Абсолютную тишину разорвал громкий стук. Кира и Оклус вздрогнули, спешно подошли к коридору, уставились на входную дверь. Павел посмотрел туда же – за стеклом стоят несколько теней. Кира и Оклус переглянулись, повисший в воздухе страх, отразился на их лицах. Секунда ожидания и Кира с обреченным видом сделала нерешительный шаг вперёд. Вдруг Оклус её опередил, он мигом пересёк коридор, открыл дверь, поднял голову на гостей. Спустя секунду и Кира вышла в коридор, заслонив собой обзор.
– Здравствуй Оклус, – донёсся невесёлый голос из коридора.
Мальчик не расслышал ответа. Тени заиграли на полу. Кира отошла назад и сердце Павла замерло. В холл из коридора ступили четверо мужчин. У всех славянские черты лица, но у одного из них (самого старого) они сильнее выражены. Немолодой незнакомец в сером осеннем плаще и в серой шляпе выглядит наиболее напряжённым и угрюмым, в отличие от остальных он не смотрит по сторонам, а прямо на Киру и Оклуса. Павел явственно ощутил в них нечто потустороннее.
«Они ведьмаки. Наверно они пришли помочь Соломону» – сказал себе мальчик. Отчего-то крохотная детская надежда забрезжила в его груди.
– Ничего не говори милая, – печальным голосом обратился к Кире немолодой ведьмак, снимая шляпу. – Мари скоро будет здесь. А я сейчас же пойду к нему.
Незнакомец устремил свой взгляд на третий этаж. Оклус отошёл в сторону. Кира задыхаясь, беспомощно закрыла рот и нос ладонями, задрожала от плача. Павел спрыгнул с диванчика, направился к ней. Незнакомец на секунду приветливо посмотрел на него, а затем сразу направился к лестнице. Остальные ведьмаки пошли за ним. Мальчик проводил их взглядом, а сам остался стоять возле Киры. Чародейка наклонилась, закрыла глаза, сглатывая слёзы, что каплями падают вниз.
***
Голос Арлекина смолк, его образ в сознании Соломона развеялся. Ведьмак открыл глаза, огляделся по сторонам, увидел входящего в спальню ведьмака, чьё приближение ощутил как никогда отчётливо. Следом за ним вошли ещё троя.
– Здравствуй Соломон, – поприветствовал знакомый голос.
– Здравствуй Владимир Романович. Значит, ты проводишь меня в последний путь? – Соломон с обличением выдохнул. – Догадываюсь, как тяжело тебе было решиться на подобное. Ты спас меня от моей матери, твоими стараниями я прожил целую жизнь, – Соломон сглотнул горечь. – Жаль, что так бездарно прожил.
– Пока ещё никто не знает о твоём состоянии, но это недолго останется тайной. Я согласился лишь потому, что в случае огласки высоки шансы, что Круг решит взять дело в свои руки и доверит это кому-то из твоих прямых врагов. От тех милосердия не жди. Поэтому Рагнар, действуя на опережение, попросил меня. Я хочу, чтобы ты знал, что это один из худших моментов в моей жизни.
Соломон посмотрел на других ведьмаков, встретился с каждым взглядом и в каждом прочёл разочарование. Почти все ведьмаки Круга многое отдали бы, чтобы увидеть то, что видят они сейчас. Но этих гостей он знает, они работают с Рагнаром. Благо к своим врагам он их причислить не может.
– Рагнар он?..
Ответ он прочёл на горестном лице немолодого гостя.
– Сам не свой, – тихо сказал Владимир. – Лишь бы не сломался.
Немолодой ведьмак прошёл к его постели, встал слева. Остальные ведьмаки тоже приблизились: один остановился справа, другой у изножья, третий рядом с Владимиром. Немолодой ведьмак, хмуро осмотрел рану Соломона, остальные ведьмаки скривили лица при одном её виде.
– Как так получилось? – опустелым голосом спросил Владимир.
– Арлекин, – прохрипел Соломон. – Он не смог увернуться в бою и Тёмный Маркуса достал его во время нашей битвы – пронзил ему бок, вот и мне досталось.
Владимир траурно закрыл глаза, покачал головой.
– Зачем же ты сцепился с Маркусом?.. Хотя этот вопрос уже лишён смысла.
– Для Маркуса было важно оставить последнее слово за собой.
Перед глазами вновь возник лик Маркуса, голос его зазвучал в голове, повторяя слова, сказанные в тот злополучный вечер. Разум наобум выхватил из потока слов непримечательную фразу, осмыслил её. И тут Соломона осенило – вот же оно! Маркус сам неосознанно оставил ему подсказку, а он не услышал его.
«Как я раньше этого не понял? Сотни раз прокручивал в голове, но не уловил сути!» – мысленно укорил себя Соломон, осознав свой просчёт.
Эта брошенная вскользь фраза, словно ярка нить сшила всю картину воедино. Получившаяся картина испугала его до глубины души. Как же он мог такое упустить? Но что ещё хуже – Рагнар ничего не знает!
– Позовите моего сына! – приподнявшись, твёрдо прохрипел Соломон, насколько позволяет его ослабевший голос. – Сейчас же!
***
Глаза Павла от ужаса и шока полезли из орбит, когда пришедшая пять минут назад Мари по приглашению незнакомцев привела его в спальню Соломона. Павел сразу посмотрел на отца, и сердце его завыло, заболело от предостережения чего-то ужасного, чего-то знакомого. Но всё это кажется нереальным.
Лицо отца обескровлено, почти прозрачная кожа уже не может скрыть темные линии вен. Взгляд его мутный, дыхание хриплое, лицо покрыто испариной – лихорадка сжигает его. Прочие незнакомцы в спальне, посмотрели на Павла, но взгляда не задержали. Взволнованная донельзя Мари не дала ему стоять на месте.
Не чувствуя ног Павел направился к отцу. Обессиленный страхом он подошёл к кровати, и застыл не в силах вымолвить ни слова. Потрясение бурными волнами разливается по телу. Глаза ещё больше полезли на лоб, страх ледяными иглами начал колоть всё тело, при виде совсем слабых движений отощавших рук Соломона.
Слабым жестом отец подозвал к себе. Незнакомцы по велению самого старшего из них отступили к стенам. Павел подошёл, наклонился к отцу.
– Запомни то, что я тебе сейчас скажу, – онемелыми дрожащими губами очень тихо прошептал ему на ухо Соломон, – это необычайно важно. Ты должен передать это Рагнару и только ему. Молю запомни… это важно.
Павел ещё чуть наклонился, и отец шёпотом произнёс слова, смысл которых мальчик совсем не понял, но слабый голос Соломона пробудил в нём отчаянье.
– Запомни ещё кое-что, – чуть погодя добавил отец, – когда тебе будет нужна помощь, ступай в Чернокаменный дворец, пусть свет озарит его, пусть тепло обогреет его. Там ты найдёшь приют и знания. И верь деве, что его стережёт.
Взгляд отца обращённый к нему такой пронзительный и нежный.
– Прости, что не сказал тебе правду. Это самый эгоистичный поступок в моей жизни. Я хотел счастливо прожить эти последние дни со всеми вами. Я надеюсь однажды, ты простишь меня за это.
Павла ещё сильнее затрясло от этих слов. Он даже не услышал, как позади него подошла Мари. Соломон взял его за руку слабым хватом.
– Время, проведённое с тобой, было самым счастливым в моей жизни. И я не могу словами передать тебе, как мне жаль… как мне стыдно. Я совершил ужасную глупость, когда поставил это счастье на кон. Даже судьба мира не стоила этого.
– У нас мало времени, – нетерпеливо буркнул кто-то со стороны.
Павел инстинктивно сжал отцовскую руку – сердце велит её не отпускать.
– Мне жаль, но время истекает, – вкрадчиво сказал другой мужской голос, более взрослый. – Мальчику не стоит находиться в радиусе нашего воздействия. Он ведьмак для него это опасно, а две трансгрессии мы можем не сдержать.
Соломон на секунду траурно смежил веки. Сердце Павла замерло. Приблизившимся незнакомцам пришлось их разнимать. Кто-то справа поймал освободившуюся руку Павла и потянул его к выходу. Придавленный ужасом он встал как вкопанный, глядя на отца. Что-то подсказывает ему, что уходить нельзя.
– Паша милой мой, пойдём, – с нажимом прозвучал дрожащий голос Мари. – Тебе нельзя здесь оставаться.
Не сразу он услышал её слова, ни сразу сдвинулся с места, но, даже когда он начал волочить непослушные ноги, его напуганные глаза намертво прилипли к измождённому лицу отца. Соломон же до последнего не отвёл от него взгляда, ловя каждую секунду, будто стараясь крепче запомнить его.
Дверь закрылась, Павел очнулся от шока, огляделся. Кира стоит на площадке третьего этажа как неживое изваяние и смотрит в окно, взгляд её полубезумный. Павел посмотрел налево увидел стоящего у дверей Оклуса. Глаза у того красные, полные неверия; губы поджаты, выражение лица траурное. Лепрекон прижимается спиной к стене, голова печально склонена и бессмысленно смотрит вниз.
Мари с усилием сдвинула Павла с места, а затем стремительным шагом повела его вниз по лестнице. Вскоре они спустились вниз в холл, подошли к гардеробу.
– Одевай скорее куртку, – велела ему Мари, утирая со своего лица слёзы.
***
Времени осталось очень мало. Соломон уже не успеет проститься с Кирой Оклусом и Мари. Ему осталось лишь безмолвно наблюдать, как другие ведьмаки заканчивают покрывать его тело магическими печатями. Мелкие знаки и цепи иероглифов уже почти полностью обвили его с макушки до кончиков пальцев. Разум его слабеет, воля истощается, скоро и духовная сила станет неподконтрольна ему самому. Он уже не может сдерживать Арлекина, поэтому они будут делать это за него, пока всё не закончится. Ожидание с каждой секундой становиться всё мучительней. Лицо свело смертными муками, воздух в лёгкие поступает с трудом.
Владимир склонился над ним, заканчивая рисовать печать на его груди.
– Я приготовил яд, – неслышно для остальных сообщил старый ведьмак. – Действует он быстро и без мучений. Но сдаётся мне, что ты его не выпьешь?
– Нет, хочу остаться в сознании, но… спасибо, – прохрипел Соломон.
– Тебе страшно?
– Я не боюсь уходить, хотя и не хочу этого. Многие годы я ждал этого момента – шанса повидаться с теми, кого потерял. Думал это станет моим спасением, но сейчас я не хочу уходить. Сейчас мне невыносимо тяжело на душе.
– У тебя замечательный сын, – смахнув невидимые остальным слезы, сказал Владимир, сразу поняв о ком, идёт речь.
– Да, – радостным шёпотом ответил Соломон. – Главный подарок судьбы. Потому я жалею, что не увижу, как он вырастет, – жгучая слеза скатилась с лица Соломона, – жалею, что меня не будет рядом, когда я буду ему нужен… а-ах… я же не сказал ему главного: не сказал, что люблю его. У меня появился кто-то, кому я смог отдать всю душу без остатка. Самая главная любовь в моей жизни.
***
Мари не оглядываясь, мчится вперёд, тянет его за собой, уводя подальше от дома. Она словно стремиться удрать от кого-то. Павлу приходиться бежать, чтобы поспеть за ней. Дыхание сбилось, страх продолжает колоть его, разливаясь по телу. Он и сейчас не понимает того что происходит. Разум затуманен, а единственные мысли обращены к спальне Соломона и к самому Соломону.
Мари замедлила шаг, остановилась, выпустила его руку из ослабевшей хватки. Спустя время он опомнился, огляделся – они остановились у знакомой автобусной остановки. Значит, они уже далеко ушли. Мари перевела отрывистое дыхание, устало подошла к скамейке и посмотрела на неё несчастным взглядом. Через несколько секунд она опустилась на сиденье. Переведя дыхание, он подошёл к ней. Мари наклонилась, приложила кончики пальцев ко лбу. Только сейчас он впервые взглянул на её лицо – бледная, совсем обессиленная и до безумия несчастная.
– Мари, – робко пропищал он, выдыхая последнюю надежду. – Эти люди, они же помогут Соломону – ведь так?
Мари осознала его вопрос и вдруг задохнулась. Она подняла голову, слёзы вновь полились из полных горя глаз. Ей потребовалось долгих полминуты, чтобы вдохнуть воздуха и ещё столько же, чтобы совладать с голосом.
– Соломон ранен, – она сказала это так, словно эти слова царапают ей горло.
– Но они же его вылечат, так ведь? Иначе, зачем эти люди пришли? – сдавленным голосом спросил он.
Несколько секунд без ответа и сердце его вновь замерло, из его ошарашенных глаз потекли слёзы. Вдруг подсознание вновь с ним заговорило, указало на правду.
Превозмогая горючие слёзы, Мари наконец-то ответила ломким голосом:
– Ранен не Соломон, а его Тёмный – Арлекин. Рану не вылечить и Соломон слабеет… он уже ослаб, – тут её голос окончательно сломался.
– Но они же помогут ему, да? – со слезами спросил Павел.
– Тёмного нельзя вылечить. Он вылечиться сам… спустя миллионы лет.
Сердце Павла заколотилось в его горле, руки и ноги онемели.
– Тогда зачем они пришли? – с диким ужасом спросил он.
– Когда жизненные силы ведьмака угасают, пропадает контроль… сдерживать Тёмного больше не получается. Поэтому такого ведьмака… – она захлебнулась слезами и вдруг притянула его к себе, стиснула в цепких объятьях.
Картина окончательно сложилась в его голове. Правда, которой он подсознательно противился, торжественно со злобным оскалом схватила его за шиворот. Он уже проходил через это, когда дедушки не стало. В ушах его зазвенело, ноги начали слабеть. Сердце будто вырвали из груди, потому оно больше не стучит.
– Мари, что они собираются делать? Пусти Мари. Пусти! Нет! Они его не убьют, да? Да?! Мари пусти!! ПУСТИ!!!
***
Владимир скомандовал своим коллегам, и они одновременно с ним, жестами активировали печати на теле Соломона. Времени уже нет. Соломон окончательно потерял сознание и уже никогда не очнётся, душа его готова покинуть тело, а Арлекин готов явиться в этот мир. А значит пора действовать. Владимир магией поднял тело Соломона в воздух. Тело зависло в метре над постелью. Печати, питаемые их волей и духовной энергией, сковали каждую клетку в теле умирающего ведьмака, жаль, что при этом они жгут Соломона жаром раскаленной стали. Спустя несколько мгновений Соломоновы белки глаз залились красным цветом, кровь хлынула из его носа, рта и ушей; его неудержимо затрясло от боли.
Прошло ещё несколько секунд и вдруг глаза, что смотрят в потолок уже не Соломоновы, а Арлекина. Кожа Соломона темнеет прямо на глазах. Воздух вокруг тяжелеет, дрожит. Арлекин рвётся, бесчинствует, взывает к ним, влияет на них – действительно очень опасный противник. Владимира пробил холодный пот. Его собственная Тёмная половина тоже начинает свирепствовать. С остальными ведьмаками та же история. Помощнику Владимира справа, уже нелегко. Противостоять своему Тёмному трудная задача, а двум сразу в десять раз сложнее.
Владимир как может, старается не дать слабину. Лишь крепкая воля и мощь духа могут сдержать Тёмного, в противном случае Арлекин заставит его и остальных опустить руки и отдать ему умирающего ведьмака. Но как же при этом тяжело смотреть на муки Соломона.
«Соломона больше нет. Он уже мёртв» – напомнил себе Владимир.
Стараясь не думать, что о том делает, он начал действовать. Быстро сложенная свободной рукой формула активировала печать на груди Соломона, та начала прожигать дыру в груди умирающего ведьмака. Одна невероятно-долгая секунда, затем вторая, третья, четвёртая. И наконец, печать огнём сожгла сердце жертвы. Дыхание Соломона оборвалось и всё закончилось. Арлекин исчез. Соломон резко обессилил, тело его стало неподвижным.
Владимир остолбенел. Только что он молился, чтобы всё быстрее кончилось, а теперь в голове не укладывается картина, что застыла перед его глазами. Сердце Соломона не бьётся, он – мёртв. Остальные ведьмаки облегчённо выдохнули, опустили руки. По воле Владимира тело Соломона плавно опустилось на простыню. Жуткое зрелище: глаза в ужасе распахнуты, смотрят в потолок; руки по-прежнему раскинуты; а лицо как у куклы без эмоций. Внезапная тишина засвистела в ушах.
– Мы вас оставим, – понимая его состояние, сказал его подчинённый Хосе и на том покинул комнату, деликатно уведя за собой остальных.
На глазах Владимира проступили слезы, но он предпочёл не обращать на них внимание. Нельзя же оставлять тело Соломона вот так. Лицо Владимира исказилось от горя. Он закрыл опустелые глаза мертвеца, положил неживые руки на его грудь, затем магией убрал все пятна крови и аккуратно накрыл тело простынёй.
Закончив работу, он с ужасом взглянул на человеческое лицо, накрытое белой тканью. Не вериться что это Соломон – сын его почившего друга. Перед глазами отпечатался образ малыша четырёх лет отроду с машинкой в руках. Затем этот же ребёнок уже восьмилетний посиневший от нехватки кислорода, вырванный из рук обезумевшей матери. Все эти годы его не покидал страх за этого парня, но в каких бы неприятностях мальчишка не оказывался, он всегда был неуловимым для смерти – и вот она его поймала. Как же всё так могло обернуться? Они не были особо близки, но и чужим его сердцу Соломон никогда не был – после смерти Сергея он чувствовал себя ответственным за судьбу его сына, даже когда Мари Корвинус и Рагнар взяли эту ответственность на себя.
«Не должны молодые уходить раньше стариков» – разозлился Владимир.
– Прощай, – чуть позже дрожащим голосом сказал он, наклонившись к Соломону. – Я молюсь, чтобы ты обрёл покой рядом с любимыми, которые ждут тебя там. Отдыхай дитя, твоим страданиям пришёл конец.
В гробовой тишине прошли долгие две минуты. Наконец простояв неподвижно с опущенными вниз руками, он смахнул слёзы и вышел из спальни, на встречу с убитыми горем Кирой и Оклусом. Ему надо сообщить им, что всё кончилось и солгать, что Соломон при этом не мучился.
***
Они подошли к дому. Опустелый дом, снаружи выглядит одиноким и чужим. Возвращение сюда спустя три недели рвёт сердце мальчика. Чувства едва не нахлынули, стоило ему увидеть родную дверь, но он по привычке воспротивился им. Павел сломлен. Воздуха в лёгких часто не хватает, а слова не выходят из уст. Он молчал эти дни, не обронил ни звука. Только во сне он обретает покой и сколь же безоблачны сны, в которых нет несчастья. Но каждый раз, открывая глаза в квартире Мари, он возвращается в ужасную реальность. Дни напролёт он ничего не делает, ни о чём не думает. Он лишился всякого интереса ко всему на свете, он существует где-то далеко, где можно мысленно спрятаться от реальности, не думая об утрате.
– А где Оклус? – спросила убитая горем Кира.
Подавленная Мари, рыская в кармане пальто, ответила не своим голосом:
– Мне сказали, что он ушёл в тот же день. Не думаю, что он вообще вернётся.
Вокруг солнечный день, но для Павла мир потускнел. Мари открыла дверь. Следом за женщинами неверным шагом он вошёл в родной дом, как в чужой и незнакомый. Увидел родной ковёр – в сердце, словно кинжал всадили. Воздух кажется сухим и жгучим. Павел робко остановился в холле.
Сейчас всё иначе, чем было с дедушкой – сейчас намного больнее. Будучи единожды надломленным, сейчас ему стоит больших трудов, чтобы совсем не распасться на части под тяжестью этого горя.
Мари и Кира разошлись по дому, он же остался стоять посреди холла, совсем один. Знакомые стены, но такие безжизненные. Сделал пару шагов, что отозвались в гробовой тишине. Дом вызывает в нём жалостливые чувства. Впервые он пришёл сюда с Соломоном, держа его за руку. Вот тут на этом самом месте рядом с ним стоял Соломон и объяснял где и что располагается. Тогда в Павле был только страх, этот дом казался неприветливым, чужим и казалось, что он будет таким всегда. Вот бы вернуться в то время – туда, где Соломон был.
Ему стало не по себе. Каждый угол взывает к его раненому сердцу, оживляя воспоминания, раньше счастливые теперь болезненные. Все эти грёзы нестерпимым грузом давят на него. Слёзы подступают вместе с комом в горле. Но нет, не будет он плакать. Мари и так плохо, недолжна она, ещё и его успокаивать. Всё на ней держится, а она вот-вот сломается. Кира до сих пор сама не своя. Павел вытер капли с глаз, глубоко вдохнул.
Несколько секунд, несколько быстрых взглядов и беспричинная непонятная паника возникла внутри. Больше он не может здесь стоять и ждать. Бросился к лестнице, поднялся на второй этаж, не думая, на автомате, подошёл к своей комнате. Дверь не заперта – он её и не закрывал в тот день, когда поздно вечером в спешке уходил. В тот день Мари была единственной из них кто смог держать себя в руках, она увела их к себе домой и только тогда зарыдала, закрывшись в своей комнате.
Зашёл в спальню. Уже с порога внутри него всё опять зашевелилось. Решил не поднимать головы и не смотреть по сторонам. Прошло несколько секунд, взгляд сам поднялся к окну напротив двери и тут же упал на стол, затем метнулся на кровать.
«Это больше не моя комната, она больше ничья» – с болью в душе понял он.
Посмотрел на своё отражение в зеркале – на лице нет никаких эмоций, вот только глаза полны чёрного отчаянья. За эти полтора года волосы его ещё больше потемнели; он очень подрос, набрал в весе, хотя сейчас немного похудел.
«Наверное, стоит прихватить с собой ещё немного одежды» – подумал он, увидев шкаф, и на секунду обрадовался новой мысли, первой за долгое время.
Сделал несколько шагов, открыл дверцы, достал рубашки, штаны и всё прочее, затем положил всё это на кровать. Все эти вещи ему подарил Соломон. Всё взять не получиться, но и оставлять не хочется. В тот день его собирала Мари, не смотря на спешку, она всё же сумела собрать всё самое необходимое.
Отошёл от кровати, повернулся, скользнул взглядом по левой стороне комнаты. На комоде находятся предметы, подаренные ему на новый год и день рожденья. Среди них приковывая взгляд, лежит на подставке волшебная палочка, подаренная ему отцом. Он так и не воспользовался ею, игрался с нею, но не колдовал, ведь пообещал отцу сначала освоить знаки. Вспомнились все нелепые обещания, которые он давал Соломону – как же это было глупо!
Подошёл к комоду, не замечая, что делает, взял подаренный Оклусом нож и положил в карман. С прикроватной тумбочки взял подарок Мари, чтобы легче спалось. Ингвиомера он забрал с собой, когда уходил отсюда. Тот освещал его лицо, когда он как не живой лежал на диване в гостиной Мари. Первые дни в голове не было ничего кроме шокирующей мысли о том, что случилось. Эта мысль неусыпно мучает его каждый день, хоть он отгоняет её прочь, чтобы сердце не разорвалось.
Снова посмотрел на комод, на подарки. Ощутил боль в душе, быстро перевёл взгляд на кровать. Нижняя губа задрожала, невыносимая горечь подступает к горлу от вида этих вещей и этой спальни. Не надо ему этих подарков! Зачем они ему?! Что теперь он будет с этим делать?! На кой ему магия и книги? На кой всё это если?..
Выскочил из спальни, остановился, интуитивно глянул на лестницу наверх и остолбенел с испуганным видом. Там на третьем этаже спальня Соломона, комната, в которой всё и случилось. Посмотрел на лестницу вниз и сразу пулей направился к ней. Спустился в холл, затем неосознанно прошёл в гостиную. Невероятная тишина. Вдруг он испытал странное чувство – ему на секунду показалось, что Соломон сейчас выйдет из столовой. Вот-вот прямо сейчас, в любую секунду.
Глядя на закрытые двери столовой, которые уже никогда не откроют, вспомнил все завтраки по утрам, все ужины по вечерам. Каждое воспоминание переполняет и без того полную горя чашу. Нечто внутри требует от него проститься с этим местом, а он не хочет – не хочет ничего признавать. Он жил в этом доме себе на радость, не ведая истинной горести. Здесь он не являлся человеком второго сорта, здесь его любили, ценили, ждали. А теперь – теперь нет?
Воздух в лёгких стал заканчиваться. Он жадно вдохнул ртом, но этого мало, ком застрял где-то в горле, мешает вдохнуть полной грудью. Стало невыносимо. Выкинул все мысли из головы, выскочил из комнаты, встал на ковре в холле, переводя неисправное дыхание. Повернул голову, увидел открытые двери в библиотеку и забыл обо всём. Ноги сами понесли его туда. Вошёл и вновь мёртвая тишина. Охватил взглядом знакомые книжные полки. Опять стало тошно. Какой во всём в этом смысл? Зачем нужны эти книги? Кому вообще теперь всё это нужно?
Опустил голову, увидел кольцо на своём пальце. Это кольцо подарок Соломона, напоминание, что он есть – был. Большего Павлу сейчас ненужно. Ему уже ничего ненужно. Глупая мысль возникла в его голове.
Он зарядил кольцо магией, закрыл глаза, сконцентрировался, мысленно произнёс имя отца и замер в ожидании. Минута, две, три. Вокруг тихо. В голове пустота, мыслей нет. Пора бы открыть глаза, проверить, но он не спешит, ибо знает, что никого не увидит – жаль губить последнюю надежду.
Веки раскрылись, слёзы (всего пара капель) капнули из глаз. Ничего не случилось, Соломон не появился. Но почему? Он же говорил, что смертью жизнь не заканчивается! Говорил, что видел что-то! Мысль об этом грела душу Павла, когда он оплакивал дедушку, так почему Соломон исчез? Почему?
Весь его мир вращался вокруг Соломона, и теперь этот мир уничтожен. Всё рассыпалось на мелкие куски, при том так, что и собирать нечего. Он не верил, не верит и не понимает. Много он пережил. Было много боли, много страха, много несчастья, но ещё никогда прежде он не был настолько опустошён. Это чувство пустоты становиться всё больше, оно разрушает его изнутри.
Ещё раз медленно осмотрел знакомую библиотеку. Вот его родной стол маленький деревянный, а рядом большой стол, за которым сидел Соломон.
Посмотрел на резонатор, вспомнил всё: их посиделки, их разговоры, а ещё уроки Соломона, его голос, его запах, радостные ощущения от его присутствия… Как же это может прекратиться? Это же было недавно, несколько недель назад. Вот же эта библиотека, эти кресла и вмятины на них, этот дом – ему же всё это не приснилось. Это же было на самом деле. Так как это может закончиться?
Он отказывается верить в это. В голове не укладывается. Это всё какой-то кошмар! Это не взаправду! Это же бред! Ну, бред же!!
Вот же курительная трубка Соломона лежит на столике возле кресла! Мальчик подбежал, открыл ящик стола, обнаружил там табакерку.
А вот его книга, он не дочитал её! Закладку заложил, чтобы потом дочитать. А иначе, зачем откладывать, если больше не будешь читать? Он закончит, когда вернётся, сядет здесь как всегда после ужина и… и…
– Со… Соломон, – жалостливо пропищал Павел. Он молчал всё это время, потому, что не хотел слышать свой плаксивый полный боли голос.
Реальность обрушилась на него, а с ней пришло полное осознание, что Соломона больше нет. Павел неудержимо задрожал, закрутился, не зная где найти себе место, и не зная, куда деть руки: они, то у головы, то мотаются рядом в воздухе. Сердце колит, чувства сводят с ума. Хочется орать во всё горло, но он даже воздуха вдохнуть не может, остается только жадно хватать ртом пустоту, вздымая грудь. Пульс участился до придела, а дрожь бьёт с головы до пят.
Он мучительно бегал от этой правды, не хотел признавать, но она его настигла и открыла запертые в сердце чувства, что теперь потрошат его душу. Слёзы ручьём хлынули из глаз. Он весь сжался, заревел навзрыд. Застрявший в горле крик рвётся наружу, но только безысходная жгучая боль ползёт по гортани откуда-то из груди.
Перед глазами вновь возникли воспоминания: Соломон счастливый улыбающийся, а ещё его смех, его добрые глаза и его тёплые руки. Эти образы ещё недавно приносили счастье, а теперь ножом режут сердце. Почему счастье приносит боль? Почему чувства, что раньше наполняли его волей к жизни, давали ему опору и уверенность сейчас вдруг обернулись против него?
В голове продолжают возникать моменты, когда Соломон был жив и полон жизни, не подозревая, что скоро умрёт, не зная, какой кошмар будет потом, когда его не станет. Почему именно он? Он же был таким хорошим. В мире много плохих людей, которые живут и будут жить, а он… Почему плохое случается с хорошими людьми? Почему жизнь так несправедлива?
Не выдержав груза тяжёлых чувств, он заскулил. Его распирает, он не может этого перебороть. Словно обезумевший он стал метаться из стороны в сторону, подобно зверю в клетке. Он уже готов на стены лесть, а горе всё не иссекает, он не знает, как справиться с этими чувствами, что гнут его как руки ветку.
Колени затряслись, он упал на диван. Бессильно и подавленно просидел, кажется целую вечность, всматриваясь вмятину, давно оставшуюся в кресле после Соломона. Слёзы закончились, но ком в горле никуда не исчез, ещё и нос заложен.
Перед глазами счастливое лицо отца – самого дорого в его жизни человека. Вот же он был, и вот его нет. Это какой-то абсурд, глупый розыгрыш!
«Как же такое возможно? Как его может не быть?» – спросил себя Павел.
Время идёт, мысли тускнеют. С каждой секундой в душе жалобно скуля, что-то умирает, медленно сгорает, исчезает. Спустя время это что-то сгинуло, сорвалось в разверзнувшуюся пустоту, и он сломался. Эта всепоглощающая пустота стала больше, глубже, она наконец-то завладела им, теперь есть только она и больше ничего. Всё, что было прежде, теперь нереально, сладкий сон, от которого он проснулся. Сейчас не вериться, что когда-то он мог быть счастлив и что ещё когда-нибудь будет – будущего у него нет, больше ничего нет.
Посмотрел на книгу оставленную Соломоном, ни о чём не думая поднялся с дивана, подошёл, взял её и замер, бессмысленно вглядываясь в одноцветную обложку. В неприкосновенной тишине послышались шаги, он неспешно повернул голову к дверному проходу. Мари вошла в библиотеку взглянула на него стоящего с книгой в руках и вдруг остолбенела, лицо её вытянулось, глаза округлись до придела. Он вновь перевёл взгляд на обложку, поправил закладку и положил книгу на место рядом с солнцезащитными очками отца.
Он не имеет представления, о том, что у него сейчас на лице, но глядя на него Мари резко всхлипнула и зарыдала в голос. Прижав ладонь ко рту, она скатилась по дверному косяку вниз, опустилась на пол, слабая и раздавленная горем.
Спустя полчаса Мари заперла входную дверь дома, где он был счастлив. Павлу, стоящему рядом с ней, стало обидно – дом же ни в чём не виноват, так зачем его наказывать, оставляя в одиночестве? Но вот дверь заперта, точка поставлена. Что-то подсказывает ему, что он больше никогда сюда не вернётся.
Кира подошла к нему сзади и обняла. В этот раз он не один, но сейчас ему хуже, чем когда дедушки не стало. Прежде он не ведал столь счастливой жизни и воспринимал это как естественное положение вещей, даже боль и страданья. Не магия стала для него истинным волшебством, а та любовь, которую он здесь получил. И как ему жить теперь, когда жизнь в конец обесцветилась, когда в душе осталась только пустота? Теперь он обречён, жить в мире, где Соломона нет, и где всё о нём напоминает, начиная с запаха кофе и заканчивая ясным небом над головой, где огромная чёрная птица уже никогда не появиться.
Мари взяла его за левую руку, а Кира за правую. Так они ушли прочь, оставив прежнюю счастливую жизнь позади, запертой на ключ и нет туда возврата. Куда он идёт? Ему неважно. Что ждёт его впереди? Ему безразлично. Всё вокруг больше не имеет смысла.
***
Страж лежит на своём пьедестале, свесил передние лапы вниз, положил поверх них морду. Он смотрит вперёд, но видит дальше, чем может показаться. Он смотрит на юного кронпринца – маленького ведьмака убитого горем; на темноволосую женщину, раздавленную гибелью возлюбленного, но пылающую от гнева; на старого ведьмака в кресле-каталке потерявшего надежду. Он видит множество лиц: одни горюют, другие терзаются чувством вины, иные радуются неожиданной удачи – они смеются, потирают руки, планируя раздел добычи. Много чувств смешалось в людях и многое уготовано им впереди. Но колокол в разрушенной временем башне уже прозвонил, вынес приговор, отмерил миру срок.