстановка изменилась: Англия проявляет явные стремления к захвату берегов Великого океана, мы принимаем против этого меры и сосредоточили в Сибири свыше 100.000 войска, в Китае идут внутренние смуты, «произведённые, конечно, теми же иностранцами». Повторяя свои соображения о наших сплавах, изложенные в «листе» от 30 октября 1854 г., о котором в своём месте было сказано, Муравьев утверждал, что такие сплавы вовсе не являются нарушением державных прав Китая ^[222].

Первый сплав было решено начать 14 мая 1854 г., благодаря чему гарнизон Петропавловска получил своевременную помощь и 30 августа успешно сумел отразить первый англо-французский удар на Дальнем Востоке. Воспоминания очевидцев событий были зафиксированы в дошедших до нас документах англичан.

«Вместо бескровной победы, которую я уверенно ожидал в Петропавловске, мы столкнулись с самым кровавым поражением; и этому несчастному завершению предшествовала трагедия, возможно, наиболее ужасная из всех, когда-либо случавшихся в британском военно-морском флоте» ^[223]. «Русские держались смело, и заслуживают величайшего уважения. И уж если когда-либо человек заслужил орденские ленты и почёт – так это старый Петропавловский губернатор» (здесь идёт речь о контр-адмирале В. С. Завойко, прим моё) … ^[224]

Так с 1854 года на Амуре снова появились русские селения, склады провианта и казённого имущества. Как никогда стало ясно, что России был необходим мощный океанский флот, способный защитить этот край земли, а также порты, способные базировать его в этих местах. В это время, в 20-х числах июля 1854 года, в Де-Кастри с Балтики совершил переход 52-пушечный фрегат «Диана» под командой капитана 2-го ранга С.С. Лесовского ^[225].

30-го октября 1854 г. Муравьев предупредил пекинский трибунал о предстоявшем втором сплаве, поясняя, что таковой предпринимается, «дабы тем предупредить и остановить враждебные замыслы иностранцев… вовремя устроив такое обоюдополезное дело». Предупреждение это он повторил 18-го февраля 1855 г., указывая, что пойдёт по Амуру с войсками и пушками «истребить» англичан, которые захотят завладеть устьем Амура и прорваться в реку ^[226].

В 1855 году Муравьёв направил П.В.Казакевича и А.Е.Кроуна под видом купцов в Америку для закупки речных пароходов. На транспорте «Европа» ими были привезены в разобранном виде два парохода и корабельная мастерская ^[227]. Началась работа по сборке судов на местах.

Весной 1855 г. начался второй сплав по Амуру, благодаря которому был доставлен 481 поселенец, основавшие шесть деревень на левом берегу Амура. С ними следовала экспедиция под руководством Р.К. Маака в составе: магистра Герстфельда, кандидата Кочетова, прапорщика корпуса топографов А.К. Зандгагена и препаратора М.Фурмана^[228]. Это путешествие имело спонсора золотопромышленника Степана Фёдоровича Соловьёва, пожертвовавшего полпуда золота на «благое предприятие». Край понемногу обживался. Но Британская владычица морей не желала просто так отдавать эту перспективную окраину, богатую золотом, мехами, ценными породами дерева, рыбой и морепродуктами.

Военное противостояние Англии
Бои в устье Амура. Третий сплав

15 марта 1855 года Завойко получил от Муравьёва доставленную его адъютантом Мартыновым из Иркутска секретную записку, в которой ему предписывалось скрытно от неприятеля перенести Петропавловский порт на Амур ^[229]. Это было сделано своевременно. Впервые возле устья Амура и в Татарском проливе корабли англичан появились в марте 1855 года, где пароходы делали замеры футштоком глубин у побережья, составляя карту рельефа дна. Положение русских войск осложнялось тем, что для защиты всего побережья пришлось разбросать наши военные посты почти на 250 вёрст – от залива Де-Кастри до залива Счастья.

В мае шесть английских фрегатов и пароходов, пришедших из Гонконга, вновь подходили к заливу Де-Кастри, но не решились войти в него, встретив здесь три русских корабля. Всё лето 1855 года сильная британская эскадра крейсировала в Охотском море и Татарском проливе – англичане искали русские суда и пытались исследовать дальневосточные берега. Всего 13 лет назад до этого времени Британия подобным образом захватила китайский Гонконг – в итоге этим островом англичане владели до самого конца XX века и аналогичный «трофей» мог бы принадлежать Британии и в устье Амура.

Вновь появившиеся у залива Де-Кастри в 8 часов утра 15 октября 1855 года корабли принадлежали британскому флоту: 40-пушечный парусный фрегат «Сибилла» и новейшие военные пароходы «Хорнет» и «Энкаунтер» пришли для высадки десанта на дальневосточный берег. Место возможной высадки в тот день прикрывали небольшие силы русских – 120 забайкальских казаков, под командованием есаула Помпея Пузино, и 19 артиллеристов с двумя пушками – «единорогами», под командованием мичмана Н.И. Ельчанинова. Благодаря сохранившимся английским и русским документам тот бой известен нам едва ли не по минутам, сохранились и многие имена его участников. Обстрел продолжался трое суток, но после неудачной высадки на новую высадку противник так и не решился.

В начале ноября 1855 года британские корабли бесславно ушли прочь. Россия успешно защитила свои права на новые земли. Не случайно это отметил даже такой посторонний наблюдатель, как Фридрих Энгельс, вскоре опубликовавший на страницах американской газеты New – York Daily Tribune следующие строки:

«Россия оказалась в выигрыше по итогам этой неудачной для неё войны. Она увеличила свои владения на территорию, равную площади всей Европы, и из снежной Сибири спустилась в умеренный пояс. В непродолжительном времени долины Амура будут заселены русскими колонистами» ^[230].

В этом же году были направлены две специальные экспедиции, организованные Сибирским отделом РГО. Экспедицию опять возглавил Л.Э. Шварц. Члены экспедиции: геодезист Д.П. Рашков, астрономы А.Ф.Усольцев и А.Я Смирягин провели впервые съёмки местности по бассейнам рек Ольдой, Тында, Зея, Бурея, Селемджа. По результатам экспедиции составлен обстоятельный отчет и подготовлена карта Восточной Сибири и Приамурья. За выполненную работу руководитель Л.Э. Шварц удостоен медали и Демидовской премии.

Чиновники местные и столичные постоянно недовольно ворчали, что «все амурские экспедиции – фарс, что Амур – дрянная, болотистая река, в которой местами всего на три фута воды, как, дескать, удостоверились в 1855 году спутники адмирала Путятина, что все амурские затеи рано или поздно окажутся затеями». На деле оказалось, что ширина достигает 226 сажен, что равно ширине Невы у Литейного моста, а глубина по фарватеру, идущему почти посредине реки, несколько ближе к правому берегу, доходила до 27 футов, то есть почти четырёх сажен. Где же правда у тех, которые в Петербурге и даже в Иркутске бросали тень сомнения на достоинство Амура как водного пути? ^[231] А вот наш морской агент с тревогой сообщал из Лондона великому князю Константину, на тот момент управляющему морским министерством России, ряд сведений о постройке Англией и Францией канонерок ^[232], предназначенных для плавания по внутренним водам Китая, и на основании этого высказал предположение о готовящихся военных действиях (на реках) против Китая ^[233].

Во второй половине мая 1857 г. из Шилкинского завода был проведён третий «Амурский сплав», в котором натуралист Г.И. Радде провел круглогодичное стационарное наблюдение в типичной для Приамурья местности. Результатами экспедиций стали географическое обозрение края, топографическая характеристика пограничного района, а также ботанические, зоологические, геологические и этнографические коллекции ^[234]. В этой же экспедиции был архиепископ Камчатский, Курильский и Алеутский Иннокентий Вениаминов, выдающийся учёный, государственный и церковный деятель. Он обратил внимание на исключительно благоприятное место для будущего города – при впадении в Амур реки Зеи. По материалам экспедиции подготовлена работа «Нечто об Амуре», где описываются природные условия Приамурья. По левому берегу Амура основаны несколько казачьих постов, ставших опорными пунктами для почтовой связи Забайкалья с низовьями Амура. В том числе создан Усть-Зейский пост, вблизи которого в дальнейшем возник город Благовещенск ^[235].

Осенью 1857 года в Лондоне вышла карта всего света, изданная официальным английским картографом королевы Виктории Эдвардом Станфордом. Здесь англичане так «погорячились», что на ней русская граница в Восточной Азии была проведена по прямой линии от Абагайту к Желтому морю, так что почти вся Маньчжурия признавалась русскою провинцией. К навигации 1857 года на Амуре были собраны пароходы в железных корпусах, привезённые из США: буксирный двухколёсный «Амур» и заднеколесный «Лена». На следующий год «Лена» с Муравьёвым поднялась вверх по Амуру и Шилке до Сретенска, оставшись зимовать в устье р. Куренги, где затем оборудовали «Муравьёвский» затон. В последующие навигации «Лена» совершала рейсы между Благовещенском и Николаевском ^[236]. В 1857 году было расселено по верхнему течению Амура 450 семейств. Китайцы, по всей вероятности, сочли бы такую колонизацию нарушением мирных условий, но у них были связаны руки: Франция и Англия вновь отвлекли их внимание в противоположную от России сторону ^[237]. Как отметил в своих дневниках архимандрит Палладий (Кафаров):

«Китайцы ухватились за идею нашего посредничества…мы поспешили воспользоваться страхом китайцев от вторжения европейцев и выхлопотали себе, чего желали» ^[238].

Таким образом, Россия, воспользовавшись внешними и внутренними затруднениями Китая, вновь овладел обширным Амурским краем, прозванным по своему плодородию и благорастворённому климату «Азиатской Италией», овладела без выстрела, без всяких жертв со стороны государства, показав только нашу незначительную, военную, сибирскую силу и упорство.

Незнание китайскими географами Приуссурья отрицательно сказалось на китайских картах Маньчжурии, в чем путешествующего в 1857-58 гг. М. И. Венюкова убедили карты, снятые с китайского оригинала, приведённая у Бичурина, и рукописная карта Ладыженского. Пришлось самим корректировать имеющиеся карты. Как вспоминал об этом Венюков:

«Работа была нелегкая, требовавшая занятий от 12 до 14 часов в сутки, и совершенно неисполнимая, если бы в Иркутске не было партии отличных топографов, обязанных своим техническим образованием А. И. Заборинскомуи Г. А. Щечилину. Мы, в числе девяти человек, присели и дело сделали. Я составил сеть, расставил астрономические пункты, начертил главные контуры; топографы перечерчивали их набело, вносили мелочи, отмывали кисточкой горы с данных оригиналов и делали подписи, придерживаясь сделанной мною транскрипции французских подписей д’Анвиля и Клапрота». ^[239]

Из источников того времени известно, что в Петербурге главными двигателями «Амурского дела» были великий князь Константин Николаевич Романови Егор Петрович Ковалевский, – глава Азиатского департамента МИД в 1856–1861 годах. Они проводили политику, согласно требованию императора Николая, «чтобы на Амуре порохом не пахло», присоединение его не стоило России ни капли крови, ни одного выпущенного патрона. Войска брались на всякий случай, а главное – как рабочая сила для водворения русских осёдлостей ^[240].

Подписывая Айгунский трактат под давлением неурядиц, китайское правительство задумало подчиниться ему только отчасти и даже полностью нарушить его, если представятся к тому в будущем благоприятные условия. Как выяснилось позже, после Айгунского договора князя И-шана ^[241] лишили сначала некоторых чинов и прав; но впоследствии, как дальний родственник богдыхана, он был помилован; губернатор Айгуна – Жераминго, обвинённый своим заместителем, был отдан под суд и закован в колодку ^[242].

Между тем наша дипломатия не дремала. 3 июня 1858 года граф Путятин, прибыв морем в Тяньцзинь, вступил одновременно с английским и французским послами в непосредственные переговоры с высшими сановниками китайской империи. Заключенный им здесь Тяньцзиньский трактат установил новый порядок сношений с Китаем и открыл для русской торговли, наряду с европейской, приморские порты Китая. Договор состоял из 12 статей, подтверждал мир и дружбу между двумя государствами, и гарантировал неприкосновенность собственности и личную безопасность русских, живущих в Китае, и китайцев, находящихся в Российской империи. Он был подписан графом Евфимием (Ефимом) Васильевичем Путятиным и полномочным представителем китайской стороны Хуа Шанем ^[243].

Делая акцент на Н.Н.Муравьёве, как руководителе высокого ранга, можно вспомнить и о роли друга Г.И. Невельского – его коллеге по кадетскому корпусу – моряке А.П. Баласогло, служившем в МИД, который оказал на Геннадия Ивановича большое влияние, убеждая бывшего сослуживца заняться исследованием устья Амура.

«Когда Невельской, прочитав мой проект, – вспоминал Баласогло, – согласился быть моим товарищем по экспедиции, он тут же вызвался мне представить офицера Генерального штаба, какого я бы не нашел лучше во всех отношениях. Будучи с Невельским лет 15 в дружбе и зная его как самого себя, я вполне положился на его выбор» ^[244]. Морской офицер предостерегал руководство ещё в 1847 году:

«Не пройдёт, может быть, и года, даже несколько месяцев, и сперва весь мир, а потом Петербург прочитает в своих Ведомостях, что Англичане или Французы овладели, по добровольному согласию Китайцев, устьем Амура и получили дозволение ходить вверх и вниз по этой реке до Нерчинска… Если Россия не хочет видеть своих сокровищ, – надо же, чтоб кто-нибудь их видел и брал свои меры!.. Место свято не будет пусто!..» ^[245].

Мой проект был у Милютина и, кажется, довольно долго; потом я получил его просто в конверте, без всякой записки или приглашения; а потому и не решился беспокоить Милютина своим посещением» ^[246].

К сожалению, арест Баласогло в 1849 году по делу кружка петрашевцев не дал осуществиться его планам совместной с Невельским экспедиции по Амуру.

Английские разведчики в устье Амура
Айгунский трактат. Демаркация границ

Несмотря на то, что Уссурийский край договорились не занимать, Н.Н.Муравьёв на всякий случай сделал упреждающий ход, – тут же направил казаков на р. Уссури и выставил русские посты в заливах Ольга и Владимир (1858 г.). Он понимал, что иначе англичане и французы захватят порты на побережье и для этого были основания: французы имели приоритет в открытии края, а англичане первыми обследовали его побережье и нанесли на карту ^[247].

Н.Н.Муравьёв с тревогой писал императору о появлении в этих краях английских разведчиков: «Англичанин Гиль, посланный своим правительством, побывал в Кяхте, в Якутске и Охотске, на Камчатке, откуда, по его словам, планировал пробраться на Сандвичевы острова (южная часть Атлантического океана). На самом деле ему надобно видеть только Камчатку и сообщение её с жилою Сибирью.

Появился второй англичанин, Остен, который отправился на разведку по другому пути сообщения Сибири с Восточным океаном: за Нерчинском р. Шилка, за Шилкою Амур, в устьях Амура необитаемый Сахалин, ожидающий господ, чтобы запереть плаванье по Амуру. С Китайской стороны в Амур впадают большие судоходные реки.

С Южным Китаем англичане торгуют свободно, а Амур доставит им возможность овладеть и северо-восточным: стоит только укрепиться на необитаемой северной оконечности Сахалина. Кроме того, весь левый берег Амура изобилует золотом, и эти места никому не принадлежат. Англичанам нужно только узнать все это, и к будущей же весне пара английских пароходов займёт Сахалин и устье Амура: это будет делом внезапным, без всяких сношений о том с Россией, которая, однако ж, лишится всей Сибири. И как вывод:

«Занятіе устья Амура иностранцами столь было бы пагубно для пользъ государства, что намъ непременно должно будетъ выгнать оттуда силою новыхъ пришельцевъ и, следовательно, объявитъ войну той державе, къ которой они будутъ принадлежать, т. е. Америке, или Франціи, или Англіи; но нетъ почти сомненія, что это совершится последнею» ^[248].

Для таких опасений были все основания – годом ранее в Охотском море у северной оконечности Сахалина были замечены два военных корабля Великобритании. На запрос русских дипломатов в Лондон, что делает в тех краях британский флот, англичане ответили, что якобы ищут пропавшую экспедицию Джона Франклина, которая исчезла ещё в 1845 году, отправившись искать путь из Атлантики в Тихий океан через Арктику ^[249]. Как позже выяснилось, англичане действительно планировали основать в порте Мэй ^[250] новую колонию, т. н. «северный Гонконг». В этих условиях губернатор Муравьёв стал добиваться у российского правительства полномочий на проведение переговоров с Китаем по пограничному разграничению. К доводам губернатора прислушались, ведь после проигрыша в Крыму появилась возможность утереть нос Англии и Франции на Дальнем Востоке.

Появилась опасность в связи с подозрительным интересом к Амуру ещё и американцев на что указывал в своих записках политический аналитик и разведчик Главного штаба того времени М.И. Венюков.

«Уже со второго года нашего появления на Амуре появились там и американцы, которые смотрят на Тихий океан как на Средиземное море будущего, а на впадающие в него реки – как на законные пути их торговли. Они составили проект соединить железною дорогою Амур с Байкалом и таким образом экономически притянуть всю богатую Восточную Сибирь к Тихому океан» ^[251].

Следующий любопытный отзыв сделал управляющий делами Сибирского комитета статс-секретарь Бутков, в разговоре с Беклемишевымпри вручении конверта:

«Сущность в том, что нам нельзя пустить американцев на Амур и в Забайкалье. Они разовьют там республиканский дух, и Сибирь отвалится. Вы так и скажите об этом Николаю Николаевичу» ^[252].

Итогом долгих «боёв за Амур» стала дата 16(28) мая 1858 года, когда генералу Н.Н. Муравьеву удалось заключить с князем И Шань Айгуньский трактат, закрепивший приобретение обширной территории, фактически принадлежавший России с 1854 года ^[253]. В статье первой этого трактата сказано:

«Левый берег реки Амур, начиная от реки Аргуни до морского устья Амура, да будет владением Российского государства, а правый берег, считая вниз по течению до Уссури, владением Дайцинского государства. От реки Уссури далее, до моря, находящиеся места и земли, впредь до определения по сим местам границы между двумя государствами, как ныне, да будут в общем владении Дайцинского и Российского государств. По рекам Амуру, Сунгари и Уссури могут плавать только суда Дайцинского и Российского государств» ^[254].

В 1859 году начались подготовительные работы по демаркации русско-китайской и русско-корейской границы. Так, 6 апреля из Иркутска выехала экспедиция для исследования Уссурийского края под руководством Р.К. Маака и его помощника А.Д. Брылкина, взявшего на себя исполнение детальных этнографических исследований.

В апреле же губернатором Муравьёвым назначена в Уссурийский край съёмочная экспедиция под руководством картографа и военного статистика подполковника Генштаба К.Ф. Будогосского, заступившего в 1857 г. на должность обер-квартирмейстера штаба войск Восточной Сибири, с участием межевого инженер-поручика А.Ф. Усольцева, известного своими картографическими работами, академика живописи Е.Е. Мейера, переводчика маньчжурского языка чиновника Шишмарёва и трёх отделений съёмщиков по 4 человека в каждом.

Экспедиции было поручено определить совместно с китайскими комиссарами пограничную межу согласно Тянцзинского трактата, а кроме того, произвести топографические съёмки юго-восточной Маньчжурии и собрать различные материалы для составления карты всего Уссурийского края ^[255]. Полученная из канцелярии ВТД карта части Монголии и Маньчжурии показала, что «для этих мест вовсе не годится, хотя на ней и означена вся р. Уссури, но нет ни одного верного названия, не означено многих деревень, а главное нет многих рек, в неё впадающих» ^[256].

Как отметил учёный Р.К. Маак: главная характеристическая особенность этого берегового пространства есть то, что на нем много глубоких бухт, из которых некоторые совершенно защищены от ветров скалами; такое множество превосходных гаваней делают эту страну единственной, подобную которой в этом отношении вряд ли можно видеть где-нибудь на земном шаре. Самыми лучшими гаванями считаются заливы: Посьета, Амурский, Усурийский, Св. Ольги, Св. Владимира, Хаджи и некоторые другие. Они могут укрывать большой флот и, без сомнения, впоследствии, когда здесь разовьётся мореходство и торговля, вызовут необходимость проложить от этих гаваней дороги к реке Уссури ^[257]. Сразу после заключения пограничного трактата в России были опубликованы географические карты Амурского края, которые явились официальной картографической декларацией присоединения Приамурья и утверждения новой границы с Китаем ^[258].

В ходе демаркации появились новые посты – по сухопутной границе, по реке Сунгача и по озеру Ханка. Год спустя было образовано Амурское казачье войско. Его создание имело большое значение – ведь казаки не только несли службу, но и прочно обживали край. Всего же через 2 года после заключения Айгунского трактата было основано около ста населённых пунктов, в которых поселились свыше 15.000 человек. О нехватке специалистов и специальных инструментов свидетельствовал поручик П.А.Гамов:

«отделение, снимавшее границу, было снабжено молодыми топографами, которые не имели надлежащего навыка к производству глазомерной съёмки, не имели тому средств; топографБобровский не имел буссоли, и ему приказано было на маршрут свой наносить углы и меридианы по Солнцу».

Хромала и организация самих работ в Южно-Уссурийском крае. Необеспеченность провиантом заставляла «производителей работ думать не о цели и съёмках, но о том, чтобы не умереть с голоду» ^[259].

2 июля 1859 году Муравьев лично прибыл в Уссурийский край, и узнал, что китайцы незадолго до того отразили нападение англо-французов и потопили несколько их канонерок ^[260]. Поэтому он приказал занять самую южную его точку – Посьет. Он также осмотрел другие гавани на предмет выбора места для главного русского порта. Ему понравились две бухты: Хайшен вей и Су чан шайна. Первую он переименовал во Владивосток. Второй дал название Находка. Несколько позже он сообщал великому князю Константину:

«Главнейшие предметы этого плавания моего будут: предъявить в Хакодате моё уполномочие на переговоры (речь идет о переговорах с Японией, прим. источ.) в Суйфунском заливе встретить обер-квартирмейстера Будогосского, который пролагает сухопутную границу между вершинами реки Уссури и морем; свезти карты новых наших границ в Печелийский залив, где передать их в Пекин для утверждения, чрез нашего уполномоченного» ^[261].

Но как всегда не обошлось без лукавства. Д.И. Завалишин в «Русской старине» писал, что у него «в числе документов находилось требование от Будогосского искажения карты Амура» отодвинуть горы, чтобы доказать, что тут может быть «область», тогда как действительная съёмка показывала, что на Амуре может быть устроена только «линия» ^[262]. Так что окончательный размен пограничными картами и описаниями между Россией и Китаем стал возможен именно в результате деятельности экспедиции в 1859–1860 годах.

Для стимулирования колонизации в район Приамурья, лицам, желавшим поменять место жительства организаторы посулили надёжное поселение в Албазине, где были нормальные климатические и бытовые условия. Людям обещали организовать со своим скарбом прибытие сплавом к месту поселения дней за 10, а скот – пригнать берегом. В итоге их «умчали» за 3000 км от Албазина к устью Амура, где не было условий жизни.

И когда Завалишин спросил по этому поводу М.С. Корсакова зачем тот обманул людей, что после этого он не найдёт охотников, последний заявил, не моргнув глазом: «Надо заселять прежде дурные места, а на хорошие любой пойдёт». И как итог: на следующий год желающих переселиться не было ни одного ^[263].

Муравьев, конечно, тоже отлично понимал, что поспешность заселения новых территорий может повлечь за собою грустные последствия для переселенцев. Однажды в разговоре с Муравьёвым, вспоминал Б.К. Кукель, он затронул эту тему, что ведение «на авось» столь важного дела, как переселенческое, могло привести к непоправимым ошибкам, граф, судорожно схватив его за руку, сказал: «знайте, что наше дело – занять край возможно скорее, мы не должны терять ни минуты времени; если мы не выполним нашей задачи сегодня, то завтра нам могут совсем не позволить; наши ошибки после исправят» ^[264].