История шляхты на осколках Речи Посполитой

Указ от 20 сентября 1802 года постановил, что выдача свидетельств о дворянском происхождении возможна только после указа Сената. Григорий Дзиковицкий, при помощи старшего брата Онуфрия собрав некоторые документы, подтверждающие принадлежность их отца и деда к шляхетству, предъявил доказательства своего права быть приписанным к этому сословию. Дворянским депутатским собранием Махновского уезда в 1802 году был утверждён и внесён в родословную книгу уезда 41 человек лиц мужского пола, среди которых был записан и Григорий Стефанович Дзиковицкий. А вслед за тем, согласно «копии фамильного списка дворян Дзиковицких» (Государственный архив Житомирской области. Фонд 146, оп. 2069), Григорий с потомками был признан Волынским губернским дворянским депутатским собранием в качестве дворянина со внесением в первую часть родословной книги губернии от 31 декабря 1802 года. Но в первой части записывались лица, либо пожалованные в дворянство, либо получившие дворянство по наследству, но в обоих случаях – лишь до ста лет назад. Из этого следует, что Григорий смог предоставить только документы, подтверждавшие шляхетство лишь его отца и деда. Но это было немудрено, поскольку отец Григория ещё был жив и наверняка имел документы своего отца.

В начале 1803 года для русской армии было намечено сформировать несколько новых кавалерийских полков. В это же время в австрийскую миссию в Петербурге прибыл австрийский офицер-улан граф Пальфи. Его уланский мундир в стиле старопольского одеяния очень приглянулся петербургскому обществу и самому цесаревичу и великому князю Константину Павловичу, носившему звание инспектора всей кавалерии. До того в русской армии не было уланских полков, но император Александр Павлович согласился на их создание. Он отдал под создание уланского полка ещё не сформированный Одесский гусарский полк, дав ему имя цесаревича. Штаб-квартира полка была назначена в местечке Махновка. Полк состоял в инспекции генерала Боуэра, которому было поручено выбрать в уланы людей из других кавалерийских полков и дополнить их лучшими из рекрутов.

«В командиры своего полка, – писал Ф. В. Булгарин, – цесаревич избрал одного из лучших кавалерийских офицеров русской армии, шефа знаменитого Тверского драгунского полка, генерал-майора барона Егора Ивановича Меллер-Закомельского. Его высочество с пламенной любовью занялся формированием полка своего имени, и по нескольку раз в год ездил в Махновку, а между тем из Петербурга высланы были толпы разных ремесленников, а некоторые выписаны были даже из Австрии, для обмундирования полка.

Обучение людей и выездка лошадей производились успешно. Его высочество находился в беспрерывной и постоянной переписке с генералом Меллер-Закомельским и занимался всеми подробностями по части устройства полка. Ездовые его высочества беспрестанно разъезжали между Петербургом и Махновкой и привозили то офицерские вещи, то деньги в полк». В начале весны 1804 года уланский полк цесаревича Константина Павловича был сформирован.

Опять же слово Ф. В. Булгарину: «Геройский дух одушевлял тогда офицеров, и все, которые имели возможность отличиться, составили себе громкое имя. Вся армия была одушевлена духом молодечества и во всех полках были ещё суворовские офицеры и солдаты, покорившие с ним Польшу и прославившие русское имя в Италии. Но уланский его высочества цесаревича Константина был одним из лучших полков по устройству и выбору людей, и по тогдашнему духу времени превосходил другие полки в молодечестве. Страшно было задеть улана!

В гвардии и армии офицеры и солдаты были тогда проникнуты каким-то необыкновенным воинским духом и все с нетерпением ждали войны, которая при тогдашних обстоятельствах могла каждый день вспыхнуть».

Связи с представителями рода Дзиковицких, проживавших всё ещё на наследственных землях «в околицах Дзиковичей Великих и Малых», к этому времени у Григория были сведены к нерегулярной переписке. Однако, поскольку брат и отец его всё ещё жили на общей для них древней родине, сведения друг о друге у всех какие-то имелись. И в 1804 году, когда проходила очередная волна «разбора шляхты», все они подавали свои документы в Минское дворянское депутатское собрание как представители одного рода Дзиковицких. Вскоре, всего через полтора года после определения Волынского дворянского собрания, 18 июля 1804 года Минское дворянское депутатское собрание вынесло декрет, согласно которому было признано право на «старожитное» шляхетство всего рода Дзиковицких герба Дрыя с внесением его в заветную шестую часть родословной книги Минской губернии.

Тогда же было начато и составление генеалогической таблицы рода Дзиковицких, которую автору удалось увидеть в 2007 году в Национальном историческом архиве Беларуси (НИАБ) в городе Минске. Тогда в таблицу было внесено, начиная с Сенько (Семёна) Домановича Дзиковицкого, всего 347 имён. Но это, однако, всё равно был не полный список всех когда-либо живших Дзиковицких. К примеру, здесь не упоминался вовсе боярин Юшко Колейникович Доманович, отмеченный в Пописе войска литовского за 1528 год. К тому же, даже часть уже внесённых имён была затем вычеркнута и их потомство также не указывалось. В частности, Григорий Стефанович оказался в числе таких 107 вычеркнутых из таблицы рода только по той причине, что списки шляхетских родов составлялись в Минском дворянском депутатском собрании на шляхту, проживавшую в это время на территории Минской губернии. А Григорий Стефанович с территории Минской губернии, как мы знаем, выбыл. Но в этой генеалогической таблице (довольно большой лист) был изображён тот самый вариант герба Дрыя, которым пользовались представители рода Домановичей Дзиковицких. И автор, давно и безуспешно искавший его изображение, теперь получил, наконец, возможность не только увидеть, но и скопировать родовой герб.

В конце 1804 года был закончен и представлен на утверждение главноуправляющего Волынской и Подольской губерний Эссена окончательный вариант люстрации 1798—1799 годов по Винницкому староству. С этого времени арендаторы казённых имений, бывшие когда-то кредиторами графа Прота Потоцкого, распоряжались имениями, имели права и несли обязанности уже на основании новых, установленных русскими властями распоряжений, а жившие на этих землях всё более отдалялись от жизни в традиционных для Речи Посполитой правил. Правда, происходило это постепенно, растянуто во времени.

В это время, как отмечал Оскар Авейде, в отличие от целенаправленных преследований шляхты, в целом польская «народность не была вовсе преследуема; напротив, вследствие значительно высокого просвещения, можно сказать, что развитие народности в Литве и Руси (то есть в Белоруссии и Малороссии) пользовалось отчасти особым, заботливым попечением правительства. Хотя эти провинции и были разделены на губернии и подчинены, хотя администрация, а отчасти законы и официальный язык, были введены русские, но всё это только отчасти, только вполовину, а потому образовалась двойственность в управлении, послужившая единственно в пользу стремлений автономично-польских».

Накануне обретения поляками нового политического бытия с помощью Наполеона выдающийся представитель радикальных патриотов ксёндз Станислав Сташиц провозгласил: «Пасть может великая нация, погибнуть – только никчёмная». В это время министр иностранных дел России в 1803—1805 годах князь Адам-Ежи Чарторыйский из известной аристократической фамилии прежней Речи Посполитой, предложил императору Александру I соединить Польшу и Россию личной унией, возложив на себя польскую корону взамен восстановления Речи Посполитой в границах до первого её раздела. Император Александр несколько лет колебался, но так и не решился на такой шаг.

18 мая 1804 года первый консул Франции и её главный полководец Наполеон Бонапарт совершил государственный переворот и был провозглашён Императором французов. В Российской империи в конце 1804 – начале 1805 годов Конно-Польский товарищеский полк стоял в городе Баре Подольской губернии, привлекая местную шляхту вступать добровольцами в свои ряды. В Европе в это время продолжали происходить огромные перемены и войны, связанные с Французской революцией. К 1805 году Наполеон пользовался почти всеобщей любовью и, по крайней мере, всеобщим уважением в Европе. Будучи несколько лет только полководцем, он не мог быть ответственным за политику революционной Франции, и из тягостных для Европы войн ему осталась в удел только слава.

В конце ноября – начале декабря 1805 года Наполеон разбил под Аустерлицем австрийско-русскую армию. В 1806 году он разбил под Иеной, а 14 октября его маршал Даву в Ауэрштадте Пруссию. Прусская армия практически исчезла. В ноябре французские полки вступили в Польшу. В стране поднялось вооружённое движение против Пруссии. Поляки, много лет находившиеся под иноземным гнётом, ликовали, видя во французских солдатах своих освободителей. Но Наполеон относился к идее самостоятельности Польши прохладно. Поляки были ему нужны в его большой военно-политической игре только как плацдарм при столкновениях с Австрией и Россией. Наполеон поначалу собирался выписать из Парижа жившего там в эмиграции героя Польши Тадеуша Костюшко и поставить его во главе восставших поляков. Но тот поставил условием своего возвращения невмешательство Франции во внутренние дела Польши. «Скажите ему, что он – дурак!» – ответил Наполеон своему министру Фуше, который вёл переговоры с Костюшко и изложил императору суть его условия.

Но знаменитый польский герой понимал, что восставшие в Пруссии поляки могли ценой собственной крови помочь Наполеону в его борьбе с Россией, Австрией и Пруссией, но никак не заработать себе независимость. Князь Понятовский заявил себя сторонником Наполеона не сразу. Но Франция оставалась единственным шансом для разорённой и разобщённой Польши. И он сделал свой выбор в пользу Наполеона. В польском освободительном легионе генерала Домбровского Понятовский получил командование дивизией. Затем отличился, в частности, при осаде Данцига и под Фридландом. Со 2 января 1806 года Юзеф Понятовский являлся командиром 1-го польского легиона на французской службе.

Из польских земель, отошедших при разделах Речи Посполитой к Пруссии, по Тильзитскому миру было создано вассальное Франции Великое герцогство (княжество) Варшавское, во главе которого Наполеон поставил своего союзника – саксонского короля. В ноябре 1806 года губернатором Варшавы стал князь Юзеф Понятовский, но уже 18 декабря он получил должности дивизионного генерала и военного министра Великого герцогства Варшавского. В соответствии с планами Наполеона Понятовский приступил к созданию польских военных формирований.

И хотя всё происходившее за пределами Российской империи не касалось жизни Григория Стефановича, события вокруг потерянного отечества не могли не интересовать его.

В марте 1807 года, когда Конно-Польский товарищеский полк находился в Гродно, в него вступила товарищем (рядовым из дворян) ставшая затем знаменитой «кавалерист-девица» Н. А. Дурова, переодевшаяся в мужское платье и взявшая имя Александр Васильевич Соколов. Тогда же существовавший в составе русской армии конный Литовско-Татарский полк был разделён на Литовский и Татарский полки. Они были полностью одинаковы по структуре, порядку формирования и тому подобное, но только в первый из них преимущественно стремилась шляхта из числа считавших себя природными литвинами, а во второй – ведущая свою родословную от поселившихся при Витовте в Великом княжестве Литовском татар, служивших великим князьям и получивших шляхетское достоинство.

В 1807 году в боях с французами принимал участие и Конно-Польский товарищеский полк. Наполеон разбил русскую армию, вызвав новые надежды поляков на возрождение своей отчизны. После этого в июне-июле был заключён Тильзитский мир и даже союз между Францией и Россией, по которому герцогство Варшавское было признано государством второго разряда, принадлежащим к Рейнскому союзу вместе с королевством Саксонским.

Несмотря на польские надежды, в действительности Наполеон вёл в Польше корыстную политику, определявшуюся только интересами его империи. Основное значение он придавал формированию польских легионов, которыми пользовался в своих войнах, в частности, в охваченной партизанским движением Испании. Наполеон, заигрывая с поляками, давал им обещания по поводу возможности восстановления Речи Посполитой в границах 1772 года, и в то же время постоянно черпал для своей армии солдат. Поляки в то время имели в Европе репутацию отчаянно храброго и склонного к войнам народа. Кроме того, Варшавское герцогство было источником пополнения императорской казны. Ежегодно с польских территорий взималось 30—35 миллионов франков золотом. Для сравнения: ежегодный сбор со всей гораздо более богатой Италии – 36 миллионов франков.

А в Российской империи всё продолжался зуд «расшляхтования». По царским указам от 1 января и от 6 марта 1808 года было предписано чиншевой шляхте, занесённой в 1795 году в Шляхетские сказки и на основании этого уже считавшейся относящейся к шляхетству, предоставить доказательства своего происхождения под угрозой исключения из благородного сословия.

В герцогстве Варшавском Юзеф Понятовский привёл в боевую готовность польскую армию, что очень обеспокоило Австрию и Пруссию, и в 1808 году стал её главнокомандующим. При этом лучших польских солдат Наполеон отобрал для формирования конного полка шевалежеров-улан Императорской Гвардии.

Формирующиеся на французский манер государственная администрация и судопроизводство в герцогстве Варшавском обеспечивали работой и содержанием тех, у кого не было возможности или желания заниматься делами, традиционными для быта шляхты и бюргерства. Государство давало им возможность выбрать другую карьеру и продвигаться по службе либо в качестве чиновника, либо общественного деятеля. Формирующаяся группа чиновной интеллигенции поддерживалась государством-работодателем, которое в данном случае одновременно играло и роль мецената. В Варшаве для подготовки грамотных кадров для судов и администрации была открыта Школа Права.

Однако по всему герцогству тогда царили бедность и нужда. При этом в Варшаве веселились. Кроме публичных забав во всех частных домах давали обеды, вечера, балы, на которых, разумеется, первые роли играли офицеры, потому что вся молодёжь была на военной службе.

Ф. В. Булгарин сообщает: «Сообщение между Россией и герцогством Варшавским было свободное. Каждому помещику и свободному человеку западных и южных губерний, присоединённых от Польши по последнему разделу, гражданские и военные губернаторы выдавали беспрепятственно паспорта в Варшаву. Множество дворян, богатых и бедных, служили в польском войске герцогства Варшавского, и едва ли не третья часть офицеров были из русских провинций. Некоторые богатые люди приводили с собой по несколько сот человек шляхты, обмундировывали и вооружали их на свой счёт, формировали роты, эскадроны, батальоны и даже целые полки. На всё это смотрели равнодушно, и ни позволения, ни запрещения не было».

К сожалению, автору неизвестно, как и за счёт чего в это время жил Григорий Стефанович Дзиковицкий. Однако, исходя из факта его поздней женитьбы, я не могу исключать вероятности и того, что он также в эти годы служил в польском войске герцогства Варшавского. С другой стороны, не имея достаточных средств, Григорий Дзиковицкий, если не состоял на службе в войске герцогства Варшавского, то вынужден был вести жизнь скромную и полную забот о хлебе насущном.

Весной 1809 года Австрия, ободрённая неудачами французских войск в Испании, начала очередную войну против Франции. Образовалась пятая антифранцузская коалиция в составе Англии и Австрии. Россия, формально состоявшая в союзе с Францией, уклонилась от активной помощи Наполеону, ограничившись концентрацией войск у австрийской границы в Галиции. Военные действия начались тогда, когда главные силы французской армии ещё только возвращались из Испании, но союзник Наполеона в лице герцогства Варшавского, предоставленный сам себе, вступил в войну сразу же.

Юзеф Понятовский без промедления взял на себя командование недавно созданной армией герцогства Варшавского, и в битве под Рашином ему удалось разбить отряды австрийцев. В апреле 1809 года Понятовский отбил нападение австрийцев на Варшаву. И хотя позже они всё-таки взяли Варшаву, Понятовскому удалось сохранить войска для последующих сражений, в результате которых австрийцы были вынуждены оставить территорию Польши. Практически в одиночку польские войска под командованием Понятовского сумели разбить отряды австрийцев, стоявшие в городах и крепостях Галиции, и занять эту бывшую польскую провинцию. Таковая победа, являвшаяся исключительно результатом успеха польского оружия, значительно подняла авторитет герцогства Варшавского и его вооружённых сил в глазах Европы и укрепила политическое положение Герцогства.

13 мая 1809 года войска Наполеона вступили в Вену, а 5—6 июля разбили австрийскую армию под Ваграмом. 14 октября 1809 года в Вене был заключён трактат, по которому, в частности, Галиция официально отошла к герцогству Варшавскому, заметно увеличив его территорию. Наполеон наградил Понятовского орденом Почётного Легиона, почётной саблей и кивером улана. Но о возможности восстановления независимой Польши он не упомянул.

Специфичность польско-французских отношений была весьма заметна. Вот как об этом писали в России в XIX веке. «Отношение поляков к Наполеону не чуждо комического оттенка. В то время, когда Наполеон смотрел на Европу как на одно из орудий своих обширных замыслов, наследники Пяста хотели самого Наполеона обратить в орудие восстановления Польши в границах 1772 года. Один из наполеоновских маршалов сказал за обедом, что «польское войско с честью служит Франции».

– «Не обманывайте себя, – возразил ему Красинский, полковник польского легиона, – мы не Франции служим, а воскресителю нашей отчизны, императору Наполеону; ему мы повинуемся беспрекословно и если бы он приказал поднять на пики всех вас, господа, мы ни минуты не колебались бы»» (Уманец Ф. М.).

Но после разгрома в 1809 году антифранцузской пятой коалиции отношения между Францией и Россией стали всё более обостряться.

В 1810 году Михал-Клеофас Огинский поступил на русскую службу, был назначен сенатором и вскоре стал одним из доверенных лиц императора Александра I.

В Российской империи «русским» был всякий, кто исповедовал православие, неважно, кем он был по этническому происхождению. «Русским» считался не просто подданный русского царя, а тот, кто признавал духовную власть Русской Православной Церкви. Поэтому литвины и украинцы становились «русскими» в той части, которая по православному обряду. Та же часть, которая крестилась по обряду католическому, автоматически становилась «поляками». И Григорий Дзиковицкий, после запрета униатской Церкви, ходивший не в православный храм, а в костёл, был католиком и поляком. Поздняя женитьба Григория Стефановича – лишь около 1810 года, когда ему было никак не меньше 44 лет, даёт повод думать, что ему что-то мешало обзавестись семьёй. Однако в этом году он всё-таки женился, взяв себе в жёны шляхтянку Домицелию из небогатой фамилии Вышинских. Хоть и был жених сам беден, грамотой владел лишь в том размере, что давало домашнее и монастырское образование, полученное им ещё в детстве, но, повращавшись в среде больших панов, омужичиться и разорвать духовную связь со своими предками-шляхтой он боялся больше всего на свете.

Российское общественное мнение не поощряло соединение семейными узами русских и поляков, и потому вполне естественным было, что Григорий Стефанович женился на такой же, как и он, католичке. Венчание совершилось в римско-католическом храме местечка Махновки, единственном здесь здании подобного рода, построенном четверть века назад графом Протом Потоцким. К сожалению, храм этот в дальнейшем был разрушен и на замену ему в начале XX века был выстроен новый костёл, но уже даже не на прежнем месте, а в другой стороне местечка. Церемония бракосочетания была, несмотря на скромность средств молодожёнов, исполнена со всем тем великолепием, какое католические ксёндзы умеют придавать своим мероприятиям.

Жила молодая семья в селении Мшанец (Мшанцы) Махновского уезда, где, возможно, проживали и родители жены. «Шляхетские дворы» в сёлах Правобережья вообще мало отвечали своему звучному статусу: это был обычный деревянный двор и дом с соломенной крышей и построенный в сруб. Шляхетский двор, хоть и считался таковым, никак не являлся усадьбой и практически ничем не отличался от соседних крестьянских хат. И двор Дзиковицких ничем не отличался от других дворов мелкой сельской шляхты.

Можно сделать и кое-какие выводы из малограмотности будущих дочери и сыновей Григория Дзиковицкого – Яны, Яна, Ильи и Антония, с которыми он жил рядом бок о бок во Мшанце, не покидая надолго семью: Григорий Стефанович, видимо, плохо знал русский язык. Во всяком случае, не мог на нём писать. Хотя вполне сносно писал по-польски, что видно из составленной им самим «Генеалогии Дзиковицких герба Дрыя».

Князь Юзеф Понятовский, оставаясь верен Наполеону, продолжал свою деятельность военного министра герцогства Варшавского. Он открывал инженерные и артиллерийские школы и укреплял многочисленные крепости. В апреле 1810 года он отправился в Париж на встречу Наполеона с его новой женой, 18-летней австрийской эрцгерцогиней Марией-Луизой.

В начале 1811 года Россия ввела таможенный тариф, облагавший французские товары высокими пошлинами. Это привело к дальнейшему ухудшению отношений между двумя странами. С этого времени Наполеон приступил к подготовке похода на Россию, для которого он предполагал использовать и силы подчинённых ему государств. Важнейшее значение при этом он уделял зависимым от него государствам, граничившим с Россией на западе: герцогства Варшавского с саксонским королём во главе, Пруссии и Австрии. С двумя последними Наполеон заключил военный союз, по которому они взяли на себя обязательство выставить военные силы против России – вспомогательные отряды. Австрийским корпусом командовал генерал Шварценберг, прусским – генерал Йорк. Во французской армии наращивалось вооружение, заготавливалось продовольствие, ремонтировались дороги на подступах к России.

В году, примерно, 1811 в молодой семье Григория и Домицелии Дзиковицких родился первый ребёнок. Это была девочка, которую крестили в Махновке в римско-католическом костёле и нарекли именем Яна.

В Российской империи в 1811 году сенатор Михал-Клеофас Огинский представил проект образования из бывших польских провинций Великого княжества Литовского в составе Российской империи, но одобрения Двора он не получил. Напротив, в очередном порыве «расшляхтования» в 1811 году всю шляхту обязали представить в казённые палаты губерний сведения, требуемые для доказательства своего шляхетства. Часть такой мелкой шляхты или земян, ухитрившихся ранее доказать своё шляхетское происхождение, была всё-таки переведена в «русское дворянство», остальные же – в «вольных людей» или, по российскому правовому статусу, в сельской местности в однодворцы, а в городах и местечках – в мещане.

В августе 1811 года на проходивших публичных торгах по распродаже казённых имений в «кондициях», то есть условиях, ограничивающих право полной власти покупателя, говорилось: «Живущие в продаваемых имениях великороссийские и другие вольные люди – мещане, евреи и доказывающие шляхетство – в продажу лично не входят и остаются впредь до распоряжения казны на своих местах, неся в пользу помещика все повинности и платежи по люстрации [1789 года] или сделанными с прежними владельцами условиями». Претендентов на покупку казённых имений, вопреки ожиданиям правительства, оказалось мало и лишь небольшая часть их была распродана. Например, некий капитан Козловский отказался от покупки уже сторгованного было им имения в местечке Юзвин Махновского уезда, ссылаясь, между прочим, на то, что лес, вопреки данному описанию, ни к чему не годен, будучи не лесом, а кустарником. «А пахотные земли большей частью песчаные, болотистые и, простираясь узкими полосами, для экономии невыгодны. Вместо 252 душ крестьян состоит на грунте 180, да и те предъявили ему выписки из привилегий, данных им бывшими польскими королями и Речью Посполитой».

Тем не менее, часть продаваемых хозяйств всё же нашла своего покупателя. К примеру, некий Бенедикт Дзиковицкий из Пинского уезда, женой которого, вроде бы, была также урождённая Дзиковицкая, приобрёл бывшее панское имение хутор Дворок, расположенный около самой северной окраины Пинска, заложив тем самым основу благосостояния своих потомков.

В Наполеоне поляки видели личность, способную вернуть им свободу и отомстить за кровавый суворовский потоп. Польские эмигранты записывались добровольцами в отряды Наполеона, воевавшие в Испании и Африке. Тем временем через его польскую возлюбленную, пани Валевскую, шляхтичи также убеждали Наполеона в необходимости похода на Россию.

К 1812 году в армии Бонапарта целые рода войск (например, легкая кавалерия – уланы) состояли из поляков. Для сравнения, российские армии у западных границ империи к началу кампании 1812 года насчитывали 150 тысяч человек. В армии Наполеона насчитывалось одних только польских до 125 тысяч и литовских 25 тысяч добровольцев. Естественно, в таком составе «Великая армия» могла пойти войной только на Россию. В то же время, с 1801 по 1812 годы в русскую армию в дополнение к ранее взятым рекрутам с территории Литвы было взято ещё 130 тысяч человек, не считая шляхты, которая пополняла российский офицерский корпус.

3 марта 1812 года князь Понятовский был назначен командующим 5-м корпусом, состоявшим из одних поляков, формирующейся для войны с Россией французской Великой армии. Охоцкий, побывавший в Варшаве весной 1812 года, писал: «Я нашёл везде ещё свежие следы 1794 года и войны 1808 года: стены пострелянные, дома, стоящие по большей части пустыми, дворцы и публичные здания заброшенные и жителей, обедневших и упавших духом. Только новое польское войско под предводительством Иосифа Понятовского украшало город своим воинственным видом и прекрасною организациею. Каждый день производились манёвры на Саксонской площади. Тогда уже в Варшаве громко говорили о близкой войне 1812 года».

По требованию Сейма Великого герцогства Варшавского 1812 года Адам Чарторыйский, близкий друг русского императора и идеолог восстановления польского государства через союз с Россией, должен был отказаться от всех чинов и должностей, принадлежавших ему в Российской империи. За три месяца до вторжения Наполеона в пределы Российской империи Александр I передал конфиденциальное письмо Чарторыйскому. Вот, в частности, о каких важных вопросах писал ему царь:

«…Вы слишком осведомлены, чтобы не видеть, насколько ему (Наполеону) чужды либеральные идеи по отношению к Вашему отечеству. Наполеон имел по этому поводу конфиденциальные разговоры с австрийским и прусским посланниками, и тон, в котором он высказывался, рисует прекрасно его характер и недостаток привязанности к Вашим соотечественникам, которых он считает лишь орудием своей ненависти к России.

Эта война, которой, как кажется мне, не придётся избежать, […] позволяет мне свободно заняться моими любимыми мечтами о возрождении Вашего отечества… Какой самый удобный момент, чтобы провозгласить восстановление Польши? Совпадёт ли он с моментом разрыва? Будет ли это после того, как военные действия доставят нам известные высшие преимущества?

Если предпочтение может быть оказано второму условию, то будет ли полезно успеху наших планов, если учредить Великое герцогство Литовское, как предварительное мероприятие, и даровать ему одну из намеченных конституций? Или следует отложить это мероприятие, присовокупив его к возрождению Польши в полном составе?».

Создание Великого герцогства Литовского, по замыслу, могло стать российским противовесом герцогству Варшавскому. Великое герцогство Литовское, по мысли царя, должно было удовлетворить патриотические желания шляхты бывшей Литвы и усилить её пророссийские чувства. Герцогство планировалось образовать из губерний – Виленской, Минской, Витебской, Могилёвской, Волынской, Подольской и Киевской, то есть с землями Малороссии. Верховная власть принадлежала бы особе императора, но его наместницей, великой княгиней, полагали поставить Екатерину Павловну, сестру Александра I. Проект содержал пункты о личном освобождении крестьян и создании 100-тысячной армии, которая входила бы в состав российской, но имела бы особую форму. Такой вариант развития событий привлекал и самих поляков. Этот проект отражал мечты польско-литовских государственников восстановить автономию Княжества как первую ступень полного возрождения Речи Посполитой в составе двух федеративных государств – Польского и Литовского. Если бы этот план был осуществлён, в границах созданного Великого княжества Литовского оказались бы все представители рода Дзиковицких, оказавшиеся разбросанными по разным административно-территориальным образованиям того времени. Возможно, если бы вскоре не началась война, этот проект при либеральном императоре Александре I получил бы реальное развитие и воплощение? Кто знает…

Создав на западных границах Российской империи воинскую группировку в 450 тысяч человек (позже к ней присоединились еще 150 тысяч), Наполеон рассчитывал разбить российские армии в пределах Литвы и продиктовать свои условия мира. Император сообщил маршалам свою стратегию: «Я начну кампанию переходом через Неман. Окончу её в Смоленске и Минске. Там остановлюсь. Я укреплю эти два города и займусь в Вильне, где будет моя главная квартира в ближайшую зиму, устройством Литвы, которая жаждет сбросить с себя русский гнёт… Я не перейду Двины. Стремиться идти дальше в этом году – значит идти навстречу собственной гибели».

Русские войска накануне войны имели вдвое меньше сил. Первая русская армия под командованием Барклая де Толли в 110 тысяч человек стояла на Немане; вторая, возглавляемая генералом от инфантерии Багратионом, в 45—48 тысяч человек расположена была в 100 километрах южнее, от Немана вплоть до Западного Буга. Третья армия генерала Тормасова в 43—46 тысяч человек находилась в 200 километрах к югу от второй армии, прикрывая Киев. Наконец, на петербургском направлении стоял ещё корпус Витгенштейна в составе 20 тысяч человек.