Сева посмотрел в сторону парковки.
– На цифры не смотри, смотри на буквы, – Витька приобнял Севу, его распирало от важности и гордости. – Читай – «ЕКХ», еду как хочу. Понял? Приятель из гэбэшной оперативки номерок подкатил по-свойски, недорого. Ни один мент не остановит, никогда.
– Расплатился бараниной? Или сапогами?
– Что? – не понял Витька.
– Да пошел ты со своими гэбэшниками.
Сева вырвался из Витькиных объятий и пошел прочь. Досада и недоумение раздирали его. Появилось вдруг гнетущее чувство, что его обобрали, отняв то, что он всегда считал своим. Нет больше прежнего раздолбая Витьки и никогда не будет. И не будет у него больше веселых воспоминаний о школе. «Кто на плацу насрал». Это же лучшее, что случилось в школе. Слезы разочарования подступили к глазам. Он вернулся, схватил Витьку за грудки и рванул к себе.
– Крепыш, а ты ли это тогда на плацу заорал вместо Сморчка?
– Ну не ты же? – удивился Витька.
– Нет, не я, это правда. Но я с тех пор не изменился, и это тоже правда. Вот в чем разница между нами. «Тошнило его от всего этого», – передразнил Сева, вспомнив Витькины слова. – Дать бы тебе в рыло! – и Сева зло оттолкнул одноклассника.
– Не понял – за что? – попытался улыбнуться Витька.
– За что? А помнишь, тогда, в хрущобе, дурь с тобой курили, я тебе рассказывал про переговоры с директрисой. Помнишь, как ты усомнился в том, что директрисе не удалось меня нагнуть?
– И что?
– А то, что сегодня, пообщавшись с тобой, благополучным и пузатым, я усомнился в том, что ты тогда, двенадцать лет назад, усомнился. Ты, сука, вопрос задал так – для формы, а на самом деле не сомневался, что я тогда ссучился.
– С чего взял?
– С того, что ты по себе судишь. И тогда судил по себе – и сейчас. Я ведь только что тебя узнал по-настоящему. Окажись ты вместо меня в кабинете директрисы, ей бы и гэбэшником пугать тебя не пришлось.
– Цапля, ты что несешь?
– То, что слышал!
У Севы появилось вдруг бешеное желание ударить Витьку, и он не смог ему воспротивиться.
– Я тогда в рыло тебе не дал, хотя надо было. Так я тебе должок сейчас верну.
Сева слишком резко отвел руку, его повело, и он промахнулся, лишь вскользь ударил Витьку в скулу. Падая, Витька успел схватить Севу за рукав рубашки, и они как кули повалились на землю.
Витька спихнул с себя Севу, схватился за щеку, проверяя, целы ли зубы, и, лежа на асфальте, зашелся истеричным пьяным смехом:
– Ну ты мудак, Цапля, долбаный мудак… Ты никто, понял?! Уясни себе навсегда: ты – никто! Поэтому бесишься от зависти. Ведущий специалист, твою мать…
– Молчи лучше, дешевка. Снабженец западными товарами. Кто на плацу насрал, кто на плацу насрал, – неловко поднимаясь и бестолково отряхивая порванные на коленке джинсы, бормотал Сева. – С батей они помирились, батя разбирается в вискаре – фуфло!
Он чуть не споткнулся о Витькин портфель, выругался и, шатаясь, пошел к проходной через пустой двор таможни.
В городе давно уже горели фонари, шныряли глазастые такси в поисках клиентов, прохожие встречались редко. Он шел нетвердой походкой, не разбирая дороги, без цели и желаний, бесконечное разочарование и слезы душили его. «Крепыш – дерьмо, а я – ведущий специалист по переделке китайского ширпотреба», – неотвязно пульсировала в Севиной голове обжигающая сознание простая жуткая мысль.
6
Справа показался высотный кирпичный дом с уродливыми треугольными балконами и с ярко освещенными окнами первого этажа. «Волжский», – догадался Сева и удивился: – Надо же, я забрел».
На крыльцо вышли два господина в костюмах и при галстуках, закурили. «Ты нашел общий язык с деканом?» – услышал Сева, приближаясь ко входу в ресторан. «Это невозможно, чувак закусил удила. И все, твою мать, только потому, что тему предложил не он, а завкафедрой. Падла, одним словом», – ответил другой господин, наклонился с крыльца и, поочередно зажимая ноздри, двумя залпами прочистил нос. Потом достал из кармана платок и аккуратно промокнул жерла двуствольной пушки.
«Русиш культуриш», – пронеслось в Севиной голове, и он вспомнил своего любимого разудалого деда – и себя шестилетнего. От воспоминаний ему стало легче.
Дед был большим, веселым и громкоголосым. «Севка, рви быстрее, пока у деда силы еще есть. Нашел, что хотел?» – шумел он, держа внука на вытянутых руках над головой среди веток яблони. И Сева торопился, понимая, что деду тяжело, и судорожно раздвигал непослушные упругие ветки, ища плод, который был хорошо виден с земли, но куда-то подевался, как только Севка оказался на высоте.
Дед Севы всю жизнь прожил в городе. Но в один прекрасный день, сидя у вечернего телевизора за программой «Время», выключил вдруг ящик и заявил: «Опротивело мне все это». – «Что именно?» – заволновались домашние. «Все!» – отрезал дед, не вдаваясь в подробности, сгреб в охапку свою миниатюрную и строгую жену – Севину бабку – и переехал на дачу. На даче первым делом хотел было снести телевизор в сарай, но бабка уговорила оставить «для кино». В город ни разу больше не казал носа. Квартиру городскую оставил Севиным родителям и посвятил оставшуюся жизнь уходу за огородом и курами. Никто так ничего и не понял про деда, и в воздухе навсегда повисло снисходительное определение «чудачество». Сам же дед не утруждал себя объяснениями.
Как-то так получилось, что на даче у него очень скоро образовался сосед с самогоном. Такой же свободолюбивый дед с такой же строгой бабкой. Найдя друг друга, они стали выпивать. Выпивали в меру, но регулярно. Сосед поднимал занавеску в окошке второго этажа и затыкал ее за веревку, на которой эта занавеска держалась. А дед на второй этаж соседа периодически поглядывал и подавал тому знак перемещением герани с одной половины кухонного окна на другую. Таким вот макаром поддерживая связь, они дожидались счастливого часа «бабок нет», встречались и выпивали. Система работала безотказно. Телефонами они не пользовались, опасаясь, что бабки могут, не дай бог, подслушать их переговоры.
Убедившись, что свобода настала, сосед проникал на участок деда через скрытый банькой и густым малинником проем в заборе и появлялся на кухне с оттопыренным карманом и маленькой шоколадкой для Севы; оставаясь на попечении деда, Севка возился с игрушками тут же на полу, поглядывая на дедушку и его собутыльника. Разделение обязанностей у взрослых было простое: сосед выставлял спиртное, а дед – закуску: капусту, соленые огурцы, зеленый лук, вареную картошку, если была на тот момент, и обязательно сырые яйца с ржаным хлебом – это было его фирменное.
А дальше все происходило по накатанной, без сбоев и отклонений. Сосед вручал Севе шоколадку и, не спрашивая разрешения, без церемоний садился за обеденный стол. Дед доставал из покосившегося серванта с облезлым шпоном два хрустальных фужера, чудом сохранившихся среди кухонной утвари, и торжественно ставил их на цветастую потрескавшуюся клеенку. «Русиш культуриш?» – кивая на переливающиеся на свету сосуды на тонких ножках и предвкушая выпивку, радостно вопрошал сосед. «А хули ж!» – вздыхая и ухмыляясь, восклицал дед. И только после этого сосед зубами вытаскивал пробку из бутылки и наливал в хрусталь мутного самогона. Они выпивали и перво-наперво закусывали яйцами, никак иначе. Отколупывали макушки, сыпали соль в лунки и затем с наслаждением высасывали студенистое содержимое яиц, заедая хлебом и луком. Сева хорошо помнил эту картину: седой дед и его старый приятель сидят за столом с запрокинутыми назад головами и, причмокивая, трясут пустые скорлупки.
Опорожнив яйца, обменивались мнениями по поводу качества самогона по сравнению с предыдущими партиями. Причем дед склонен был нахваливать напиток, а сосед, наоборот, относился к своему продукту весьма критично; впрочем, эти разногласия не мешали им уговаривать поллитровку до конца. Дальше они хрустели огурцами и квашеной капустой. Потом дед поднимался с табуретки и шел к окну поглядеть в сторону ворот. Убедившись, что все спокойно, давал собутыльнику отмашку и на обратном пути трепал Севку сухой тяжелой рукой по волосам: «Внучок, бабушка еще не вернулась». Но Севка ничуть этим не огорчался, ему было интересно наблюдать за происходящим в кухне. Получив команду на продолжение беседы, сосед разливал самогон, и они с дедом снова с удовольствием выпивали и закусывали сырыми яйцами. Но без вопроса соседа про «культуриш» у них уже не получалось так торжественно, как в первый раз; даже маленький Сева чувствовал будничность последующего застолья в сравнении с его задорным началом.
Севины приятные воспоминания были прерваны, когда он очнулся от того, что совершенно продрог – до озноба. Тут только он понял, что пуловер забыл у Витьки на диване. Обхватил себя руками, чтобы как-то согреться, и огляделся. Далеко в конце улицы светилась буква «М». Когда он, дрожа от холода, дошел до метро, решение было принято.
«Это единственное, что у меня осталось, – подумал он, – и самое дорогое».
***
– Сева, ты откуда в таком виде? Почему заранее не позвонил? Ты знаешь, который час? Где тебя носило?
– Анжела… пощади… столько вопросов.
– Где ты был?
– Одноклассника встретил, Витьку Крепова. Рассказывал тебе о нем.
– Который пропал после школы?
Сева кивнул. Наклониться он был не в состоянии. Он прислонился к стене, стал снимать обувь, управляясь лишь ногами, и едва не завалился на вешалку. Анжела успела обнять его за талию, он обнял ее за плечи и повис на ней.
– Тяжелый какой. Пойдем в комнату… Джинсы порвал, рубашка вся грязная.
Сева упал на софу как подкошенный. Пока Анжела с ним возилась, пояс у нее развязался и халат распахнулся.
– А у тебя под халатиком ничего нет, – глупая пьяная улыбка озарила лицо Севы. – Иди ко мне, моя рыжая девочка.
– Знаешь что, мальчик… Сначала ты мне расскажешь, что произошло, а дальше я сама решу – идти к тебе или нет, – она наклонилась, поправила ему волосы, обхватила его лицо ладонями и посмотрела в глаза. – Совсем пьяный, я тебя таким еще не видела. Чай с лимоном будешь?
Он моргнул в ответ:
– И с коньячком.
– А как же, с коньячком.
Анжела завязала халат, вздохнула и пошла в кухню. Когда вернулась с кружкой чая, Сева дремал. Она потрогала его лоб, лоб пылал жаром. Разбудила, тронув за плечо:
– Сева, ты заболеваешь, если уже не заболел. Рубашку снимай. Сева! Снимай рубашку. У меня где-то был растянувшийся свитер.
Она помогла Севе снять рубашку, облачила его в безразмерный свитер и укрыла пледом, приготовила подушку.
– Держи кружку. Осторожно! Расскажи, что случилось, и потом сразу спать, завтра не встанешь.
Прихлебывая чай, Сева, сбиваясь, рассказал о встрече с Витькой. Анжела слушала, следя за тем, чтобы Сева не обжегся и не облился.
– И это мой школьный друг, полное дерьмо, – закончил Сева.
– Какой ты наивный, – грустно улыбнулась Анжела. – Он был обыкновенным школьным хулиганом. Потом вырос и стал членом партии, циником и вором. Чему ты удивляешься?
– Я всегда считал, что он сильнее меня и лучше.
– Я понимаю. Тебе казалось, что все серьезно, ты видел в нем чуть ли не борца с мерзостью, которая вас окружала. А он дурачился, потому что был всего лишь подростком. Вероятно, еще и трусливым, как это ни странно, если иметь в виду его выходку.
Сева протянул Анжеле пустую кружку и замахал руками.
– Не хочу больше об этом, не напоминай.
– Не буду.
– Анжела, давай съедемся. Перебирайся ко мне.
– Нет, Сева, если перебираться, то только ко мне. Ложись на подушку, завтра поговорим.
– Тогда давай по-честному – бросим монету.
– Завтра обсудим.
– Нет, давай сейчас бросим.
– Нет, Сева, ты пьяный.
– Пьяному запрещено подбрасывать монеты? – засмеялся Сева.
– Пьяным всегда везет, – улыбнулась Анжела. – У тебя отвратительная кухня и такая же плита. О твоем диване я вообще лучше промолчу.
– Ага, вот значит что! Я тебе менее важен, чем плита или диван.
Сева обнял Анжелу и зарылся носом в ее волосы.
– Зацелую всю, пока не согласишься.
– Лучше ко мне, у меня парк рядом, до метро ближе.
– Хорошо, к тебе. Нам ведь с тобой достаточно друг друга?
– В каком смысле? – спросила Анжела.
– Во всех смыслах.
– Ты же знаешь, что мне с тобой очень хорошо.
– И мне тоже. Значит, нас целых двое, – Севу вдруг осенило: – Как ты думаешь, двоих достаточно для счастья?
– Конечно, достаточно.
Сева счастливо заулыбался, как маленький ребенок, сделавший удивительное и радостное открытие.
– Так это же великолепно.
– Это замечательно. Ляжешь ты, в конце-то концов? – рассердилась Анжела.
Сева высвободил руку из-под пледа, намереваясь что-то сказать.
– Что еще? – усталым голосом спросила она и строго предупредила: – Последняя фраза – и спать.
– А если мы с тобой вдвоем счастливы, тогда пошло оно все в жопу.
– Не возражаю, – грустно улыбнулась Анжела и укрыла Севу пледом.
Сева заснул с блаженной улыбкой на устах. Анжела сидела на краю софы, прикладывала руку к его горячей голове и думала о том, в чем Сева пойдет завтра на работу, если не заболеет.
У Севы поднялась температура. Ему снова снился океан. Они с Анжелой бегали по песчаному берегу, догоняя друг друга. Падали в песок, возились, как малые дети, потом купались. И смеялись по каждому пустяку.
– Люблю тебя! Люблю тебя! – кричал он.
– Ну и что? Ну и что? – выглядывая из-за пальмы, смеялась Анжела и убегала от него.
И он устремлялся за ее стройной фигуркой с рыжим пучком волос на макушке.
2016