Глава 5. Накануне. Январь – июнь 1917 года
Наступил 1917 год. Шел тридцатый месяц Великой войны…
Новый 1917 года принес шторма и непогоду на всей акватории Черного моря. «Штормило» и по всей России… Но Черноморский флот продолжал нести свою боевую службу, и политические события конца 1916 – начала 1917 года, казалось, не коснулись его деятельности. Внешне все оставалось как всегда. Никаких выступлений и даже нарушений воинской дисциплины на черноморских кораблях не наблюдалось. Все было как обычно, и все было не так: чуть тревожнее, чуть непокорнее, чуть смелее… Военные чины доносили Таврическому губернатору «…о нежелательном настроении пехотных полков, которые в случае возникновения беспорядков, хотя бы на почве дороговизны, не дадут командному составу уверенности в преданности долгу службы». Начальник жандармского управления Таврической губернии констатировал, что в вверенных ему уездах «за последнее время обнаруживается в обществе крайнее недовольство», доходящее до преступных выходок.
В губернии и в Севастополе с начала года резко выросли цены. Для многих дороговизна продуктов означала полуголодное существование. Газета «Крымский вестник» с тревогой сообщала: «В течение 9–10 января на Севастопольском рынке продавалось мясо, полученное от симферопольского уездного земства. Следующее получение мяса предполагается в конце текущей недели; и раздача мяса будет производиться тем же порядком по уменьшенной норме по прежней таксе, то есть 45 копеек за фунт». Все это вызывало раздражение, напряжение и общую усталость в обществе. И даже неожиданно наступившая в Крыму в январе 1917 года теплая погода с расцветшим миндалем, зазеленевшими кустарниками, зажелтевшими одуванчиками не радовала обывателей. Все чувствовали, что надвигается что-то непонятное, темное и неотвратимое…
Подводник Н.А. Монастырев вспоминал о том времени: «Наступила зима, а с ней и сезон плохой погоды и штормов на Черном море. В таких условиях выходы подводных лодок в море совсем не были развлечением. Во время походов единственным желанием было поскорее вернуться обратно на базу и отдохнуть от изматывающей болтанки и холода. С начала войны я впервые почувствовал себя страшно уставшим и сам удивлялся, насколько я пал духом. …Мы, офицеры, не в меньшей степени, чем матросы и солдаты, устали от войны, затянувшейся слишком надолго и все еще не имевшей никаких признаков быстрого окончания».
В начале января 1917 года командующий флотом вице-
адмирал А.В. Колчак утвердил схему блокады турецкого побережья, которая разделялась на три района: Восточный – от Трапезунда до мыса Чиви, протяженностью 160 миль; Средний – от мыса Чиви до Зунгулдака – 250 миль; Западный – от Зунгулдака до Босфора – 80 миль. В Восточном районе действовали эскадренные миноносцы, базирующиеся на Трапезунде и Батуме и еженедельно выходившие попарно в трехдневное крейсерство. В Среднем районе – эскадренные миноносцы, базирующиеся в Севастополе, выходившие каждые две недели попарно в двухдневное крейсерство. Блокадные действия в Западном районе возлагались на подводные лодки. Позже к этим районам прибавился еще один: от мыса Калиакра до мыса Тузла. Согласно этой инструкции, эскадренные миноносцы должны были подходить к турецкому побережью своего района с рассветом и, следуя вдоль берега, перехватывать суда противника, а на ночь уходить в море. На каждом эсминце, выходящем для блокадных действий, надлежало иметь от 20 до 30 человек призовой команды. В качестве приза предписывалось захватывать суда с ценным грузами – кожей, табаком, орехами, зерном.
Тяжелые зимние шторма ограничивали возможности выходов надводных кораблей, в том числе и эскадренных миноносцев, из Севастополя в район вражеского побережья, поэтому основная нагрузка легла на подводные лодки 1-го и 2-го дивизионов, не застаивавшихся у причалов. Перед Бригадой Черноморского Подплава, которой командовал капитан 1-го ранга В.Е. Клочковский, а флагманским штурманом был старший лейтенант М.В. Паруцкий, поставили задачу пресечения перевозок морем угля из Угольного района в Константинополь. С целью выполнения этой задачи уже 5 января 1917 года подводная лодка 2-го дивизиона «Кит» вышла в боевой поход, в котором 7 января уничтожила артиллерийским огнем турецкий парусник и две баржи с углем около устья реки Сакария, а в районе Кара-Су вынудила четыре шхуны выброситься на берег. 11 января «Кит» вернулся в Севастополь.
10 января 1917 года на смену подлодке «Кит» к турецким берегам ушла подводная лодка «Кашалот». Выйдя из севастопольской бухты, «Кашалот» встретил противный ветер и крупную волну, накрывавшую лодку. Погода портилась на глазах. Волнение усиливалось. Небо застилали густые серые облака. Свинцовые тучи обложили горизонт. Ветер задувал с норда. Серая мгла стояла над морем, было сыро и холодно. Временами налетал мелкий частый дождь вперемешку со снегом. Ветер крепчал. Крупные волны с характерным гулом набегали на лодку, разбиваясь о корпус, окатывая рубку белой пеной. Командир старший лейтенант Петр Константинович Столица проложил курс на Босфор, где находился позиционный район, отведенный «Кашалоту». Переход в район занял сутки. Всю ночь ветер дул порывами, то затихая, то снова завывая. К утру стало тише, только крупная зыбь, напоминая о прошедшем шторме, волновала принявшее темно-синий цвет море. На лодке шла утренняя приборка. В отсеках прочного корпуса все приводилось в порядок после шторма. Но хорошая погода длилась недолго. Зимние метеоусловия на Черном море весьма переменчивы. Серые тучи вновь начали заволакивать горизонт и низко нависать над волнующимся морем. Волны с седыми гребнями шли бесконечной чередой. Ветер срывал верхушки волн и, неся их перед собой, осыпал лодку серебряной пылью. В такую погоду море пустынно…
Так прошли еще сутки. На следующий день, 13 января 1917 года, оперируя в районе Босфора, подводная лодка «Кашалот» находилась между островом Кефкен и рекой Сакария. Погода улучшилась. Лодка ходко шла вдоль турецкого побережья курсом от острова Кефкен к устью реки Сакария. Все люки были отдраены – свежий воздух гулял по отсекам…
Сигнальщик доложил:
– По правому борту вижу две шхуны!
– Право на борт! Курс на шхуну! Полный вперед!
Нос «Кашалота» ушел в воду, за кормой забурлила вода, хлопья белой пены растекались по бортам. Шхуна приближалась…
У носового орудия лодки возилась артиллерийская прислуга.
– Предупредительный, огонь! – скомандовал командир.
Оглушительно прозвучал выстрел. Паруса шхуны заполоскались, и она остановилась.
– Призовой партии приготовиться! – прозвучала очередная команда. После досмотра выяснилось, что шхуна водоизмещением пятьсот тонн следует с грузом угля в Босфор. Старший лейтенант Столица принял решение взорвать шхуну подрывными патронами. Командиром подрывной партии пошел лейтенант Ярышкин. Приказание выполнили, шхуну потопили. То же сделали и со второй шхуной.
Всю неделю штормило. В море ни дымка, ни паруса… На десятый день похода, 20 января 1917 года, подводная лодка «Кашалот» взяла курс на Севастополь. Море было неспокойно, по небу бежали рваные облака… Наконец, в туманной дымке показалась маячная башня Херсонеса. Сильно качало, но когда прошли мыс Херсонес и лодка вошла на Севастопольский рейд, стало тише…
В это же время, с 3 по 16 января, подводная лодка 1-го дивизиона «Морж» находилась у Босфора, прикрывая минные постановки эскадренных миноносцев и тральщиков.
Подводная лодка «Нарвал», сменившая накануне у турецких берегов «Кашалот», 6 января захватила буксирный пароход «Адам» водоизмещением сто восемьдесят тонн и восемь парусных шхун. Потопив пароход и семь шхун, лодка пыталась довести одну шхуну до Севастополя, но в свежую погоду при подходе к Херсонесскому маяку заведенные с лодки буксировочные тросы лопнули, сильный ветер отнес шхуну в открытое море, где та и затонула.
В конце января, находясь в боевом походе, подводная лодка «Кит» захватила в районе мыса Мидве три вражеские шхуны, шедшие с грузом зерна из Констанцы в Константинополь. Так как призы из-за сильного ветра и волнения нельзя было привести в Севастополь, их уничтожили.
В начале февраля 1917 года экипаж «Кашалота» вновь стал готовиться к выходу в море – грузили запасы воды, топлива, провиант и боезапас. В период с 16 по 24 февраля 1917 года подводная лодка «Кашалот» находилась в дозоре у Босфора. Поход проходил в тяжелых условиях. Сильный северный ветер срывал верхушки волн. Низкие бурые облака быстро неслись над морем, скрывая горизонт. Сквозь пелену дождя была видна зеленовато-мутная вода бурного и неприветливого моря. Качало очень сильно. Вахта выматывалась до предела. Командир старший лейтенант Столица решил дать команде небольшой отдых от выматывающей качки.
– Лево на борт! – скомандовал он рулевому. Лишь только «Кашалот» повернул по волне, все сменилось как по волшебству. Качка почти совсем прекратилась, нос лодки еще уходил в воду, но мостик уже не заливало. Высокие волны вздымались за кормой, но «Кашалот» легко уходил от них. Качать стало значительно меньше.
17 февраля к полудню погода улучшилась. Хотя свинцовые тучи заволакивали горизонт, на море гуляла порядочная зыбь и дул шквалистый довольно сильный ветер, подводная лодка держалась отлично. Во второй половине дня у мыса Делим-Ким-Шели обнаружили турецкую шхуну. «Кашалот» дал предупредительный выстрел. Шхуна не остановилась. Волнение было сильным, и призовую партию на шлюпке отправить было нельзя. Командир отдал приказание уничтожить шхуну артиллерийским огнем. Артиллеристы не подвели, и шхуна, загоревшись, разломилась пополам…
…Вечерело. Сизая мгла спустилась над темными неспокойными водами. Стемнело. Волнение стихло… Было темно, легкий ветерок чуть рябил черную поверхность моря. Ночь прошла спокойно. Море тоже успокоилось. С рассветом открылся берег. Освещенный восходящим солнцем, он казался безжизненным и безотрадным. Подводная лодка «Кашалот» 18 февраля крейсировала в районе реки Сакария. Ожидание было не напрасным. Из легкой дымки, покрывавшей далекий берег, показались пять больших турецких шхун. Призовая партия выяснила, что шхуны гружены углем и следуют из Зунгулдака в Константинополь. Все шхуны были потоплены взрывами подрывных патронов. Отлично сработала подрывная партия, которую возглавил лейтенант Петр Петрович Ярышкин.
Следующие трое суток лодка, находясь с море, не обнаружила ни одного судна. Командир старший лейтенант Столица понял, что, вероятно, информация о шести уничтоженных ими шхунах распространилась по побережью и турки не решались выпускать суда с углем в море. 21 февраля 1917 года командир, посоветовавшись с офицерами, принял решение артиллерийским огнем атаковать выявленную сигнальщиками турецкую батарею у горы Агвех. Артиллерийская дуэль закончилась несколькими нашими попаданиями по турецкой батарее. Лодка стреляла, маневрируя, поэтому попаданий в нее не было. На следующее утро, 22 февраля, в районе устья реки Мелен-Су подводная лодка «Кашалот» обнаружила вооруженный турецкий пароход, как потом выяснилось – «Ресанет». Старший лейтенант Столица решил атаковать его самодвижущейся миной Уайтхеда с дистанции восемь кабельтов из надводного положения.
– Приготовить носовые минные аппараты! – отрывисто приказал командир. После доклада о готовности последовала команда:
– Первый носовой аппарат! Товсь!
– Пли!
Лодка вздрогнула – это самодвижущаяся мина (торпеда. – А.Л.) вышла из аппарата. На мостике лодки видели пузырящийся след самодвижущейся мины. Мина прошла по носу турецкого парохода. С парохода огрызнулись ответным огнем.
– Уничтожить артиллерийским огнем! – скомандовал командир.
Несколько наших попаданий повредили пароход и заставили его выброситься на близкий берег.
Как следует из описания боевых действий Черноморского Подплава: «ПЛ «Кашалот» из надводного положения с восьми кабельтов безрезультатно атаковала вооруженный турецкий пароход с углем (колесный пароход компании «Шеркерт») «Ресанет» (230 тонн), мина прошла по носу. После чего лодка смогла артиллерийским огнем повредить пароход «Ресанет», а также колесный пароход «Икдам» (244 тонны), также компании «Шеркерт», после чего оба парохода выбросились на берег в районе устья реки Мелен-Су. В тот же день ПЛ «Кашалот» потопила два буксира и шхуну в районе реки Сакария, шедших из Константинополя в Зунгулдак за углем. 23 февраля в районе устья реки Сакария подводная лодка «Кашалот» потопила две шхуны».
24 февраля подводная лодка «Кашалот» убыла с позиции и пошла в надводном положении в базу. К Севастополю подходили вечером 25 февраля. Яркие огни Инкерманских створных знаков горели далеко впереди. Эти огни подхватили лодку и бережно привели прямо в родную гавань. Заходящее солнце низко висело над морем. Туман клубился в глубине бухты. На кораблях загорелись рейдовые огни… Не успел «Кашалот» ошвартоваться к пирсу Подплава в Южной бухте, как экипаж был ошарашен новостью, что «в Петрограде совершилась какая-то революция!». От этой «новости» у минного офицера «Кашалота» лейтенанта Петра Петровича Ярышкина заныло сердце и защемило в груди. На минуту он растерялся, не веря своим ушам, надеясь, что кто-нибудь опровергнет этот абсурдный слух…
При первом удобном случае Ярышкин поспешил на почту, где его ждали письма из Петрограда от Кати. Петра и Катюшу отделяли тысячи верст, но соединяли небольшие листки бумаги, которым они поверяли свои мысли и чувства… Это были последние письма от Катюши. После всего произошедшего в Петрограде почта перестала работать… Молодых людей разделила и разбросала революция… Худшие опасения Петра сбылись.
В эти же самые дни, с 20 по 26 февраля 1917 года, подводная лодка 2-го дивизиона «Кит», ведя разведку в районе мыса Шаблер, атаковала артиллерийским огнем пароход, который был поврежден и выбросился на берег. 24 февраля подводная лодка «Кит» сама была атакована двумя аэропланами противника, которые сбросили по лодке одиннадцать бомб, но мастерство командира и экипажа позволили лодке уклониться от этих бомб. Подводники стойко, с честью выполняли все боевые задачи, поставленные командованием Черноморского флота.
* * *
В начале февраля 1917 года на межсоюзнической конференции в Петрограде было решено, что основные усилия Россия сосредоточит против Германии и Австро-Венгрии, а на Румынском и Кавказском фронтах планировалась оборона. Черноморскому флоту следовало продолжать блокаду Босфора и нарушать турецкие коммуникации вдоль Анатолийского побережья.
К концу февраля 1917 года в Петрограде начались беспорядки. Полиция разгоняла на улицах столицы митингующих, трамваи перестали ходить, но театры работали. В Михайловском театре давали «Маскарад» Лермонтова. Режиссер В. Мейерхольд репетировал спектакль пять лет – грандиозные декорации и шикарные костюмы. Все билеты были распроданы за несколько месяцев до премьеры. Как писала газета «Театральная жизнь», на спектакль собралась «вся знать, вся огромная петроградская плутократия и бюрократия». Пока столичная элита, наслаждаясь, сидела в театре, в столице началась революция… В этот день в городе стреляли… Солдаты Волынского полка убили офицера. Революция обагрилась кровью… Император Николай II распустил Государственную Думу. В ответ бывшие депутаты создали «Временный комитет Государственной Думы». В него вошли представители Думы Родзянко, Милюков, Керенский, Чхеидзе,
Шульгин, Некрасов и другие.
27 февраля Родзянко отправил царю телеграмму:
«Государь, не медлите. Если движение перебросится в армию, восторжествует немец, и крушение России, а с ней и династии неминуемо… Час, решающий судьбу Вашу и Родины, настал».
В это время восставшие солдаты захватили тюрьму Кресты, а в Таврическом дворце в зале номер 13 начал заседать Совет Рабочих Депутатов. Председателем Совета выбрали Чхеидзе, а его заместителем – Керенского. К вечеру все полицейские участки в столице были разгромлены восставшими, а суды —
сожжены. Сожгли и тюрьму «Литовский замок». По всему Петрограду громили и грабили магазины, у владельцев отбирали личные автомобили. Прекратилась телефонная связь, почта не работала, телеграммы не доставлялись…
Утром 28 февраля 1917 года представитель Временного комитета передал всем железнодорожным станциям страны телеграфное сообщение от имени Родзянко, что прежняя власть рухнула, и призвал всех железнодорожников усилить транспортное сообщение:
«Обращаюсь к вам от имени Отечества, от вас зависит теперь спасение Родины, – она ждет от вас больше, чем исполнение долга, —
она ждет подвига».
Эта телеграмма оповестила о революции всю Россию!
Как только были получены первые сведения о происходящем в столице, командующий Черноморским флотом вице-адмирал А.В. Колчак объехал все корабли и береговые команды, призывая к спокойствию и выдержке. Командующему удалось удержать нижних чинов в повиновении, но, как показали дальнейшие события, лишь на время.
Весь день 28 февраля в Петрограде продолжались погромы, восставшие жгли полицейские участки и полицейские архивы. К вечеру были арестованы почти все министры царского правительства.
1 марта в столице вышел первый номер газеты «Известия комитета петроградских журналистов». Апогеем революции стало появление в Думе великого князя Кирилла, двоюродного брата царя и четвертого человека в очереди на российский престол. Он приехал с красной лентой на груди – главным символом свершившейся революции. Петроградский Совет Рабочих и Солдатских Депутатов поддержал требования солдат передать власть от офицеров выборным солдатским комитетам, ввести равные права «нижних чинов» с остальными гражданами.
В этот день от имени Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов в газете «Известия Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов» был опубликован Приказ № 1. Севастопольская газета «Крымский вестник» сразу же опубликовала этот Приказ – документ, не имеющий аналога в истории по своим разрушительным последствиям как для российской армии и флота, так и для всей страны. Вот этот иезуитский приказ:
П Р И К А З № 1
марта 1917 год.
По гарнизону Петроградского Округа всем солдатам гвардии, армии, артиллерии и флота для немедленного и точного исполнения и рабочим Петрограда для сведения.
Совет Рабочих и Солдатских Депутатов постановил:
1) Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных частей.
2) Во всех воинских частях, которые еще не выбрали своих представителей в Совет Рабочих Депутатов, избрать по одному представителю от рот…
3) Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету Рабочих и Солдатских Депутатов и своим комитетам.
4) Приказы военной комиссии Государственной Думы следует исполнять только в тех случаях, когда они не противоречат приказам и постановлениям Совета Рабочих и Солдатских Депутатов.
5) Всякого рода оружие, как то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее, должны находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдавать офицерам (выделено мною. – А.Л.), даже по их требованию.
6) …Вставание во фронт и обязательное отдание чести вне службы отменяется.
7) Равным образом отменяется титулование офицеров «ваше превосходительство, благородие и т.п.» и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т. д.
8) Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов, в частности обращение с ними на «ты», воспрещается, и о всяком нарушении сего, равно как и о всех недоразумениях между офицерами и солдатами, последние обязаны доводить до сведения своих ротных комитетов.
Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах, батареях и прочих строевых и нестроевых командах.
Петроградский Совет Рабочих и Солдатских Депутатов.
Петросовет распространял текст приказа через газеты и листовки. Всем солдатам Российской армии Приказ № 1 показал, что теперь можно не подчиняться офицерам. Сила Приказа № 1, опубликованного в газетах, оказалась огромной!
События Февральской революции в Петрограде отразились и на офицерах Черноморского флота. Читая Приказ
№ 1, офицеры подводной лодки «Кашалот», в том числе и лейтенант Петр Петрович Ярышкин, понимали, что все, на чем держится дисциплина и порядок на флоте, этим приказом рушится, уничтожается самое главное – организация, столь нужная в военном деле. Петра охватило отчаяние… Глядя на берег Южной бухты, где находились причалы Подплава, на корабли, лейтенант Ярышкин чувствовал, что еще вчера казавшийся незыблемым фундамент, на котором стояли на флоте порядок и дисциплина, начинает разваливаться на глазах.
– Черт с ними, – говорили офицеры, – отмену вставания матросов во фронт и отдания чести вне службы мы как-нибудь переживем, отмену титулования «ваше благородие» тоже переживем. Впредь обращаться к матросу на «вы» – язык не переломится. А вот кто будет командовать кораблями, флотом?
Неужели люди, выпустившие Приказ № 1, не понимали, что они творят? Ведь в приказе говорится только о правах матросов, но совершенно не упоминается об их обязанностях, которые служат основой военной службы и без которых служба на корабле немыслима? Они, что не понимали, что отмена всех внешних признаков дисциплины, полная свобода матросам устраивать митинги, не исполнять приказания офицеров, отстранив их от пользования оружием, неизбежно приведут к уничтожению дисциплины и в конечном итоге самой армии?
Ответов на эти вопросы не было.
Офицеру российского императорского флота лейтенанту Петру Петровичу Ярышкину после прочтения Приказа № 1 даже показалось, что этот приказ писался под диктовку германского генштаба, настолько он был разлагающим, дезорганизующим, странно своевременным для германских войск на фронтах и безумно разрушительным для нашей армии. Ведь в годину войны такое мог написать только изощренный вражеский ум: «всякого рода оружие… ни в коем случае на выдавать офицерам», «приказы … следует исполнять только в тех случаях, когда они не противоречат приказам… солдатских депутатов».
«Простой солдат или матрос не смогли бы написать такого, – понимал Петр Петрович. – Это точно. Тогда кто? Только враг!»
Современные историки не отрицают причастности к созданию Приказа № 1 германских спецслужб. Известно, что активное участие в выработке и редактировании текста приняли меньшевик С. Кливанский и социал-демократ, секретарь Петросовета Н. Соколов. Существует версия, что к составлению этого приказа приложила руку и РСДРП(б). Большевики не только редактировали текст, но выступили инициаторами и распространителями Приказа. Член русского бюро РСДРП(б) А.Г. Шляпников писал, что при создании Приказа Соколова окружали исключительно большевики: А.Н. Падерин, А.Д. Садовский, Б.И. Бондаренко, Ф.Ф. Линде, диктовавшие Соколову параграфы текста.
Историкам известно, что большевистская организация РСДРП(б) финансировалась германскими спецслужбами. Кроме того, типографию, где печатался Приказ № 1, с 27 февраля занимал большевик В.Д. Бонч-Бруевич. Учитывая, что оригинал Приказа не сохранился, то, как отмечал британский историк Г.М. Катков: «…сам Приказ опровергает предположение, что напечатанный текст тождественен коллективному черновику…»
Приказ № 1 был опубликован именно 2 марта 1917 года, в день отречения императора Николая II. Синхронность полная! Практически одним ударом были уничтожены две основные опоры государства – самодержавие и армия!
По воспоминаниям Военного министра Временного Правительства И. Верховского: «Приказ № 1 вышел в девяти миллионах экземпляров», в то время под ружьем в русской армии находилось 11 миллионов человек. Встает вопрос, на какие деньги большевики издали такой гигантский тираж, не на германские ли?
Действительно, сегодня, когда стали известны схемы финансирования российских социал-демократов (большевиков) немецким Генеральным штабом по цепочкам: торговая фирма, принадлежащая лично германскому социалисту А. Парвусу (Гельфанду), давно и хорошо знавшему В. Ульянова, базировавшаяся в Копенгагене, получала на свой счет деньги от немецкого правительства; на эти деньги Я. Ганецкий (Фюрстенберг) приобретал у Парвуса в Германии ширпотреб и медицинское оборудование, которое переправлялось через Скандинавию в Россию, где реализовывались за полноценные золотые червонцы. Часть денег уходила большевистскому партийному подполью, часть на содержание эмигрантов. Переводы сумм осуществлялись через посредничество Я. Ганецкого шведским «Ниа Банкен» в «Сибирский банк» на имя большевички Суменсон, родственницы Я. Ганецкого, которая и передавала деньги В. Ульянову.
По сведениям историков, от германского Генштаба через фирму Парвуса большевикам были переведены 10 миллионов марок. Таким образом, причастность германского Генштаба к Приказу № 1 не вызывает сомнения.
В русской армии Приказ № 1 нарушил основополагающий для любой армии принцип единоначалия, что во время ведения тяжелейшей войны с Германией привело к резкому падению дисциплины и боеспособности русской армии и способствовало ее развалу – прекрасный подарок Германии!
На Черноморском флоте Приказ № 1 на первых порах был воспринят спокойно. Как высказывался позже вице-адмирал А.В. Колчак: «Приказ № 1 был сообщен красносельской радиостанцией за подписью Совета Рабочих и Солдатских Депутатов… для меня этот Приказ не являлся ни законом, ни актом, который следовало бы выполнять, пока он не будет санкционирован правительством… Команды к этому отнеслись совершенно спокойно и никаких вопросов не задавали».
Офицер флота Н.И. Монастырев, участник и свидетель революционных событий на Черноморском флоте, характеризуя офицеров, своих сослуживцев, писал: «Действительно офицерство, особенно морское, было по преимуществу дворянство в большей своей степени совсем без всяких сословных предрассудков, но объединенное определенными и твердыми понятиями о воинской чести и во многих случаях рыцарства в лучшем смысле этого слова. Политикой никто не интересовался, за редким исключением, и она была совершенно чужда понятию офицера. Интересовались офицеры своим прямым делом, науками, искусством, музыкой, но отнюдь не политикой. В доброй половине офицеры выходили из семей, где далеко не все делались военными. Поэтому в этой касте не было ничего специфического и якобы враждебного народу. Все это придумывалось и раздувалось с определенной целью революционными кругами, не брезговавшими никакими средствами, чтобы мутить народ и натравливать одних на других. Я ничуть не хочу скрывать известные недостатки воспитания офицерства, но в своей массе это был стойкий, честный и достойный доверия класс, который, в сущности говоря, был единственным по своей сплоченности в России. Что же касается привилегий офицерскому сословию, то они заключались только в том, что дети могли воспитываться в кадетских корпусах и в институтах за казенный счет, да еще в том, что офицер с билетом третьего класса мог ездить во втором – вот это и было единственными привилегиями».
Непривычные офицерскому уху слова «господин лейтенант» вместо «ваше благородие» сначала резали слух, а потом офицеры перестали обращать на это внимание. Но стала быстро падать дисциплина. Беспорядок на кораблях, расхристанный вид матросов, грязь на палубах говорили о том, что произошло что-то невероятное. Матросы в открытую пренебрегали обязанностями по службе, митинговали, критиковали офицеров, требовали отобрать у них кают-компанию, заставить их самих драить палубы и стоять вахты в кочегарках, создавая обстановку совершенно нетерпимую с точки зрения военной дисциплины. Особенно остро это проявилось на крейсерах и линкорах – кораблях, большую часть времени стоящих в базе.
На подводных лодках, где значительную часть экипажей составляли унтер-офицеры и старослужащие матросы, обстановка была несколько иной. Подводные лодки, сменяя друг друга, постоянно находились в море, а в боевой обстановке, где служба офицеров и нижних чинов идет бок о бок, власть командира и офицеров пока оставалась непререкаемой, ибо даже последний матрос понимал, что на подводном корабле невыполнение приказа означает верную смерть. Всех!
…Крымская весна, весна 1917 года, заливала все вокруг потоками мартовского весеннего солнца. Теплый, дурманящий воздух гулял над морем и городом, неся запахи цветущих садов и цветов. В такие дни особенно щемило и болело сердце у Петра Ярышкина, когда он вспоминал свою Екатерину, Катю, Катеньку… Вспоминал каждую ее черточку, жест, взгляд. Он сам не верил в такую любовь, которая захлестнула их год назад, весной 1916 года. Любовь, которая захватила все его существование, все думы… Как они счастливы были тогда… После этих воспоминаний становилось еще горше на душе. Писем от Катюши больше не было… Он очень волновался и старался загнать свои воспоминания подальше в глубину памяти… Лодка готовилась к выходу в море, и лейтенант Ярышкин загружал себя служебными делами, пытаясь силой воли отбросить эти воспоминания и перевести стрелки своей памяти далеко назад…
2 марта 1917 года пришла новость о том, что царя больше нет, что Николай II отрекся от престола. Это вызвало восторг среди уличной толпы. В Петрограде над Зимним дворцом подняли красный флаг, по всему Невскому проспекту сбивали со стен домов царских геральдических орлов, украшавших магазины и аптеки «Поставщиков Высочайшего Двора».
Этим днем подводная лодка «Морж» 1-го дивизиона Бригады Подплава Черноморского флота, ушедшая в боевой поход еще 26 февраля, у острова Кефкен потопила несколько турецких шхун и была обстреляна турецкой береговой батареей.
Утром 3 марта 1917 года в Севастополе в штабе флота получили телеграмму с текстом Высочайшего Манифеста об отречении государя императора Николая II за себя и Наследника Цесаревича в пользу великого князя Михаила Александровича.
В этот же день командующий Черноморским флотом вице-адмирал А.В. Колчак послал в Главный Морской Штаб телеграмму:
14 ч. 30 м. Секретно
3 марта 1917 г.
№ 488/оп
Для сохранения спокойствия, нахожу необходимым объявить вверенным мне флоту, войскам, портам и населению, кто в настоящее время является законной верховной властью в стране – кто является законным правительством и кто верховный главнокомандующий. Не имея этих сведений, прошу их мне сообщить. До настоящего времени в подчиненных мне флоте, войсках, портах и населении настроение спокойное.