Высота
Мы четвертая рота, нас убили во вторник.
Положили в атаке, в непролазной грязи.
В понедельник приказ прокричал нам полковник -
И не плачь, не надейся и больше не жди.
Мы прошли половину. Добили двух гадов.
Тех, кто бросил винтовки и кинулся в тыл.
Нас уже обходили с окровавленных флангов.
Мы могли бы отойти, календарь наш застыл.
Пули яростно всем досчитали секунды.
Мы остались все здесь, как наш день, навсегда.
Нас не встретят у дома, только ждут без надежды,
И из окон глядят и тоска и беда.
Каждый жил как умел и погиб как случилось.
Мы ломали не хлеб, комья стылой земли…
Бой закончился быстро, время намертво остановилось.
Нас списали в потери – мы травой проросли.
И навечно мы с вам, вся четвертая рота.
Наша кровь и наш пот, все осталось, все тут.
Ведь война – это страшная злая работа.
Каждый думал о том, что его не убьют.
Крылья
Сегодня выхода из боя нет. Не будет. Все.
Он перечеркнут сверху накрест трассерами.
Сегодня в сводке не вернуться нам в привыкший полк.
И похоронкой каждого представят, с орденами,
Нашим родным.
Горим. Нас добивают с разворота, злобно, "мессера",
И руки Лешки обгорают за турелью,
А он кричит:" Андрей! Здесь…крымская жара!",
И я в ответ, что очень очень в это верю.
Пока могу.
И злоба стиснула, зажала горло мне, -
Но я живу. Почти-почти что долетели.
Но подожгли, как говорили, как и на войне, -
Перед самим квадратом уцелевшей нашей цели.
Нас завалили.
Ты только, Леха, Леш!Ты, слышишь, не теряйся!
Не отключай!Прошу тебя! Не отключай эфир!
А он, сдирая пламя с рук, то плакал, то смеялся,
И после встречи с Богом звал на райский пир.
Меня морозит.
Нас перестали добивать, и спящая февральская земля,
Уже к себе тянула, вниз, крылатый двухмоторный факел.
Он вдруг замолк. И страшно. Без толку. за зря.
Еще. Страшнее. одному. Я. Выпустил. Шасси. И. Сел.
В плече дыра.
Сейчас же баки разорвет. Я побежал.
А Лешки нет. И оглянулся на его кабину -вся в огне.
Но прежде взрыва я, не верю, услыхал,
А Лешки нет. Последний раз знакомое:"Андрееей!"
Я отомщу.
Поколение
Нам отмерили, все, что нам нужно знать
Вы разметили прямой и понятный путь.
Но вчера мы сами открыли глаза,
И сегодня нас уже не вернуть.
Нам давали одежду с чужого плеча,
Нас пугали, тем, чего давно нет.
Я не знаю, какой будет эта мечта,
Но я точно смогу найти свой ответ.
Мы сломаем линию жизни не раз,
Пусть случиться, все, что мы захотим.
Вы так долго прятали правду от нас.
Мы проснулись, и мы больше не спим.
Я не верю, что это будет легко.
Мы несем огонь с собой в этот мир.
И я вижу, того, кто поверил в нас, далеко.
И того, кто нас еще не забыл.
Мы увидим, как начинается день.
И мы первые переступили порог.
И пускай вы подарили нам тень,
Все равно, я ухожу на восток.
Все равно, я ухожу на восток.
Все равно, я ухожу на восток.
Попытки
Бессонница в свете ЦТ.
За н-десят едва былинный тянет век.
Былая машинистка Маяковского,
По телевизору бывший ровесник, смутный
зек,
С одышкой отзывается на Троцкого.
А этажом пониже так целуются взасос,
Как-будто им вдвоем брести до гроба,
Она готовиться подвесить предкам на уши вопрос,
Как растянулись до утра те строгих материнских полчаса.
И написать на лбу и крупно, ровно-"недотрога".
С подвала кошечка, бедняжечка, голодная совсем продрогла,
Мяучит жалобно под дверью, трется, проситься.
Старушка приоткрыла, на цветной тряпичный коврик, отложила,
Все то, что по-кошачьи часто сниться…
Давясь, урча, глотала рыбные куски, в них как известно, сила.
Не дали дожевать,
Спугнули девичьи и джинсовые ноги,
Бегом, в слезах набитого лица.
Она, она же в крайность не вошла,
А он без счета ей впечатал, слева, справа,
Старушка услыхала после топота такое прежде стыдное, обидное, "шалава",
Вздохнула и прошаркала до выключателя,
Конец программы.
Предчувствие
Умеют бить здесь и по-русски материться,
И добивают доходяг под шнапс или на спор.
Товарищ мой, в бреду просил горчицы,
А днем его побил какой-то вор.
Товарищ мой, не выдержит до срока,
Он не целованный, ни разу, не поймет.
Уходит женщина и долго, и жестоко,
Не то что, этот, харкающий смертью пулемет.
Пойми же друг, над Кинешмою гуси…
Ну что ты, ты же боец, терпи.
Я знаю. Все. Что ты пойдешь, не струсишь.
Как по уставу. Ты иди, мой брат, иди.
Он в окружение приказал опять пришить петлицы,
А днем его избил какой-то вор.
Личный могильщик Соединенных Штатов,
Здесь отдыха от кукурузной революции.
К приезду подновили все заборы и комсорг Горбачов,
С восторгом повторял про делегации.
Был пропуск у него и сам он видел дорогого.
Весь месяц обсуждали возле дома,
Полу-внезапный шухер и увесистый отъезд,
Как- будто выводил в ЦК прокуренный родной подъезд.
И кто-то между делом вспомянул,
Что лучше и довольней кукуруза,
На месте лагеря, где наших много…
Пока местный стукач рты мимоходом не заткнул.
Стихи про прапорщика
Спокойно, прямо прапорщик лежит,
Который четко бил из пушки, без прикидки.
Теперь ему ничто уж не грозит,
Кроме стандартной цинковой квартирки.
Попал таки вчера в него стрелок душман,
Конечно, не спасла стальная каска,
Сегодня скинем бонны на стакан,
А кровь в машине спрячет нитрокраска.
Замаркируют, запаяют гроб,
Там с партией отправят на погрузку.
Он только чуточку, так чтобы сдуло пот,
Сразу же попал к духу на мушку.
Напишет ротный. что замену надо слать,
И обратит внимание на потери,
Бумаги на сопровождение долго будут мять,
Как-будто бы без них мать не поверит.
Земляк из Омска все ж завернет домой к нему,
Если уйдет жив-невредим на пьяный дембель,
Вот всю дорогу не везло, хорошему простому пацану,
И немец вроде, со смешной фамилией Цебель.
Его убить могли спокойно восемь раз,
Да два подрыва танка. На неделе,
Сгорел с бойцом заправочный "КАМАЗ",
И он… А был чего-то веселее.
Так, за него худой таджик-сержант побудет до замены,
Сечет все правильно, командует и мастерски стреляет.
-Расселись суки! Магомедов !Уберите пленных.
Их разведрота брала – пусть же и решает.
Берега
Помню белую поземку,
По заснеженной траве.
Шли в последнюю атаку,
Умирали на войне.
Наш горнист трубит усталый.
Снова в бой и петь клинкам.
Не оправившись от раны,
Нас ведет наш капитан.
Эти вечные станицы,
Догорали за спиной.
Пили кони воду Дона
Не вернутся нам домой.
Кто здесь красный,а кто белый
Только шашке разобрать.
Каждый знает свою веру
Не мешает убивать.
Степь гудит. Там эскадроны
Вышли лавою вперед.
Целовали мы иконы,
Нас никто уже не ждет.
Бронепоезд добивают.
Нам отсюда не уйти.
На морозе застывают
Души, кони и штыки.
Я прижался к вороному
И рванулся он в галоп.
Принял за меня две пули
Ну а третья – мой черед.
Кто тащил меня, не знаю.
Я в бинтах, а черный дым.
Из трубы у парохода
К горизонту уходил.
На турецкий берег хмурый,
Выходили кто как был.
Уцелевших всех казаков
Строил новый командир.
Всех нас приняла чужбина,
Только мы вот не смогли.
Неизвестными краями
Многие потом прошли.
Все что было – не воротишь.
Нет родней нашей земли.
Там есть все, и все там правы.
Нет чужих там, все свои.
Помню белую поземку,
По заснеженной траве.
Шли в последнюю атаку,
Умирали на войне.