Повисло молчание.
– Соломон, что ты будешь делать? – с тревогой спросил Эдвард.
– Не подумай, будто меня тяготит твоё общество, – миролюбиво сказал Соломон. – Я был рад тебя увидеть, но обстоятельства совсем нерадостные и не располагают к дружеской беседе. Мне нужно всё обдумать, поэтому искренне прошу, прости меня за нетёплый приём. Ты последний кого я хочу обидеть.
Эдвард, не обиделся, согласился с ним и покинул его дом. Проводив друга, Соломон ушёл в пустую гостиную, устроился в своём кресле, предался громким мыслям. Многое он разгадал за словами давнего приятеля, истинный смысл которых тот и сам не понимает. Попытался свести все факты в единую картину, но безуспешно, картина рассыпается. Маркус никому не доверял и никогда бы не разделил свои планы с другим магом.
Соломон укорил себя. После смерти Маркуса он был подавлен, однако испытывал чувство облегчения. Может в этот момент он что-то упустил? Нет, исключено. Это не его ошибка. Он не мог предвидеть того о чём даже не подозревал. Кто бы ни стоял за этими обвинениями он действовал крайне осторожно. Соломон бы узнал, если бы этот неизвестный стал заранее плести свою паутину, втягивая в это остальных. Нет, этот Инициатор долго держал всё это в своей голове, продумывал, планировал и наконец, подгадал момент. Он моментально, одним шагом запустил свой готовый план в действие.
Инициатор заранее напомнил о кольцах и Наследии Корвина, возможно, это напоминание случилось несколько дней назад в чьей-то уютной гостиной, а оттуда эта тема уже самостоятельно пошла дальше, освежать память остальным. Этот неизвестный заранее пробудил нужные голоса из толпы, дал им мотивацию, а нужные мысли уже давно были в их головах, надо было только создать ситуацию, чтобы все стервятники слетелись на запах наживы. Он знал на кого рассчитывать.
Но кто же это? Герман? Рэндольф? Нет, что-то подсказывает ему, что это не они. Но это некто-то кто хорошо его знает, кто изучал его и годами ждал. Долго ждал и ни с кем не делился своими планами, ни с кем их не обсуждал. Но что ему нужно? Это не месть, во всяком случае, не похоже на сведение счётов – скорее корыстный расчёт. Кольца? Возможно. Или же наследие Корвинуса? А может дело вовсе не в Соломоне, может некто просто пытается добиться, таким образом, чего-то иного?
Внезапно жуткая боль пронзила бок Соломона, он вскочил с кресла. Вдруг перед глазами всё поплыло, силы разом покинули тело, и он упал на пол. Арлекин рвётся наружу, напирает, пытается спровоцировать трансгрессию. Соломон собрал всю мощь своей души, чтобы противится ему, но он слишком слаб. Тело совсем не слушаются. Каждая клетка внутри него подчиняется Тёмному. Соломон пришёл в ярость – это его тело, он им распоряжается! Заряд воли ведьмака возвратил контроль над разумом и телом, душа прогнала тёмные силы обратно в вечный мрак.
– Моня? – зазвучал обеспокоенный каркающий голос.
Соломон поднял голову, увидел Оклуса в дверях.
– Мне нужно отдохнуть, – сказал ведьмак, переводя дух.
Собравшись с силами, он поднялся на ноги, шатаясь, вышел в холл, поднялся по лестнице (едва не упав несколько раз) и зашёл в свою спальню. Перепуганный Оклус проследовал за ним по пятам. Соломон лёг на постель.
– Я скажу Кире, – печально обронил лепрекон, закрывая за собой дверь.
Оклус ушёл. Тело Соломона отяжелело, капельки пота проступили на лбу. Голова едва коснулась подушки и в тоже мгновение тяжёлые цепи сна стиснули его.
***
Соломон открыл глаза, оглядел комнату, опомнился. Спустя несколько секунд превозмогая болезненную усталость, встал с постели. Затем тихо стараясь не разбудить Киру, подошёл к окну, глянул через занавеску. На дворе уже утро, погода ясная, солнце уже скоро выглянет. Посмотрел на часы – полседьмого утра.
Он почти не видел снов, лишь под конец ему приснилось нечто хорошее, счастливое. Эти чувства, а точнее их отпечаток остались в его сердце. Настоящие яркие чувства, коих так не хватает в жизни.
«Почему только во снах мы можем быть так безмерно и по-настоящему счастливы?» – с тоской задумался он.
Настроение ужасное, причина тому недоброе предчувствие, что скребётся когтями внутри него. Собираясь с духом, упёрся рукой в стену у окна, поник головой. Кровь пульсирует в черепе, на душе неподъемная тяжесть и воздуха в груди не хватает, сколько не вдыхай.
«Вот и всё» – про себя подвёл он итог, предчувствуя, что сулит ему этот день. Возникло мимолётное желание подумать о прошлом. В последние месяцы он много думал о своей жизни, переосмыслял, обдумывал, но сегодня этому нет места.
Тихо, неторопливо и опираясь о стену, прошёл в другой конец спальни. Остановился, посмотрел в зеркало – серое, сильно исхудавшее за сутки лицо и очень болезненный вид. Иллюзорные чары вернули ему прежний облик.
С грустной усмешкой выпрямил сгорбленную спину, вернулся к кровати, осторожно присел на краешек, посмотрел на спящую Киру. Измотанная, хмурая, несчастная даже во сне. Спит она на боку; в груди с тревожным ритмом работают лёгкие; белокурые волосы лежат на подушке; правая рука стиснула одеяло, а левая неуклюже касается подбородка. Он убрал волосы с её лица, ласково почти не прикасаясь, чтобы не разбудить, провёл ладонью по её прекрасному лицу. От его прикосновения она резко расслабилась, дыхание её выровнялось, брови больше не хмурятся. Похоже, Оклус ей рассказал о том, что случилось, оттого она не спала полночи, караулила его. Ей сейчас очень необходим покой и новые силы.
Беззвучно открыл дверь, вышел из спальни. Тихо спустился на второй этаж. Вдруг дверь справа открылась, сын выглянул из своей спальни. Соломон удивился.
– Доброе утро, – осипшим шёпотом сказал он.
– Доброе. А что ты тут делаешь? Тебе лежать надо – так Кира сказала.
Это искренняя забота от маленького человека, в который раз тронула ведьмака, он не смог сдержать улыбку.
– Я слишком много времени пролежал в кровати, – весело отозвался он.
– Позвать Киру или Оклуса? – взволнованным голосом спросил сын.
– Нет, пусть они поспят. Тебе тоже стоит вернуться в кровать, недосып вреден для здоровья. А теперь прости меня, я страсть как хочу кофе.
– Тогда я пойду с тобой, – сын с решительным видом вышел из спальни.
– Не надо. Лучше иди спать.
– Тогда я пошёл за Кирой, – негромко возмутился сын.
– Ладно-ладно, пошли на кухню, – капитулировал Соломон.
Спустились вниз, прошли на кухню. Соломон принялся искать кофейник.
– Я сварю кофе, – вызвался сын. – Оклус будет в ярости, если ты хоть что-то поставишь не на своё место.
Павел вытащил кофейник из шкафа, затем само кофе.
– Ты неплохо здесь ориентируешься, – удивился Соломон, наблюдая как сын, мастерски подошёл к процессу приготовления напитка.
– Я уже давно варю для всех кофе перед завтраком.
Соломон улыбнулся, вдруг покачнулся, ухватился за стол, и медленно старясь не упасть от бессилия, опустился на скамью. К счастью сын этого не увидел.
– Здесь состоялся наш первый совместный ужин, – припомнил Соломон, осматривая кухню, словно в первый раз.
Сын улыбнулся, быстро пробежался глазами по кухне. Теперь его не узнать. Тот несчастный, до смерти напуганный ребёнок стал смелым и счастливым, привык к любви и радости и наконец-то стал уважать себя.
Кофе готово. Сын перелил напиток в кружку, протянул ему. При прикосновении кружка чуть не выскользнула из ослабевших рук Соломона.
– Ты ещё очень слаб, тебе надо в кровать, – испугался сын.
– Нет, – покачал головой Соломон. – От лежания в кровати я сильнее не стану, а вот свежий воздух и неспешная прогулка могут положение поправить.
Соломон вышел из-за стола. Сын вздрогнул, с тревогой и сомнением посмотрел на дверь кухни.
– Не надо никого беспокоить, – предрекая действия сына, сказал Соломон. – Им тоже нужно отдыхать, иначе так же кружку в руках удержать не смогут.
Он протянул ладонь, погладил сына по щеке. Пара мгновений и мальчик смирился. Соломон взял кружку с горячим кофе. Они ступили в коридор, через двери во двор вышли наружу. Снаружи прохладно, дует ветер, но солнце уже ознаменовало начало дня. Соломон пошёл вперёд в сторону моря, сын рядом. Когда порыв ветра пронзил мальчика, магическая формула прогнала ветер вдаль. Следующая формула материализовала для сына тёплое шерстяное одеяло.
Добрались до обрыва. Павел побоялся приближаться к краю и его попросил воздержаться. Соломон спорить не стал. Сейчас он не в том положении чтобы так рисковать, стоя на нетвёрдых ногах. Он окинул взглядом морской горизонт – сколь пуст и одинок этот пейзаж без звонких птичьих голосов. Обратил глаза к небу и загрустил, поскольку больше он птицей обратиться не сможет и вверх в поисках свободы не взмоет. Только сейчас он задумался над тем как любит этот горизонт, а полюбил же совсем недавно. Лицо его озарилось улыбкой. Посмотрел на Павла, который с испугом таращиться на волны. Положил ладонь на плечо сына, приструнив этим тревоги мальчика. Затем пальцами сложил в комбинацию знаков. Зелёная газонная трава небольшим полукругом произросла из земли, а затем и невидимый купол возник над ними, согревая воздух в внутри себя.
– Ну вот, как будто лето, – произнёс он к изумлению сына.
– А почему нельзя сделать так, чтобы здесь круглый год было лето?
– Магия требует ответственного подхода. Помнишь как я менял погоду здесь? Хочешь знать, почему я редко это делаю и в таком малом масштабе? Просто не стоит вмешиваться в природные процессы, будут последствия. За всё в мире приходиться платить и за это тоже придётся. Хотелось бы сказать, что только простолюдины вредят природе, но и среди магов своих «талантов» хватает.
Сели на траву, подняли головы вверх, вглядываясь в ясный обнадёживающий небосвод. Редкие облака не затенив солнца, пробежали по небу и быстро рассеялись.
– В детстве я не жаловал лето, – признался Соломон, запрокинув голову. – Грозы, комары и жара. Как же я не люблю жару, – театрально поморщившись, простонал он. – И если быть до конца откровенным я и сейчас её не люблю.
– А я наоборот, – улыбнулся Павел. – Солнечный день даже прохладный всегда заряжает настроением, ещё деревья и растения зеленеют.
Каждый остался при своём мнении.
– Ты быстро учишься, – нарушил повисшее молчание Соломон.
– Не так быстро как Элис, – чуть подумав, буркнул Павел.
– А причём тут Элис? Ах да, Уильям же недавно хвастался, помню-помню. И ты до сих пор об этом переживаешь? Да, у неё есть талант с этим спороть не буду, и магической энергией она управляет лучше тебя, но и ты не промах. Женщины, как правило, используют магию на более тонком уровне, но, как правило, женщинам трудно сравниться с мужчинами в объеме магической энергии. Разумеется, в каждом правиле есть исключение, но общая картина именно такова.
– Ну, если в будущем Элис не сможет накапливать столько же магии, сколько я, то мне от этого легче. Не хочу проигрывать девчонке.
Соломон подумал о Маргарет и отложил для себя эту мысль.
– Но если не продолжишь дальше развиваться, она тебя превзойдёт и в этом. Есть одна чародейка, которая во многом превзошла меня, и я говорю не только о магическом ремесле. Я ей во многом проигрывал и поэтому постоянно совершенствовался. Элис очень талантливая девочка, но при должном упорстве ты сможет ей не уступать. Отвечай на подобные вызовы, а не отказывайся от них.
Сын с ним не согласился, но, словами этого не выказал.
– Павел посмотри на меня. Сейчас тебе магия кажется трудной, но это измениться, – заверил Соломон. – Однажды, ты достигнешь действительно больших высот и испытаешь непередаваемую эйфорию из-за открывшихся возможностей. Тебе будет казаться, что ты можешь всё. Сила опьяняет, избавляет от всякого страха, потому необходимо трезво оценивать свои силы.
– Ты уже говорил такое и не раз, – сын отвёл взгляд.
– И буду повторять это, пока могу. Я всего-то хочу, чтобы ты не повторил моих ошибок. Хочу уберечь тебя от той крови, что омывала мой жизненный путь. Чтобы тебе потом не пришлось, ненавидеть самого себя.
Сын оторвал взгляд от травы, с удивлением посмотрел на него.
– Ты храбрый мальчик, история с призраком это доказала.
– Я же был не один, – заметил сын. – Там ещё были Оклус и Кормак, и с кольцом на пальце я чувствовал твоё присутствие. Ты же следил за мной, да?
Соломон с улыбкой кивнул, подтверждая догадку сына.
– Я не такой бесстрашный, как ты, – мальчик поник головой.
– Я вовсе не бесстрашен. Я, так же как и все на свете, испытываю страх.
– А когда ты в последний раз по-настоящему боялся? – с вызовом, но без обиды спросил сын.
– Когда впервые встретился с тобой, – чистосердечно ответил Соломон. – Не делай такое удивлённое лицо. Я не знал, как общаться с детьми, потому паниковал. Я несколько дней нервничал перед нашей встречей, места себе не находил. Но если хочешь знать, в тот день, когда ты впервые предстал передо мной, моя жизнь внезапно обрела смысл. Я был так напуган в момент, когда ты переступил порог этого дома, однако это был счастливый момент. Теперь сама мысль, что ты есть, наполняет моё сердце счастьем, и я благодарен судьбе за это.
Сын изумлённо смотрит на него, словно не верит своим ушам. Соломон отвёл взгляд, с невероятной легкостью погружаясь в тяжёлые для себя воспоминания.
– Большую часть своей жизни я чувствовал себя отвергнутым, – безрадостно начал Соломон. – Мать отказалась от меня, отца я не знал. Это пустота внутри губила мою душу. Я желал быть нужным кому-то, хотел любви. Но сколько бы любви я не получал мне всегда было мало. В юности я часто поступал неправильно, плохо поступал, злился, мстил людям, не мог простить им их беззаботного счастья. Гнев наполнял меня и так я чувствовал себя живым. Эти страсти управляли мной. А затем у меня стали появится враги – они сами нашлись, я их не искал. Подчас это были ужасные люди, но скорее всего, это потому, что на других я внимания не обращал. Мне нравилось побеждать этих людей, это вызывало во мне сильные чувства: некая извращённая форма азарта и радостного триумфа, я считал эти чувства счастливыми. И я шёл на поводу у этих чувств и на поводу у своих врагов. Но истина в том, что я побеждал своих недругов лишь для того, чтобы освободить место новым. А потом мне показали иной путь, и я узнал, что есть другие способы чувствовать себя живым и даже счастливым, я уверовал, что ещё не всё потеряно. Но судьба жестоко мне отплатила: я многого лишился, и во мне не осталось ничего, даже гнева. Оказалось, что вопреки моему убеждению мне было что терять. Пустота стала в тысячу раз больше. Ещё недавно мне казалось, что моё существование бессмысленно. По правде говоря, в глубине души я так и остался тем самым ребенком, отвергнутым собственной матерью, ребёнком без отца и никто не сумел заполнить эту пустоту в моей жизни, – он посмотрел на сына. – Никто кроме тебя. Благородя тебе, я выкарабкался из этого и наконец-то начал жить.
Павел покраснел, продолжая изумлённым взглядом смотреть на него.
– Хочешь знать, когда впервые за последние годы я испытал прилив счастья?
– Когда? – тихо спросил мальчик.
– Когда ты, спустя время после переезда сюда, впервые заговорил со мной, здесь у этого обрыва. Помнишь это? Впервые за эти годы мне было небезразлично чужое несчастье. Я близко к сердцу воспринял твоё горе и тогда во мне проснулись омертвевшие чувства. Я будто ожил. А самым счастливым днём был…
– День, когда мы играли здесь в снегу? – воодушевлённо опередил его сын, обратив к нему сияющее лицо. – Это и мой самый счастливый день.
Растроганный до глубины души Соломон, пожалел, что не умеет плакать. Рука сама потянусь к сыну, взъерошила его волосы, а затем ненадолго обняла его.
– Я благодарен небесам за тебя и за это время, которое мы провели вместе, и я готов простить судьбе всё ужасное, что было до этого, ведь эта награда стоит того.
Глаза сына заблестели от радостных слёз.
– И сейчас в этот момент счастья, оглядываясь назад, после многих лет размышлений, я точно могу сказать, что благодарен судьбе за эту жизнь. За всё плохое и за всё хорошее. Особенно за всё хорошее, за каждый редкий миг счастья. Многим на этом свете выпадала участь пострашнее моей. Кто-то и до моих лет не дожил – некоторым и своего десятого дня рожденья не сужденного увидеть. А я прожил много лет и даже был счастлив. Вот и выходит, что к кому-то жизнь ещё более несправедлива, чем ко мне.
Сын, сидя на траве и счастливо улыбаясь уголками рта, обхватил свои колени руками и безмолвно заплакал, постигая его слова.
– Я буду стараться, – спустя минуты размышлений в тишине твёрдо решил Павел. – Стану сильным магом, как ты. Я хорошо помню битву с духами. Ты был непобедим, особенно когда дрался с Иерархом.
Восхищение в глазах сына стало для Соломона величайшей наградой вызвавшей ещё больший прилив счастья.
– Спасибо. Не сочти за хвастовство, но тогда я сражался не в полную силу. Откровенно говоря, я редко сражаюсь с кем-то всерьёз. В юности всё было иначе, но с тех пор я стал намного сильнее. Свои умения лучше скрыть от любопытных глаз, когда это возможно. Ты же не станешь бежать со всех ног, чтобы преодолеть пару метров? Так же и ни к чему стрелять в воробья из гаубицы. Ты должен превзойти меня во всём – знаю, с этим ты справишься.
– Вот увидишь, я всю магию изучу! – сжав кулаки, заявил мальчик.
– Магия ещё далека до полного изучения, – засмеялся Соломон. – Чем больше маги продвигаются в её изучении, тем множиться понимание масштабов ещё неизученного. Может даже сложиться впечатление, что мы, достигнув столь многого, всё ровно топчемся на месте и это правда.
– Ну, тогда я расширю границы магии! – Павел энергично вскочил на ноги. – Просто подожди немного, через пару лет ты сам удивишься!
Улыбка исчезла с лица Соломона, хорошее настроение мигом угасло, ему стало горько, на сердце вновь опустилась неподъемная тяжесть.
«Скажи ему!! – мысленно обозлился на себя Соломон. – Скажи же ему, жалкий ты трус!! Он имеет право знать! Ты же разобьёшь ему сердце!!!».
– Я… – слабо прошептал он, но остальные слова застряли в горле.
Гнев на самого себя разгорелся в его сердце, но ни на лице и ни в глазах не отразился, и вскоре его быстро растворило подоспевшее чувство стыда, что сходу охватило душу. Соломон посмотрел на сына и почувствовал себя беспомощным. Язык не осмеливается погубить улыбку на лице ребёнка.
Павел его не услышал и смятения на его лице не заметил. Сын мечтательно смотрит в небо, грезя о светлом будущем.
– Становиться холодно, – позднее заметил сын.
Это пришли новые ветра, ознобом ударив по защитному экрану.
– Пойдём обратно, – сказал Соломон, изображая прежнюю радость.
Вернулись домой, ушли в библиотеку. Соломон остановился в дверях, невольно повернул голову к телефону, и ладонь сама потянулась к ране в боку.
– Ты голоден? – вдруг опомнился Соломон.
– Немного, но Оклус ещё спит, будить ты его не велел.
– Мы что-нибудь придумаем.
Пошли на кухню, вместе приготовили лёгкий завтрак на скорую руку. Оказалось познания Павла в кулинарии не ограничиваются на варке кофе. Соломону кусок в горло не лезет, да и тошнота сразу о себе напомнила. Но он вида не подал. Помыв посуду, они прибрались на кухне, по рекомендации Павла вернув всё на свои места, а затем тихо вышли в холл.
– Вот вы где! – вскрикнула испуганная Кира. Она одета в халат, её светлые волосы ещё растрёпаны после сна. – Я вас искала повсюду!
– Прости, пожалуйста, – немедля повинился Соломон. – Ты спала, я не хотел тебя будить. Решил прогуляться немного. Я был не один, со мной был Павел, он бы меня в беде не оставил. Я прав?
Сын с виноватым видом поспешил согласиться. Кира разозлилась, покачала головой, но чуть погодя смягчилась.
– Возвращайся в постель и отдыхай.
– Не могу любимая, сил на подъём по лестнице уже не хватит. Не надо мне твоей магии. Лучше ступай, позавтракай. За меня не волнуйся, со мной Павел.
Он с нежностью посмотрел на неё. Спустя несколько секунд она вынужденно согласилась и ушла на кухню. Ступив в библиотеку, Соломон задумался, затем призвал чертежи своего последнего проекта, работу над которым недавно завершил. Проверил каждый лист. По завершению проверки листы за ненужностью вспыхнули в его руках, мгновенно сгорели не оставив от себя нечего.
Осталось лишь одно дело, которое он не успел решить: Инициатор – неизвестный, что даровал ведьмакам Круга возможность разделаться с ним. Но, благо есть, кому доверить этого незнакомого противника. С этими мыслями он подошёл к своему столу, достал бумагу, взял ручку, наклонился, начал писать письмо. Слова сами легли на лист. Он от чистого сердца попросил прощения, искренне признал все свои ошибки – сейчас это далось ему на удивление легко. Лишь исписав третий лист, он поведал бумаге об Инициаторе. Описал всё что узнал и что понял. Рагнар один из умнейших людей кого он знает, но даже он неспособен решить всё в одиночку. Мир, в котором Павлу предстоит жить, не должен превратиться в ад. Когда «она» всё узнает, то придёт мстить всем и вся, а это письмо убережет её и других от неприятных последствий.
Закончил письмо, адресовал, наложил защитные чары, попросил сына об услуге. Пока Павел бегал к почтовому ящику, Соломон, сдвинув брови, ещё раз всё обдумал, стараясь ничего не забыть.
«Ну, вот теперь точно всё, – мысленно подытожил он. – Кажется, я сумел свести все концы вместе, остальное жизнь сама расставит по местам».
Почему-то эта мысль испугала его и вызвала в нём какое-то незнакомое чувство, похожее на сожаление. Павел вернулся. Спустя несколько минут к ним заглянул Оклус, проворчал, что его не разбудили, а после ушёл на кухню завтракать с Кирой. По-видимому, лепрекон тоже сторожил его ночью – это видно по лицу.
– Оклус, кажется, не понял, что мы на кухне хозяйничали, – улыбнулся сын спустя минут десять. – Иначе уже бы закричал.
– Похоже на то, – усмехнулся Соломон. Он вышел из-за стола, сгорбившись, подошёл к окну. Небо ещё ясное, но скоро погода может испортиться.
– Что там? – поинтересовался Павел.
– Ничего интересного, – улыбнулся Соломон, посмотрев на сына.
Пересёк половину комнаты, подошёл к мальчику, наклонился, обнял его и прижал к себе. Ещё никогда за свою жизнь он не был таким счастливым, но всё же оттесняемая в сторону печаль продолжает рваться к сердцу. Объятье прекратилось, сын, судя по виду, гадает, чем вызваны эти внезапные приступы отцовской любви.
Соломон опустился на ближайший диван. Павел взял с полки какую-то книгу, посмотрел на обложку, подумал, поставил обратно, потянулся за другой книгой.
– Прочти мне что-нибудь, – попросил Соломон. – Я не хочу читать свою книгу – её я потом дочитаю. Прочти мне что-нибудь своё, а я отдохну и послушаю.
Павел согласился, бросился подыскивать нечто интересное.
– Сгодиться любая книга, – заключил Соломон, когда поиски сына стали затягиваться, – любая, хоть энциклопедия.
Мальчик выбрал книгу: «История об эльфийском вожде Эрдо». Сын сел рядом с ним, стал читать вслух. Со спокойной душой лежа на диване и слушая голос сына, Соломон потерял счёт времени. До чего же безмятежный момент. Павел с радостным видом сидит, уткнувшись в книгу, и старательно проговаривает слова. Как же хорошо этот детский голосок может успокаивать. Кира и Оклус пару раз заглянули к ним и, убедившись, что ему не стало плохо, возвратились на кухню.
Прошло несколько приятных минут. Вдруг Соломон почувствовал сильное недомогание, и внезапно воздуха в лёгких стало не хватать. Прижав ладонь к боку, он сел на диване, замер – вроде стало легче. Подождал несколько секунд и всё успокоилось. Улыбнулся замолчавшему на полуслове сыну и встал с дивана.
И тут страшная боль размашистым ударом вновь рубанула его в бок, в сто раз больнее, чем когда либо. Ноги подкосились, он с грохотом упал на пол. Внезапная тошнота; непереносимая головная боль; частое сердцебиение. Его залихорадило, дыхание сбивчивое прерываемое с глубокими вздохами.
В голове зазвучали слова Герды:
– Мне жаль Соломон, – с большим сожалением сказала она ему несколько месяцев назад, осмотрев его рану. – Мне очень жаль, но я ничего не могу сделать. Мы перепробовали всё, а рана не заживает. Ты сам понимаешь, что это значит…
– Сколько мне осталась Герда? – разочарованно оборвал он её.
– Максимум – полгода Соломон, и то если приложим все возможные усилия, чтобы оттянуть твой конец.
Мари Кира Оклус Рагнар Уильям и Эммануэль сразу узнали об этом приговоре. Но никому он не сказал точной даты, приближение которой чувствовал с каждым днём – он не обрёк их на пытку временем. Они ещё надеются на чудо – и он в глубине души тоже надеялся. Но вот момент настал, и эта рана истощила его жизненные силы, а значит, очень скоро он не сможет самостоятельно сдерживать свою тёмную половину. Предчувствие того, что этот день станет для него последним, оказалось пророческим. А ведь очень хороший был день.
Он посмотрел на сына и по испуганному взгляду мальчика понял, что иллюзорные чары развеялись. Он вновь исхудал и побледнел, а что ещё хуже живая рана в боку обнажилась под белой рубашкой, благо сын её не видит. Рана жуткая, окровавленная: большой вырванный кусок плоти без кожи и мышц. Лишь сложные чары не дают ему погибнуть, позволяя его организму ещё как-то функционировать, но и этому уже пришёл конец. Вечно это не могло продолжаться. Скоро рана его убьёт и когда предсмертная агония навсегда лишит его сознания, Арлекин не встретив сопротивления, придёт в этот мир.
– Позови Киру, – прохрипел он, обращаясь к сыну.
Павел очнулся от ужаса, молнией бросился в холл. Кира быстро явилась на зов, с испуганным видом она подлетела к нему, села рядом, подняла его на руки.
– Что случилось? Опиши симптомы? Нужно лекарство, какое? Подожди, я сейчас всё принесу, – запаниковала Кира.
Она вскочила на ноги. Он тут же схватил её за руку, остановил.
– Соломон? – обернувшись, перепуганным голосом спросила она.
Он посмотрел в сторону. Проследив его взгляд, она с великим ужасом оглянулась к телефону. Одно мгновение и она с безмолвной мольбой перевела взор обратно на него. Она уже всё поняла: это конец, ему недолго осталось, счёт пошёл на часы. С тяжёлым сердцем он решился озвучить то, что она боится услышать:
– Время пришло… – дрожащим голосом прохрипел он. – Пора любимая, – как же тошно произносить эти слова. Он любит эту женщину, не хочет причинять ей боль. При взгляде на её лицо в его памяти возникла вся их история.
Кира простояла в оцепенении около минуты, мышцы лица неподвижны, лишь слёзы текут из остекленевших широко раскрытых глаз. Понимая, что просит от неё невозможного, он сел. Собираясь пустить в ход магию, поднял ладонь, нацелил на телефон. Холодные дрожащие пальцы Киры коснулись его запястья. Лицо её словно омертвело, она смотрит на него, но будто не видит. Сын стоит, прижавшись к двери, боязливо таращиться на них. Спустя пару секунд Кира тронулась с места.
– Я люблю тебя, – не своим голосом сказала она, подойдя к телефону.
– И я тоже тебя люблю, – жалостливо прохрипел он.
Душа его разрывается на части. Дрожащими руками Кира протянула ему телефонный аппарат, затем отвернулась и закрыла лицо ладонями.
***
Павел дрожит от страха. Состояние Соломона резко ухудшилось. Оклус и Кира унесли его наверх, и после этого отец не вставал с постели. Прошло уже около получаса. Где-то там, на третьем этаже слышны шаги, что сейчас в звонкой тишине бьют по ушам и сжимают его нутро. В ту секунду как его отец бессильно упал на пол перед ним, неведомый холод пробрался к сердцу Павла, и ныне морозит всё его тело. Пока взрослые что-то делают наверху в спальне Соломона, сам Павел сидит на диване в холле. Спина прямая, ноги вместе, ладони на коленках, зрачки расширены, лицо бесцветное, а в горле чувствуется тошнота. Он не знает что делать, оцепенел, да так что даже пальцев на руках и ногах не чувствует.
С лестницы послышался переходящий в рыдание голос Киры. Он не шевельнувшись, прислушался. Слов не разобрать, но, кажется, она говорит по телефону. Расслышал имя Мари, а следом пронзительный плач Киры. Время словно замерло. Сердце его непонятно почему опустилось вниз. Не помня себя, встал с диванчика, пошёл налево мимо столовой в коридор. Миновал кухню, сделал несколько шагов, вышел через чёрный ход наружу. Ноги сами понесли его на шум моря. Сердце гулко колотится в груди, разум ничего не соображает. Ещё не так давно они гуляли здесь с Соломоном.
Подошёл к краю высокого отвесного обрыва. Море шумит, неистово бьётся о скалы, бросается на них как рассвирепевший голодный волк загнавший добычу на дерево. Вот только это не волк, а безумная стихия, не ведущая жалости. Мощь непомерная, пугающая – настоящий титан без тела, что стремится мир поглотить. Теперь внутри Павла неспешно поднимается паника. Он остолбенел. В этот миг крепчая, подул северный ветер, но мальчик остался неподвижен. Зачем море его пугает, о чём хочет его предупредить?
Чувствуя себя странно, он на секунду оторвал взгляд от бескрайней стихии, посмотрел на свои руки – ладони бледные и дрожат, а пальцы холодные и почти не гнуться. На душе всё темнее. Нутро чует надвигающуюся катастрофу. Это усиливающееся предчувствие возникло пару дней назад во сне. Он видел дедушку, тот молчал, сидел на невидимом стуле, улыбался, ласково гладил его по голове. Всё вокруг было как в тумане. Дедушка о чём-то безмолвно предостерегал его, но о чём именно мальчик не может вспомнить, но это точно что-то очень плохое. Эти непрошеные мысли он себе запретил, они жгут желудок, давят на сердце, словно пальцы на виноград, но кажутся правдой, что осуждает его за отрицание себя.
– Нет, – нетвёрдым голосом воспротивился он, сам не зная к кому обращаясь. Лицо мальчика исполнено страхом, тело неподвижно – он словно статуя.
Вдруг ветер стих, воздух словно застыл. Павел внезапно заметил нестерпимое дыхание осени, что до этого не чувствовал вовсе. Развернулся, спешно зашагал обратно в дом. Неизвестный страх топит его с головой. Похолодевшими пальцами мальчик открыл дверь, шагнул в темноту коридора, глаза ещё не привыкли к тени, но ноги сами продолжают движение вперёд.
Зрение адаптировалось. Посмотрел вперёд – в холле стоит Кира. Она с потерянным видом обняв саму себя, дрожит; глаза покрасневшие, она того и гляди заплачет. Оклус понурившись, слепо блуждает по коридору, почти не дыша. У обоих лица скорбные, бледные. Павел сделал шаг, и они в испуге повернулись к нему. Секунда другая и они его узнали. Кира положила ладонь на грудь, глубоко вздохнула, словно ей дышать нечем. На секунду Павел почувствовал себя виноватым, но все разом словно забыли про него. Тревожная тишина вновь опустилась на холл. От страха он не решился открыть рот и спросить. Томимый предчувствием неизведанного ужаса, он вновь сел на диванчик и замер. Ужасное удушливое ожидание, неизвестно чего. В последний раз, когда он видел Соломона, тот был сам на себя не похож: белый как мел, болезненный, ужасно худой.