Неожиданный наследник

Глава 3

Сентябрь 1764 года, Царское Село, Российская империя.

– Хочу надеяться, что вы не затаили на меня зла. Я просто выполнял приказ, – через два дня после аудиенции императрицы, Мусин-Пушкин огорошил меня новостью, – Далее вами займётся назначенный наставник. Мне же надлежит проследовать в полк, что я делаю с радостью.

Разговор состоялся ближе к полудню. К тому времени я давно проснулся, сделал разминку, помолился и самостоятельно пытался разобраться в местной зубодробительной грамматике. Ещё неделю назад мне выдали наставление, используемое для обучения арифметики. И надо сказать, что сей труд, неплохо так вскипятил мой неподготовленный мозг. Разговаривал я уже более или менее прилично и почти полностью понимал окружающих. Если они изъяснялись проще, конечно. А вот с научным языком справиться не удалось. Но других книг, кроме библии, мне не выдавали, вот и приходилось мучиться. С учётом того, что речь идёт о математической книге, мои труды дополнительно усложняются.

Касаемо времени появления камер-юнкера, то здесь нет ничего странного. Русское дворянство живёт немного по иному распорядку, нежели обычные люди. У меня ближе к полудню происходит чаепитие, которое я называю вторым завтраком, или уже обед. А вот гвардейцы вроде Мусина-Пушкина только просыпаются, как и многие вельможи. Об этом мне поведал сам Валентин Платонович, рассказывая о посещении очередного бала. Подобных подробностей он не скрывал и достаточно забавно описывал развлечения знати.

Я же не мог понять, когда они умудряются служить? По словам Майора, в его времени с этим очень строго. А здесь бравые офицеры и высокопоставленные мужи до утра пляшут, играют в карты, пьют и предаются разнообразным развлечениям. У меня всё проходит иначе, хотя вроде столько лет провёл в тюрьме. Учитель привил мне такое понятие, как распорядок дня, который необходимо соблюдать. Это последние месяцы, впав в отчаяние, я старался просто забыть о происходящем и грезил наяву.

Здесь же в меня будто вселился новый человек. Поднимаюсь я засветло, делаю зарядку, молюсь, завтракаю и стараюсь загрузить мозг новыми знаниями. Если нет пищи для ума, то я просто мерею шагами просторную гостиную, вспоминая разные задачки и теоремы.

Но лучше не переносить их на бумагу. До поры до времени уж точно. Я здесь задал камер-юнкеру несколько простых математических задачек, которые повергли его в состояние крайнего изумления. И ладно, если бы ему предложили решить задачу про коров, придуманную Ньютоном.

Только он не смог отгадать даже таких простых вещей, как: У вас есть несколько кур и зайцев. Всего у них 35 голов и 94 ноги. Сколько кур и зайцев у вас есть?

Далее я упростил задачу: Выйдя из гимназии, Петя и Вася пошли в противоположных направлениях. На каком расстоянии друг от друга они окажутся, когда Петя пройдёт 400 саженей, а Вася – 600 саженей?

Здесь бравый гвардеец напряг мозг, даже вспотев от натуги. Может, я предвзят и ему стало жарко из-за надетого парика? Но точный ответ был найден. При этом меня одарили очередным непонятным взглядом. Я только учусь читать чувства окружающих, но Мусин-Пушкин точно не смотрел на меня по-доброму. Поэтому пока все задачки находятся в моей голове и делиться с ними рановато. А то ещё примут не за юродивого, а одержимого и потащат на костёр. Майор рассказал немало подобных историй и прочих страшилок. Не знаю, он так шутил или это действительно происходило в мире.

А вообще, мы с Валентином Платоновичем установили относительно дружеские отношения и привыкли долго беседовать. Вернее, я морил его постоянными «почему?». И вот такой поворот.

– Вашим наставником назначен Никита Иванович Панин, являющийся старшим членом иностранной коллегии. У него уже был опыт воспитания высокопоставленной особы, – собеседник вдруг на некоторое время замялся, будто сказал лишнего, – Впрочем, скоро вы всё узнаете сами. Граф должен прибыть в Царское Село сегодня. Он объяснит ситуацию с остальными преподавателями. Я же удаляясь. Честь имею!

Мусин-Пушкин быстро выпалил слова прощания и с явным облегчением покинул гостиную. Не сказать, что произошедшее меня расстроило. Наоборот, в душе появилась надежда, что всё будет хорошо. По крайней мере, слова об учителях можно воспринимать именно так.

* * *

Панин прибыл под вечер, заставив меня ждать. Наставник оказался невысоким и весьма грузным мужчиной лет пятидесяти. Может, он был моложе, но круглое лицо, заметное пузо и небольшая отдышка прибавляли гостю дополнительные годы.

Представившись, Никита Иванович с долей недоумения окинул мою скромную обитель. Ха-ха! Хотелось бы посмотреть на его реакцию, получи именно он приказ забирать меня из темницы. А в гостиной есть стол, стулья и даже небольшое окно, через которое я могу наблюдать за задней частью двора. Ведь меня разместили во флигеле дворца, явно скрывая от его посетителей. По соседству расположена спальня с небольшой комнатой для умывания и оправления естественных нужд. Сама опочивальня тоже невелика и в ней расположена только кровать со шкафом для одежды, почему-то называемом «garde-robe» на французский манер. Только после небольшого каземата, для меня выделенное помещение сродни царским палатам.

– Думаю, завтра ближе к полудню можно приступить к представлению остальных наставников и началу вашего обучения. Пока же я хотел разместиться в своих комнатах и отобедать. Дорога была долгой и порядком меня утомила. Заодно завтра обсудим вопрос вашего дальнейшего проживания. Либо мне придётся перебираться в Царское Село, так как приказы Её Величества не обсуждают. Но, возможно, вам выделят приемлемое жильё в столице, что более целесообразно. Ведь ваших учителей тоже потребуется, где-то поселить.

– Сегодня.

– Что простите?

Уже готовый покинуть гостиную вельможа запнулся, будто наскочив на какое-то невидимое препятствие. Выглядело это забавно, но мне сейчас не до смеха. Я и так весь извёлся в ожидании учителей, а он, видите ли, изволил проголодаться и желает отдохнуть.

– Вы же сами признали, что приказы императрицы не обсуждаются, – решаю немного пошутить над графом, а заодно сразу поставить его на место, – Поэтому мы должны их выполнять. Зовите учителей знакомиться, а занятия начнём завтра, но часов в семь утра. Я, знаете ли, встаю с рассветом, так чего тянуть? Тем более, господин Мусин-Пушкин подготовил всё для будущих уроков. Здесь есть бумага и перья для записи. Валентин Платонович даже немного обучил меня грамоте. Скорее мы вспоминали забытое, ведь ранее я умел читать.

Делаю самый невинный вид под пристальным взглядом, пришедшего в себя Панина. Изображать из себя юродивого можно по-разному. После некоторых раздумий мне пришло в голову, что более разумно представляться простачком. И выбранный образ начал приносить успехи. Чему помогли постоянные вопросы, с детской непосредственностью задаваемые Мусину-Пушкину. В последние дни тот не знал, куда деваться и вздрагивал от очередного «почему?».

– Здесь вы правы, – наконец произнёс наставник, – Сейчас я прикажу слугам позвать учителей. Заодно распоряжусь, чтобы нам хоть чаю подали. Но семь утра? Это же такая рань!

Пусть хоть водку хлещет, а не только чай. Главное – мой ход сыграл, и Панин не почувствовал подвоха. Что касается времени начала занятий, то никто не заставляет его на них присутствовать. Думаю, в начале граф будет сидеть на каждом уроке, но далее оставит меня на попечение учителей.

А вот и они. Жалко, что в гостиной немного темновато. Всё-таки уже вечер, а свечи не в моём распоряжении. Если слуга зажёг именно такое количество, то так и надо.

Первым представился невысокий крепыш, обладающий брюшком, как Панин, но с более приветливым лицом. Был он молод и явно жутко любопытен. Его глаза излучали немалый интерес, рассматривая меня и скудную обстановку гостиной. А длинный нос чуть ли не вынюхивал, чего здесь вообще происходит. Выглядело это презабавно, отчего я сразу улыбнулся, но даже без намёка на иронию или язвительность.

– Экстраординарный профессор Румовский Степан Яковлевич^[9], – произнёс живчик приятным голосом, – Преподаю в Академическом университете математику и астрономию. Назначен вашим учителем по данным наукам, а также географии и физике.

Тут в комнату забежал взволнованный лакей в сопровождении нескольких помощников, и принялся командовать расстановкой чая, чашек и вазочек с вареньем. Видать, господин Панин знает волшебное слово, раз слуги сразу забегали будто ошпаренные. После того как чай был разлит, а обслуга покинула гостиную, представился второй учитель. Этот был немного постарше Румовского и отличался от него внешним видом. Высокий, худощавый, с рублёными чертами лица. Сначала он произвёл впечатление неприятного человека. Но умные глаза и такая же приятная улыбка, как у товарища, сразу сгладили немного отталкивающий внешний вид.

– Бакмейстер Логин Иванович^[10] ваш преподаватель немецкого и французского языков, – произнёс гость с небольшим акцентом, – Последние четыре года являюсь гувернёром, заодно занимаюсь переводами с русского на немецкий.

Не знаю, как насчёт умений обоих учителей, но они мне сразу понравились. Да и Панин видится не особо неприятным человеком. Ведёт себя высокомерно, но и Мусин-Пушкин любил задирать нос. Граф же явно лентяй и сибарит, что даже лучше. Меньше будет лезть в мои дела. Хотя, время покажет.

Чаепитие прошло немного сумбурно. Оба преподавателя сначала стеснялись Никиту Ивановича, но после его молчаливого кивка начали расспросы. Оба захотели проверить, какими знаниями я обладаю. Скрывать особо нечего, поэтому я честно рассказал, что читаю с трудом, а писать даже не пробовал. Помню немного арифметику, чем сразу разжёг новую порцию любопытства со стороны профессора. Но под взглядом Панина тот умерил свой пыл. Гувернёру я рассказал, что немного помню немецкий. Мы определили это с Мусиным-Пушкиным, когда пытались выявить мои нынешние знания. Вернее, тогда я просто позволил надзирателю узнать часть моих умений. Про остальное окружающим лучше не говорить даже под страхом смерти.

* * *

– Отчего вы отказываетесь исповедаться отцу Иерониму? Ваше поведение могут счесть за проявление неуважения к церкви. Не помогут и многочасовые молитвы. Разнообразные сектанты тоже проводят в молении множество времени. Вот только никому неизвестно, о чём они просят господа и не замышляют ли какую-либо каверзу.

После весьма насыщенного первого дня обучения, мы сели обедать с Никитой Ивановичем. Учителя кушали отдельно, заодно им надо разработать более верную стратегию моего обучения. Сегодня у нас были больше ознакомительные уроки. Панин же, позёвывая и явно утомлённый нашими разговорами, отсчитывал время до конца занятий. А вот при слове обед сразу воспрянул духом. Хотя и немного морщился, пробуя приготовленные блюда. Еда у меня простая, но сытная. Так повелось изначально, ибо Мусин-Пушкин предпочитал питаться именно так. Только его преемник придерживается совершенно противоположных взглядов. Судя по упоминаемому повару, граф вскоре займётся данным вопросом вплотную.

Я ждал вопросов об отношениях с попом, поэтому не стал тянуть с ответом.

– У меня нет грехов, чтобы исповедоваться, – снова делаю простоватый вид и честными глазами смотрю на собеседника, – Да и отвык я за столько лет от общения. Касаемо молитвы, то мой прежний духовник – отец Илия ничего подобного не рассказывал. По его словам, церковь и вера, совершенно разные понятия. И главное, чтобы бог был внутри тебя. Поэтому неважно, как и где ты молишься. Просто надо оставаться человеком и соблюдать заповеди. За всё остальное с нас спросят в судный день. А вы готовы держать ответ перед всевышним?

Услышав последнюю фразу, Панин чуть не поперхнулся и сделал несколько глотков вина. Его лицо покраснело, а дыхание сбилось. Наверное, слишком много грешит, если столь бурно реагирует на подобный вопрос. Я пока не заметил, чтобы местное дворянство было особо религиозным. Мусин-Пушкин посещал только субботнюю службу и с явной неохотой.

Что касается отца Илии, то он подобного точно не говорил. Старец был суров и верил истово. Единственной его отдушиной была математика, при обсуждении которой он сразу преображался. Хорошо, что старик помер много лет назад и сейчас мало кто вспомнит, каким он был на самом деле. Не удивлюсь, если мои слова, сказанные надзирателю в первые дни, уже проверяются. Но если знать меру, то можно ссылаться на покойного.

– Почему вы уверены в собственной безгрешности? – наконец произнёс граф, когда лакей произвёл смену блюд.

Я уже давно наелся. Лёгкого супа, куска мяса с хлебом, редьки или репы вполне достаточно для тела. После помоев, которыми меня потчевали несколько лет, я бы согласился и на обычную горбушку с луковицей. Но наставник уже начал влиять на мою жизнь. Сегодня на столе кроме первого и двух вторых блюд, присутствовали какие-то паштеты, салаты и нарезки. Если мясо я одобряю в любом виде, то необычные субстанции пробовал с опаской. Есть можно, но простая еда Мусина-Пушкина лучше. Только ссориться с Паниным из-за подобных мелочей сущая глупость. Поэтому будем всячески ему подыгрываться.

– В темнице я ни с кем не общался много лет. Здесь мне пока не удалось совершить ни одного греха. Разве что немного чревоугодничал, но то объяснимо. Уж больно скудной пищей меня кормили до этого. А вдруг вам салаты и паштеты! Знаете, как трудно оторваться пока всё не перепробуешь?

Вру и не краснею. С попом я не буду общаться ни при каких обстоятельствах. Где были эти бородатые святоши, когда меня гноили в темнице? Или они думают, что подобное можно забыть и простить? Не помню, чтобы хоть кто-то заступился за меня при переезде с севера. А ведь там был целый монастырь с божьими людьми, которые не должны бояться кар светского владыки. Но все промолчали, сделав вид, что так и надо. Даже когда меня избивал прибывший офицер, монахи отворачивались в сторону. Ненавижу!

– Как я вас понимаю! – воскликнул Никита Иванович, вроде забыв про отца Иеронима, – Когда прибудет мой повар, мы вместе насладимся самой настоящей кухней. Не сказать, что во дворце кормят плохо. Но всё-таки это не блюда со стола Её Величества. Касаемо вопросов веры, то советую меньше их обсуждать, и не вступать в ненужное противостояние.

– Я постараюсь, – отвечаю под кивок собеседника.

Мысленно хвалю себя. Несмотря на бушующие внутри эмоции я смог сдержаться, даже благодарно улыбнулся словам наставника.

* * *

– Здравствуй, Никита Иванович. А это кто с тобой? Не представишь? – сбоку раздался звонкий женский голос.

Мы с Паниным одновременно обернулись и наткнулись на насмешливый взгляд зелёных глаз. Вернее, это наставник смотрел в глаза более похожие на изумруды. А мне было не до них. Моим вниманием завладел чудесный образ из двух аппетитных полушарий, чуть ли не выпадающих из лифа. Заметив мой интерес, дама улыбнулась более откровенно. Мне же стало тяжело дышать, а сердце предательски сжалось в груди. Стыдно сказать, но я не мог оторвать взора от прекрасной картины. Спустя годы было смешно вспоминать этот неловкий момент. Но тогда я впервые увидел молодую и красивую женщину, потому подобная реакция простительна. Ещё и одета она весьма фривольно. Хотя на фигуру и прочие детали я не обратил особого внимания. Кроме насмешливых глаз и этих самых полушарий, будто призывающих протянуть руки и прикоснуться к ним, я не смог запомнить большего. Положение спас наставник, вернувший меня на грешную землю.

– Вот же кошка! И откуда прознала? – тихо произнёс он.

Но для меня его слова послужили ушатом холодной воды. Как можно сравнивать с животным столь чудесное создание? Зато очарование момента схлынуло, и я пытался уловить причину недовольства Никиты Ивановича.

– Анна Михайловна, надеюсь, вы понимаете, что есть сферы, кои лучше обходить стороной? Хотя бы до поры до времени, – тон Панина стал необычно холодным, – Предлагаю сделать вид, что наша встреча произошла случайно и молча разойтись.

Красотка никоим образом не испугалась столь неприязненного выпада. Она только фыркнула, став похожей на упомянутую кошку. Затем плавно развернулась, буквально опалив меня взглядом и, гордо вскинув голову, удалилась. Вслед за ней вился шлейф тонкого аромата духов. Я продолжал пожирать глазами удалявшуюся особу, пока не услышал покашливание наставника. Не знаю, от чего больше пылали мои щёки – от возбуждения, вызванного прекрасным явлением или от стыда. Ещё и сердце учащённо билось, никак не собираясь успокаиваться. Благо, граф сделал вид, что не замечает происходящего с его подопечным.

– Это Анна Строганова^[11], – произнёс Никита Иванович.

Странно, но мне показалось, что его голос дрогнул при упоминании имени девицы, оказывавшейся замужней дамой.

– Ныне она требует обращаться к ней по девичьей фамилии – Воронцова. Лучше я немного введу вас в курс происходящего вокруг. Вскоре будет объявлен указ, посему некоторые знания вам не повредят, – мы продолжили путь в наш флигель, а по пути наставник решил заняться моим просвещением, – Графиня покинула мужа с большим скандалом. Шутка ли, фрейлина покойной императрицы Елизаветы Петровны, её двоюродная племянница и крестница покидает богатейшего вельможу России!

Мне подобные сплетни ни о чём не говорят, но слушать весьма интересно. Я понимаю, что такие знания тоже необходимы.

– Кстати, наша героиня – кузина княгини Дашковой, коей поручено подобрать вам учителей. Пока найдены двое, но думаю, скоро будут представлены остальные, – продолжил граф, явно любивший обсудить придворную жизнь, – Что может и объяснить появление Анны в дворцовом крыле, где ей нечего делать.

Последние слова наставник снова произнёс достаточно тихо, будто разговаривая сам с собой и разгадав загадку. Похоже, он тоже находится под впечатлением от встречи с графиней. Уж больно изменился его привычный тон и манера поведения.

– К чему я это? Вскоре двор переезжает в Зимний дворец и далее последует ваше представление свету. Но некоторые персоны уже возбуждены данным фактом, и начали совать свои очаровательные носики, куда не следует. Посему прошу вас вести себя как можно более сдержанно. Я буду постепенно объяснять вам сложившуюся ситуацию. Но вы неопытны и можете многого не понять. Главное – постараться избежать ошибок, особенно фатальных. Подобные обстоятельства, как сегодняшняя, якобы неожиданная встреча, последуют и далее. Поэтому советую вам быть более сдержанным в проявлении чувств.

Ни черта не понял! Как я могу сдерживаться, если перед вами открываются столь прелестные виды. Но в одном наставник прав – надо вести себя осторожнее. Скорее всего, я ещё долго буду краснеть, и впадать в крайнее возбуждение от необычных событий и людей. А вот близко подпускать к себе никого нельзя. И Панина в первую очередь.

Глава 4

Октябрь 1764 года, Санкт-Петербург, Российская империя.

И вот знаменательный день настал! Для кого как, конечно. Меня больше волновал переезд в Зимний дворец и новые люди вокруг. Хотя, я снова оказался под арестом, но в более роскошных условиях. Предоставленные мне комнаты действительно поражали воображение! Одна гостиная была в два раза больше, чем моё жилище в царском Селе! Вот только гулять мне дозволялось исключительно в присутствии Никиты Ивановича и только по ближайшей анфиладе. Все окна жилища выходили во внутренний дворик, где можно наблюдать суетящихся слуг и молчаливый караул, расположившийся в полосатой будке. Сначала солдаты ходили по двору, но по нынешней дождливой погоде начальство благоразумно решило спрятать их под навес.

С учётом того, что мои комнаты располагались на втором этаже, то разглядеть кого-то получше не представлялось возможным. Да и те самые лакеи с нехорошими глазами, весьма рьяно несли службу. Потому к окнам я подходил редко, просто наслаждаясь естественным светом, проникающим через огромные стёкла. Тогда мне всё казалось большим и удивительным. Плохо, что самого солнца в столице маловато. Но после долгих лет полутьмы, для меня осенняя мгла сродни сказочному виду.

А ещё мне представили новых учителей. И если появление двоих из них я ожидал, то третьего встретил с искренним изумлением. Началось всё с переезда, о чём заблаговременно сообщил Никита Иванович. Как я и предполагал, наставника хватило ровно на три дня утренних занятий. Далее, вместо графа на них присутствовал один из лакеев, чьё имя до сих пор неизвестно. А Панин появляется к обеду, который для него является завтраком. Вельможа всё пытается приучить меня к вычурным блюдам, приготавливаемым его поваром, который появился в Царском Селе на второй день после хозяина.

Наставник оказался жутко ленивым человеком и большим любителем вкусно поесть. Его коробило моё требование употреблять на завтрак простую и сытную пищу. Хлеб, масло, колбасы, сыр и яичница вгоняли Никиту Ивановича в дрожь. Но он быстро перестал со мной спорить, зато начал брать своё на обеде с ужином. Здесь уже мне приходилось идти на уступки. Вместе с тем, за едой шёл процесс обучения этикету. Я и представить не мог, что для обычного обеда необходимо столько много приборов. Например, на столе могло лежать восемь ложек, ровно по числу блюд. Так же дело обстояло с бокалами, в которых я до сих пор не разобрался. По словам наставника, в коих сквозила явная ирония, ваш покорный слуга начал делать некоторые успехи. Наверное, так он намекал на то, что я престал чавкать и хватать еду руками.

Вот так в один из обычных дней, когда моя голова просто кипела от русской и немецкой грамматики, Панин объявил о переезде. Мне так и не удосужились рассказать о дальнейшей судьбе. Но если не возвращают в темницу, то надо просто радоваться очередным изменениям. Не сказать, что меня утомил флигель. Поверьте, после тюрьмы я готов жить в таких условиях хоть всю жизнь. Только душу будоражил окружающих мир, видимый из окна. Ещё в глубине души теплился лучик надежды встретить прекрасную графиню Строганову, вернее, Воронцову. Только занятия по арифметике, в которые мы погрузись с Румовским, помогали мне не думать об Анне каждую минуту. А профессор разошёлся не на шутку, когда узнал, что его ученик небезнадёжен.

Наверное, я совершил ошибку, когда подкинул ему пару задачек по примеру Мусина-Пушкина. Загадки Ньютона учитель легко определил, впрочем, как быстро решил всё остальное. Вот с последним я перемудрил, ибо о подобных загадках он ранее не слышал. Благо Румовский оказался человеком простым и поверил в отца Илию, который и рассказал мне о необычных задачках. А я их просто переделал на иной лад. Надеюсь, монаху не икается на том свете? Уж больно часто мне приходиться ссылаться на него, когда мои речи вызывают подозрение и удивление окружающих. Степан Яковлевич, выжав из ученика как можно больше похожих штучек, решил срочно менять планы обучения. В итоге меня загрузили более сложными заданиями. Зато я так выматывался, что прекрасные зелёные глаза являлись мне только перед сном. Вернее, это были совершенно иные части тела графини, но сие не ваше дело.

– Позвольте представить князя Щербатова, – с лёгкой усмешкой, не видимой гостю, произнёс Панин, – Михаил Михайлович утверждён в качестве вашего наставника по истории государства Российского, а также философии и иных гуманитарных наук.

Высокий и статный мужчина с вытянутым лицом и внимательным взглядом, слегка склонил голову в знак приветствия. Позже я узнал, что некая заносчивость князя идёт от его происхождения. Он является потомком князей Черниговских, то есть Рюриковичем.

Следующим мне представили невысокого и плавного в движениях француза. Им оказался Филипп-Поль де Сигоньяк, назначенный преподавателем танцев и изящных манер. Учитель всем своим видом демонстрировал куртуазный вид. Он являл собой прямо-таки образец утончённости, переходивший в манерность. Только меня смутил его взгляд, брошенный на Панина. Граф его не заметил, мне же показалось, что француз преисполнен презрения к Никите Ивановичу. Кстати, де Сигоньяк попросил называть его месье Поль, мол, ему так удобнее. Чую, что и в этом случае он лицемерит, явно издеваясь. Лучше бы он выучил русский, на котором изъяснялся весьма посредственно. Странный человек, надо внимательнее к нему присмотреться.

Чуть позже я заметил на руках учителя танцев характерные мозоли, выдающие в их обладателе любителя помахать шпагой. Подобные вещи не удивительны для третьего гостя. Но для манерного и напудренного танцовщика?

– Алонсо Хименес де Кесада, – самостоятельно представился очередной персонаж, – Буду учить вас владеть шпагой и другим оружием.

Испанец был чуть выше среднего роста. Его лицо выделялось резкими чертами и пронзительным взглядом голубых глаз. Также обращали на себя внимание мощные запястья, которые не могли скрыть даже кружева на рукавах камзола. Алонсо являлся единственным из присутствующих, кто носил штаны и высокие, но явно мягкие сапоги. Остальные предпочитали кюлоты и туфли с пряжками.

Меня тоже обрядили в сей необычный наряд, вызывающий постоянное неудобство. Нет, штаны еще, куда ни шло. Разве что немного мёрзнут щиколотки, облаченные в лёгкие чулки. Во дворце обычно топят хорошо, но на улице достаточно прохладно. Мне хватило езды в карете, чтобы понять неприспособленность данного одеяния для русской погоды. Но мёрзнуть, мне не привыкать. А вот узкие туфли и плотно облегающий камзол изрядно раздражали. Надо будет при первой возможности облачиться в наряд, который носит испанец. Только здесь правила устанавливает Панин, потому приходиться терпеть.

После появления новых учителей мой день стал насыщенным до предела. Утром шли занятия с де Кесада. Далее я оказывался в ежовых рукавицах Бакмейстера, решившего учить меня изъясняться сразу на двух языках. Хорошо, что Логин Иванович разбавлял глаголы и склонения астрономией. Иначе я бы просто сошёл с ума.

Затем был обед с Паниным и присоединившимся к нам Щербатовым. А потом наступало время Румовского. До полудня Степан Яковлевич преподавал в университете, что просто замечательно. Иначе он целый день пичкал бы меня арифметическими задачами и формулами. Это хорошо, что я и сам люблю математику, а уроки географии слушал, раскрыв рот. Нет, часть данного предмета мне известна. Вот только во времена Майора картина мира сильно отличалась от нынешних лет.

Послеобеденную часть моих занятий поделили сразу три наставника. Панин и Щербатов обычно преподавали вместе. Вернее, оба вельможи находились в комнате и внимательно слушали уроки друг друга. Но ни разу граф не поправил или добавил чего-то к объяснениям князя и наоборот. Ситуация выглядела презабавно, так как даже я замечал, что наставники весьма критически относятся к некоторым речам оппонента.

Легче и одновременно труднее всего было на уроках танцев. Француз оказался весьма терпеливым наставником и ни разу не позволили себе даже намёка на недовольство. Я же в первое время с трудом понимал, чего от меня хотят. От того и возникало недопонимание с нарастающей боязнью опозориться. Ведь меня могли пригласить на танец, и произошёл бы откровенный конфуз. Но месье Поль вовремя догадался расспросить о причинах моих волнений и сразу же успокоил. По его словам ближайшие танцы мне светят в лучшем случае через несколько месяцев. Оно и к лучшему. Постепенно у меня начали получаться все эти па и пируэты. Хотя, мне казалось, что я выгляжу, будто корова на льду. Это была одна из присказок Майора. Знать бы чего она значила.

В таком виде прошло две недели, буквально лишившие меня физических сил. Уже не шло речи об утренней зарядке. Попробуйте, позанимайтесь, когда у тебя с вечера болят ноги, которые периодически сводит судорогой. А рано утром тебя начинают истязать по новой, вручив тяжёлую палку, изображающую шпагу. Руки начинают неметь уже через полчаса. Спустя час они просто отваливаются, а за обедом я не могу держать даже ложку.

Но постепенно всё утряслось. Благо француз и Щербатов занимались со мной не каждый день. Испанец начал давать мне более лёгкие упражнения, тренируя стойку и работу ног. Занятия давались мне тяжело, но я терпел. А потом боль начала уходить и на её место пришла просто тяжесть в натруженных конечностях.

И тут вдруг объявление Никиты Ивановича о предстоящем через пять дней приёме. При этом занятия никто не отменял. Но меня буквально атаковал портной с двумя помощниками. Оказывается, появиться на столь важном вечере в моей нынешней одежде – позор и урон чести. Вот и приходилось терпеть все эти примерки и ушивки, иногда прямо за очередным наставлением Панина.

– Государственное устройство Российской империи требует скорейшего реформирования, – вещал граф, а помощник портного в этот момент помогал мне надеть очередной камзол, – Само самодержавие является наиболее подходящей формой правления для нашей державы. Но определённые несуразности начинаются при работе коллегий и Сената. Часто исполнители воли Её Величества действуют врознь с законодателями. А ещё есть мелкие чиновники и губернские канцелярии, часто искажающие или не выполняющие указы. Иногда просто по глупости или незнанию. Но бывает и преднамеренное вредительство, вызванное корыстными запросами чернильных душ.

– Ай, – я чуть ли не подпрыгнул от боли в спине, меня неосторожно ткнул перепугавшийся подмастерье.

Панин тоже вздрогнул от неожиданности, а затем нехорошо посмотрел на бледного парня. Надо его спасть, а то ведь дадут розг или накажут иначе.

– Никита Иванович, а кто, по-вашему, мешает реформам? Вы и князь рассказывали, что при Петре Великом, происходили поистине грандиозные события. И они были вызваны необходимостью реформирования государства.

Граф аж расцвёл от удовольствия, позабыв о провинившемся портняжке. Данную тему он любил и после окончания уроков всегда спорил со Щербатовым. Я в их беседе пока ничего не понимал.

– В те временя дворянство, ещё не распустилось и не обленилось, – в устах сибарита Панина подобное заявление выглядело забавно, – Знать прекрасно понимала необходимость преобразований. Россия сильно отставала от своих врагов, потому реформы и имели успех. А сейчас мы почиваем на лаврах. Европа же не стоит на месте и продолжает развиваться. И преобразование в области управления государством не менее важно, нежели наличие сильной армии и флота.

Насколько я понял, Никита Иванович являлся завзятым поклонником Пруссии. По крайней мере, об этом ему пенял Михаил Михайлович. Нет, беседы и споры проходили вполне мирно. Ещё и на необычном языке с примесью непонятных мне выражений, латинских и французских слов. Позже я узнал, что подобный вариант споров принято называть пикировкой. Всё происходило чинно и благородно, но перемежаемое неожиданными уколами.