Перекресток
Прокрался бродяга-ветер и тучи украл у ночи,
Тьма скрылась от лунного света, а ветер в трубах хохочет.
И флюгеры вечным скрипом поют домам про движенье,
Лишь только мое сердце не ведает направления.
Зовет и ищет повсюду, гоняя меня по свету
И снова на перекрестке закат уступает рассвету.
Я видел седые горы, где холод рождает воду
И камни все копят силы к стремительному походу.
Мне степь застилала травами и выдыхала полынью,
Там город вдруг вырастал, очерченный строгой латынью.
Как пели цикады юга и море студеного севера,
Терзало брюхо собора, где спала седая вера.
И пчелы пили нектар в стремительном вечном танце,
Цветы отдавали себя и вновь рождались в фаянсе.
На набережной мутной Сены так пахнет сдобой и кофе,
Читает черный гарсон об очередной катастрофе.
Как прежде, пути мне открыты, неведома только дорога.
Любимая, вот и осень с дождями стоит у порога.
И плачет в холодном тумане о чем-то ушедшем птица,
А роща качается в золоте, как древняя танцовщица.
И снова я просыпаюсь на узкой вагонной полке,
Декабрь снега наметает и жмется к зеленой елке.
И так продвигаются годы, и время уходит в пространство.
Мы встретимся вновь, и тогда, – достанется нам постоянство.
Двое
Джульетта пьет на кухне чай,
А Ромео точит деталь.
Он знает что делать,
Она его нет,
Из радио льется
Печаль.
Десять тысяч воинов в поле лежат, отбросив мечи и щиты.
Джульетта, молча, смотрит в окно, а Ромео – ищет ключи.
Правильное солнце садиться за дом,
И оттуда все так же встает,
Ромео читает газету,
Джульетта на работу
Идет.
Десять тысяч воинов в поле лежат, отбросив мечи и щиты.
Джульетта снимает сухо белье, а Ромео – стальные винты.
Они видят всю ту же луну,
Занявшую соседнюю крышу.
Каждый может что-то сказать,
Но друг друга они
Не услышат.
Десять тысяч воинов в поле лежат, отбросив мечи и щиты.
Джульетта берет как обычно сама, а Ромео – в аптеке бинты.
Никто из них никогда не умрет,
Ни от яда и ни от клинка,
Джульетта как прежде
Молчит и ждет,
Ромео не помнит
Лица.
Десять тысяч воинов в поле лежат,
Отбросив мечи и щиты.
Десять тысяч выпили чащу войны
И глаза их навеки пусты.
Все и один могли бы сказать,
Как двум остаться вдвоем.
Поле мертво.
Ворон и лис склонились над ручьем.
Летучий Голландец
От страха круглые глаза
Прожекторов,
Испуганно пялятся в твой
Дырявый остов.
В тебя тычут пальцем,
Пряча в трюмах свой страх.
А потом сто раз топят,
В заплеванных кабаках.
И бегут они на всех узлах
Прочь.
Если что случиться –
Не придут помочь.
Хоть ты ждешь этой помощи
Четыреста лет.
Но им страшен твой
Дырявый скелет.
Как бельмо океана
Маячишь ты.
И закрыты наглухо для тебя
Все порты.
Наказания тянешь положенный
Срок.
Но конца ему нет, и ты –
Одинок.
Ведь никто не хочет понять
Тоски.
Умирающей голландской сосновой
Доски.
Гражданин Каин
"Как! Ты знаешь, что мыслю я ?"
"Каин" Джордж Гордон Байрон
В коммуналке конечно, без лишнего лишние,
А тут этот еще вернулся из "зоны".
Мы конечно, не божие, тоже ведь- грешные,
Но и то, уважаем, читаем законы.
А ему-то водяра раз стукнула в голову,
Брат попался и ляпнул, и крепкое.
А он даже не глянул, вмазал как в сторону.
Вогнал нож в грудь, не видно и лезвие.
Все угрюмится, все-то вокруг озирается,
Как бы рядом конвой напускает собак.
Сам быкастый, а словно все время шатается.
А кто сзади стоит, за спиной – это враг.
Воду льет на полы. И при свете всю ночь.
Будто зверь, будто зверь одичалый в капкане скулит.
Исподлобья и низко, как глянет…
Точь – в – точь, -
Волк. Лишь паспорт в кармане и чаще молчит.
Напоследок рехнулся: в детдому хотел,
Пацана себе взять, Слава Богу не дали.
Нам своих-то девать… А когда б заболел…
За детей уж никто не пропишет медали.
А повесился просто, – крючок в потолке.
Табуретку подставил. Веревку на шею.
Из вещей ничего. Четвертак в пиджаке.
Помню утром кричал: "Ничего не имею!"
Опечатали комнату. Пока новый хозяин,
Не заявится. Тоже какой-нибудь фрукт.
Надоел, хуже смерти, этот чертовый Каин.
Поживут как скоты и дверь не запрут.
Бегунец
Гришка Отрепьев спер завтрашний хлеб,
И у ключника три деньга.
Вытащил нож и убил петуха,
Пролилась красной кровью заря.
Пусть дураки и поют акафист,
Да стучатся лбом о полы.
Он не такой, он же лучше их всех.
И уходит с утра в цари.
Верно шепнул ему кое-кто-
Хоть он не видел лица.
Нужно границу скорее пройти
Да вытащить тень мертвеца.
Только бы сейчас не погнался никто,
Не сбили как птицу на взлете.
Грозным воителем вторгнется он,
Чтобы править в великом почете.
Видит себя среди бледных бояр,
Он им еще не попустит.
Чернь внемлет слову младого царя…
Завтра он квасит капусту.
Гришка проснулся. Монахи храпят,
Сырость, проклятая сырость.
Скоро вставать. И на службу идти.
Что же ему там приснилось?
Москва -Белорусская
0932-22…
Я набираю этот знакомый номер по коду,
Всего горсть цифр и дрожь замерзших пальцев,
Отдается в проводах сквозь стылую зимнюю воду,
Замыкающих треском ходьбу электронных скитальцев.
4-07-12…
В набухшем от шарканья и гула позднем вокзале,
Жду нежданный продрогший московский патруль, -
Не придет. Мое время сейчас, я же в самом, самом начале,
Только-только в линии нащупал через сухие гуу-
Дки.
4-07-12…4-07-12…
Я тебе скажу, обветренными под конвоем губами, губами,
Это слово, снова, как в первый, помнишь , неуверенный раз,
Моя нежная звездочка, с серой дымкой глазами,
Бесконечность наивных от ласки, лебединых фраз.
4-07-12…4-07-12…
Задыхаюсь любимая, слышишь, на живом человеческом сердце,
Знаешь, кроме, кроме веры в тебя, ничего, ничего больше нет.
Я устал выживать в одиночной каменной клетке,
Хотят кто-то твердит про счастливый бронежилет
От рожденья.
4-07-12…4-07-12… 4-07-12…4-07-12…
Я проврусь, я прорвусь, я прорвусь !
На заветную ниточку моей телефонной надежды.
Я скажу тебе лишь, как озябшую на перроне грусть,
Не возьмет патруль с задержанием на форму одежды.
4-07-12…4-07-12… 4-07-12…4-07-12…
Алло! Алло!
Позовите, пожалуйста Инну со второго....
***
Целую плечи, чуть касаясь нежности груди
Ты улыбаешься.
И в мир для нас двоих пришла
И растеклась блаженная истома.
Какой был бал вчера.
Нам все равно,сегодня все совсем иначе.
Я слушаю как бьется твое сердце.
Мне больше ничего не нужно.
Бургундское в бокалах.
Это все.
***
Полуоткрыта дверь в покоев темноту.
За ней в камине тихо умирают угли,
Даря прощание огня.
Мы допиваем нежность и это терпкое
вино,
Закончится сейчас у нас.
Мы расстаемся.
Любовь останется в последнем поцелуе.
Все сказано.
Молчание богаче многих слов.
Корабль мой уходит на рассвете.
И навсегда,
Останется со мной у сердца этот локон,
Что подарила ты.
Расставшись навсегда.
***
Еще белеют спины гор вчерашним снегом
И март все повторяет увертюру февраля.
Мы здесь одни и только ветер следом,
Качает сосны будто мачты корабля.
***
Луна и звезды. Тишина и ночь.
Обломок шпаги портит мой камзол,
А кровь мешает вытащить кинжал.
Скользят, соскальзывают пальцы у меня.
Бой все равно закончен, он сейчас умрет.
Луна и ночь. А может, звезды?
Или тишина?
Без звука он. И путь его укрыла темнота.
Иду другой дорогой я, мой перекресток позади.
Какая же сегодня…
***
Она лишь смотрит.
Сверху видно, видно все.
Как мы стараемся вручить друг
другу смерть
Что затаилась и выжидает, до времени,
на остриях отточенных рапир.
Не ссора к бою нас толкнула.
Фатум.
Я знаю точно, ее волнует этот танец двух врагов.
Хоть здесь и не играет музыка.
Лишь скрип ботфорт
И звон и скрежет стали.
Хорошо.
Мы с ним поладить раньше бы могли,
Друзьями может быть и нет, хотя возможно.
Он спас меня во время штурма.
Нет, не будет.
Тут только выпад и удар и поворот и снова выпад.
Соперник мой учился видно у венецианцев.
Мне жаль его.
Сейчас, вот так, я раскрываюсь, ухожу.
И вот удар.
Он пошатнулся, в это невозможно…
Закончено.
Его вино я допиваю и поднимаю ее веер, что бросила она.
Беру и не прощаясь ухожу.
***
Целую в шею, губы еще спят.
За окнами темнеет сумрак утра.
Вчерашний долгий дождь.
Март снова начался с воды.
Слуга выводит из конюшни лошадей.
Беру еще кинжал и пистолеты,
Я отправляюсь на войну.
И в моей памяти останется навек
И ты сама, и губ твоих
Чувствительная нежность.
Я не прощаюсь.
Ты всегда со мной.
***
Мы не знакомы. Танец нас ведет.
Прикосновение и круг и поворот,
И пальцев нежных дрожь.
Огонь свечей и зеркала глубины
Залила музыка старинный замка зал.
И мы не знаем ничего,
Не называем имя,
Среди толпы остались мы вдвоем.
Никто не нужен нам,
Есть только я и ты.
И этот долгий танец.
Вот и последний звук умолк.
И ты выходишь прочь.
Я поднимаю брошенный платок.
***
Мастер мечей пролил утром кровь,
Он порезался чужим клинком.
Ветер спотыкается над пропастью,
Боясь шагнуть на сосновые иглы леса.
И только твой быстрый взгляд
Убивает меня легко и красиво.
В ночь полнолуния.
Дождь подобен песни бродячих монахов
И угли жаровни еще отзываются
На зов тепла.
Гляжу в темное небо через окно на крыше.
Мне кажется, не осталось больше вина
И силы терпеть ожидание.
Так хотелось бы,
Услышать звук твоих осторожных шагов
На пустынной дороге.
Я один и на шелке рисую эти стихи.
***
Ночь будто море.
Темнота.
И в ее теплой глубине
Два наших сердца бьются.
Горячий шепот и сплетение жарких тел.
Мы пьем друг друга словно
Истинную чашу.
И в целом мире нету силы чтоб прервать
Наш ритуал.
Шум у ворот. Посыльный в замке.
Невероятные дела. Вот это да!
Твой муж казнен позавчера.
Спасибо графу Валуа.
Иди ко мне, любимая вдова.
***
Граф пригласил нас на охоту.
Трубят рога.
Собаки резко тянут поводки.
И лошади несутся к старой роще.
Все скачут и кричат и гонят зверя.
Ему отсюда не уйти и он падет.
Ты мчишься слева от меня,
И нет красивей всадницы, чем ты.
Святого Мартина в свидетели беру.
Пусть я увижу, как слетает это платье
К твоим ногам.
Сегодня этой долгожданной ночью.