Парацельс. Гений или шарлатан?

– Нет, – ответили ему. – Наш совсем не такой. Но его в городе не любят.

Архиепископ Зальцбургский, кардинал Ланг, умел ценить мирские удовольствия и, как и другие князья того времени, не отличался моральной строгостью. Тем не менее любовниц и фаворитов при его дворе не было.

Разговор переключился на Ланга. Впрочем, кузнец Томас, по виду немолодой, начал свой рассказ с его предшественника – Леонхарда фон Кёйчаха. Тот еще 13 лет тому назад зимой пригласил бургомистра и членов городского совета к себе на обед. Там их связали, бросили в сани и арестовали. Дело кончилось тем, что жителям Зальцбурга пришлось отказаться от права выбирать городскую власть.

Ланг стал правителем города недавно. Но он оказался еще круче – отменил старинные привилегии и повысил налоги на горожан и крестьян. Его двор себе ни в чем не отказывал. Далеко за пределами Зальцбурга Ланга знали как умелого руководителя, который укреплял свое государство. Он получил хорошее образование, но проявил себя консерватором. Придворные поэты его прославляли, но Ланг был жаден, жесток и не имел друзей. Другие князья и прелаты не любили его и называли «выскочкой».

Ланг удерживал свой пост больше 20 лет и правил до самой кончины в 1540 году. Жители Зальцбурга проклинали его за поборы, за приверженность старой католической верe, за гордость и надменность. В то время ходила поговорка: «Городской воздух делает свободным», но в Зальцбурге этого воздуха людям не хватало.

В прошлом, 1523 году горожане намеревались вернуть себе свои права и изгнать Ланга. «Пусть он уедет из города на ослике – таким же бедным, каким приехал в Зальцбург, без роскоши и богатства!» – требовали они. Кардиналу пришлось бежать в Тироль, и только с помощью австрийского эрцгерцога Фердинанда и вооруженных наемников он сумел восстановить свою власть. Ланг вернулся в Зальцбург победителем – в латах и на белом коне. В архиепископстве был установлен жесткий полицейский надзор.

Зальцбургский устав XVI века гласил: «Фальшивомонетчика сжигают или сваривают. Если крещеный иудей снова обратится в иудаизм, то его надлежит сжечь без всякого суда». Неверных жен полагалось зарывать в землю живыми. К смертной казни приговаривали и тех, кто отрицал девственность Девы Марии, не признавал существования чистилища или отвергал причастие. По указам Ланга еретиков за неуважение к церкви можно было бросить в подземелье или выслать из страны.

Крестьян больше всего возмущало то, что у них отняли право пользоваться дарами природы, как это веками делали их предки. Все кругом захватили феодалы – в результате простые люди не могли свободно охотиться, ловить рыбу, собирать в лесу дрова для печей.

Ланг требовал строжайшего исполнения крепостных повинностей. Однажды крестьянин убил оленя, который вытаптывал его поле. Феодалам и тем более кардиналу нельзя было мешать охотиться. Владыка повелел зашить крестьянина в кожу убитого животного и отдать на растерзание собакам. Ланг превратил Зальцбург в оплот католицизма. Он не допускал инакомыслия и безжалостно расправлялся с протестантами, сторонниками Лютера. Десятки людей казнили по его личному указанию. Виселица на видном месте в городе не простаивала. Правитель Зальцбурга вел непримиримую войну на два фронта: против Реформации и против своих подданных.

* * *

Ситуация в Зальцбурге оказалась не такой безмятежной, как с первого взгляда показалось Теофрасту. Да и везде в те времена жизнь была сплошной чередой несчастий – неурожаи, голод, болезни, эпидемии, войны, грабежи и пожары. Людей стало больше, чем можно было прокормить при том уровне знаний и устройстве общества. Одним из самых сильных чувств человека был постоянный страх. Все жили в ожидании неминуемого Страшного суда, близкой смерти от чумы, войны или голода. Люди искали опоры в церкви, но до Реформации они слышали там проповеди только на непонятном для них латинском языке.

Смерть подстерегала на каждом шагу, но, что хуже всего, и после нее не было надежды избавиться от мук в аду за свои грехи. Церковь перечисляла их по восходящей линии: чревоугодие, прелюбодеяние, жадность, гнев, уныние, слабость, тщеславие и гордыня. Как повезло людям, что появилась возможность за любой грех уже при жизни получить у Бога прощение – купить индульгенцию!

Одним из первых стал торговать индульгенциями монах Иоганн Тецель. Кроме того, по указу папы такая торговля была разрешена банкирскому дому Фуггеров. У купца Якоба Фуггера из Аугсбурга, главного кредитора императора и папы, все были в долгу. Поэтому освобождение от грехов можно было купить в любом из филиалов его фирмы по всей Европе. Половина денег от продажи индульгенций поступала в Рим в папскую кассу, а половина – дому Фуггеров в уплату за кредит.

Теофрасту доводилось наблюдать на улице такие сцены. С балкона два монаха зазывали людей. Один крутил трещотку, а другой объявлял: «Покупайте индульгенции! Вы живете беззаботно, а что будет потом? На Страшном суде ваши души будут страдать за грехи! Но папа милостив. Как только монета упадет на дно и зазвенит, душа сейчас же полетит на небо! На вас снизойдет благодать Божья!» Внизу два монаха с копилкой в руках выкрикивали цены и принимали деньги.

По прейскуранту Тецеля можно было «отмыть» за семь гульденов даже убийство, а за десять – убийство своих родителей. Теофрасту рассказывали, что кто-то задал Тецелю вопрос, можно ли заплатить за прощение будущего греха, который еще не совершен. Тецель согласился и взял деньги, но потом в лесу на дороге этот человек ограбил и избил его. А на прощание объяснил, что именно этот грех он имел в виду.

Придуманное церковниками выкачивание денег стало последней каплей, переполнившей чашу терпения прихожан. Их раздражало, что римские папы вели себя, как расточительные светские правители. Они имели обширный и роскошный двор, наделяли свою родню и внебрачных детей почетными должностями. Выгодные места продавались за большие деньги.

Парацельс родился в то время, когда привычный средневековый мир начал рушиться. В 1517 году ученый монах Мартин Лютер вывесил на дверях церкви в Виттенберге свои 95 тезисов, в которых объявил продажу индульгенций кощунством. Единственным авторитетом в делах веры стало для него Священное Писание. Он перевел Новый Завет на немецкий язык и на нем читал свои проповеди. Лютер потребовал урезать права папы, разграничить светскую и церковную власть. За это папа отлучил его от церкви. Лютер сжег папское послание и заявил: «Папа – антихрист, и его престол – седалище сатаны». Арестовать и примерно наказать бунтовщика не удалось – его укрыл в своем замке курфюрст Саксонии Фридрих. Не столь давно изобретенное книгопечатание позволило реформату распространить свои идеи, и он стал национальным героем Германии.

Немцы хотели быть независимыми от папского Рима, не содержать алчных епископов и аббатов, а многие князья точили зуб на обширные церковные владения. Католическая церковь разделилась. Стремясь вернуть церковную общину к евангельским временам, когда не было иерархии, сторонники Лютера считали себя истинными или евангельскими христианами. Католики же называли их еретиками или лютеранами^[2]. Некоторые жители Зальцбурга, в том числе горнозаводчики, завязали контакты с Лютером.

В августе 1524 года, вскоре после приезда в Зальцбург, Теофраста вызвали на дом к Иоганну Штаупицу, аббату монастыря Святого Петра, известному ученому-богослову и близкому другу Лютера. Аббат болел уже около двух недель, и его лечил местный доктор Ринг. Больному становилось все хуже, поэтому Штаупиц и его секретарь Бартоломео решили пригласить обоих врачей вместе.

Служанка провела Теофраста к постели больного, где доктора ждали Бартоломео и Ринг. Больной ночью почувствовал невыносимую боль в ноге, ему казалось, что ее жгут, жмут и разрывают на куски. Большой палец стопы опух, кожа над ним покраснела, а потом стала сине-багровой и горячей. Появился жар – служанка то и дело меняла у хозяина на лбу влажные полотенца. «Вы можете наступить на ногу?» – спросил Теофраст. «Нет, – простонал больной, – я не могу даже до нее дотронуться!» Теофраст осматривал его с осторожностью. В пробе мочи он разглядел помутнение, причем осадок был желтого цвета, с коричневатым оттенком. Новый врач достал из головки своего меча таблетку, растворил в воде и дал выпить больному. После этого Штаупиц успокоился и заснул.

Теофраст расспросил служанку о привычках аббата. Это был человек с хорошим достатком, любитель вкусно поесть и выпить. Хозяин, по словам служанки, пишет свои проповеди и трактаты, много сидит и мало двигается. Он любит мясо, наваристые бульоны, рыбную уху, пиво и красное вино. По предложению секретаря все трое мужчин перешли в другую комнату, чтобы не беспокоить больного.

– Господа, в чем вы видите причину болезни и как предлагаете ее лечить? – обратился к врачам Бартоломео.

– Мы имеем дело с подагрой, известной со времен Гиппократа, – заявил Ринг. – Причины мне ясны. Тучные и полнокровные люди, имеющие долговременные душевные беспокойства, не сообразуясь с оными, нередко предаются невоздержанностям. И оттого они более подвержены болезням, нежели другие. Мы с вами прекрасно знаем, коллега, что в организме человека есть четыре гумора^[3] – кровь, флегма, светлая и черная желчь. К болезни приводит нарушение равновесия между ними. У аббата доктора Штаупица равновесие нарушено. У него избыток жизненных соков, а особенно главного из них – крови. Это опасно. И еще он пьет слишком много воды. Для удаления болезнетворного начала я даю больному слабительные, и ему делают клистиры. Кроме того, для восстановления равновесия в организме пациенту уже четыре раза отворяли кровь. Этого, очевидно, мало. Аббат, слава Богу, крепкого сложения, так что кровопускания непременно нужно продолжить. Вы, я полагаю, с этим согласны? – обратился он к Теофрасту.

– Нет, ни в коем случае, господин доктор Ринг! – отрубил тот. – Я согласен с вами только в том, что это подагра. Но пить ему нужно, напротив, больше. Разумеется, воды, а не красного вина. Нынешнее лечение лишь ослабляет больного. Если немедленно прекратить кровопускания, больной еще встанет на ноги, хотя лечение понадобится долгое.

– Как, вы против гуморальной теории великого Гиппократа? Вы несогласны и с Галеном? С самим Галеном, которого называли императором всех врачей?

– Да, безусловно! У Гиппократа, как и у Галена, были свои ошибки. Они жили так давно – почему же эти ошибки мы должны повторять? Над врачами из-за этого уже смеются.

– Неслыханная дерзость! А как же вы объясняете эту болезнь?

– На мой взгляд, в организме человека, как в реторте алхимика на огне, одни вещества превращаются в другие. Отходы выводятся из организма, но кое-что вредное может оставаться. Из-за неправильного питания и образа жизни превращения могут пойти в неправильном направлении. Я отношу подагру к болезням, которые называю тартарическими. Как в бочке с вином при хранении образуется тартар, винный камень, так при подагре в организме больного осаждаются соли, отчего образуются камни. Я предлагаю совсем другое лечение…

– Вы согласны с этим? – спросил Ринг секретаря.

– Нам с аббатом не остается ничего другого. Больного надо как-то спасать. Не поработаете ли вы вместе?

– Я? Признанный в городе врач – вместе с новичком, самозванцем и невеждой? С этим бродягой и оборванцем? Никогда!!! Заплатите мой гонорар и больше ко мне не обращайтесь!

Бартоломео рассчитался с Рингом, и тот ушел. Теофраст выписал и отдал секретарю рецепт мази против боли в ступне. Бальзам состоял из скипидара, горького коричного масла, мелко натертого венецианского мыла и виннокаменной соли. Потом врач объяснил, какой должна быть правильная диета и что это исключительно важно для больного. Надо было ограничить в еде мясо и сою, бобы и чечевицу, чаще есть все молочное, кашу и печеные яблоки.

– Вам придется отказаться от своих привычек, – настаивал врач в беседе с больным. – Есть хорошие рецепты, которые придуманы давно:

Ужин чрезмерный отнюдь не полезен для наших желудков…

Если врачей не хватает, пусть будут врачами твоими

Трое: веселый характер, покой и умеренность в пище.

Через две недели больному стало заметно лучше. Острая боль исчезла. На вопрос Теофраста: «На что вы жалуетесь?» – Штаупиц ответил: «В моем возрасте жаловаться на здоровье неприлично. Когда я нарушаю диету, нужно жаловаться на самого себя. Иногда ничего не могу с собой поделать».

Аббату было уже 63 года – по тем временам глубокий старик. Теофраст рано научился читать и легко запоминал целые страницы. Ему не раз встречались жалобы на убогость в старости: «Когда человек доживает до 60 лет, глаза мутнеют, в ушах появляется глухота, нос течет, волосы выпадают, члены тела дрожат. Старик всегда до смерти опечален, он хвалит старое и отвергает новое. Старость сопряжена с нищетой, полна слабостей и злобы».

Все это не вязалось с обликом аббата. Врачу он был симпатичен: обаятельный, с добродушным круглым лицом и живым умом, не теряющий иронии и интереса к жизни. Своих детей у Штаупица не было, и доктор по возрасту годился ему в сыновья. Аббату нравилось опекать нового врача и беседовать с ним.

– Я слышал, что ты, Теофраст, побывал в далеких восточных странах. Одни говорят, что ты пять лет путешествовал с цыганами, чтобы выведать их тайны. Другие рассказывают, что ты провел восемь лет в плену у татар, а два года назад в Константинополе получил философский камень. Неужели это правда?

– Вы позволите мне ответить, ваше преосвященство? Я, в самом деле, много странствовал, побывал в Литве, Польше, на Родосе, в Валахии, Славонии, Франции, Испании и Португалии, был армейским врачом в Нидерландах, Италии и Дании. Молва рассказывает обо мне немыслимые чудеса. В том числе о путешествиях, которых я не совершал. Но я не колдун, не язычник и не цыган. Я истинный христианин. Ежели кто-то хочет распространять обо мне небылицы, то пусть болтает. Порой даже неплохо, когда мне приписывают пребывание не там, где я нахожусь.

– Молодым людям свойственно путешествовать. Но тебе уже больше тридцати лет. Разве можно всю жизнь есть в придорожных харчевнях? Ночевать на постоялых дворах? Неужели тебе не хочется иметь свой дом, семью, свой сад? Ведь у тебя нет ни своего экипажа, ни коня!

– Это истинно так, ваше преосвященство. Некоторые презирают меня за то, что у меня нет постоянного обиталища, где бы я мог сидеть за печкой и давить вшей. Однако учиться надо всю жизнь. Врач должен уметь собственными глазами читать книгу природы и понимать написанное в ней. Я ищу знаний, как паломники с посохом.

– Но ты же окончил университет!

– Да, в Италии, в Ферраре. У меня были хорошие учителя. Но в университетах я не нашел того, что искал. Всюду учат по старым книгам, цитируют древних классиков… Если бы я лечил всех по рецептам Авиценны, мне нечем было бы хвалиться. Я собирал свои знания на дорогах и многое узнал – от лекарей и алхимиков, от цирюльников и мудрых старых женщин, которые знают толк в травах. Знание никогда не будет само бегать за нами. Учителя, который раскроет тайны природы, нельзя найти в углу своей комнаты.

– Однако те, кто остается дома, живут спокойнее и богаче, не так ли?

– Конечно, ваше преосвященство. Но я не гонюсь ни за спокойствием, ни за богатством, ни за карьерой и почестями. Счастлив тот, кто путешествует и у кого нет ничего, о чем бы нужно было заботиться.

Штаупиц интересовался новинками медицины – не придумали ли что-нибудь новое от его болезни? Или, что еще лучше, от старости? Он полюбопытствовал:

– Правда ли, что ты нашел великий магистерий, средство от всех болезней?

– Нет, это пока только мечта. Похоже, что у каждой болезни есть своя причина и свое средство лечения. Я ищу новые лекарства и стремлюсь улучшать старые. Не исключено, что люди научатся получать вещества, которых нет в природе…

– То есть такие, которые не созданы Богом?!

– Бог – лучший целитель, ваше преосвященство. Он создал все необходимое на земле для лечения любых болезней. Если не готовые лекарства, то исходные вещества для их приготовления. Мы, врачи, должны понять его волю. Нельзя все упрощать: против тепла – холод, против влаги – сухость и так далее. В причинах болезней и способах лечения надо разбираться. Работы хватит всем, и надолго.

– Вот как? А что ты считаешь самым трудным?

– Труднее всего начало. Как убедить ученых встать на этот путь? Алхимики одержимы идеей превращать другие металлы в золото. Им нет дела до получения лекарств. А большинство врачей, моих коллег, слышать не хотят о какой-то химии: она, мол, чужеродна человеку и противна Богу. Простите, ваше преосвященство, с этим я не могу согласиться. Все созданное Богом есть сплошная химия, ибо и в человеке, и в природе вокруг постоянно происходят превращения.

«Какой интересный человек! Правда, слишком ершистый и бескомпромиссный. Врачи жалуются на его неуживчивость, – размышлял аббат. – Впрочем, мой ученик Мартин – тоже не ангел. Теофраста называют неудачником, но это настоящий фанатик». Жить рядом с такими непросто, но аббат знал, что науку двигают вперед именно такие люди.

Через несколько дней Штаупица вызвал к себе архиепископ Ланг, чтобы обсудить, как лучше организовать наступающий в городе праздник. Именно Ланг пригласил аббата в Зальцбург из Виттенберга. Штаупиц стал его придворным духовником и советником, а затем – аббатом важнейшего для города бенедиктинского монастыря Святого Петра. Ланг не допускал инакомыслия, но доктора Штаупица ценил. Хотя последний был не просто сторонником Лютера – он был его духовным отцом и защитником и постоянно с ним переписывался. Аббата уважали и за пределами Зальцбурга – не только за образованность, но и за его добрый нрав.

Несмотря на покровительство Ланга, Штаупиц признавался в письме приятелю в Эрфурте: «Я чувствую себя здесь, как заключенный». Он ценил ум и деловитость кардинала и старался не замечать его упрямства и жестокости. Аббат со всеми умел уживаться.

– Говорят, вы лечитесь у нашего нового врача, господина Гогенгейма. Я слышал о нем разные отзывы. А что вы о нем думаете? – спросил кардинал.

– Он толковый врач и предан медицине. Мне кажется, мастер своего дела, – ответил аббат.

«Вот как!» – только и cказал Ланг, но эта короткая реплика повлияла на положение Теофраста в городе.

* * *

В Зальцбурге Теофрасту удалось найти себе постоянный заработок. Слух о том, что он вылечил сгорбленную Хельгу, распространился по городу. Ганс Рапль, владелец лучшей бани в городе, предложил Теофрасту работу врача при бане и хорошую оплату. В свободные часы доктор мог у себя в кабинете заниматься сочинением своих трудов. Он был сторонником гигиены и чистоты, и ему не раз приходилось убеждать потную, грязную и непросвещенную часть населения в полезности мытья и купанья. Он умел сам варить мыло, известное лишь с недавнего времени. Многие привыкли к дедовскому способу вместо него добавлять к воде золу.

В бане с любителями париться могло случиться всякое, и врача было полезно иметь под рукой. Рапль вскоре подыскал Теофрасту жилье вблизи от бани – в доме Вольфганга Бюхлера на Кумпфмюле (в нынешнем переулке Пфайфергассе)^[4]. Теофраст забрал на постоялом дворе вещи и перебрался туда. Он оборудовал лабораторию, и жить стало удобнее. С Гансом Раплем они быстро перешли на «ты» и подружились.

Бани охотно посещали и богатые, и бедные, только с разной частотой. Не мог же каждый горожанин иметь дома ванну или устроить у себя дома такой великолепный купальный зал, как во дворце Фуггеров в Аугсбурге или у кардинала в Ватикане, украшенный картинами и фресками знаменитых художников! Считалось, что ради здоровья надо ходить в баню почаще и сидеть там подольше. Состоятельные люди приходили туда обычно два раза или хотя бы раз в неделю и перед праздниками. Самых бедных Рапль приглашал три раза в году бесплатно. В эти дни они могли не только помыться, но и постричь волосы и бороду.

Простые горожане сами терли друг другу спину, а богатых оттирали от пота и грязи слуги. В чан, где гость мылся, на дно кидали камни, нагретые на печке, а потом наливали воду – эти камни тоже приносили слуги. Посетители сидели в чане на табуретках, обычно по двое, друг напротив друга за длинным узким столом. В баню приходили не только помыться – она была местом общения и способствовала душевному здоровью. Баня вылечивала даже от тяжкой меланхолии. Она служила одновременно клубом, концертным залом, парикмахерской, рестораном и амбулаторией.

В парилке гости часами потели под особым колпаком, но Теофраст объяснял им, что во всем нужна мера. Ванна с водой была намного дороже и доступна не всем. В чанах с теплой водой гости сидели еще дольше. Им приносили еду и напитки, и они беседовали друг с другом. При этом их развлекали в зале музыкой и пением. Мужчины носили набедренную повязку – ремень вокруг пояса и свисающую впереди полосу материи, а женщины – повязку из тонкой материи, обвязанную вокруг шеи и оставляющую открытой спину. Часто мужчины и женщины мылись вместе и сидели в одном и том же чане. Женщины, cобираясь в баню, изысканно одевались и надевали свои лучшие украшения.

Баня не была семейным развлечением. Напротив, она могла привести к крушению брака. Тут появлялись красивые, разбитные девицы, искавшие клиентов побогаче, совершались измены, возникали любовные треугольники. Некоторые бани служили тайным публичным домом, а банщики в них подрабатывали сводничеством. Впрочем, у бани Рапля была хорошая репутация. В ней порой завязывались знакомства, приводившие к созданию семьи. На свадьбах по окончании застолья все вместе шли в баню: жених с группой приятелей, а невеста в окружении подруг.

Слуги в бане топили печь, связывали веники и плели для гостей банные шляпы из соломы, чтобы волосы не падали на лицо. Банщики ценились выше слуг. Они должны были уметь делать массаж, рвать зубы, ставить банки и пускать кровь – эти операции давали владельцу бани главный доход. Иногда банщики умели еще стричь и брить. Ремесло банщиков вначале слыло нечистой профессией, но постепенно становилось уважаемым. На банщика, как и на цирюльника, надо было учиться и сдать нелегкий экзамен, показав свое мастерство.

В ряду работников бани Теофраст занял на служебной лестнице самую высокую ступеньку. Он вправлял кости и учил банщиков массажу и простым хирургическим операциям. Сам он проводил более сложные операции и консультировал посетителей. Доктор следил за тем, чтобы в баню не пускали больных с заразными кожными болезнями, иначе потом ему приходилось их лечить. Теофраст первым стал применять серу для лечения от чесотки. В бане встречались самые разные люди, и тут всегда можно было узнать городские новости. Работа у Рапля помогла доктору расширить круг знакомств и приобрести новых пациентов.

* * *

Обстановка в Зальцбурге не очень-то благоприятствовала спокойной работе Теофраста. Выступление Лютера о «порче церкви во главе и в членах» явилось началом Реформации. Идея независимости общины верующих от папы и церковных иерархов зародила у простых людей веру в возможность перемен. Проповедники рассказывали крестьянам, что, по убеждению Лютера, все люди свободны. Для крестьян это звучало как призыв к освобождению от крепостной зависимости. Летом 1524 года во всей Центральной Европе вспыхнули восстания. Началась Великая крестьянская война, не обошедшая стороной и Зальцбург.

Штаупиц после лечения спал лучше, чем раньше. Как-то раз после ухода Теофраста ему приснился отличный сон. Аббат видел себя в Виттенберге, где восхищались смелостью Мартина Лютера: «Ваш ученик привел в движение весь мир!» Главное же место во сне занимал курфюрст Саксонии Фридрих Мудрый. Курфюрст старался не участвовать в религиозных спорах, но стал главным защитником Лютера после его осуждения на сейме в Вормсе.

Фридриха не случайно прозвали мудрым – он много читал и общался с учеными. В 1519 году после смерти императора Максимилиана курфюрсты предложили Фридриху выбрать его императором, но он отказался от короны в пользу испанского короля Карла V, сына Максимилиана. Удивительный поступок! Фридрих добился того, что в Саксонию отовсюду стремились паломники. Это приносило правителю богатство и славу. Курфюрст собрал у себя в Виттенберге богатейшую коллекцию христианских реликвий и других редкостей. Она в 1520 году насчитывала уже больше 19 тысяч предметов, но Фридрих, не жалея ни времени, ни сил, продолжал ее расширять.

Среди реликвий были уникальные предметы: зуб святого Иеронима, скелет умерщвленного в Вифлееме младенца, обломки камня, с которого Христос вознесся на небо, веточка от охваченного пламенем тернового куста Моисея, сено из святых яслей, кусок хлеба с Тайной вечери, молоко Девы Марии, волосы с голов святых и многое другое. Большой палец руки святой Анны Фридрих привез сам из паломничества в Иерусалим. Подлинность вещей была удостоверена церковью. По определенным дням и праздникам реликвии выставлялись в придворной церкви – соборе Всех Святых в Виттенберге. Прихожане поклонялись им, молились и за определенную плату получали освобождение от длительных мытарств души в чистилище.

Во сне Лютер, любимый ученик Штаупица, попросил своего учителя помочь Фридриху приобрести останки 11 тысяч христианских дев, которые были казнены в Кёльне язычниками-гуннами – их мощи хранились в монастыре Святой Урсулы в том же городе. Это позволило бы одним махом резко увеличить ценность собрания. Хотя Лютер издевательски называл святые мощи «чертовыми игрушками», он хотел помочь Фридриху Саксонскому – своему союзнику. Штаупиц добился согласия на это папы римского. Фридрих дружески обнял аббата и вручил ему за это ценную награду. Это было прекрасно! Но как раз на этом самом интересном месте сон оборвался. Он был приятным – проснувшись, аббат блаженно улыбнулся.

Собственно говоря, в действительности всё так и было – за исключением концовки. Дело в том, что настоятельница женского монастыря в Кёльне отдать реликвии не захотела. Ей представили копию папского разрешения, но она сослалась на то, что документ не был заверен подписью и печатью. Понадобился оригинал письма папы от самого курфюрста Фридриха, но дело затянулось, и курфюрст умер.

Осень 1524 года была полна тревог, и дом аббата казался последним островком спокойствия. Штаупиц увлекался магией. После завтрака он читал старинную книгу о чудесных исцелениях, совершенных святым Вальбургисом еще в IX веке. Этому святому удавалось вылечить 54 из 60 различных болезней. Благодаря ему слепой Ротфрид, у которого на обоих глазах были бельма, вернул себе способность видеть одним глазом. Особенно сильное впечатление производила история мальчика из Брейсгау. Тот не мог ходить на ногах, а ползал в сидячем положении, отталкиваясь от земли руками. После того как мальчик побывал в церкви, его пятки, онемевшие и прижатые к ягодицам, почувствовали свободу, он впервые в жизни встал на ноги и почувствовал мягкую траву матери-земли.

Архиепископ Анно из Кёльна, объявленный святым в XII веке, даже после смерти на своей могиле творил чудеса, исцелив 307 человек. В том числе были спасены 123 ребенка, причем двух детей этот святой воскресил из мертвых. Да, не зря говорят проповедники: «Внимайте, братья! Кто в болезни поспешит в церковь, получит не только здоровье для своего тела, но и отпущение грехов, так что нас ожидает в церкви двойная польза».

Штаупиц заинтересовался отношением своего доктора к религии. Сидя у камина, он подвинулся поближе к огню и спросил:

– Скажи-ка, Теофраст, кто был в школе твоими первыми учителями?

– Монахи, ваше преосвященство. Меня учили грамоте, латыни и богословию при монастыре Святого Павла в Лаванте, недалеко от нашего Филлаха. Спасибо им всем. Я благодарен святому отцу Николаусу Капсу. У него был епископский посох, подаренный самим императором.

– О, Капс! Я его помню… Он отказался от своей должности в пользу Ланга. А последние годы прожил в Зальцбурге, – заметил аббат.

– Да. Он впервые познакомил меня с этим городом.

«Как жаль, что к нему уже не зайти!» – подумал доктор.

– Мне сказали, Теофраст, что тебя редко можно встретить в церкви. Это неприятно слышать.

– Простите мне мой грех, ваше преосвященство. Я закрутился и не успеваю спасать больных, а это дело, угодное Богу. Постараюсь исправиться.

Теофраст был верующим, однако, давая обещание, лукавил. У него были свои взгляды на религию, о которых в разговоре с аббатом опасно было даже заикаться. Он полагал, что церковь должна в корне измениться: «Здания, воздвигнутые человеком, не более, чем камни. Все храмы, церкви и прочие постройки… в конце концов исчезнут. Сохранится лишь тот храм, в котором Бог устроил себе жилище. И этот храм – человек». То есть Бог должен быть у человека в душе, а не там, где иконы. Он считал для себя бесполезными хождение в церковь, исповедь, причастие и прочие обряды. С Богом можно общаться и без посредников. Что толку повторять молитву «Отче наш» тому, у кого сердце остается глухим к Божьим заповедям?

– Я слышал споры о вере между мельником и угольщиком, – осторожно вымолвил Теофраст. – Мне кажется, христианин должен постоянно размышлять и научиться отличать правду от лжи, справедливость от несправедливости…

– Можно ли позволить толкование Библии мельникам и угольщикам с их образованием?! – удивился Штаупиц. – Я как-то в деревне спросил пастуха, знает ли он Отца, Сына и Святого Духа.

– И что же он ответил?

– «Мне ли не знать отца и сына: я ведь пасу их овец! А вот об этом третьем, ну, как его … первый раз слышу. В нашей деревне нет никого с таким именем».

– Да, неграмотных много. Их гораздо больше, чем грамотных.

– Теофраст, а кто тебе ближе – католики или сторонники Лютера?

– Я не присоединяюсь ни к тем, ни к другим. И за это все меня ругают. Я остаюсь католиком, ваше преосвященство.

Это была правда. Многие из друзей Теофраста были протестантами, но он формально оставался католиком.

– А как ты относишься к Лютеру? – полюбопытствовал аббат.

– Я в марте послал ему письмо о том, как толковать первые пять глав Евангелия от Матфея. Ответа пока нет. Он призвал к обновлению церкви и проявил редкую смелость.

Теофраст был кое в чем не согласен с Лютером, но не хотел расстраивать больного.

– Если позволите, ваше преосвященство, я скажу, что у каждого есть свое дело. Лютер занимается обновлением церкви. Мое же дело – обновление медицины.

– Я дружу с Лютером, хотя служу католической церкви, – заметил аббат. – Я еще девять лет назад в проповедях в Нюрнберге осудил продажу индульгенций. Но когда Мартин сжег папскую буллу, кардинал потребовал, чтобы я признал главенство папы. Пришлось уступить. Я приглашал Мартина переехать ко мне в Зальцбург, но он остался в Виттенберге. Я надеюсь, что католики и реформаты в конце концов найдут общий язык.