Пропавший в чёрном городе

С хорошим настроением, выспавшийся, Мишка мигом, не экономя, доел доставшиеся ему картофелины.

Оглядел всех, улыбнулся, легко вздохнул.

– Товарищи, а как, в целом, здесь с питанием дела обстоят?

Дядя Серёжа облизал свою ложку, положил её на стол, буркнул, не глядя ни на кого.

– А никак! Сейчас мы кильку по штуке в одни руки распределяем…

Николай привычно отмахнулся от дяди Серёжи, терпеливо пояснил Мишке.

– Ничего страшного, живём, с голоду не помираем. Продовольствие получаем, как и все другие люди, по карточкам. Мы в нашей бригаде все рабочие первой категории, нам по восемьсот грамм хлеба в сутки положено; только Эрик получает шестьсот грамм, он пока, как ученик, на второй категории числится. Сахара по первой категории здесь дают тоже восемьсот грамм, в месяц, и мыло, один кусок, хозяйственное или туалетное, по желанию. Начальство говорит, что скоро столовую на заводе наладят, можно будет некоторые месячные карточки на рабочие талоны обменивать.

– Ни черта не выгодно будет, опять народ обманут…

Дядя Серёжа лёг на койку, отвернулся к стенке.

Николай улыбнулся, подмигнул Мишке, показал, чтобы тот не обращал особого внимания на уставшего мужика.

– А купить что, если на зарплату, можно будет?

– Можно, но с зимы обстановка с продуктами на рынке здесь, в Кёнигсберге с каждым днём всё хуже и хуже становится. Говорят, что у нас в стране свой неурожай был, засуха, да и, вроде как, трудящимся полякам и чехам тоже нужно с зерном после войны помогать… Ещё в январе литр молока на рынке можно было за два рубля взять, а в прошлый выходной я заходил туда, видел, что уже все торгуют по пять! Некоторые мордатые тётки и по десять, и по двадцать рублей просят! И покупают же у них некоторые…

От стенки дядя Серёжа буркнул, не поворачиваясь.

– А в коммерческих магазинах ещё и спецнаценка! В «Особторге» вполовину ещё цену накидывать нужно. И то по купонам.

Молчаливый Усаныч встрял, отложив в сторону книгу.

– Не везде. В некоторых «Особторгах» инвалидам папиросы продают со скидкой в четверть…

– … Водка теперь в семь раз дороже довоенной продаётся!

Николай весело толкнул в плечо дядю Серёжу.

– Хватит тебе, старый, о своей водке-то печалиться, вставай, я сейчас чайку быстренько вскипячу! Чай будем пить. Сахар в наших общественных запасах есть, до конца месяца вполне на всех хватит!

Мишка обречённо вздохнул.

– С баранками?

– Да, с баранками. А как ты угадал?!

Пока занимались чаем, поговорили о том, кто что в апреле по карточкам не выкупил.

– Я крупу и макароны ещё не успел взять, в выходной дойду до магазина. Или ты, Эрик, сбегаешь, отоваришь?

– Сбегаю.

– Только обязательно, не забудь!

Николай с улыбкой погрозил мальчишке пальцем.

– А то карточки пропадут, что само по себе непорядок.

Мишка, освоившись за столом, вовсю хрустел баранками.

– Кто тут у вас, на заводе, занимается карточками? Через кого мне прикрепиться?

Почти на все вопросы отвечал Николай, успевая и кружки на столе расставлять, и кипяток с заваркой разливать.

– Насчёт карточек ты, Мишка, загляни завтра с утра в кадры…

– К Наталье Владимировне?

– К ней самой… Она тут у нас снабжением карточками новых рабочих занимается, правильной выдачей. Раз в неделю она в исполком ходит, в специальное бюро по продовольственным карточкам, и тебя в плановом порядке тоже обеспечит.

Мишка не успокаивался, желая прямо в этот момент узнать побольше.

– А как настроение здесь, вообще?

– Настроение трудящихся вполне здоровое…

Николай отвечал невнимательно, с осторожностью обращаясь с горячим чайником.

Дядя Серёжа снова перебил его.

– Ага, скоро будем ходить в магазины только смотреть!

– Да прекрати ты свои пораженческие настроения!

– Чего прекращать-то?!

Дядя Серёжа вскочил, присел на койке, спустив на пол босые ноги.

– Вместо мяса некоторым работягам уже выдают субпродукты! Так? Так! Сахар заменяют низкосортными карамельками! Так ведь?! Молоко уже совсем не настоящее – добавляют сыворотку, обрат, пахту! Хлеб мокрый, тяжёлый! Правда же?! Вот, а ты всё попусту споришь со мной…

– Я и не спорю…

Мишке совсем не хотелось, чтобы кто-то вокруг него сейчас громко спорил или ссорился. Он и начал-то пояснять тихо и рассудительно.

– А у нас, в Москве, на комбинате, не так… У нас там даже для питания детей специальные кухни есть!

– Как это?!

– А вот так! При комбинате работает молочная кухня, где малышам, ну, совсем ещё маленьким, до года, выдают молоко, жиры, манную крупу, сахар и муку. А те, кто чуть постарше, получают питание и продукты из пищевых станций, на детские продовольственные карточки. В яслях их кормят полным рационом! А в школах, я знаю точно, моя младшая сестрёнка рассказывала, что им дают горячие завтраки. Когда в этом феврале товарищ Сталин выступал в Москве перед избирателями и сказал, что карточная система в СССР будет отменена в ближайшее время, то буквально через несколько дней во всех газетах было напечатано сообщение о снижении цен!

– И снизили?

– Снизили, снизили! Моя мама даже удивлялась, как снизили!

Николай громко хрустнул в кулаке баранкой.

– У нас тут, на заводе, тоже организовано подсобное хозяйство для улучшения питания рабочих.

– Вот здорово!

– Недавно вот запустили свою заводскую пекарню. Наши ребята специально ездят по разрушенным и брошенным немцами пригородным имениям, ищут там припрятанную рожь и пшеницу, на собственной мельнице мелют муку. Правда, запасов такого зерна становится всё меньше, приходится примешивать для хлеба муку из овса, ячменя и кукурузы.

– Вкусный хлеб получается?

Николай захохотал.

– А ты что, и не распробовал?! Только что, под картошечку, употреблял, аж за ушами трещало!

– Это свой хлеб, заводской?!

– Да, а как же иначе-то… И рыболовецкая артель у нас тоже имеется. Составлена из рабочих, имеются неплохие уловы. В углу заводской территории устроена своя коптильня, так что почаще принюхивайся. Ни один килограмм добытой рыбы не пропадает зря.

– Молодцы какие! Как у вас тут всё хорошо!

– Ну не всё ещё так гладко… Здесь пока нет клуба, красного уголка, радио не проведено, столовая не запущена, душевые не каждом цеху. Да и общие жилищные условия пока тяжёлые…

Дядя Серёжа, совсем уже не сонный и не хмурый, повернулся к Мишке.

– А вот скажи, мил человек, как ты токарем-то стал? С детства, что ли, о таком мечтал? С яслей?

– Нет, не с детства. В школе я хотел художником стать…

– Рисуешь хорошо?!

– Говорят, что хорошо… На городских выставках и конкурсах мне призы давали.

– Давали? Брал?

– Брал.

– Ну, а с какого такого перепугу ты тогда в токаря-то подался?

– Война началась. Мой старший брат Славка токарем на нашем комбинате стал, ну, где и мама работает. После него и меня на фабрично-заводское обучение приняли.

– Ну и как?

– Хвалили. Говорили, что и в теории понимаю, и со станком умею обращаться.

– Надо же, какой ценный кадр к нам из Москвы приехал!

Дядя Серёжа хлопнул Мишку по коленке.

– Ты, Мишаня, не обижайся на меня, я не всегда добрые слова людям говорю, так уж получается… Вижу, что парень ты грамотный, смышлёный, хороший. Будем работать, всегда чем смогу, помогу, обращайся.

– Спасибо!

Николай, с кружкой в руке, тоже устроился на своей койке, откинулся спиной на стену.

– Тут многие ребята, приезжие, школу не успели перед войной закончить, а сейчас учиться им чрезвычайно хочется. Начальство говорит, что тоже планируют здесь такое же обучение вводить, фабрично-заводское. Как ты считаешь, получится?

– Конечно! По всей стране очень здорово получается и здесь получится!

Мишка заулыбался всем, крутанулся на табуретке.

– Возможности-то какие открываются большие! Главное – все, кто учится, находятся на полном государственном обеспечении, им полагается питание, место в общежитии и одежда. Я-то ведь из обычной школы на комбинат из-за войны ушёл; сначала Славку моего в порядке мобилизации на обучение в ФЗО направили, а потом и я, после него, попросился. Чтобы не в армию идти, рановато по возрасту было, а работать, пользу приносить!

Во-вторых, дисциплина. За грубые проступки и за самовольный уход из училища у нас там запросто можно было получить год заключения в трудовую колонию, каждый держал ухо востро, не разгильдяйничал!

– Полгода всего учиться?

– Да, полгода. Правда, на некоторых сложных специальностях – до десяти месяцев. Отучился – и ты квалифицированный рабочий, с повышенной категорией и с рабочим разрядом!

Николай спрашивал Мишку, задавал правильные, нужные вопросы, ровно, по порядку, как гвозди заколачивал.

– А с призывом как дела в таком случае обстоят? Ну, в армию… А то учишься, учишься, а тебя – р-раз! – и опять в сапоги! Не получится так?

– Это и мы проходили, такие же вопросы директору училища тоже задавали. Славка всё на фронт рвался, мне-то уже поздно было, война закончилась. Директор наш, отличный дядька, сам фронтовик, с ранениями, орденоносец, объяснил нам, что на в этому году и ещё на три года в Советском Союзе не будет проводиться всеобщий призыв в армию. Вместо этого молодежь призывного возраста обязана трудиться на мирном фронте. Солдат у нас в стране сейчас много, а вот рабочих рук для того, чтобы восстанавливать разруху, не хватает.

– Девчонки тоже у вас там, в ФЗО, учились?

– Ещё какие, самые лучшие! Они же терпеливее нас, грамотнее. Хорошо учились, хорошо работали.

– Всем такое дело нравилось? Ну, вроде как против своей воли, по принуждению вкалывать?

Николай с сожалением посмотрел в свою пустую кружку, не вставая с койки, поставил её на стол.

Мишка нахмурился, вспоминая.

– Конечно, не все выдерживали трудности, попадались маменькины сынки, лентяи, нюни пускали. Были случаи, когда мальчишки убегали с завода к родителям, а те прятали их по домам… Но это всё чепуха! Зато у остальных, кто не струсил, такая гордость за свой завод была! Нас же обеспечивали все необходимым, и формой тоже, рабочей и парадной. Посмотрели бы вы, как наш завод в этом году восьмое марта праздновал! Нас, учащуюся молодёжь, отдельной колонной на сцену комбинатовского дома культуры выпустили! Мы все были в чёрных шинелях с блестящими пуговицами, с фуражками! Песню пели про рабочий класс, так здорово было…

И рабочую одежду нам выдавали тоже: фуфайки, брюки и шапки-ушанки. А после окончания, когда мы уезжали по направлениям и путёвкам, ещё каждый снабжался одной парой белья, одежды и обуви.

– А сразу у тебя всё получалось-то? Ну, на сложных станках работать, по чертежам?

– Не, ты что?! Поначалу волновался на производстве, столько металла в стружку попусту перегонял, ошибался, стыдно было! Но потом приноровился, учили-то нас хорошо, и пошло-поехало… Я однажды выполнял важное задание, нужно было срочно сделать почти тысячу одинаковых деталей. Но свёрла у нас были углеродистые, постоянно тупились, приходилось их часто затачивать, время тратить. Я сбегал к знакомым пацанам, тоже нашим, вместе учились, они в соседнем цеху работали, попросил у них в инструменталке других свёрл, быстрорежущих. Ну, и всё получилось… Вечером, когда пришёл на вторую смену, около моего рабочего места была повешена стенгазета "Молния", стояли мастер и директор училища, которые начали поздравлять меня! Потом наградили грамотой и дали премию в пятьсот рублей! Когда я принёс домой деньги и грамоту, мама целовала меня и от радости тоже плакала… Вот такая история.

Мишка замолчал.

Все, кто был в комнате, тоже молчали.

– Трудно тебе здесь будет, Мишка… Да и всем нам тоже.

Дядя Серёжа выпрямился, присел на койке правильно, не сутулясь.

– Сам увидишь завтра, что здесь за прославленное предприятие… Не завод, а одно название. Сплошные развалины, в стенах и крышах – пробоины от снарядов, в некоторых мастерских до сих пор ещё лежат заготовки для мин и снарядов, которые немцы здесь до последних дней делали. Литейка – убогая, низкая, вся прокопчёная, кран-балка там ручная. Только недавно, в прошлом месяце, проложили по заводу кабель, потихоньку подключают станки, а так они все на общей трансмиссии. С канализацией начальство тоже что-то долго возилось, но так ещё не запустило её толком… Транспорт на заводе – гужевой, три лошадки металл по цехам таскают, и ещё доисторический трёхколесный грузовичок ездит.

– И экскаватор.

– Да, правильно, ещё и предельно ветхий экскаватор имеется, его почти всё время используют на погрузочно-разгрузочных работах. Станки ищем, собираем по всему Кёнигсбергу! Горелые, разбитые. В развалинах бывших фабрик много чего подходящего можно найти, если хорошенько поискать… Зимой вот притащили с окраины долбежный станок немецкой фирмы "Бутлер"; наши мужики немного покумекали, тоже ввели его в эксплуатацию. Электрики раскопали где-то в кирпичах передвижную электростанцию и динамо-машину. Так что не грусти, Мишаня! Мы и на этом барахле дела умеем делать. Уже успешно ремонтируем бетономешалки для городского строительства, делаем детские кровати и взрослые, односпальные. А в этом году нашему заводу довели первое серьёзное задание – выпустить партию, полсотни штук, насосных лебёдок! Настоящих, со штанговым насосом.

– Будьте уверены, дядя Серёжа! Я бригаду не подведу!

Мишка вскочил, взъерошил пятерней волосы, принялся с улыбкой расхаживать по комнате.

– Буду работать, в свободное время буду брата искать! В выходной доберусь до комендатуры, там же люди всегда, круглосуточно, дежурят. Если потребуется, то ещё раз схожу. У людей в городе буду спрашивать… Только вот закавыка какая имеется: я ведь по-немецки ничего не понимаю! Придётся учиться.

– А ты вот Эрика нашего в немецкие учителя возьми.

Николай подтолкнул ближе к Мишке притихшего на своей койке маленького немецкого мальчишку.

– Он нашей русской речи быстро научился, хорошо говорит, почти всё понимает. Вот и тебя своей грамоте научит! Вместе же работать будете, а там понемногу, слово за слово… Так что, дружись Мишка, с Эриком!

– Обязательно! Нас ведь в школе немецкому так толком и не учили, с пятого класса должны были начинать, а тут война… Ну, и не стали нам вражеский язык преподавать, бросили мы это дело.

Усаныч давно уже отложил в сторону книгу, слушал общий разговор, не выдержал, откашлялся.

– Ты по городу осторожней, когда будешь мотаться.

– Неужели всё здесь так сильно разбомблено?! Я ведь только через центр сюда с сортировочной станции шёл, окраины совсем не видел. Так везде? Так сильно наши этот Кёнигсберг штурмовали?!

– Не мы этот город изуродовали. Это англичане постарались, ещё в сорок четвёртом. Их авиация тогда налетела, несколько дней город долбила. Центр, жильё, тысячи мирных немцев погибли, остались без крыши. А все немецкие военные укрепления от этих дурацких бомбёжек тогда не пострадали, до сих пор целёхонькие стоят! Сам увидишь, при случае…

– Ладно, чего вы всё про грустные истории, на ночь глядя, давайте-ка лучше для настроения в картишки перекинемся, а?!

Николай хитро посмотрел на своих.

Мишка замахал руками.

– Я в карты не играю! Я не буду…

– Так мы же не азартно, не на интерес, а в простого дурачка!

– Я и в дурачка не умею…

Николай захохотал.

– Отсталый ты человек, Мишка! А если бы ты очутился в дрейфующих льдах, в палатке с друзьями, то долгой полярной ночью тоже не стал бы с ними играть в карты?!

Ответить Мишка не успел.

Вмешался дядя Серёжа.

– Хорош вам, картёжники, шалапутиться тут! Завтра на работу рано подниматься.

Электрическая лампочка моргнула и погасла.

В темноте дядя Серёжа хмыкнул.

– Вот, видите, и электричество меня слушается! Отбой! Ты, Мишаня, не пугайся, это никакая не авария, тут, на заводе, свет в квартиры рабочим и в наше общежитие дают до двенадцати ночи, и утром, с шести до восьми. Из-за временной проводки… Да, ещё что. Если приспичит по нужде, то беги на улицу, сортир – во дворе, справа от двери. Понял?

– Понял.

– И ещё…

Дядя Серёжа покряхтел.

– Вшей здесь нет. К каждой бане на завод приезжает фельдшер из города, проводит среди нас санобработку.

– Хорошо…

Утро следующего дня началось тоже со смеха.

На новом месте Мишке сначала спалось тревожно, но усталость после долгой дороги и первых тяжёлых впечатлений была так велика, что под утро он прочно заснул.

Хохотал Николай, смеялся дядя Серёжа, звонко заливался Эрик.

– Доброе утро!

– Ого! Заслуженный токарь проснулся! Подъём, столичный житель!

Все были уже умытыми, мокрыми, вытирались полотенцами.

Мишка вслед за Эриком выбежал на улицу.

Рассвело уже давно, в густых деревьях за заводским забором пели птицы.

Эрик с улыбкой, но без слов, ловкими движениями, показал, что будет черпать воду из ведра и поливать Мишке на руки.

Мишка кивнул, согласился.

– Давай!

Действительно, хотелось смеяться.

В комнате на столе уже стоял чайник, Усаныч раскладывал на общую тарелку баранки и сахар.

– Не опаздывайте, шпингалеты!

Дружно, вместе, всей бригадой, они вышли на территорию.

По чёрной земле Мишка шагал молча, часто озирался.

Дядя Серёжа положил руку ему на плечо.

– Да, парень, понимаю… Здесь тебе придётся не конкурсы картин и фортепианов устраивать, тут разруху каждый день побеждать надо будет. Привыкай.

– Привыкну.

– Ладно, мы с ребятами пойдём к станкам, а ты, Николай, покажи молодому завод. Не задерживайтесь только, небось, мастер уже ждёт нас, планёрку проводить будет…

– Ага! Мы с Мишкой быстро, рысью!

С грохотом прямо перед ними гусеничный трактор волоком протащил по земле уложенные на металлические листы части каких-то больших механизмов.

– Наш?

– Да, этот трактор наш, ЧТЗ. Ещё один, немецкий, старенький, совсем дохлый «Ланц-Бульдог», таскает иногда материалы и заготовки в литейный цех. Вон в тот, около самых ворот. Какой цех сначала посмотреть хочешь, наш или общий, ремонтно-механический?

– Давай с ремонтного начнём…

– Вот. У немцев здесь транспортный участок был.

Шагнули в широкую щелястую дверь.

Мишка прищурился в сумраке со света, присмотрелся, присвистнул, почесал затылок.

Николай махнул рукой, показывая пространство цеха.

– А чего ты хотел?! Мы сами всё это барахло по всему разрушенному Кёнигсбергу собирали! Собственными руками станки из-под горелых развалин выкапывали!

Некоторые станки уже шумно работали, около них стояли люди.

Гудели широкие ремни приводов, сверкали многоручьевые шкивы.

Мишка наклонился, протёр ладошкой, тщательно прочитал немецкое название на кожухе ближнего станка.

– «Сименс»?

– Да, здесь почти всё гансовское имущество собрано, нашего оборудования совсем немного.

– И все станки такие старинные, с общей трансмиссией?!

– Да, весь десяток: и токарные, и фрезерные, и сверлильные!

– Я такие только в музее видел…

– А чего ты хочешь?! Тут оборудование ещё прошлого века стоит, я самолично его ремонтировал и запускал! Всё, что мы на пожарищах находили, было или просто вышедшее из строя, или, видно было, что фрицы специально при отступлении губили технику, чтобы нам не досталась! Выкручиваемся, как можем! Для нашего-то участка начальство станочный парк получше выделило! Говорят, что после первого мая сюда, на завод, эшелон откуда-то, вроде из Куйбышева, с хорошими станками придёт, с эвакуированными ещё в сорок первом. Ну что, посмотрел?

– Да…

– Давай, тогда по пути заглянем в литейку, чтобы потом не возвращаться?

– Хорошо.

На улице сияло солнце.

– … Литейка у нас начала работать этой зимой, при мне её запускали. Первую нашу плавку здесь видел! Сейчас мужики на несложных мелочах заняты, на бытовой продукции привыкают к делу, колосники рёберные льют, короткие и длинные, ролики для паровых котлов выпускают. Скоро, говорят, серьёзные заказы будут…

Другой цех был гораздо светлее.

– Ну вот, пришли, чувствуй себя как дома!

Мишка выдохнул, заулыбался

– Ого! Здесь станков больше! И все с индивидуальными приводами?!

– Все! Самые лучшие для себя отбирали!

В ближнем цеховом пролёте уже собралась вся бригада; стояли, переодетые в рабочее, дядя Серёжа, Усаныч, Эрик. Около них, размахивая руками, что-то объяснял сквозь шум дальних станков, небольшой пожилой человек в синем производственном халате.

– Это наш мастер, Анатолий Васильевич, хороший мужик, грамотный, головастый! Пошли знакомиться!

Мастер отвлёкся, заметив Николая и Мишку.

– Ну, здравствуй, Михаил! Вчера на совещании у директора кадровичка о тебе всем инженерно-техническим работникам сообщила, да и ребята уже мне такого порассказывали про тебя, мол, и знающий специалист, обучение в Москве проходил, и на знаменитом заводе там работал. Правда?

– Какой я специалист?! Просто стараюсь… На нашем комбинате говорили, что, вроде как, уже неплохо у меня получается….

Мишка засмущался, затеребил кепку, зажатую в кулаке.

– А учился токарской профессии как, с охотой?

– Брат меня так учил.

– Слыхал я уже и про твоего брата… Не переживай, поможем. Ты же комсомолец, по путёвке сюда, в Кёнисберг, приехал?

– Да, комсомолец.

– Вот и отлично! Меня тут недавно заводские коммунисты своим парторгом выбрали, так что будем с тобой, Михаил, и комсомольскую первичку здесь организовывать! Думай пока как это лучше сделать, прикидывай, знакомься с ребятами.

– Хорошо.

– Ну, и немного информации для тебя…

Анатолий Васильевич посмотрел на часы.

– Пять минут у нас на это имеется. Вот, смотри, Михаил, инструментальный цех на нашем заводе – самый важный и ответственный производственный участок! Разрухи и неорганизованности по объективным причинам вокруг ещё много имеется, поэтому руководство специально собрало здесь, в нашем цеху, лучшие, из имеющихся, кадры и станки. Всё сделано для того, чтобы мы, инструментальщики, шли впереди, задавали порядок в работе для всего завода! У нас тут, в цеху, отопление в зимнее время калориферное, имеются водопровод и канализация, но, правда, они в работе пока не проверены, ведём наладку.

С самого начала, ну, как только мы в Кёнигсберг пришли, завод выполнял несложные литейные и механические работы, но уже в этом году партия и правительство доверило нам важное государственное задание, поручило выпуск партии насосных лебёдок! А там мы и за подъёмные краны возьмёмся! Ты, Михаил, в Москве, на каких токарных станках работал, небось на самых современных?

– Ну, не совсем чтобы на самых уж новых, но на хороших. Я и учился, и работал на ДИПах, ну, «Догоним и перегоним» которые…

– Слыхал, знаком. В СССР их по немецкому образцу сконструировали, ещё в тридцатые годы. Резьбы приходилось там резать?

– Резцом – нет, только метчиком и плашкой, на мелких деталях. С «гитарой» тоже не успел разобраться как следует… А на новеньком, один дэ шесть два, я немного поработал, перед самым окончанием учёбы! Отличная техника!

– Это хорошо. Вот твой станок на первое время…

Анатолий Васильевич хлопнул ладонью по ближнему замасленному кожуху.

– Осваивай технику. Потом, Михаил, мы с тобой ещё выкроим время, поговорим подробней. Так, мужики…

Мастер обернулся.

– Задания на сегодня для всех вас есть. Всё понятно? Пильков, не забывай, что ты в бригаде самый старший! Ответственность на тебе.

Дядя Серёжа отмахнулся.

– Да ладно, всё понятно. Справимся потихоньку…

– Ты мне это прекращай! Что за пораженческие настроения?! Не «потихоньку», а на высоком производственном уровне! Подойду попозже, проверю.

– Слушаюсь, товарищ мастер….

Захохотали.

Улыбнулся и Анатолий Васильевич.

Мишка тронул станину своего станка, подул на озябшие пальцы.

По соседству Николай тоже включал станок, суетился вокруг него, одетый не по-весеннему плотно.

Улыбнулся Мишке, пояснил.

– По утрам тут ещё холодновато, до сих пор иногда в теплогрейках до обеда приходится работать.

– А резцы где брать? Я в своём шкафчике посмотрел, там пусто.

– Потом в инструменталку сходим, запишешься на выдачу инструмента. Васильич сказал, чтобы я тебе объяснил порядок.

– А наждак здесь где? Ну, если резцы нужно будет подточить, свёрла?

– Ты сам умеешь?!

– Конечно. Нас хорошо этому учили. Я до сих пор всё углы заточки помню.

– Ну, тогда и мне подскажешь, если что…

– Подскажу, обязательно.

Слышно было, как в дальнем углу цеха дядя Серёжа громко учит Эрика.

– Ну кто так инструмент держит?! Ты же так молоток удавишь! Чего ты его схватил под самую железяку? Опусти локоть пониже! Вот так…

Николай вытер руки ветошью, с улыбкой кивнул в сторону.

– …Эрик к нам прибился в начале зимы. До войны его семья его жила поблизости, на соседней улице, отец работал в этих мастерских, потом его забрали на фронт, пропал, говорили, что убит. Мать Эрика эвакуировали в Германию, где-то там она потерялась, никаких известий от неё пока нет… Сергей понемногу учит мальчишку слесарному делу, тот смышлёный, многое уже знает, понимает. Поначалу ему, конечно, совсем трудно было: без языка, тощий, слабый…

Николай вспомнил, захохотал.

– Наш Серёга к Эрику сначала как-то брезгливо относился, через губу разговаривал, если чего нужно было тому объяснить. Давал ножовку по металлу, костыль железнодорожный, рельсовый, ставил немецкого пацана у верстака и приказывал пилить костыль. А сам уходил по работе, ну, по заводу, в другие цеха, если какие распоряжения от мастера имелись.

Мишка с грустью побродил вокруг своего станка, задумчиво посмотрел на высокий, чёрный, весь в копоти пожара, потолок цеха.

Нашёл в углу кусок какой-то тряпки, протёр ещё раз ключи, два простых резца, которые валялись в инструментальном шкафчике.

Включил станок, послушал его ровный шум.

Подвигал по станине заднюю бабку, покрутил пиноль, провёл вправо-влево суппортом. Аккуратно капнул на блестящий металл станка немного машинного масла из причудливой, с длиннющим носиком, жестяной маслёнки.

Посмотрел поверх других станков по всему цеху: работали всего десять человек.

Николай не забыл.

Справился со своим станком, сделал там что-то несложное, через полчаса подскочил к Мишке.

– Ну что, пошли в инструменталку?!

Одно название – инструменталка…

Мишка хорошо помнил, с каким почтением и опаской он каждый раз ходил получать инструмент на своём комбинате.

Там сначала нужно было заглянуть в окошечко, обязательно поздороваться со строгой тётенькой, правильно назвать необходимый инструмент, без запинки продиктовать для записи в журнал свой табельный номер и ждать. Тётенька никого никогда не пускала к себе в кладовую, молча выслушивала Мишку и неторопливо исчезала где-то за высокими металлическими полками. Когда же она возвращалась и приносила коробку с точно и правильными подобранными резцами, метчиками или свёрлами, то обязательно требовала пересчитать их и расписаться в журнале выдачи. После чего улыбалась…

А здесь…

Кладовщик, небритый мужик-инвалид, безрукий, в драной гимнастёрке и в прожжённом ватнике, не выпуская из зубов цигарку, пнул, двинул по полу, навстречу Мишке, деревянный ящик с разным инструментом.

– Выбирай чего нужно! Самое целое и ходовое наши заводские мужики уже давно по своим станкам порасстащили, по шкафчикам позапирали! Ежели что край как понадобится, то у них и спрашивай…

Николай укорил инвалида.

– Ты, Михалыч, не пугай так сильно человека! Михаил у нас человек новый, специалист ценный, столичный, так что…

– Ладно, учту.

Потом к Мишкиному станку подошёл мастер.

Улыбнулся, отметив наведённую чистоту рабочего места.

– Вот тебе, Михаил, чертежи и материал. Из круглого прутка нужно сделать валик, простенький такой, без резьбы пока, а из шестигранника нарежь штук десять длинных болтиков на десять, резьбу на них сделаешь метчиком, вот, держи, специально тебе метчики принёс, не потеряй! Давай, принимайся за работу…

Анатолий Васильевич не уходил, медлил, словно что-то позабыл сказать Мишке.

– …Ну, в общем, болтиков десять штук или сколько из этого прутка получится, сам посмотришь. Вот чертёжик.

Простым карандашом, на промасленной обёрточной бумаге.

Всё верно, с размерами, с резьбой.

Смешная подпись мастера…

Совсем незаметно, пока Мишка налаживал станок, потом сходил к наждаку, подточил там проходной резец и уже приноравливался крепить пруток, прошло время.

За спиной закричал, захохотал Николай.

– Перекур, работяга!

– Чего такое?

– Пора обедать! А то ты совсем всё позабыл! Работун напал, что ли?! Пошли быстрее в столовую, пока там самое вкусное не закончилось!

В знакомое небольшое зданьице по соседству с их цехом уже тянулись люди.

– А как же я…

– Не волнуйся, я тебя сегодня за мой счёт накормлю. Как получишь свои рабочие талоны, отдашь.

– Спасибо!

Такое же маленькое, незначительное помещение, правда, почище чем цех, потолок недавно выбеленный, стены невысоко крашеные масляной краской.

И пахло вкусно!

Очередь к раздаче шумела, стучали черпаками по котлам поварихи.

Если уж кому и положено было смеяться в рабочей толпе больше всех, то Николаю.

Он и смеялся, громко, не обидно ни для кого, всеми своими словами вызывая ответный смех и у серьёзных до поры мужиков, и у женщин в косыночках.

Николай веселился.

– Ну, что у нас сегодня на первое?! Ага, суп! Супчик жиденький, но питательный; будешь худенький, но внимательный!

Очередь захохотала.

Мишка тоже улыбнулся, радуясь минутам беззаботного спокойствия.

За длинными столами из досок, на деревянных лавках люди размещались свободно, без церемоний. Николай здоровался со многими, перешучивался, подмигивал смешливым девчонкам. Хлеб был у каждого свой, по два куска, в руке.

Быстро и хорошо перекусили, выпили компот из сухофруктов.

– Я сейчас в отдел кадров загляну. Мне мастер разрешил, он знает!

– Давай. Ты только, Мишаня, не задерживайся там, а то мало ли что…

В этом же здании, только с другого торца, – дверь в отдел кадров.

Всего через несколько шагов настроение испортилось, через порог Мишка перешагнул уже совсем уныло, не улыбаясь.

– Здравствуйте, Наталья Владимировна! Вы уже были на обеде? Или мне подождать?

– Ой! Здравствуй, Миша, здравствуй! Хорошо, что ты зашёл. А я уже управилась со своим обедом! Я всегда из дома с собой перекусить беру, так удобнее, а чай здесь пью. Тебя, Михаил, чайком угостить? Садись, садись, располагайся…

– Нет, нет, что вы?! Спасибо! Я только что из столовой, иду вот в цех. Про моего брата никаких известий нет?

– Нет, Михаил, пока нет. Ты присаживайся, пей чай…

Наталья Владимировна заботливо пододвинула Мишке стул.

– Запрос я о нём сделала. Позвонила с утра в комендатуру нашего городского района, официально, от имени нашего завода, как о направленном к нам по комсомольской путёвке. Письмо попозже подготовлю, подпишу у директора, отнесу им, чтобы зарегистрировали. Никаких сведений в комендатуре нет. Никто из местных жителей к ним по этому поводу тоже не обращался, нигде в городе такого парня не видели, не находили, не задерживали. В комендатуре хорошие офицеры служат, грамотные. Они быстро меня поняли, переспросили фамилию, имя, отчество, записали в дежурный журнал. Сказали, что обратят на этот факт особое внимание! Так что ты пока не переживай, жди. Понемногу привыкай к работе, а там и хорошие известия подоспеют, правильно ведь?