Ночью над морем разразилась страшная гроза. Дальний горизонт светился молниями и, казалось, полыхал в их пламени. Раскаты грома становились все сильнее и продолжительнее. Сплошной стеной хлестал дождь. Частота ударов молний ежеминутно увеличивалась… Молнии с грохотом и треском врезались в воду справа и слева от лодки. Гром потрясал воздух… Командир старший лейтенант Вилькен дал команду: «Срочное погружение. Глубина 20 футов».
«Четверг 11 августа. 4 ч. 50 мин. Подводный ход. Ушли на глубину 20 футов от грозы. 5 ч. 10 мин. Легли на курс 206 град… 6 ч. 45 мин. Легли на курс 190 град. Заметили шхуну. 7 ч. 35 мин. Начали расстреливать шхуну. 8 ч. 40 мин. Подожгли артиллерийским огнем шхуну…».
Поход подводной лодки «Нерпа» длился уже шесть суток… 12 августа 1916 года с подводной лодки, находившейся в надводном положении, заметили турецкую шхуну.
«9 ч. 10 мин. застопорили дизеля. Отобрали у капитана шхуны ее документы. 9 ч. 12 мин. Заметили по корме на курсе 20 град подлодку. 9 ч. 15 мин. Погрузились, подлодка погрузилась. Подводный ход. Легли на курс 230 град. 9 ч. 30 мин. Легли на курс 40 град. 9 ч. 30 мин. легли на курс 40 град. 9 ч. 40 мин. Легли на курс 180 град. 11 ч. 30 мин. Легли на курс 0 град. 11 ч. 47 мин. Легли на курс 180 град. 12 ч. 00 мин. Легли на курс 210 град. Заметили подлодку…
Мичман Клопов».
Подводная лодка «Нерпа» шла переменными курсами под дизелями.
«19 ч. 55 мин. Заметили по носу огонь. 20 ч. 00 мин. Легли на курс 45 град. и пустили оба дизеля на винты. Огонь оказался шхуной, зажженной нами утром…»
«Суббота 13 августа. 0 ч. 10 мин. Начали зарядку… Остановили зарядку…»
«Воскресенье 14 августа. 6 ч. 55 мин. Заметили справа по носу дым. Застопорили дизель. Пустили эл. моторы 7 ч. 00 мин. Подводный ход. Оба эл. мотора по 1000 А. 10 ч. 15 мин. Уменьшили ход… 10 ч. 30 мин. Всплыли…
Мичман Клопов».
В ночь на понедельник 15 августа подводная лодка «Нерпа» взяла курс на Севастополь. Находясь на мостике идущей в надводном положении под дизель-моторами подводной лодки, лейтенант Ярышкин смотрел на звездное небо, проплывающее над головой. Месяц серебрил водную гладь, мерно стучали дизель-моторы, лодка неумолимо поглощала пространство, рассекая форштевнем волну, подгоняемая ветром, дующим прямо в корму… Розовел восток, небо чистое, и только на западе высоко стлались по нему легкие перистые облака. Солнце изрядно припекало. Сине-зеленые волны сливались вдали с безоблачным бирюзовым небом. К полудню стало жарко – настоящее пекло… Металл палубы раскалился, поручни жгли ладони при прикосновении… Прошли мыс Херсонес с белой башней маяка, миновали Константиновский равелин, застопорив дизель-моторы и перейдя на электромоторы, вошли в Южную бухту. Вот и причал Подплава. «Все, поход окончен», – крестились на мостике «Нерпы».
Последняя запись за август 1916 года в Навигационном журнале лодки «Нерпы»:
«Понедельник 15 августа. 7 ч. 35 мин. Легли на курс 105 град. 12 ч. 10 мин. Застопорили дизеля, пустили эл. моторы. 12 ч. 35 мин. ошвартовались у базы…
Мичман Клопов».
Команде «Нерпы» предстоял послепоходовый отдых, а лейтенант П.П. Ярышкин убыл на свой корабль – подводную лодку «Кашалот», вернее в казарму Подплава, где жили экипажи лодок в перерывах между выходами в море.
В сентябре 1916 года лейтенанта П.П. Ярышкина опять назначили прикомандированным вахтенным начальником на подводную лодку «Тюлень». Он представился командиру, старшему лейтенанту Михаилу Александровичу Китицыну, с которым ходил в боевой поход в марте 1916 года. Старшим офицером лодки был лейтенант Николай Николаевич Максимович, штурманским офицером – лейтенант Герман Максимович Краузе. По заданию оперативной части штаба командующего флотом подводной лодке «Тюлень» предстояло провести разведку порта Варна.
Вахтенный журнал подводной лодки «Тюлень»:
«Из Севастополя. Четверг 1 сентября. 11 ч. 10 мин. Снялись со швартовов для следования к берегам неприятеля. 11 ч. 30 мин. пустили оба дизеля. 24 ч. 00 мин. Ветер SW 2 балла, море 1 балл…
Лейтенант Краузе».
«Пятница 2 сентября. 5 ч. 34 мин. Взошло солнце. 12 ч. 00 мин. Облачно, ветер SW 2 балла. …
Лейтенант Краузе».
На следующий день погода стала портиться. Лодку сильно качало.
«Суббота 3 сентября. Черное море. 3 ч. 00 мин. Ветер NW 6 баллов, море 6 баллов. 7 ч. 00 мин. остановили левый дизель. 8 ч. 00 мин. погрузились под воду и дали ход.
Командир старший лейтенант Китицын при подводном положении лодки наблюдал в перископ. Осмотр горизонта в перископ показал, что в нескольких кабельтовых движется турецкий парусник. Лодка перешла в надводное положение. Дали очередь из пулемета. Шхуна остановилась, ее паруса заполоскались… Призовая партия «Тюленя» высадилась на шхуну, и, взяв двух пленных турок, подрывными зарядами уничтожили шхуну.
И далее из Вахтенного журнала подлодки «Тюлень»: «11 ч. 35 мин. Всплыли на поверхность. 11 ч. 36 мин. Обстреляли парусник из пулемета. 11 ч. 45 мин. Взяли 2-х пленников турок. 16 ч. 55 мин. Погрузились под воду и дали ход. 19 ч. 00 мин. Всплыли на поверхность. 19 ч. 07 мин. Пустили правый дизель на винт. 19 ч. 20 мин. пустили левый дизель на зарядку. 24 ч. 00 мин. Ветер NW 2 балла, море 2 балла…
Лейтенант Краузе».
«Воскресенье 4 сентября. Черное море. 5 ч. 30 мин. Открылся берег… 19 ч. 20 мин. У Босфора заметили огонь. 24 ч. 00 мин. Дождь, ветер NW 1 балл…
Лейтенант Краузе».
«Понедельник 5 сентября. Черное море. 9 ч. 00 мин. Ветер N 2 балла, море 2 балла. 10 ч. 35 мин. Остановили оба дизеля. 11 ч. 40 мин. Стали в позиционное положение. 12 ч. 00 мин. Погрузились и дали ход 14 ч. 22 мин. Заметили в глубине бухты Эрегли какой-то пароход типа Шерлет. (Это был турецкий пароход «Дутор» водоизмещением 4238 тонн, который лодка потопила. —
А. Л.) 16 ч. 50 мин. Всплыли на поверхность. 18 ч. 00 мин. Расстреляли лайбу и взяли одного пленного турка. 19 ч. 30 мин. Пустили правый дизель на винт. Пустили левый дизель на зарядку. 20 ч. 20 мин. Пошел крупный дождь…
Лейтенант Краузе».
«Вторник 6 сентября. Черное море. 2 ч. 55 мин. Ветер 6 баллов, море 5 баллов. 5 ч. 15 мин. Погрузились и дали ход под водой… 10 ч. 00 мин. Всплыли на поверхность. Пустили оба дизеля на винт… 24 ч. 00 мин. Ветер NW 3 балла, море 2 балла…
Лейтенант Краузе».
«Среда 7 сентября. …4 ч. 15 мин. Открылся берег Крыма. 8 ч. 00 мин. Открылся Херсонесский маяк. 11 ч. 13 мин. Остановили оба дизеля. 11 ч. 30 мин. Ошвартовались у базы.
Лейтенант Краузе».
«Севастополь. Четверг 8 сентября. 8 ч. 00 мин. Приборка помещений лодки. 10 ч. 00 мин. Молитва на базе. 12 ч. 30 мин. Команду уволили на берег… 24 ч. 00 мин. Брейд вымпел Начальника Подводной бригады перенесен с посыльного судна «Березань» на лодку.
Лейтенант Краузе».
Следующие несколько дней лодка выгружала боезапас, личный состав мылся в бане, стирался…
Подводная лодка «Тюлень» в ходе похода провела разведку порта Варна. Разведанные сведения оказались очень и очень ценными, и, соответственно, щедрыми были и награды. После похода офицеры лодки «Тюлень» были представлены к наградам. Командира старшего лейтенанта М.А. Китицына, имевшего уже Георгиевское оружие, наградили орденом Св. Владимира 4-й ст. с мечами, офицеров лодки: старшего офицера лейтенанта А.Е. Маслова 2-го, инженер-механика лейтенанта А.Г. Максимова, штурмана лейтенанта Г.М. Краузе наградили Георгиевским оружием. Георгиевские награды (Георгиевское оружие) получили выходившие в боевой поход на лодке «Тюлень» прикомандированные офицеры: начальник разведывательной части штаба командующего Черноморского Флота капитан 2-го ранга А.А. Нищенков, флаг-штурман Бригады Подплава лейтенант М.Е. Крафт 2-й, вахтенный начальник подводной лодки «Кашалот», оставаясь в должности, в плавании на подлодке «Тюлень» лейтенант П.П. Ярышкин.
В работах по истории флота редко называются фамилии нижних чинов, поэтому я с гордостью перечисляю поименно моряков-подводников Георгиевских кавалеров Бригады черноморского Подплава, служивших на подводной лодке «Тюлень» и награжденных Георгиевскими крестами 4-й степени: минный унтер-офицер 1 статьи В. Даньшин, боцман С. Иваньков, моторный унтер-офицер 1 статьи М. Лядов, моторный унтер-офицер 1 статьи А. Турнаев, минно-машинный кондуктор Ф. Хромов, минный машинист 1 статьи А. Чемберджий.
Кроме того, Георгиевскими медалями 4-й степени были награждены: рулевой унтер-офицер С. Быков, старший электрик М. Величко, минный унтер-офицер Н. Грищенко, старший комендор Я. Дементьев, водолазный боцман Н. Кузнецов, старший электрик Ф. Кухарев, старший электрик
М. Макеев, моторный унтер-офицер 2 статьи Я. Фомин, моторный унтер-офицер 2 статьи А. Шишов, моторный унтер-офицер 1 статьи Л. Шмаглиенко.
21 сентября 1916 года лейтенант Петр Петрович Ярышкин окончил Офицерский класс Подводного плавания. В это же время, 28 сентября 1916 года, на подводную лодку «Кашалот» вместо лейтенанта В.В. Оффенберга, переведенного минным офицером на подводный минный заградитель «Краб», старшим офицером назначили лейтенанта Н.А. Монастырева.
Нестор Александрович Монастырев родился в Москве
16 ноября 1887 года. Обучался в Императорском Московском университете, зачислен во флот юнкером по морской части во 2-й Балтийский флотский экипаж в июне 1909 года с прикомандированием в Морское Инженерное училище. В плавании на транспорте «Океан»… Произведен в мичманы и зачислен в Черноморский флотский экипаж вахтенным офицером на линейный корабль «Евстафий». В октябре 1912 года зачислен слушателем Офицерского класса Учебного отряда Подводного плавания в Либаве. С началом войны его перевели в Севастополь и зачислили в офицеры Подводного плавания минным офицером подводного минного заградителя «Краб». Произведен в лейтенанты за отличие в делах против неприятеля
20 июня 1915 года. Во время ремонта «Краба» участвовал в боевом походе подводной лодке «Морж». 28 сентября 1916 года назначен старшим офицером подводной лодки «Кашалот». Нестор Александрович Монастырев награжден орденами Св. Анны 3 ст. с мечами и бантом в 1915 году и Георгиевским оружием в 1916 году.
Нестор Александрович оказался талантливым писателем-маринистом, издав за рубежом несколько книг воспоминаний на французском, немецком и итальянском языках. Среди общественности Русского морского зарубежья и профессиональных морских историков на Западе его книги пользовались широкой известностью и популярностью. Но для широких кругов читателей в нашей стране его работы, такие как «В Черном море 1912–1920», «На службе Императорскому флоту», «На трех морях», «Подводный корабль», «Гибель царского флота» и другие, неизвестны, ибо не издавались на русском языке. Лишь в середине 90-х годов прошлого века часть произведений
Н.А. Монастырева была переведена на русский язык.
В этой книге я широко цитирую строки из воспоминаний Нестора Александровича как участника и очевидца событий, происходивших на Черноморском флоте в Подплаве в годы Великой войны и в лихолетье 1917 года, ибо для меня то, что видели глаза очевидца, не менее ценно, чем архивные документы.
Вот как описывает свое назначение на подводную лодку «Кашалот» сам Монастырев в книге «Гибель царского флота»: «В Севастополе… я получил назначение на подводную лодку «Кашалот». Своему назначению на «Кашалот» я тоже не очень обрадовался. Командир этой лодки старший лейтенант Столица был очень обаятельным и приятным человеком, но, увы, совершенным новичком в деле подводного плавания, только что закончившим школу подводников. Командир флотилии сам сказал мне об этом и попросил оказывать Столице всяческое содействие своим опытом. …Единственным побудительным мотивом моей службы на «Кашалоте» было желание получше изучить эту лодку».
Так началась совместная служба в экипаже подводной лодки «Кашалот» Нестора Александровича Монастырева и героя этой книги, минного офицера подлодки Петра Петровича Ярышкина.
В конце сентября 1916 года в английском журнале «Nav. and Milit. Record» был дан достаточно объективный анализ действий русского флота: «Вообще надо сказать, что русские моряки действовали всегда выше всякой похвалы, обнаруживая превосходное знание дела и предприимчивость, не упуская ни одного случая нанести вред врагу. Также у нас очень мало знают о деятельности русского флота на Черном море. На этом театре войны немцы строили свой план на создании угрозы для легко уязвимых южных берегов и уверяли турок, что с помощью их «Гебена» последние сделаются владыками этого моря и их армия беспрепятственно вторгнется вглубь российской территории и завладеет нефтяными районом Кавказа. Но турецкий флот оказался вынужденным пребывать большей частью в Босфоре и, кроме редких, всегда кончавшихся неудачей, случаев своего выхода в море, должен был оставаться в полном бездействии. Подобное положение было создано русским флотом и, что более всего примечательно, при неимении в его рядах вначале войны ни одного современного судна, кроме старых броненосцев, из которых ни один не мог быть противопоставлен по силе и скорости хода «Гебену». А раз при таких условиях было достигнуто и сохранено владение морем, то это надо приписать только заслугам русских моряков, которые на обоих театрах морской войны проявили, при полном восхищении своих союзников и удивлении противников, замечательную предприимчивость, почему теперь, когда их военные ресурсы значительно увеличились, следует ожидать, что они проявят еще более полезную деятельность во время последнего и решительного периода этой войны».
Свои впечатления о деятельности Черноморского флота оставил известный профессор А.А. Пиленко, сотрудник «Нового Времени», посетивший, с особого разрешения командования, различные корабли флота:
«Когда я приехал на дредноут, все уже было готово для приема командующего. Офицеры стояли во фронт на шканцах; дальше я заметил караул с оркестром и кока в белом переднике с неизбежной порцией матросских щей. Со штатским пальто на руке и чемоданчиком, я явно производил странное впечатление среди всех этих вытянувшихся во фронт и сверкающих белыми кителями людей; мне казалось, что все на меня смотрят и что я, куда ни стану, все режу глаза своей нелепой для броненосца фигурой.
– Где мне встать, что бы было скромно и все видно?
Мой спутник на мгновение задумался.
– На левом фланге офицеров, последним по фронту.
Я положил свой чемоданчик и пальто комочком у какой-то чугунной тумбы, как мне показалось, в очень укромном месте; но уже через минуту я увидел, что старший офицер энергично показывает матросу на мой скарб: оказалось, он пришелся на самом видном месте священных шканцев, там именно, где прежде всего должен пройти адмирал. Матрос ринулся и, зачерпнув на ходу вещи, юркнул куда-то по трапу.
Засвистели дудки, оркестр заиграл, караул звякнул ружьями; точно летя по поверхности волн, синий адмиральский «Буревестник», дивный быстроходный катер с Андреевским флагом на корме и флагом командующего флотом на носу, сделав изящный изгиб, остановился у дредноута. На трапе показалась фигура А.В. Колчака, нервная, сухая, слегка согнутая вперед. В газетах уже появилось много статей о «стальном адмирале»…
На грот-мачте подняли флаг командующего флотом. Только в Черном море развевается такой флаг, с Георгием Победоносцем в середине Андреевского креста.
«Все наверх, с якоря сниматься!» Тем временем к трапу походили другие катера… Быстро прошли офицеры штаба. Один нес телеграфные бланки и заветную тетрадь шифров.
Подбежал вахтенный офицер:
– Рулевые на руль, лотовые на лот!
Затем начали раздаваться непонятные слова. Молодой офицер спрашивал старпома:
– Перлинь в клюз?
– Нет в полуклюз…
– А я приказал в клюз.
– В полуклюз! – повторил с таким страшным выражением лица старший офицер, что мне сразу стало ясным, насколько полуклюз важнее клюза…
Два матроса уже возились на корме, разворачивая флажки пары спасательных буйков, еле закрепленных, на случай падения человека в море.
Остальные суда нашей эскадры стали проходить мимо адмирала. Каждое из них старалось обрезать возможно более лихо корму дредноута. Команды, выстроенные во фронт, громко отвечали командующему. Еще через минуту горнист сыграл «отражение минной атаки», и мы стали плавно поворачивать к выходу. Палуба как-то сразу и бесшумно опустела. Матросы появились в небольших спасательных поясах в виде двух продолговатых подушек под мышками… Мелькнула Графская пристань, гостиница Киста, Приморский бульвар с кучкой зевак, привлеченных звуками марша, карантинная бухта, маяк…
Здравствуй, море!
…Необъятная, безмерная ширь, вся залитая солнцем и еле подернутая зыбью.
– Тут опаснее всего идти…
– Как? Под батареями?
– Дело не в батареях, а в минах.
– Дьявольская штука!..
– Здесь из-за подводок вообще приходится идти возможно большим ходом.
…Тихо блещет море, слегка подернутое белыми зайчиками. Дредноут скользит плавно: качка для него не существует. Только нос иногда зарывается в волну, обдающую матросов и палубу искристой пеной.
– Теперь подводным лодкам трудно. Надо высоко поднимать перископ; и может спина выскочить на поверхность…
– Зато мине идти хорошо. Если она будет выпущена, то ее не усмотришь ни за что.
Вдоль борта стоят, как статуи, матросы с биноклями. Каждый следит за своим сектором. На командном мостике – прямо гирлянда матросских голов, следящих за невидимым врагом. На башнях по четыре человека у противоаэропланных орудий. Над каждым плутонгом врощена в палубу небольшая башенка с прорезью, не то чугунный котел, не то старинный рыцарский шлем; это место для головы начальника двух орудий, тоже неуклонно смотрящего вперед. Смотреть, смотреть, беспрерывно смотреть, иначе гибель…
Миноносцы идут по бокам. Видно, как страшно их валяет с бока на бок. Адмирал, все время не сходящий с верхнего мостика, то и дело сигналит.
– Миноносец несется со скоростью поезда, а нос его режет воду, как шашка в руке лучшего урядника-рубаки.
– Это все от обводов. Таких обводов во всем мире нет. Спасибо Крылову.
Мы проходим по почти пустой палубе. Страшные, приземистые, серые черепахи с дулами двенадцатидюймовых орудий все время движутся, как живые, и перебирают восьмисаженными пушками, своими смертоносными щупальцами.
…Каюта адмирала просторна и красива. Иллюминаторы крепко задраены; электрический свет заливает помещение.
Вошел бравый вестовой и доложил:
– Через пять минут спуск флага без церемоний.
– Хорошо, – не смотря на него, медленно ответил адмирал…
Наверху раздались сигналы и команда. Спускали флаг.
В дверь был виден оранжевый луч умирающей зари.
Много раз спрашивали и спрашивают: почему русский флот не устережет «Гебена» из Босфора и, во всяком случае, не преградит ему пути разбойничьих набегов на наше побережье?
– Бродить по Черному морю в надежде как-нибудь, случайно, вслепую столкнуться в тумане с летучим полу-турком? – несерьезная, со стратегической точки зрения, задача: но даже и ее временами делали. «Евстафий» жестоко наказал «Гебена», когда раз удалось выскочить удачно на врага.
Истинная задача Черноморского флота заключалась в том, чтобы блокировать Угольный район и остановить работу турецкого торгового флота. Это была стратегия, в противоположность ловле «Гебена», случаю. Свою стратегическую задачу Черноморский флот исполнил целиком безукоризненно. …На Черном море турецкого флага нет. Россия фактически владеет всей Понтиадой.
…В кают-компании оживленно и весело. Неслышно мелькают белые вестовые, опоражнивая пепельницы и меняя стаканы чая. Направо в нише, где притаилось пианино, длиннобородый артиллерийский офицер («выписываем даже бразильские артиллерийские журналы!») играет в шахматы со стареньким батюшкой в коломенковой рясе и золотых очках.
За продолговатым обеденным столом, около старшего офицера сидят пьющие чай. Разговор идет о завтрашнем дне об «операции». Всех интересует вопрос: какая завтра будет погода? Ибо от погоды зависит многое, почти все.
– Я клянусь!.. Помяните мое слово, – говорит флаг-офицер адмирала, – завтра будет шторм.
– Какие же данные?
– Вот, вспомните… Я уже хорошо приметил. Как только в N идем – так и буря. Восточнее на 40 миль – штиль, западнее на 20 миль – штиль, а в N так и ревет…
– Хотя бы «Гебен» встретить.
– Нет… куда!.. Ему так наклеили, что он не выйдет.
– Мы в прошлый раз взяли в плен турецкого офицера, который говорил немного по-русски. Спрашиваем: «Что же «Гебен»-то трусит?» А он: «Ваша мадама боится». Оказывается, знает, что новые дредноуты окрещены в честь императриц. «Мадама!» Ха-ха-ха…
– Какое у вас тут веселье, – сказал я, выходя, – ведь всем ежеминутно грозит смерть.
– Ничего! В компании помирать… Надо фаталистом быть и спокойно жить. А потом все равно…
…Южная ночь быстро надвигалась.
– Вас адмирал просит.
Я прошел в каюту адмирала.
– Если хотите, – сказал мне адмирал, – пройдемся по судну. Только оденьтесь попроще, а то можете замазаться.
Странная картина! Удивительное зрелище напряженной мощи и сосредоточенной воли; все эти вахтенные, дежурные, дневальные и очередные напоминают мне приготовившуюся к прыжку пантеру. Момент, – и все непринужденные серо-желтые фигуры, развернувшись, как стальные пружины, начнут давать максимальное количество энергии, на какое только способен человек и под напряжением которого более получаса – сорока минут никто устоять не может.
Батарейная палуба. У каждого орудия сидит дневальный, держа ухо у переговорной трубки, соединяющей его с плутонговым командиром. От внимания этого человека может зависеть судьба всего дредноута. Остальные частью спят, частью ждут своей очереди. Но даже и у спящих, вероятно, нервы напряжены не меньше, чем у бодрствующих. Ибо по первому тревожному сигналу каждый из них должен сорваться со стального бруса, на который легла усталая голова, и прыгнуть к своему месту: при таких условиях крепко не заснешь!..
– Ты хозяин этого орудия? – спрашивает адмирал.
– Так точно, – отвечает вполголоса вытягивающийся унтер-офицер.
– Сколько у тебя тут наверху снарядов? Чем заряжено орудие? На какую дистанцию сделана установка? – быстро засыпает его адмирал вопросами.
Отчетливо, спокойно и уверенно отвечает матрос. Идем дальше тем извилистым коридором, который называется батарейной палубой. Мелькают мимо нас броневые двери, туго притянутые болтами, волнистое железо переборок; полуразвернутые шланги; затемненные синие лампочки; медные краны; линолеум; шелестящие под ногами решетки пола; медные гильзы; пирамиды снарядов; железо и сталь; электричество и порох; неустанное трепетание свистящих вентиляторов; сквозняки, сменяющиеся порывами раскаленного воздуха: страшная, затаенная готовность, как у ружья, у которого курок взведен и собачка полуприжата.
Спускаемся вниз по узкой трубе со вделанными в стену липкими, стальными скобами буквой покой. Больше никакой лестницы туда нет: все остальное задраено. Лезущего бьет по спине двойная веревка с узлами, опущенная на всю восьмисаженную глубину: в крайнем случае, если все остальное будет перебито, по этой веревке станут подымать последние снаряды. Внизу матросы и офицер; совсем юный мичман, с загорелым, безусым лицом.
– Ну, это место во время боя самое безопасное, – говорю вполголоса своему спутнику.
– Вообще, место довольно безопасное… Но выйти из него, если корабль станет тонуть, нельзя… Корабль может быть уже под водой, а они даже знать не будут! Электричество погаснет, элеватор остановится. А они будут работать над ручной подачей орудию, уже покрытому водой… пока не задохнутся.
Какие жуткие, какие пророческие слова! Какое, на удивление, точное предсказание! Словно говорящий это знал судьбу корабля.
Поднимаемся по тем же скобам. Новые люки, скобы. Мы подходим к плотно затворенной броневой двери. Адмирал входит; видна вторая такая же дверь на расстоянии не больше аршина; тоже с болтами; это – вход в кочегарку, в которую нагнетается воздух под давлением; обе двери не могут быть открыты одновременно: иначе выкинет столб огня и угольной пыли. Входим по очереди, заворачивая тугие, горячие болты.
Кочегарка. До пояса голые люди. Свист огня, продуваемого искусственно накачиваемым воздухом.
– Открой топку! – громко кричит адмирал, наклоняясь к уху потного, углем замазанного кочегара.
Ослепительно белый свет вырывается из жерла топки: видно море огня, перерезываемого особенно ярким бороздами, переливающимся именно как волны; больше секунды этого раскаленного ужаса выдержать нельзя. Визжит малиново-красная дверца и захлопывается.
У выхода из кочегарки край люка прорезан мелкими дырами, как для душа.
– Если разорвется трубка и кочегарка наполнится паром, то здесь пускают занавес из холодной воды: кто успеет проскочить этот занавес – дальше уже не будет в опасности свариться заживо.
Машинное отделение. Какой контраст! Ослепительно белым светом залитый громадный зал. Посреди две махины, закрытые черненою сталью: ни шума, ни сотрясения. Точно в них не крутятся тридцать тысяч лошадиных сил… У громадных горизонтально лежащих колес, насаженных на стальные валы, проходящие сквозь пол, стоят матросы: у каждого секундомер в руках. Они регулируют еле заметным движением колеса – число оборотов машины. Перед каждым дрожит вибрационный указатель: всю вахту матрос не спускает глаз со стрелки и часов.
…Мы несемся вперед к нашей цели. Громадная стальная масса режет мрачно-зеленые волны моря, оставляя за собой расходящиеся серые пятна пены. Мы несемся вперед, сея разрушение и гибель. Завтра с рассветом мы перемешаем небо и землю, воду и огонь, ибо ни что не может устоять перед тем, что извергнут трехносатые башни. Мы несемся вперед, и с каждым поворотом винта смерть подлетает все ближе и ближе к тем, кого судьба определила нашими жертвами».
Могу предположить, что эти талантливо написанные впечатления о корабельной жизни профессора Пиленко относятся к линкору «Императрица Мария» – флагманскому линкору, на котором держал свой флаг командующий флотом вице-
адмирал А.В. Колчак. Тем более, что они скорее всего записаны в июле-августе, ибо были напечатаны в журнале «Летопись войны» № 111, вышедшем 1 октября 1916 года, в котором автор пишет, что «выход командующего Черноморским флотом в открытое море и приготовление к бою – так можно назвать сии строки». Да и указание профессора на то, что офицеры стоят в строю в белых кителях, подтверждает, что дело было летом.
Как писал сам автор: «Я дал заранее честное слово, что ничего не буду писать об операциях. Думаю, однако, что может представлять некоторый интерес и более мирная сторона дела, т. е., так сказать, впечатления, которые были вписаны при мне эскадрой Черного моря в великую книгу войны».
Похоже, это последние воспоминания о линкоре и его экипаже, когда все еще живы и линкор еще жив.
Утром 7 октября 1916 года над Северной бухтой Севастополя на кораблях звучали сигналы побудки экипажам. На линкоре «Императрица Мария» экипаж по распорядку дня умывался и приводил себя в порядок после сна. В 6 часов 20 минут утра корабль потряс мощный взрыв! Горожане, выбежавшие от этого грохота на набережную, увидели страшную картину: стоявший на бочках в бухте новейший гигантский линкор «Императрица Мария», после серии сильных взрывов, накренившись на борт, перевернулся вверх килем и медленно ушел под воду. Над городом стоял черный дым. Спасшимся из воды раненым морякам прямо на берегу Корабельной стороны оказывали первую помощь. К вечеру стало известно, что в ужасной катастрофе погибло 216 человек и около ста – тяжело ранены. Современнейший, мощнейший корабль – флагман Черноморского флота погиб от серии внутренних взрывов.
Историческая справка
Линкор «Императрица Мария», построенный на Николаевской верфи по проекту «Император» в июне 1915 года, имел двенадцать 305-мм орудий, линейно размещенных в четырех трехорудийных башнях, позволявших стрелять с обоих бортов одновременно всеми орудиями, посылая на врага залп весом пять тысяч шестьсот пятьдесят килограммов. За одну минуту линкор выстреливал до одиннадцать с половиной тонн металла и взрывчатых веществ. Броневой пояс линкора толщиной двести двадцать пять миллиметров опоясывал весь корпус. Командующий Черноморским флотом вице-адмирал А.В. Колчак сделал его флагманским кораблем, подняв на «Императрице Марии» свой флаг.
Трагедия потрясла всю Российскую империю!
Лейтенант П.П. Ярышкин знал нескольких офицеров линкора, с которыми учился в Морском Корпусе…
Созданная для выяснения причин гибели линкора комиссия Морского министерства так и не установила причин взрывов, хотя и допускала «злой умысел». Морской Генеральный Штаб сообщил: «7-го октября, в седьмом часу утра, на линейном корабле «Императрица Мария», стоявшем на Севастопольском рейде, вспыхнул пожар в носовых погребах боевых припасов. Вслед затем произошел внутренний взрыв большой силы, и пожар начал быстро распространяться, причем на судне загорелась нефть.
Офицеры и команда корабля работали с полным самоотвержением, стараясь локализовать пожар и взрывы затоплением соответствующих погребов. Работами руководил лично прибывший на корабль командующий флотом вице-адмирал Колчак. В начале восьмого час утра корабль затонул. Наибольшей части команды удалось благополучно съехать на берег, и в числе погибших значатся только 1 офицер, 2 кондуктора и 149 человек нижних чинов. Из числа нижних чинов, спасенных позже, умерло от ран и ожогов 64 человека.
Исследование положения корабля, лежащего на неглубоком месте Севастопольского рейда, дает полную надежду на то, что корабль удастся через несколько месяцев поднять и приступить к починке полученных им повреждений».
Журнал «Летопись войны» № 116 от 5 ноября 1916 года писал по поводу случившейся на Черноморском флоте трагедии: «…Из числа подвигов, совершенных самоотверженно работавшими на корабле офицерами и командою, заслуживает особого внимания подвиг молодого офицера-мичмана, инженер-механика Игнатьева, который, получив приказание развести пары в кормовой кочегарке, бросился туда и погиб там, запечатлев геройскою смертью свою преданность долгу. Кроме того, нельзя не отметить подвига, совершенного старшим лейтенантом, инженер-механиком Пафомовым, который, несмотря на страшный жар от огня, лично спустился вниз и удачно выполнил данное ему поручение, затопив погреб № 2».
Прошли десятки лет, но точного ответа о причинах таинственной гибели линкора до сих пор нет. Историки разных стран пытаются найти ответ. Как пишется в статье «Российский Черноморский флот в годы Первой мировой воны» от
19 февраля 2022 года: «В ночь перед гибелью исполина комендор Воронов был дежурным по главной башне. Его обязанностями были: осмотр и замер температуры артиллерийского погреба. Этим утром капитан 2-го ранга Городысский также нес дежурство по кораблю. На рассвете Городысский отдал приказ своему Воронову измерить температуру в погребе главной башни. Воронов спустился в погреб, и больше его никто не видел. А через некоторое время прогремел первый взрыв. Тело Воронова не было найдено среди тел погибших. В комиссии были подозрения на его счет, но доказательств не было и его записали в без вести пропавшие.