Глава 3.
В такси, с трудом, забралась бабушка и со вздохом облегчения опустилась на сиденье. На ней было широкое старомодное платье. На плечах лежал шерстяной платок, она небрежно смахнула с него несколько капель дождевой воды. Седые волосы собраны в аккуратный пучок. Глаза, на удивление яркие и живые, источали доброту. Доброту взрослого, который с улыбкой смотрит на последствия детской шалости. Она еще раз вздохнула и сложила руки на коленях. По такси стал растекаться лёгкий запах приятных духов. Запах напоминал о детстве, солнечных летних днях и о домашнем печенье.
– Можем ехать? – аккуратно спросил таксист.
Старушка улыбнулась.
– Конечно можем ехать, дорогой, конечно. Зовите меня Инесса, пожалуйста.
Водитель кивнул и аккуратно тронул с места. Машина неспеша поехала через тьму улиц, очерченных желтым светом фар их такси и фонарей.
На лице Инессы оставалась лёгкая улыбка. Она с живым интересом осматривала такси, смахивая крошки с сиденья и стараясь протереть ручки. Убедившись, что большего для очистки такси она сделать не сможет, удовлетворённо вздохнула. Её живые глаза отыскали взгляд водителя в зеркале заднего вида.
– Тяжёлая у вас работа. Важная.
– Бывает и хуже, – уклончиво ответил водитель, стараясь вести машину как можно более плавно, – и важнее.
Инесса вновь улыбнулась и вздохнула с лёгкой грустью.
– Ах, вы правы. Мой сын, например, разрабатывает детские лекарства. Что может быть прекраснее и нужнее? Но я не хочу вас обидеть: ваша работа тоже важна, в этом не стоит сомневаться.
– А вы? Кем работали, пока не вышли на пенсию?
– О, моя работа не настолько важна, уж поверьте, молодой человек. Но она мне нравилась и я считаю, что благодаря ей я принесла своей жизнью столько пользы, сколько вообще могла принести. Я работала медсестрой.
– Это правда нужная работа, – согласился водитель.
Такси остановилось на перекрёстке. Мерно мигающие желтые сигналы светофора выхватывали из тьмы мокрый асфальт. Перед их машиной пронесся автомобиль с покорёженным капотом. Выждав с минуту, таксист плавно нажал на газ.
– Да-да, – кивнула Инесса, – видите ли, я хорошо знакома с медициной с детства. Мой папа был военным, о, как он меня любил! Добрее человека не сыскать вам, точно говорю. Ну разве что мой муж. Он умер два года назад. Такая потеря! Я так по нему скучаю. Мы прожили вместе пятьдесят лет, можете себе представить?
– Большой срок, – сказал водитель.
– Ещё бы! О чём я говорила? Ах да, о врачах. Я с детства много болела. Не до инвалидности, конечно, но учиться мне было тяжело: память часто подводила и пропускала много. А из-за папиной работы мы часто переезжали: новые классы, новые учителя. Тут и без всяких болезней будет трудно. То вроде получше становится, тогда получается учиться. То опять заболею и много пропущу. И так всегда. Папа убеждал меня бросить учёбу, но кое-как девять классов я закончила.
– И что потом? – с интересом спросил водитель.
Старушка всплеснула руками.
– А потом я влюбилась в медицину! Я столько увидела прекрасного, пока лежала в госпиталях. Вы когда-нибудь видели, как маленький ребёнок вновь начинает дышать? Как начинают светиться заплаканные лица его родителей? А как маленькая девочка бежит к своей проснувшейся маме? Хотя ей все говорили, что мама теперь всегда будет спать?
Водитель смотрел на Инессу с нескрываемым интересом. Кажется, будь его воля, он остановил бы машину и слушал пассажирку.
– Ну и, конечно, я влюбилась во всё это. Ещё подростком я возилась возле медсестёр и старалась помогать. А когда папа записал меня в библиотеку, меня было за уши не оттащить от книг! Жалко, что медицинских книг в библиотеке военного городка было немного, но я зачитывала их до дыр!
Ясно дело, что с моей памятью я не могла стать врачом. Но я старалась быть полезной. Сначала только подавала шприцы и бинты. Но потихоньку мне стали доверять и работу посложнее. Я стала настоящей медсестрой! Я даже ездила в экспедиции!
– Ого.
– Да-да, молодой человек, в экспедиции, – в словах Инессы не было и капли самодовольства. – Ах, как мне было жалко тамошних детишек! Такие худые, с такими взрослыми глазами! Я плакала ночами напролёт, так мне было их жаль! Но я старалась им помогать. Сделала всё, что только могла.
– А муж не боялся вас отпускать?
– Мой муж… Мой дорогой муж, как я скучаю! Ах, хорошо, что я еду к тебе и мы скоро увидимся, – она запнулась и с силой потёрла лоб. – Ой, что это я? Извини меня, голубчик, память подводит меня иногда: восьмой десяток всё-таки. Это вам, молодым, возраст кажется шуткой! О чём это я? Ах да! Конечно, он отпускал меня. Как мы любили друг друга! Сколько семей разбивалось вокруг нас, а мы никак не могли взять в толк, почему люди так поступают? Почему бросают любимых?
Водитель в ответ неопределённо двинул плечами.
– Так что в экспедициях я жалела только о том, что его нет рядом. Но он не переживал за меня, нет. Я ведь не одна там была. Со мной всегда были прекрасные люди. Они тоже любили своё дело, такие радостные, такие крепкие!
Помню, мы ехали по горной дороге на большом грузовике. А в горах, знаете, как бывает: пройдёт ливень, и маленький ручеёк растекается в огромную реку, которая тянет целые валуны за собой! А уже через несколько часов – опять просто маленький ручеёк. А мы ехали как раз после такого дождя. Вот мост и снесло. Крепкие мосты там не строят: всё равно снесёт водой. Так что все вышли из машины. Склон был пологий, такая, знаете, мелкая галька на нём, даже не камень и не песок.
И вот надо было по склону спуститься, перейти ручеёк и подняться на ту сторону. Мужчины быстренько спустились вниз. А я-то, дурочка двадцатилетняя, в легком платьице и на низких каблучках! Ахаха. И как спуститься? Галька сыпется прямо из-под каблуков. А ребята наши стоят внизу и смеются, глядя на меня. По-доброму смеются, как папа смеётся над ребёнком.
Таксист взглянул на пассажирку. Глаза его смеялись. В них был странный блеск.
– А меня почему-то такая обида взяла, – продолжала Инесса. – Так мне себя стало жалко. Я села прямо на гальку и разревелась. Ну тут водитель наш поднялся обратно ко мне, перехватил меня через плечо и легко спустил вниз, как бурдюк! Ахаха.
Инесса легко смеялась. Ее глаза горели жизнью, она заново переживала все те события на горной дороге, когда они спешили в аул, охваченный вспышкой холеры.
– Так значит, вы ни о чём не жалеете? Довольны своей жизнью? – таксист продолжал смотреть на нее с интересом.
– А о чём мне жалеть? – пожала плечами Инесса. – Я прожила прекрасную жизнь. Нужная работа, прекрасный муж, четверо детей. И семь внуков, между прочим. Как я их люблю, вы бы знали! Так жаль, что я их редко вижу. Но я понимаю: у них мало времени. Редко приезжают ко мне. Но когда приезжают… О-о-о, для меня это настоящий праздник.
Она расправила платок и аккуратно сложила его заново, убедившись, что он лежит на плечах идеально ровно. Затем вздохнула и стала смотреть в окно. Водитель продолжал всматриваться в её лицо. Ни тени печали или тревоги. Только лёгкая грусть, оставшаяся от воспоминаний.
– Так в чём же секрет?
– Секрет? – не поняла Инесса. – Какой секрет?
– Секрет счастливой жизни.
– А вы разве ещё не поняли, молодой человек? Нужно быть в мире с собой, быть честным с самим собой. Жить для других, брать мало, а отдавать много. И вот тогда в вашей душе будет мир и идти по жизни вы будете легко. Ничто не будет тянуть вас назад.
– Ну а если вам нужно держать ответ не только перед собой, а перед Богом? – возразил таксист.
Инесса широко улыбнулась.
– Бог у каждого в душе, разве вы не знали? И если ваша душа в покое, если не терзается ничем, то, значит, и перед Богом вам стыдиться нечего. Неужели Он не оценит ваши благие дела?
Такси остановилось. Водитель повернулся к ней, обхватив правой рукой сиденье.
– Мы приехали. Вы уверены, что вам сейчас сюда?
Инесса улыбнулась и наконец отвернулась от окна.
– Конечно. Что мне там позади? Там я уже сделала всё, что могла. Пора отдохнуть. Так что запомните, молодой человек: деньги и власть для нашей скоротечной жизни – ничто. Вы не заберёте их с собой.
– А что же заберу?
– Улыбки. Детский смех. Солнечный свет. И радость ребёнка, бегущего к проснувшейся маме. Прощайте, молодой человек.
Глава 4.
Он откинулся на спинку, оставив правую руку на руле и стал легонько барабанить по нему пальцами. Левой задумчиво тёр щетину. Таксист вспоминал разговор с пассажиркой и улыбался. Наконец, он мотнул головой и машина вновь поехала сквозь дождь и тьму.
Дверь открылась и внутрь забралась бойкая девчушка лет трёх. Она весело подмигнула водителю. Тот усмехнулся. Девчушка стала карабкаться по сиденью, стараясь определить идеальное место для поездки.
Следом села молодая женщина, очевидно, мама девчушки. Красивые светлые волосы ниспадали на простую белую футболку. Большие голубые глаза были влажными и покрасневшими – похоже, их обладательница часто и много плакала.
– Что нужно сказать? – глухо спросила мама.
– Здласте! – радостно воскликнула девочка и, наконец, плюхнулась на сиденье. – Я Луа! А это моя мама! Её зовут Джесси!
Джесси поморщилась.
– Пожалуйста, не кричи так, зайка.
– Всё в порядке, – улыбнулся водитель.
Он отвернулся и такси вновь тронулось с места. Девочка принялась дышать на стекло и рисовать пальчиком смешные рожицы. Джесси тяжело вздыхала и не знала, куда деть взгляд. Её явно что-то беспокоило.
– Не холодно? – участливо спросил водитель, взглянув на Джесси. – Включить печь?
– Не-не, не надо! – тут же крикнула Луа, не отрываясь от рисунков. Мама улыбнулась и потрепала дочку по голове.
Какое-то время они ехали молча. Джесси продолжала смотреть сквозь пространство, мыслями она была далеко. Луа закончила с рисунками и полезла к маме обниматься. Та машинально сгребла её в охапку. Луа аж похрюкивала от восторга.
– Вас что-то беспокоит? – наконец спросил водитель.
– А? – Джесси наконец-то посмотрела на него. – Нет-нет, просто… Знаете, мысли.
Водитель понимающе кивнул. Луа отвлеклась от висения на маминой шее, внимательно посмотрела сначала на маму, потом на дядю-водителя.
– Мама часто плачет, – сообщила она. – Но это ничего. Она говолила, что сколо она не будет плакать никогда-никогда. А я, когда плиедем, получу столько моложеного, сколько захочу!
Водитель странно посмотрел на девочку. Глаза блеснули. На мгновение ему показалось, что легкое платьице девочки испачкано то ли бетонной крошкой, то ли песком.
– Луа! – воскликнула мама.
– Всё в порядке, – примиряюще сказал водитель, – я могу как-то помочь?
– Помочь, – с горечью повторила Джесси, – это вряд ли.
Она достала из сумки маленького плюшевого котёнка. Луа радостно взвизгнула, схватила игрушку и тут же потеряла всякий интерес к разговору взрослых.
– Вот вы общаетесь со многими людьми, – начала Джесси, глядя в пространство, – много слышите. Почему жизнь так несправедлива?
– Несправедлива? Почему вы так решили?
Она горько усмехнулась.
– А вы сами не видите? Сколько подонков живёт до старости без всяких проблем? И ничего их не беспокоит, всё у них в порядке. А другие, которые ничего никому в жизни плохого не сделали, страдают.
Водитель молчал. Джесси всхлипнула и продолжила.
– А дети? Они-то ни в чём не виноваты? – она кивнула на малышку, усердно убаюкивающую плюшевого друга. – И сколько из них болеет? Сколько страдают всю жизнь от страшных болезней? А сколько погибают, так и не поняв, что такое жизнь?
Водитель молчал. Его губы сжались в прямую линию, а руки покрепче сжали руль.
– Вот я, – продолжила Джесси, немного взяв себя в руки, – я в своей жизни никому ничего плохого не сделала, никого не обижала. Да и не требовала многого никогда.
Я росла обычной девчонкой. Многие называли меня красавицей, но я себя такой не считала никогда. Средняя внешность, средний ум. Разве что тихая, – она пожала изящными плечиками, – но это же не повод мною пользоваться, верно? Ах, надо было продолжать учиться.
Она чуть расслабилась и откинулась на спинку сиденья, устроившись поудобнее. Джесси вновь потрепала дочку по голове, та с готовностью обняла маму и вернулась к игре.
– Хотя тогда бы не было её, – Джесси впервые улыбнулась. – После школы в мою жизнь пришла любовь. И я не стала учиться дальше. Родилась моя зайка. А вот наш папа был к этому не готов и бросил нас.
Водитель продолжал молчать, хмуро поглядывая на неё через зеркало.
– Но это ничего, – она вновь улыбнулась, – в моей жизни не было большего счастья, чем она. Ах, как было хорошо тогда! И представить не могла, что буду вспоминать те времена и скучать по ним.
Она уставилась в окно, на пролетающие за пеленой дождя серые бетонные заборы. Джесси крепко обняла дочку. Та отчаянно пыталась вырваться и вернуться к котёнку. Водитель продолжал рассматривать её. На коже, в области шеи и плеч темнели синяки и ссадины.
– Случилось что-то плохое? – спросил он наконец.
– Да, – ответила она, помолчав, – в нашу жизнь пришла война. Мне помогали родители, но они погибли во время одного из ударов. И мы остались вдвоём.
В её глазах вновь заблестели слёзы.
– Нам пришлось бежать. На новом месте нам какое-то время помогали, но потом мы остались вдвоём. Луу удалось отдать в садик, но где найти работу? Кому нужна беженка без образования и с маленьким ребёнком на руках? Я старалась найти работу. Правда старалась. Мытьё полов, фастфуды, доставка. Я ведь не отказываюсь от работы. Ради дочки я готова на всё, но… Везде был или график двенадцать часов, или мне предлагали сначала «поработать в кабинете директора, а там посмотрим». Ну, вы понимаете, о чём я.
Водитель посмотрел на девочку. Кажется, она утомилась: Луа свернулась калачиком в уголке и, похоже, устраивала котёнка на ночлег.
– И вам, – аккуратно начал таксист, тщательно пытаясь подобрать слова, – вам пришлось работать…
– Древнейшая профессия, да, – всхлипнула Джесси, – а что мне оставалось? Всё же ради неё. О, я отдаю ей всё время, какое только могу. Как бы мне хотелось вообще не расставаться с ней! А как мы читаем с ней сказки перед сном! Как бы мне хотелось быть с ней рядом каждый вечер, не оставляя её одну с телевизором. Я ложусь на кровать, она сворачивается калачиком рядом и слушает, слушает. Время прямо замирает в эти минуты! Как будто кроме нас двоих остального мира не существует. Как бы мне хотелось ей дать всё-всё на свете! Всё, чего у нас никогда не будет.
– Я вас не осуждаю, – примиряюще сказал таксист.
– А мне ваша жалость не нужна, – огрызнулась Джесси. – В нашей профессии ещё заставляют употреблять… Ну, знаете, лекарства. Чтобы мы были сговорчивее. Чтобы не отказывали фантазиям клиентов.
Водитель дёрнул щекой.
– …Так что это стало ещё одной проблемой. Это вызывает привыкание. И за это приходится платить.
Луа мирно посапывала, свернувшись на сиденье. Джесси нежно убрала прядь волос с её лба и тихонько поглаживала дочку по плечику.
– А недавно, – продолжила она, вздохнув, – у меня появился один постоянный клиент. Он… Он жесток. Очень. И с каждым разом всё хуже и хуже. Это всё кончится плохо, я точно знаю. И что тогда будет с ней? У неё ведь никого нет, кроме меня. Однажды она проснётся в своей кроватке, совсем одна в этом мире. И что же будет тогда?
Водитель молчал.
– Да, – всхлипнула Джесси, – выход есть всегда. Но я не хочу этого. Не для моей зайки. Но я не вижу другого выхода. Что нас ждёт впереди? Там нет никакого просвета. Что ждёт её, если меня… Если я… Если я однажды не вернусь с работы? Я с ума схожу от этого! Так скажите мне: чем дети заслужили такое? Почему люди так жестоки? Откуда в мире столько боли? Почему дети должны страдать?
Водитель разлепил губы.
– Да, дети, они… Во многих религиях детей считают маленькими божествами.
– Нет никакого Бога, – она сглотнула слёзы, – по ту сторону нас ждёт только тьма.
Луа проснулась и потёрла глаза кулачком. Затем повисла у мамы на шее и расцеловала её в обе щеки.
Такси остановилось. Водитель повернулся к своим пассажирам.
– Вы не правы, – просто сказал он, – даже самый страшный, самый тёмный путь заканчивается и начинается новый. И вот на этом новом пути каждый ответит за свои поступки, даже если таскал их до глубокой старости. А остальных ждёт новое начало, полное яркого света.
– И кучи моложеного! – Луа вскинула к потолку маленькие ручки.
Таксист улыбнулся.
– Да, малышка. Столько, сколько ты можешь себе представить.
Глава 5.
Некоторое время он бессмысленно смотрел в пустоту. Почти как его пассажирка совсем недавно. Он дёрнул рычаг. Такси вновь отправилось в ночь.
На заднее сиденье плюхнулся молодой парень лощёного вида. Серьга в ухе, модная причёска и не менее модные чёрная рубашка и брюки от именитых брендов. Парень шмыгал носом и ошалело оглядывался вокруг себя.
– Гм, – сказал водитель и такси тронулось в путь.
Некоторое время парень продолжал озираться, шмыгая носом. Таксист поглядывал на него. Вид растерянный, словно пассажир не понимает, где находится.
– Всё нормально? – на всякий случай спросил водитель.
– Я Пэт, – сказал парень и шмыгнул.
– Пэт?
– Ну, вообще, Пётр. Петя. Но лучше Пэт. Друзья зовут меня Пэт. Я Пэт!
– Угу, – промычал водитель и сосредоточился на дороге.
Кажется, парень наконец освоился в машине. Он перестал озираться и постарался развалиться на сиденье вальяжно. В скромном такси получилось у него это неважно.
– Ух, ну и вечерина была вчера, чувак, ты бы видел!
Он достал из кармана смартфон и стал суетливо водить пальцем по экрану.
– Блин, да в какой жопе мы едем, раз тут связи нет?! – Он быстро прильнул к стеклу. За потоками дождя угадывались какие-то пустыри или огороды.
– Хрен с ним, – смартфон был брошен на сиденье, после чего свалился на пол. Пэт только махнул рукой. – Пофигу вообще. Возьму себе другой. У меня знаешь сколько бабла?
– Хорошо зарабатываете?
– Пф, «зарабатываю». Работать – это для неудачников. А я – хозяин этой жизни, ты понял? Ты бы видел, какую тёлочку я вчера купил после вечерины! Да на какой тачке ее вёз! Весь ваш сраный таксопарк, если продать, на одно колесо не наскребёте.
– Купил тёлочку? – не понял водитель.
– Шлюху, понимаешь? Да не такую, на которых ты облизываешься, пока по трассе едешь, а элитную, – Пэт сделал особый акцент на слове «элитную». – И пока мы с ней гнали под двести «кэмэ», она меня ротиком ублажала! Ух, какая девочка!
Водитель внимательно посмотрел на него и почему-то прищурился. А Пэт продолжал рассказывать на каких классных тусовках он завсегдатай и что «любая дурь – это его поле».
– Где же вы берёте деньги на всё это? – спросил водитель и прибавил скорости.
– Чё? – Пэт встрепенулся и огляделся вокруг. – А, ты про бабло опять. Про бабки – это к батяне моему. Папуле, короче. Слышь, а мы не шибко спешим? Чё-то всё таким быстрым кажется.
– Не превышаем.
– Да? Ну ладно. Короче, батя у меня молоток прям. Он какая-то шишка важная. Типа лес там, нефть. Какая-то такая фигня, не знаю точно. Поначалу зудел всё: давай, мол, учись. Оплачу всё. А я думаю: надо оно мне? Я ж уже в шоколаде! Уже всё есть, понимаешь? Хорошо, что папаня у меня в разъездах часто, так что зудел не долго. А щас вообще подзабил на это. Понял наконец-то, что я рожден не для этого!
– А для чего вы рождены?
– Ты чё, так и не понял до сих пор? Чтобы кай-фо-вать! Я людям хорошее настроение несу. А хорошее настроение у меня всегда с собой!
Пэт стал рыться по карманам. Такси с рёвом вошло в поворот. Парня бросило от одной двери к другой, но он на это не обратил никакого внимания. Убедившись, что в карманах пусто, он вновь сел ровно.
– Ну ладно, согласен, сейчас хорошего настроения не нашлось. Выронил, наверно. У тя тут ничё нету?
Водитель мотнул головой.
– Точно? А то я знаю, что таксёры часто барыжат бухлом и веществами. Значит, нет? Ну ладно. Так что батя – молодец. Он и сам любитель покайфовать, точно тебе говорю. Просто виду не подаёт.
– А ваш отец, он тоже получил средства от кого-то?
– Не. Я, когда мелким был, он мне часто рассказывал, как с самых низов пробивался. Всё своим трудом, своим умом заработал! Вон у меня батя какой! Молоток, я ж говорю тебе.
Водитель прищурился.
– Может, он поэтому и настаивал на вашей учёбе? Хотел, чтобы вы почувствовали, каково это: с трудом зарабатывать себе на жизнь?
– Чего? – не понял Пэт.
– Ну, может, не для того, чтобы вы прямо зарабатывали на кусок хлеба, – поправился таксист, – а чтобы хотя бы понимали как мир устроен, что чувствуют другие люди?
– Чё-чё? – зашевелился Пэт. – Это типа я за жизнь не шарю? Да я в нашей тусовке любому словом помогу! Всё разрулю, почище любого психолога!
– Словом, – усмехнулся водитель, – в том-то и дело, что можете помочь только словом. Вы же совсем не знаете людей. Не знаете, чем они живут. Что чувствуют. Вот, например, та девушка, которая вам делала минет в машине. Почему она это делала?
– Как это почему, – усмехнулся Пэт и вновь развалился на сиденье, расставив ноги. – Потому что я ей заплатил, сечёшь?
В подтверждение своих слов он почесал большой палец об указательный и закинул руки за сиденье.
– Это понятно, – кивнул водитель, – но почему она решила зарабатывать деньги именно таким способом? Может быть, она просто глупая и ленивая и не умеет ничего, кроме как использовать свою внешность? А может быть, она просто в отчаянии? Может, ей негде жить? Или у неё смертельно больна мама или ребёнок и она вынуждена использовать все способы, чтобы собрать на лечение? А может, её заставляют это делать и ей нужна помощь?
Пэт молчал. Его брови сошлись на переносице.
– А ваш отец? – продолжал водитель. – Вы уверены, что, когда он сколачивал своё состояние, он хотел для вас именно такой жизни? Быть может, он бы отказался от всех своих миллиардов, чтобы вы не стали тем, кем стали? У вас есть сёстры или братья?
– Сестра, – неохотно буркнул Пэт. Он зажал ладони между колен. – Но я её не вижу, она сейчас учится в Англии.
– А вы знаете, почему она выбрала именно Англию? На кого она учится? Что ей движет?
Такси проехало площадь, в центре которой возвышался полуразрушенный постамент. Здесь, видимо, когда-то был установлен памятник.
– Вот видите, – продолжил водитель. – Вы не можете ничего сказать даже о родной сестре. Что уж говорить о мыслях элитной проститутки. Уверен, когда вы всё-таки учились, у вас были одни пятёрки. Так?
Пэт молчал.
– Я не сомневаюсь, что это были только пятёрки, – сказал таксист. – А хотите знать почему? Потому что учителя просто не хотели с вами связываться. Они боялись гнева вашего отца, если не будут терпеть ваши выходки. Хотя я уверен, что он бы им ничего не сделал.
– Откуда вы знаете? – глухо буркнул Пэт.
– О, потому что я кое-что понимаю в этом мире, молодой человек. В отличие от вас. Знаете, в прошлом был такой политический деятель – Сталин. Суровый был человек, строгий. О нём говорят много и хорошего, и плохого. Но вот вам история о нём и о его сыне Якове.
Яков учился в обычной школе, несмотря на статус своего отца. И Яков вёл себя плохо. Плохо учился, хулиганил. А учителей запугивал тенью своего отца. И они терпели Якова. Терпели его выходки.
Но нашёлся один учитель, который не мог больше этого выносить. Он написал письмо самому Сталину, в котором подробно описал все выходки его сына. И получил ответ, адресованный лично ему. Сталин тепло благодарил учителя за то, что тот не поверил угрозам Якова. Что не пошёл на поводу у мальчишки. И попросил быть с Яковом построже, потому что на нём лежит гораздо бо́льшая ответственность из-за того, кто является его отцом. И извинился, что из-за важности своей работы не всегда может выделять время на воспитание сына. Понимаете, о чём я?
Пэт молчал.
– Я говорю о том, что вам сложнее стать хорошим человеком. У вас изначально всё есть. Вы отрезаны от мира. А остальные вынуждены зарабатывать себе на жизнь, видеть горе других людей, помогать им. Они становятся нужными, понимают, что приносят в этот мир частичку себя. И в конце пути понимают, что не зря приходили в этот мир. Даже если их вклад был незначителен. Человек может быть уборщиком всю жизнь, но однажды он может спасти ребёнка из реки и тем самым обеспечит себе смысл существования до конца дней. А ведь даже если никого и не спасёт: одной своей работой он сделает больше, чем сделаете вы. Да и понимает уборщик в происходящем вокруг уж точно побольше вашего.
– Думаю, я понимаю, о чём ты, – поморщился Пэт. – Чёрт, что ж так голова трещит?
– Возможно, ударились? – глаза водителя блеснули. Он нажал на газ сильнее.
– А? Да не, вроде не ударился. Блин, если так подумать, я ж свою сестрёнку не знаю совсем, правда. Помню, мне её показали еще крохой, а я отмахнулся только. Уже тогда был дерьмом. Но она хорошая, я уверен. Нет, я думаю, что она хорошая. Щас вспоминаю: она любит благотворительностью заниматься. Я всё отмахивался: пустая трата времени это. Даже не знаю точно, чем именно она занимается. Столько времени упущено. Хе, рассуждаю, как старый дед!
А отец? Он же пытался мне объяснить. Он терпеливый дядька. И добрый. Это с виду он такой, знаешь, суровый весь. Может, потому, что в жизни ему по-настоящему тяжело пришлось. Этого ведь я тоже не знаю!
Пэт обхватил голову руками. На мгновение водителю показалось, что между пальцев сочится кровь.
– Ох, наверно, он всё-таки слишком добрый, – глухо продолжал пассажир. – Вот был бы он как этот… О ком ты там говорил? Хотя не, нечего на него перекладывать. Только моя вина. Сам дурак. Я сейчас пытаюсь вспомнить детство, а не могу. Перед глазами только пьяный угар. Ничего не могу вспомнить. Но, может, не поздно ещё, а? Я ж молодой ещё. Полежу в клинике, избавлюсь от наркоты и пьянок. Организм же восстановится, правда? Гением уж не стану, но хоть что-то полезное же я могу делать! Хотя бы с отцом подружиться. А мама…
– Приехали.