Что чуть не плачу я.
Словами горького огня
Они былое жгут.
Мои стихи сильней меня-
Они тебя не ждут,
А я оставил все мосты,
Смятением объят.
Где б ни была сегодня ты-
Пускай они стоят.
По ним за десять тысяч рек,
Тоскуя и скорбя,
Ушел хороший человек,
Ушел искать себя.
Неблизкий час, нелегкий путь
И не видать ни зги…
Но все равно когда-нибудь
Услышу я шаги.
Мелькнув в улыбке свет и тень,
Я голову склоню…
Но ты мне скажешь:
– Добрый день!-
Давая имя дню.
И я навстречу побегу,
И, всем стихам на зло,
Мосты заветные зажгу,
и станет так светло,
Что ты по строчкам, может быть,
Сумеешь угадать,
Как я хотел тебя забыть,
Чтоб было легче ждать.
– Мама, – закрыв книгу, обратился Василий, – а как ты думаешь, мужчина и женщина равны?
– Ох уж эта пагубная привычка всех равнять, – прыснула Александра Михайловна недовольно, – она уже успешно сморила поколения семей и впредь даст большое количество разводов. Что за надобность? – и она долго сокрушалась о большом упущении в юрисдикции назвать право каждого человека быть таким, как он есть, "равноправием".
– Правильно было бы сказать "значимость". Ты значим, я значима, папа значим, но мы абсолютно точно не равны. Как может яблоко быть равным груше? Представлять, что в браке оба человека могут вести себя одинаково и выполнять одинаковые обязанности с удовольствием и наслаждением просто легкомысленно.
Александра Михайловна всегда была настоящей хозяйкой своего домашнего мира, не в старой западной манере, когда в доме был и садовник, и гувернантка, и повар, но в своей особенно приятной манере, она успевала все делать сама, довольствуясь собою, детьми, супругом и домом. Вставала она рано, почти с рассветом, говоря, что так она бодра в течение всего дня, а если встанет позже, то будет клонить в сон. Проснувшись, она долго прихорашивалась у зеркального белого стола, освещённого четырьмя лампами, сидя за которым Александра Михайловна походила на царицу Александру, жену Николая 2. Она смотрелась в зеркало, кокетничая со своим отражением, то приглаживая копну темных волос, то поднимая их в высокий буйный пучок наверх, то заплетая причудливые для мужского глаза косы. После такой церемонии в приподнятом настроении она шла на кухню, готовить завтрак и кое-что на обед, нежно напевая любимые мелодии. Закончив с готовкой и накрыв стол к завтраку в гостиной, она поднималась по гладкой деревянной лестнице наверх, чтобы разбудить своих детей поцелуями, умыть, накормить и отправить в школу. Когда она оставалась дома одна, то посвящала время себе – читала книги, ходила с подругами на короткую прогулку, писала маслом, пела и аккомпанировала себе на рояле, могла посетить музеи или выставки, но впрочем это она предпочитала делать вместе с семьёй. Ближе к вечеру, за пару часов до возвращения мужа, она готовила ужин, помогала детям с уроками или играла с ними в настольные игры. После прихода Петра Алексеевича и ужина вся семья собиралась в гостиной за беседой, игрой или чтением.
Сейчас после обеда Александра Михайловна с детьми перешла в гостиную, где стали ждать отца и коротали время, болтая обо всем на свете и ни о чем одновременно. Эта беседа доставляла огромное удовольствие участникам, они много шутили и много смеялись.
Был уже девятый час вечера, когда хлопнула дверь кабинета на втором этаже, и послышались шаги, спускающиеся вниз по лестнице.
–Дочь, собирайся, – громогласно объявил только что вошедший отец семейства, встав посередине гостиной, – Я приглашаю тебя на спектакль.
–Тебе разумнее было бы пойти куда-нибудь с мамой, – с большой неохотой и безразличием отказалась Ольга.
–Сегодня в Большом театре дают «Бурю» Шекспира. Я хотел бы пойти с тобой, – настаивал Петр Алексеевич.
–Камелот, – обратилась Александра Михайловна к дочери, назвав ее детское прозвище, – папа прав, – голос ее был мягок и нежен, так что был способен растопить лед в рассерженном сердце ребенка, – Идите вдвоем, насладитесь культурной жизнью. Родная, – положив свою теплую ладонь поверх руки Ольги, продолжала она, – этого старика не вытащить никуда из своего кабинета, а сейчас он сам предлагает. Не упусти такой шанс, – Александра Михайловна подмигнула дочке.
–Но мне нужно заниматься с Василием, – расстерялась Ольга.
–Мы с ним справимся и без вас, – уверила Александра Михайловна и с ноткой издевки добавила, – Идите уже, видеть вас не желаю!
–Спасибо, мамочка! – Ольга поцеловала мать и отправилась в свою комнату, чтобы привести себя в подобающий леди вид для похода в театр.
–Спасибо, что подыграла, – целуя супругу в Румынию щеку, поблагодарил Петр Алексеевич, когда Ольга уже не могла слышать их разговоры.
–Если вы вернетесь раздельно, вам обоим будет кого обвинить, – иронично подметила Александра Михайловна.
–Разве я обвинял тебя в чем-то? – искренне удивился Петр Алексеевич.
–Предоставить список за последние тридцать лет или пятьдесят?
Раздался негромкий, плохо скрытый смешок сидящего за столом младшего сына Трубецких.
–Это так смешно? – наигранно возмутился отец, потрепав Василия по его голове.
–Тебе пора идти, Петр Алексеевич, – сказала Александра Михайловна, когда услышала шаги своей дочери по коридору, – актеры вас ждать не будут.
–Я бы поспорил, – буркнул себе под нос Трубецкой, поправил пиджак, поцеловал супругу и сына и отправился вместе с дочерью в театр.
Огромные золотые залы Большого Театра радостно принимали гостей, желающих окунуться в мир трагедий и комедий, в мир, построенный на вымысле, но так ярко отражающий реальность. Пётр Алексеевич, взяв дочь под руку, прошел от машины до самого своего места в зале, непрерывно здороваясь кратким кивком головы и сдержанной улыбкой едва ли не каждого идущего мимо человека. Стоит заметить, что этим самым прохожим (а среди них были и мужчины солидного возраста и состояния, и юные дарования, ещё никому неизвестные, и женщины разных возрастов и положения в обществе) было чрезвычайно приятно внимание Трубецкого, хотя и было очевидно, что все они знают и слышали о Петре Алексеевиче много больше, чем он о них. Ольга улыбалась всем и радовалась неожиданно приятному походу в театр с отцом: такие вечера всегда имели особую знаковую силу для их тандема и происходили подобные вечера обязательно после свершения или же накануне важных дел и событий.
– Для театра "Буря" – одно из коварнейших произведений, – экспертно подметил Пётр Алексеевич, когда они с дочерью заняли свои места в ложе, – Ее необычность и сложность очень часто ставит в тупик театральных деятелей. Поэтичность и глубокий смысл, фантастические персонажи и реальные люди, элементы символики, чистой условности и крупный психологический план, сказочность обстановки и реальность чувств и конфликтов!
– И как совместить это в театральной постановке? – спросила Ольга, приняв свою роль ученицы перед великим ментором.
– Это не наша с тобой головная боль, – хитро улыбнулся Трубецкой,– на брошюре ведь нет твоей фамилии, значит, ты пришла наслаждаться зрелищем, питать знания и немножко (голос Петра Алексеевича стал тоньше и задирестее на этом слове) критиковать.
С этими словами Трубецкие полностью отдались происходящему на сцене, не отрывая глаз ни на секунду от актеров, лишь изредка в самых душеразрывающих моментах рука Ольги быстро и резко сжимала предплечье отца.
Для искушенного читателя считаю своим долгом пояснить поступок моего друга ответить на ваш естественно возникший вопрос о том, почему именно сейчас и почему именно этот спектакль выбрал Трубецкой для просмотра с дочерью. Литература – это не просто книга, вымысел, не имеющий ничего общего с реальностью. Литература – это и есть жизнь, это истории, поданные и рассказанные нам людьми более одаренными и мудрыми, чем толпа. В частности Шекспир в своей трагикомедии «Буря» делится своими наблюдениями над проблемами власти, справедливости и свободе. И именно над этими вопросами должна была задуматься Ольга по замыслу Трубецкого. Если вы, мой уважаемый читатель, не знакомы с «Бурей», я бы советовал вам ее прочесть.
Но я снова отвлек вас от наших героев, вернемся же в театр.
– Что скажешь, дочь? – обратился Петр Алексеевич к Ольге в то время, как зал рукоплескал и вызвал на бис актерский состав.
– Очень впечатляет! – с восхищением произнесла Трубецкая, не переставая аплодировать.
– Что, по-твоему, суть этого шекспировского произведения? – на выходе из театра начал спрашивать отец.
Время было позднее, ночь уже взяла правление в свои тёмные изящные руки, однако по обычаю такие вечера всегда должны были заканчиваться небольшой прогулкой, наполненной разговорами отца и дочери. Укутавшись в летний плащ и взяв под руку Петра Алексеевича, Ольга вышагивала по каменным плиткам города и раздумывала над ответом.
– Могущественный благородный волшебник пользуется своими магическими способностями для того, чтобы восстановить справедливость: вернуть себе власть и привести обидчиков к покаянию, – заключила она по истечении нескольких минут.
– Но Просперо не ставит перед собой цели – отомстить, – возразил Трубецкой.
– Нет, – согласно кивнула Ольга, – Гораздо больше его привлекает идея христианского всепрощения и последующего отказа от волшебства. Восстановление справедливости Просперо разыгрывает с помощью воздушного духа Ариэля и подчиняющихся ему более мелких духов, которые могут становиться невидимыми или принимать разнообразные облики животных. Просперо точно знает, как и что нужно делать, для того, чтобы проявить в людях их наиболее яркие качества.
– А что насчет темы свободы? – как бы "из-за угла" спросил Трубецкой.
Лица Ольги едва заметно коснулась печальная и мудрая улыбка.
– Что насчет свободы, то она – призрачная вещь и до ужаса относительная, – сказала Ольга и замолчала, прокручивая в голове все, что было за последние дни.
Несколько машин с протяжным звонким углом промчались мимо Трубецких, сигналы отвлекли Ольгу, логическая цепочка мыслей была утеряна.
– Разве это не лучший конец? –неожиданно для Петра Алексеевича спросила Ольга, – Вот так вместе, так рано, когда ещё ее успели остынуть чувства, когда никто не узнает, разлюбит ли он его или она его, когда они останутся в памяти друг друга единственными, настоящими.
Трубецкой отрицательно покачал головой, крепче обнял свою дочь и заговорил:
– То есть никогда не узнать, что такое быть с ней каждый день из года в год? Не спать ночами, буравя взглядом собственноручно купленные оковы кольца; не дрожать, ожидая ответа; никогда не услышать, как она скажет "да"; не спешить вернутся в ее нежные объятия; не знать, что она трепетно ждет тебя любым, злым и уставшим или радостным и бодрым, домой; не слышать ее стонов при родах и криков твоего ребенка каждую ночь; не смотреть, как она гладит твои рубашки; не ревновать ее к каждому, кому она улыбнется; никогда не прижимать ее и детей к груди по вечерам. Эту жизнь со всеми ее болями и радостями ты ставишь на весы с счастьем Ромео и Джульетты?
Случается так, что человек более придирчив к покупке сапог, чем к выбору спутника жизни. От этого распадаются и рушатся браки, ибо они созданы из воздушных замков. Нельзя на основании безответственности многих людей заключить безнадежность и никчемность института брака и забраковать понятие вечной любви.
– Ты романтик, – посмеялась Ольга, нежно обнимая отца за руку.
– Я отец четырех прекрасных детей и супруг лучшей женщины во всем свете уже более двадцати лет, – улыбнулся Трубецкой и поцеловал дочь в лоб,– Уверен, мои слова хоть какой-нибудь вес да имеют.
– И как определить значение этого слова "любовь"? – после минутного молчания задумчиво заговорила Ольга, – Вот если я скажу, что я люблю, и ты скажешь, что любишь, это не будет значить, что мы испытываем одни и те же чувства. Ты даже близко не догадаешься, что твориться в душе. А вот если я скажу, что я голоден, ты поймешь меня. Все почему? Потому что голод – чувство понятное, ясное, а, главное, реальное. А какая из этих характеристик подходит любви – никакая. Так как же так получается, что мы смысла слова не понимаем, а говорим?
– Возможно мы не испытываем одно и тоже ,но это и делает нас ближе с каждым разом, ведь любовь это пазл… – Трубекой замедлил шаг и, устремив взгляд куда-то вдаль, говорил, – Представь, мы вместе открыли коробку, высыпали много частей для пазла, и, если смотреть сверху, ты с ужасом осознаешь, что это тяжело собрать все в одну картинку.
Есть люди, которые собирают этот пазл обратно в коробку и убирают в долгий ящик.
А есть те, которые с упорством собирают пазл, и с каждым новым соедением частей они понимают, что это безумно красиво и что в этом и есть смысл.
– И что в итоге?
Трубецкой вновь посмотрел на дочь и расплылся в улыбке.
– Они склеивают получившуюся картинку, вешают ее на стену и любуются своей работой.
Ольга глубоко вдохнула свежий ночной воздух, он обнял ее своими холодными руками, заставляя плотнее прижаться к отцу. Они шли по безлюдной аллее, вздыхали и согревали друг друга своей любовью и объятиями.
Глава 10.
Но нет!.. Чем больше я скрываю чувства,
тем вырываются они сильней.
У. Шекспир
Любовь (вот, мой дорогой читатель, над каким вопросом я думал всю эту неделю, и что являлось причиной моей бессонницы) – это то, что убивает нас, сбрасывает с высоты, которую мы уже достигли, или поднимает еще выше и дает силы на новую борьбу? Как оставаться на том же уровне в карьере, других делах, если все твои мысли наполнены только одним человеком? Ты должен сделать выбор между человеком и делом, друзьями и прочим? Как всему этому найти место в твоей голове? Неужели возможно разложить все по полкам, запрятать в шкафы? Почему мы становимся такими сильными и такими слабыми одновременно? Нужно учиться жить в гармонии, мы все это знаем. Неправильно отказываться от какой-то части своих чувств или стремлений. Все равно, что смотреть только правым глазом, ибо на нем ресницы чернее. Природа требует смотреть на мир двумя глазами, если бы она считала по-другому, эволюция давно бы избавилась от второго глаза. Не знаю, как совмещать все и жить в гармонии, но я знаю, что это возможно, что это нужно.
Вернувшись домой из театра, Ольга сразу же отправилась в свою комнату, где хотела в полном одиночестве встретить скорый рассвет. Однако открыв дверь, она обнаружила в своей комнате незваного гостя. Он крутился на стуле в полной темноте, ожидая прихода хозяйки. Ольга зашла в комнату, не включая свет, и села на кровать.
–Зачем ты здесь? – тихо спросила она у гостя.
–Пришел к тебе, – встав со стула и подойдя к окну, ответил Дэниэл (вы, конечно же, догадались, что гостем был именно он).
–Пришел? – иронически переспросила Ольга.
–Все, что я знаю, это то, что ты сама хотела меня здесь видеть.
Дэниэл стоял, скрестив руки на груди, и наблюдал за тем, что творилось во дворе дома. Трубецкая встала около него, слегка касаясь своим плечом его мускулистых плеч, и тоже устремила свой взгляд в окно.
–Увидела, – добавляя больше холода в голос, сказала она.
–Что ж, тогда я уйду, – смиренно покорился Дэниэл.
–Нет, – резко вырвалось из Ольги, и рука ее крепко схватила Дэна на плечо.
–Я думал поначалу не появляться тебе на глаза, а потом решил, что « я на встречу побегу и всем стихам назло мосты заветные зажгу, чтоб стало так светло, что ты про строчкам, может быть, сумеешь прочитать…»
– «…как я хотел тебя забыть, чтоб было легче ждать».
Она взяла его за руку, переплетя их пальцы, ладонь его была большой, и грубоватая кожа немного царапала ее нежные пальцы. Но в этой большой мужской ладони ее женской руке мгновенно стало тепло и уютно. Она положила свою голову на его плечо, почувствов себя защищенной.
– Мне много лет, – своим глубоким тяжелым голосом говорил Дэниэл, пока они оба стояли и смотрели в окно, – намного больше, чем тебе, но при этом я не считаю правильным говорить тебе, что я лучше знаю, что хорошо и что плохо, что нужно делать, а что не стоит, что будет после. Я лишь знаю, что ничего не знаю.
– Я знаю, – шепнула Ольга, – что я больше тебя от себя не отпущу.
– Не отпускай, – улыбнулся Дэниэл, – Что сказал тебе отец? – спросил он, и тон его давал понять, что разговор переходит в серьезное русло,– Вы разговаривали с ним больше трех часов.
– Он рассказал мне ужасные вещи.
– Я внимательно слушаю.
И Ольга пересказала все то, что недавно сама узнала от отца.
– Эти документы он передал тебе?
– Да, – Ольга подошла к столу и достала из выдвижного ящика сундук, – все, что осталось по делу «Эрры», хранилось у него.
–Ты уже читала? – кивнув в сторону сундука, спросил Дэн и снова скрестил руки на груди.
– Прочла все, что здесь было, – убедила Ольга и села на стул, перебирая только что вынутые листы, – Есть несколько заметок сейма по делу, записи деда и других. Но их можно было даже не читать. Во время обыска они изъяли их переписку, она полностью сохранилась. Эрик верил, что гибридные семьи не опасны для государства и равновесия сил. Он оставил Киру и начал по всему свету собирать такие семьи, нашел какой-то остров и на нем строил для них новый мир, который он сам назвал Атлантидой. Покинутая Кира не смогла долго находиться без него. Они писали друг другу письма и не отправляли их. Кира – потому что не знала куда, а Эрик – потому что хотел ее обезопасить. Но Эрик, видимо, не вытерпел и отправил одно письмо. Кира выехала немедленно и прибыла через неделю на помощь Эрику. Вместе они за полгода переселили 30 семей. Но охота на них шла настолько интенсивно, что скрыться им не удалось. Стражи сейма отследили передвижения Киры, она привела их в деревню, откуда должен был отправиться корабль на Атлантиду. Эрика и Киру забрали в крепость, так же как и всех, кого увидели в городе. Их пытали три дня, пытались узнать, нет ли где еще укрытия. На четвертый день сейм вынес решение казнить их. На глазах друг у друга, – Ольга набрала воздуха в легкие, потупила взгляд и, помолчав немного, продолжила, – Кире прострелили серебряной пулей сердце, а Эрику ввели лоргенций. Она видела, как начинают синеть его губы. А он умирал, вдыхая запах ее крови. Их привязали, так что он даже не мог убрать волосы с ее лица и закрыть ей глаза. В их карманах нашли последние письма друг другу, которые они никогда не прочитали бы, но каждый из них написал. В документах сказано, что их тела сожгли, а все свидетельства их существования собрали и заточили в этот сундук.
Дэниэл хмурил брови, и мысли бегали по его лбу в некотором беспорядке, то и дело сбивая друг дружку с ног. Когда Ольгин рассказ был завершен, Дэниэл в раздумьях сел на кровать, забрал из рук Трубецкой бумаги, просмотрел их и снова обратился к Ольге:
– Что ты думаешь?
– Думаю, что это была настоящая любовь, – не без иронии ответила Трубецкая.
– Чем им помешали эти дети?
– Кроме разрушения установленных рамок и предписаний, она верили, что эти дети способны возрождать мертвых.
– А на самом деле?
– А на самом деле, – нервно бросила Ольга, – я, так же как и ты, слышу эту историю впервые!
– Но ведь эти семьи были, и дети были, а зомби апокалипсиса не было, – продолжая листать дело, утвердил Дэн.
– Кто знает? – воскликнула Трубецкая, охваченная необоснованной агрессией к собеседнику, – Может, их убивали члены сейма или родители детей. В документах сказано, что они уничтожили какое-то поселение гибридных семей. Однако из всех тех. Кого они пытали, никто не выдал информации об этом острове. Сейм решил, что он уничтожен. Но я сомневаюсь в этом.
– Нам нужно найти этот остров, на который Эрик перевез банду энтузиастов – воскресителей.
– Нужно, чтобы кто-то искал гибридные семьи, ведь сейм возобновил свою работу.
– Почему? – удивился Дэниэл.
– Если наследники престола нарушают правила, чего ждать от простых подчиненных?
– Они снова объявили на них охоту, – заключил Дейли, убирая обратно в сундук документы,– Но почему тогда об этом не трубят газеты?
– В этот раз они решили сделать все тихо – идея твоего дяди.
– Умно, – протянул Дэн, – Тогда Женя и Джек займутся поисками гибридных семей и этих чудо-детей, а мы с тобой найдем путь к острову.
– С чего мы начнем?
– Вот с этого, – Дэн стукнул рукой по сундуку, – и с этого, – на этих словах Дейли подал знак молчать и слушать то, что происходит на первом этаже.
Ольга прислушалась. Тишина. Но вдруг – один разрывающийся оглушающий протяжный звонок во входную дверь. Внизу зажегся свет, и началось какое-то движение. Ольга вопросительно посмотрела на Дэниэла.
– Идем, – коротко отчеканил он и, схватив ее за руку, потянул к выходу.
Разбуженные столь поздним визитом гостей, Александра Михайловна и Петр Алексеевич наспех натянули на себя халаты и вышли открывать. Трубецкой подошел к выходу, повернул ключ, нажал на ручку, на пороге он увидел рослого парня, любезно ему улыбающегося.
– Здравствуйте, Петр Алексеевич! – уверенно произнес визитер и, протягивая руку, также бодро представился, – Меня зовут Джек Дейли. Я тот, кого вы ненавидите.
Петр Алексеевич, ошарашенный такой дерзостью и смелостью, пожал руку человеку, о котором многое слышал, и сделал несколько шагов назад, приглашая его войти.
– Здравствуй! – с недовольством и подозрительностью ответил Трубецкой, – Рад встрече. Зачем пожаловал?
– Извините, что без приглашения, – переступая порог дома, говорил Джек, – Просто заехал по дороге сказать, – как бы между прочим продолжал он, – что не собираюсь подчиняться вашим глупым законам, и извиниться за то, что не познакомился с вами раньше. Хотели, чтобы не получилась вот такая вот ситуация, как сейчас.
Джек улыбнулся Александре Михайловне и ждал ответа отца семейства. Трубецкой прищурил глаз, хитро хихикнул и похлопал Дейли по плечу.
– Джек, – спокойным голосом объяснял Петр Алексеевич, покачивая головой, словно ему приходилось отчитываться за проступок маленького мальчика, – ты хороший парень и твои братья тоже, я уверен. Но вы не пара моим девочкам. Поэтому убирайся из моего дома немедленно.
Последнюю фразу Трубецкой принес таким же ровным тоном, как и все предыдущее. Сердце Александры Михайловны екнуло, она испуганно взглянула на супруга и быстро пробежала глазами по лицу Джека, которое, на ее удивление и восхищение, оказалось совершенно спокойным.
– Да, конечно, я все понимаю, – согласно кивнул старший Дэйли, – Только Ольгу заберу. Она наверху? – уточнил Джек, как бы собираясь уже подняться за девушкой.
– Вот это неслыханная наглость! – разозлился Трубецкой и с побагровевшим лицом закричал, – Выметайся из моего дома и не приближайся ни на шаг к моей дочери. Ни к одной из них.
– Отец! – послышалось со второго этажа, и на лестнице появились две фигуры.
– Кто это? – в ярости Петр Алексеевич ткнул пальцем в воздух, указывая на сопровождающего своей дочери.
– Меня зовут … – начал было Дэн, но бас Трубецкой не дал ему договорить.
– Дэн Дэйли, – растягивая гласные, сказал Петр Алексеевич и всплеснул руками, – знаменитый вояка. Это ты украл у меня дочь?
– Отец, хватит, – пыталась утихомирить всех трех мужчин Ольга.
– Петр Алексеевич, – начал Дэниэл, – меньше всего я хочу, чтобы вы и ваша семья подверглась нападению. Я хочу только счастья для вас. У нас есть план, с той информацией, которую вы нам дали, мы сможем узнать всю правду, нам нужно лишь немного времени. Обещаю, что с ними все будет хорошо, и если мы будем опасны для девочек, мы тут же исчезнем из их жизней, будто нас и не было вовсе.
Но сердце встревоженного отца и яростного блюстителя законов было немолодая к словам старого юноши.
– В основе всего сущего лежит порядок, и те, кто пытаются его нарушить, крайне плохо кончают. У любого вашего плана нет будущего, вы все подвергнитесь бичеванию, в лучшем случае вы станете объектом насмешек и издевательств, в худшем – вас линчуют или распнут. И ради чего? Что бы вы ни сделали, это станет лишь жалкой каплей в бесконечном океане.
Ольга подошла к отцу, взяла его за руку и посмотрела в его потемневшие от волнения и злости глаза своими чистыми и ясными глазами.
– Но что есть океан, если не множество капель? Отец, у нас получится. Верь в меня, как ты всегда верил. Мне это нужно, – шепотом говорила Ольга, так , словно в этой комнате стояли только они с отцом.
– А мне нужно, – схватив за плечи дочь, говорил Петр Алексеевич сквозь комок в горле, – чтобы вы были целы и невредимы, чтобы получили свое наследство и жили спокойно и счастливо.
– Как я могу жить спокойно и счастливо, если знаю, что где-то здесь на этой планете страдают дети и взрослые, что за ними охотятся, их ловят, пытают, мучают!? Мало того, что это начал мой прадед, сейчас это возобновилось из-за меня, из-за моих поступков!? Как я могу принять наследство, зная, что предала собственный народ, просто молча отсидевшись в углу, теплом и безопасном!? Как я могу предать свои собственные убеждения и жить спокойно, ничего не сделав для выяснения правды, даже не попытавшись!?
– Ольга… – молил о понимании Трубецкой.
– Давай, Петр, – громко сказала Александра Михайловна, сглатывая слезы.
– Саша… – растерянно взглянул на супругу Петр Алексеевич.
– Я знаю, ты любишь ее больше остальных девочек. Они справятся, – твердо заявила она и одобряющим взглядом посмотрела на братьев.
– Спасибо, мама, – произнесла Ольга и бросилась матери на грудь.
– Хорошо, – подчинился Трубецкой,– Я сделаю, что могу – вернув свой властный голос, обещал он, – У вас будет в лучше случае три дня. Сейм уже начал работу.
Глава 11.
Есть два желания, исполнение которых
может доставить истинное счастье, -
быть полезным и иметь спокойную советь.
Л. Н. Толстой
Важно всегда было и будет только то,
что нужно для блага не одного человека,
но всех людей.
Л. Н. Толстой
Трубецкая немедленно собрала вещи, зашла в комнату к спящему брату, поцеловала его в лоб и оставила на столе сборник стихов Завальнюка, который они еще не дочитали. Распрощавшись с родителями, Ольга, Джек и Дэн выдвинулись в аэропорт. Стоит заметить, что за все время своего существования на этой планете братья Дейли неплохо позаботились о своем материальном положении, они сменили массу профессий, открывали множество разных заведений, и теперь в их распоряжении было два коттеджа в Лос-Анджелесе, издательский дом и журнал, военная часть, лаборатория и пара-тройка благотворительных фондов, которые они сами же и спонсировали. Все это я предоставил вашему вниманию не для хваставства, а исключительно для того, чтобы объяснить причину , по которой все трое молодых людей сейчас летели не обычным рейсом , а на частном самолете.
По просьбе Трубецкой Дейли высадили ее у небольшой часовни около дома, а сами отправились в музеи и библиотеки города за старыми картами мира и планами городов.
Часовня гармонично вписалась в общий городской пейзаж, прячась от людского глаза среди высоких зданий офисов и широких дорогих домов. Под лучами летнего солнца в скромном садике около часовни что-то садила монахиня, то и дело платочком вытирая проступающие капельки пота на лбу. Розы, густо растущие в соседней клумбе, обгорели и приопустили свои белые и красные головы. Монахиня бережно обстригала лишние листочки, спрыскивала цветы водой и вскапывала землю. Умиротворение, которое царило в этом почти безлюдном квадрате, взятым в тиски шумного, бегущего города, заразило Ольгину душу, как только она вступила на каменную дорожку к дверям часовни.
Сама Трубецкая была редким гостем подобных сооружений, и все здесь ей было ново, дико и непривычно. Она зашла в часовню с одной только целью – поговорить со святым отцом. К счастью, в полупустой часовне не так сложно было найти священника. Им оказался седовласый мужчина старше шестидесяти лет, в черном одеянии и с длинной кудрявой бородой.
Будучи далеко не мастером в вопросах веры и совершенно не понимая, как тактично подойти к интересующей ее теме, Ольга решила говорить напрямик.
– Я хотела спросить у вас, – начала она, присев рядом с отцом на скамейку перед иконами, – вы по-настоящему верите в существование Бога и всего потустороннего мира?
– Да, – хрипло отвечал отец.
– А если я не верю, – задумчиво произнесла она и замолчала, пытаясь подобрать слова.
– Веру нельзя привить, – покачал головой священник, – Она должна сама прийти к человеку. Невозможно насильно заставить людей верить, ибо когда не изнутри вера их идет, будут они сомневаться в истинности предначертанных путей, а, как следствие, сопротивляться будут.
–Так что же выходит? – бунтовали Ольгины принципы и представления о жизни, – Смирение и покорность – это только вера? Не значит ли это, что Бог заставляет нас свыкнуться с несправедливостью и перестать бороться?
Священник повернул голову в сторону Ольги, внимательно ее оглядел, улыбнулся едва заметно, будто знает какой-то ее секрет, и продолжил говорить.
–Если вера есть в тебе, то вера, прежде всего, в сердце, – медленно распевал отец, – Следуй за ним. Если оно говорит тебе, что нужно бороться – борись. Слушай сердце и будешь той, кем тебе предначертано быть. Бог хочет видеть всех нас сильными, никому не дает он испытаний больше, чем человек может вынести. Если веришь Богу, верь сердцу – там правильный путь, там вера, там Бог… – после этих слов священник пристально посмотрел на Ольгу своим проницательным взглядом,– Разве этот вопрос ты пришла задать?
– Только этот, – утвердила Трубецкая.
– Если бы я задумал совершить невозможное, – еще немного помолчав, добавил отец, – я бы не спрашивал ни у кого советов, а просто бы совершал, не просто так ведь эта мысль проросла в моем мозгу, кто-то ее посеял там.
Ольга поблагодарила святого отца за выделено ей время и беседу, а затем отправилась домой. Она шла пешком вдоль заполненного людьми и машинами проспекту, сминая в руках лямку сумки, голова ее была доверху забита мыслями. Свернув на пустую улочку, чтобы сократить путь, Ольга спиной ощутила чьего-то присутствие и намеренное преследование, она посмотрела назад, но никто не шел за ней. Решив, что она уже сходит с ума и бредит, Ольга развернулась, чтобы продолжить идти по выбранному маршруту, и тут же встала как вкопанная – прямо перед ней стоял уже знакомый мужчина в белом и во весь рот улыбался.
– Эдмунд! – воскликнула Ольга, – Какая неприятно неожиданная встреча! Очень не рада тебя снова видеть! Чем обязана? – приветствовала она председателя нынешнего Сейма.
– Знаю, – слащаво говорил Эдмунд, – наша первая встреча прошла не на высшем уровне…
– Мягко говоря, – перебила Ольга и, сделав шаг в правую сторону, пошла по каменной дорожке домой.
Эдмунд , ожидавший такой реакции, увязался за ней.
– Но я решил все исправить, – продолжал мерзкий голос петь на ухо Трубецкой, – ты ведь собираешься стать частью моей семьи.