Осколки

   Ирина Сергеевна удивленно вскинула брови:

– Хорошо…, – неуверенно произнесла она

***

   Без пятнадцати девять черный Мерседес стоял у входа в кафе, и Павел, сидевший за рулем, время от времени озирался по сторонам в ожидании появления рыжей головы Женьки. Он уже почти не помнил, как она выглядит, и ужасно боялся ее не узнать.

   В его памяти остался лишь образ, легкое напоминание о нахлынувших на него чувствах, и два больших зеленных глаза, полные слез.

   Что это было? Что за неведомая сила заставила его остановиться, замереть, перевернула его мир с ног на голову, ускорила биение его сердца? Эта сила словно магнитом тянула его сюда, и голова его вертелась из стороны в сторону, как у деревянного болванчика, а глаза выискивали в сумерках огненно-красную копну волос, заплетенную в тугую толстую косу. Взгляд цеплялся за каждого прохожего, попавшего в поле зрения, выискивал в каждом лице знакомые черты.

   Дверь кафе скрипнула, брякнули ветряные колокольчики, и на улице появилась она. Тонкая джинсовая курточка, драные на коленках джинсы, неизменная рыжая коса на плече и старый велосипед в руках.

– Велосипед…, – разочарованно протянул он, – Ну, и куда я его дену?

   Он приоткрыл окно пассажирского сиденья и крикнул:

– Жень!

   Она вздрогнула, услышав свое имя, и огляделась по сторонам. Но не найдя никого, запрыгнула на велик и поехала, быстро удаляясь от него и его машины.

Глава 4

   Женька доехала до супермаркета, спрыгнула со своего железного коня, завела его в металлическую стойку, любезно установленную администрацией магазина, и пристегнула к одной из труб. Даже такой, старенький и видавший виды велосипед, с растрескавшейся краской на раме и выцветшим сиденьем, нуждался в защите от кражи.

   И дело было даже не в том, что в случае потери транспорта, ей пришлось бы долго еще ходить пешком, ведь купить новый велик не было никакой возможности. Нет, и в этом, конечно же, тоже! Но в первую очередь ее заботила память о папе. Это, ведь был его велосипед, и, потеряв его, она потеряет частичку любимого человека.

   Она бродила между стеллажей и выбирала продукты, аккуратно укладывая их в корзинку, висящую на руке. Хлеб, молоко, масло, макароны…. На мгновение замерла перед стеллажом с шоколадом и, выбрав самую дешевую плитку, бросила ее к остальным продуктам.

– Привет, – прозвучало над самым ухом.

   Женька чуть не выбросила пачку чая, которую держала в руке. Она повернулась резко, чуть было не коснувшись своим носом носа говорившего. Чтобы поздороваться, он наклонился к самому ее уху, оказавшись совсем рядом с ее лицом.

– Здрасте, – Женя отпрыгнула на несколько шагов, прежде чем смогла вымолвить это нехитрое слово.

– Ты чего без меня уехала? – спросил Павел, – Я думал, мы договорились…

– Договорились? – удивилась девушка, пытаясь понять, о чем он говорит, – Ни о чем мы с вами не договаривались…

– Ну, как же? – Павел поджал недовольно губы, – Ты же обещала со мной еще пообщаться, помнишь?

– Ничего я вам не обещала, – Женька отступила еще на несколько шагов.

– Ну, значит, я не так понял, – улыбнулся он, – Давай, я понесу!

   Он протянул руку к корзинке, но девушка тут же отвела ее в сторону, стараясь, как бы, защитить продукты от посягательства. Павел засмеялся.

– Я не украду, обещаю! – он поднял ладонь в воздух, и сделал очень серьезное лицо, произнося свою клятву, вызвав у девушки невольный смешок.

   Она, пожав плечами, протянула ему свою ношу и направилась вдоль рядов, выискивая и выбирая другие продукты из списка.

   Павел шел следом, внимательно рассматривая содержимое корзины и выуживая оттуда продукты, которые уже успела накидать туда девушка. Он хаотично ставил их обратно на полки, одновременно заменяя на более дорогие аналоги.

– Так, чем, говоришь, болеет твоя мама? – вдруг спросил он, резко оборвав затянувшуюся паузу.

   Женька даже похолодела от ужаса, ее ложь догнала ее так скоро и пришла расплата. Она замерла, остановившись посреди прохода и, не поворачиваясь, произнесла:

– Я не говорила…

– Нет? – он обошел ее, встал спереди, наклонился слегка и заглянул ей в глаза, – И не скажешь?

– Нет, – ответила она, сглотнув.

– Я бы мог найти ей хорошего доктора, – не унимался мужчина, – Ее бы вылечили…

– Это не лечится, – тихо сказала Женька, стараясь не заплакать, но предательские слезы уже застилали глаза.

– Эй, эй…, – Павел растерялся даже, когда увидел, как первая капля скользнула с ресниц по щеке, – Ты чего? Не плачь…, – сказал он, и, протянув руку, поймал вторую слезинку большим пальцем.

   Но девушка уже не могла остановиться, и чтобы не разреветься окончательно, прямо здесь, среди незнакомых людей, она резко развернулась и побежала к выходу их супермаркета.

***

   Глотая слезы и смахивая их с лица тыльной стороной ладони, Женька пыталась вставить ключик в замочную скважину велосипедного замка. Но пелена в глазах и дрожание рук ужасно мешали ей сосредоточиться, отстегнуть велосипед от стойки, прыгнуть в седло и умчаться вдаль, подальше отсюда.

– И что ему только нужно? – всхлипывала она.

   Девушка присела на корточки, закрыла лицо руками и разревелась, как последняя дурочка.

– Продукты забыла, – прозвучал рядом уже знакомый голос, – Салфетку?

   Она подняла заплаканные глаза на Павла Павловича. Он стоял, склонив голову на бок, нелепо улыбался, держа в одной руке пакет с продуктами, а другой протягивал ей белоснежный платок.

   Где-то в фильме Женьках видела, что так принято в высшем обществе, предлагать свой платок, чтобы расстроенная дама могла вытереть свои слезы. Но в том фильме дама была не совсем интеллигентной особой и, приняв от своего спутника салфетку, она смачно, с громкими неприличными звуками высморкалась в него.

   Это было смешно тогда и, почему-то, показалось смешным сейчас. Женька представила, как берет платок Павла, прикладывает его к своему носу и со всей силы надувает его воздухом, оставляя на нем совсем не ромашки, а тягучие, зеленые сопли.

   Резкая смена настроения была для девушки совсем не редкостью, довольно часто она рыдала по пустякам, уткнувшись в подушку, а после, почувствовав неимоверное облегчение, смеялась до одури над какой-нибудь ерундой, а потом снова рыдала, часами жалея себя и сетуя на несправедливость жизни.

   Вот, и в этот раз, не успели еще слезы горя просохнуть на ее щеках, а она уже хохотала и не могла остановиться. А Павел, смущенно спрятав платок в карман, стоял рядом и ждал, когда девушка придет в себя. Было видно, что подобные закидоны совсем не смущают его, более того, он, кажется, и сам готов был вот-вот разразится хохотом и лишь силой волей удерживался от того, чтобы не рассмеяться.

– Подвезти? – спросил он, глотая смешок, когда Женя, наконец, выплеснула всю свою излишнюю эмоциональность.

– Не… Я на велике, – отмахнулась она небрежно от предложения и снова принялась отстегивать велосипед от трубы.

   На этот раз все получилось быстро, один поворот ключа, взмах ноги, легкий прыжок в сиденье. Павел не успел даже слово сказать, а Женька мчалась уже по тротуару, снова сбегая от него, в третий раз за последние полчаса.

– А продукты то? – крикнул он вдогонку, вытягивая в ее направлении руку с пакетом, но она уже не слышала его, удаляясь все дальше, растворяясь в наступающих сумерках.

***

   Всего мгновение он стоял, растерявшись посреди улицы, всего мгновение он не знал, что ему теперь делать с этим пакетом, с этой Женькой и со всей этой нелепейшей ситуацией. Но уже через секунду, он запрыгнул в свой Мерседес, бросив пакет на пассажирское сиденье, завел мотор и помчался следом.

   И уже через минуту его машина поравнялась с несущейся во весь опор Женькой, яростно накручивающей педали. Он притормозил, замедлившись, открыл пассажирское окошко и, словно забыв о том, что он за рулем и смотреть надо на дорогу, наклонился к окну всем телом и прокричал:

– Жень!

   Девушка снова вздрогнула, руль перестал слушаться, переднее колесо велосипеда завиляло по неровной дороге, и она с трудом удержалась на нем, лишь чудом не свалившись на асфальт.

– Опять вы? – рассердилась девушка, – Что вам нужно от меня?!

– Да, ты продукты забыла…, – смущено проговорил Павел, открывая пассажирскую дверь и протягивая девушке пакет.

– Я их не покупала, – сказала она, прячась за велосипедом, – Это вы за них заплатили…

– И что?

– Мне не нужно…

– Мне тоже не нужно, – ответил Павел, начиная раздражаться, – Это же твои продукты…

– Нет! – выпалила Женька, – Не мои!

– Ну, тогда я их выброшу, – вспылил Павел и, вышвырнув пакет на асфальт, захлопнул со злостью дверь, завел машину и со свистом тронулся с места.

   Женька постояла немного, пытаясь понять, что это сейчас было, и почему ей так неприятно оттого, что он разозлился или, точнее сказать, обиделся на нее. Ведь, она не сделала ничего такого, за что ей должно было быть стыдно. Так, почему же, она стоит здесь посреди улицы и чувствует, что кровь приливает к лицу, делая ее кожу пурпурно-розовой.

   Она постояла немного, глядя на пакет из супермаркета, стряхнула с себя неприятное ощущение и, подойдя ближе, принялась собирать рассыпанные по тротуару продукты. Банка хорошего кофе, апельсины, большая плитка элитного шоколада и бутылка вина…

   Удивившись слегка странному набору продуктов, к которому ее рука не имела никакого отношения, она сложила все в пакет, оставив на асфальте только вино, повесила его на ручку велосипеда и поехала домой.

   Но легкий оттенок чувства вины, засел в ее душе чуть глубже, чем ей казалось, и он, совсем чуточку, покалывал в районе груди, и мешал думать, возвращая снова и снова ее мысли к Павлу Павловичу, довольно приятному мужчине, с элегантной проседью в висках и доброй улыбкой. Он определенно нравился ей, но он был старше, сильно старше, он годился ей в отцы.

***

   Рыча мотором, Мерседес мчался по оживленной трассе немного быстрее, чем позволяли знаки. Павел давил на газ, стараясь обогнать собственные мысли.

   Эта странная девчонка прочно поселилась в них, она его пугала, раздражала, злила. Эта ее детская непосредственность, глупые слезы не вовремя, и тут же, внезапный прилив заразительного смеха. Ее настроение менялось так быстро, что он едва поспевал за ним.

   А еще эти бесконечные погони, она, как будто специально бежала от него, заставляла пускаться за ней в погоню, гнаться, словно за добычей, но едва поймав, упускать снова.

– Тьфу, ты, Паша, – он смотрел на себя в зеркало и не знал, радоваться ему этим новым приключениям или злиться на собственную глупость, – У тебя же жена дома…. А ты бегаешь за малолеткой, словно пацан какой-нибудь…

   Он остановил машину во дворе собственного дома, откинулся на спинку сиденья и, закрыв глаза, начал думать, проигрывая сегодняшний день в голове.

   Его тянуло к Жене, словно магнитом, но это притяжение, судя по всему было односторонним. Девочка явно боялась его, не доверяла, не подпускала близко. И лучше бы так и оставалось…. Для всех так было бы лучше! Но, как же, хотелось утонуть в ее зеленых глазах….

Глава 5

   Алина стояла у окна темной кухни, сжимая в своей руке бокал полный рубинового вина. Она видела, как подъехала его машина, как он вышел из нее, нажав на брелок. Автомобиль моргнул фарами, издав громкий писк, такой, что даже тройные стекла не помешали ему достичь ее ушей.

   Он шел к подъезду. Медленно. Не торопясь. А она следила за ним, отпивая из бокала янтарной жидкости, оставаясь спокойной с виду, но внутри у нее уже загоралось пламя.

   Когда за дверью послышался легкий звонок лифта, она вышла из кухни и, прислонившись спиной к стене, стала ждать его появления. Скрежет ключа в дверном замке, легкий скрип открывающейся двери, щелчок выключателя. Свет, вспыхнув внезапно, слегка ослепил ее, и заставил зажмуриться, но лишь на мгновение.

– Где ты был? – спросила она ледяным голосом, когда смогла рассмотреть мужа в узкой прихожей.

– Работал, – ответил он, не глядя на нее.

– Так много работал, что забыл о дне рождения нашей дочери? – ее голос все еще был ледяным, но в нем уже слышались грустные, плаксивые нотки.

– У нас нет дочери, – спокойно ответил он, вставая с пуфика и засовывая ноги в теплые домашние тапки.

– Нет дочери? – голос Алины стал на тон выше, не предвещая ничего хорошего для Павла, – Как ты можешь так говорить?

   Он, наконец, собрался с силами и поднял глаза на жену. Она стояла, прислонившись спиной к стене, сжимая в руке бокал вина. Костяшки ее пальцев побелели от напряжения, а лицо отражало все многолетнее горе, с лихвой приправленное мгновенно вспыхнувшей злостью.

– Наша дочь, – Павел смотрел ей прямо в глаза, – Умерла пятнадцать лет назад. И то, что тебе нравиться таскать с собой ее труп, не значит, что я должен делать то же самое.

   Злость перевесила на этой чаше весов, и бокал, сверкая в воздухе кроваво-красными каплями, вырвался из руки и полетел прямо в голову мужу, стоящему напротив. Ему удалось увернуться. Хрусталь встретился с дверью, и, издав свою последнюю звонкую песнь, рассыпался по полу миллионами осколков.

– Ненавижу тебя! – выкрикнула Алина, и слезы, душившие ее все это время, выплеснулись наружу бурным потоком.

   Алина сползла по стене, закрыла лицо руками и громко зарыдала. Она хотела, она ждала, что он подойдет к ней, сядет рядом, обнимет за плечи, поцелует в макушку и прошепчет «Прости». Он делал так всегда. Был рядом, когда ей было плохо, бросал все дела и мчался через весь город, чтобы утешить, прижать к себе, спасти. Но не в этот раз.

– Я в этом больше не участвую, – сказал он тихо и ушел в свою комнату, громко хлопнув дверью.

***

   Они начали встречаться, когда были еще совсем молоды. Им было по семнадцать. Они еще учились в школе, когда любовь, возникшая внезапно, закрутила их в своем водовороте. Это было очень сильное чувство, такое, которое не поддается никакой логике, и не приемлет запреты.

   Родители Алины были против. Они закрывали девочку дома, увозили из города, иногда даже не пускали в школу. А еще они постоянно, сменяя друг друга посменно, читали ей нотации. Девочка из хорошей образованной семьи не должна была дружить с таким, как Павел, «плебеем и бездарем».

   По мнению ее мамы, Алина должна была учиться, окончить школу, институт, встать на ноги и только потом найти себе мужчину своего уровня. Но, чем больше они говорили, что Павел Алине не пара, тем больше девушка была уверена в том, что они ошибаются. Что ей виднее, и она точно знает, кто нужен ей сейчас. А что будет потом, ее интересовало мало.

   Она сбегала из дома, бросалась в объятия любимого без оглядки, ныряла в этот омут с головой. И чем больше ей чинили препятствий, тем сильнее была ее любовь, ее жажда вкусить запретный плод.

   В результате ее безрассудства случилось то, чего так боялась ее мама. Алине едва исполнилось восемнадцать, когда она поняла, что беременна. Над головой навис колокол правосудия, и ужас оттого, что это никак нельзя изменить. Она боялась сказать Павлу, боялась сказать маме, даже подруги долго оставались в неведении, пока, наконец, не настало такое время, когда скрывать интересное положение стало невозможно.

   Первой заметила мама. Она подозревала и раньше, но Алине удавалось ее обмануть, запутать, отвести взгляд.

   «Съела что-то не то»

   «Укачало»

   «Просто поправилась»

   Мама щурилась, но верила, ведь ей тоже не хотелось услышать от дочери это страшное слово. Но, мама, есть мама. И однажды она зашла в комнату к дочери и, сев напротив, серьезно спросила:

– Алина, ты беременна?

– Да, – ответила девушка, закусив губу.

   Она ожидала скандала, драки возможно, с вырыванием волос сначала и сердечными каплями после. Но мама, на удивление спокойно восприняла информацию.

– Срок?

– Четыре месяца…

– Отец?

– Павел…

– Он знает?

– Нет…

– Надо ему сказать! Сделаешь это сегодня же! – это был приказ, произнесенный ледяным голосом, вполне в духе ее матери, – Отцу я скажу сама! – с этими словами она встала и вышла из комнаты.

   А Алина оправилась исполнять поручение. Она дошла до соседнего дома, нырнула в знакомый подъезд, исписанный вдоль и поперек их именами, поднялась на третий этаж и позвонила в звонок. Пульс стучал в висках, сердце колотилось где-то в районе пупка, и живот сводило спазмом, сковывая мышцы тугим узлом.

   Дверь открыл Пашка.

– Надо поговорить, – сказала Алина осипшим голосом, – Выйди.

– Ща, – ответил он и, быстро сунув босые ноги в шлепки, вышел на площадку, – Че? – спросил он, захлопывая за собой дверь, приближаясь ближе к девушке, прижимая ее к стене, и почти касаясь своими губами ее губ.

– Я беременна, – выдохнула она ему прямо в рот.

– Че? – он отскочил от нее, словно от прокаженной, – Как так?

– А вот так, – ответила она, сощурившись.

   Злость всегда помогала ей справляться со сложными ситуациями. А его первая реакция ничего, кроме злости, у нее не вызывала.

– И че делать будем?

– А делать что-то поздно…, – процедила она сквозь зубы.

– Ну, в смысле, поздно? – Пашка раскраснелся, словно вареный рак, и нелепо запустив пятерню в свою шевелюру, почесывал затылок, – Жениться же теперь надо…

– Это еще зачем? – вспыхнула краской Алина, – Я просто так сказала, чтобы ты знал… Не надо жениться!

– Еще как надо! – Павел вдруг стал таким серьезным, каким Алина, пожалуй, его и не видела ни разу, – Ребенок должен расти в полной семье!

– Какая из нас семья? – усмехнулась Алина, – Мы сами еще дети…

– Вообще-то, – Павел недовольно поджал губы, – Уже нет. Я, ведь, тебя… Люблю! – как-то резко выпалил он, – К тому же, мне тут повестка пришла в армию…, – он выудил из кармана клочок мятой бумаги, – Так что, мне либо в ЗАГС, либо топтать плац.

– Ну, ладно, – Алина покорно согласилась идти с Пашкой под венец, там более, что он дал ей отличный, можно даже сказать, благородный повод, помимо беременности – спасение любимого от воинской повинности, – Моя мама в курсе. Кто скажет твоей?

– Пошли вместе?! – пожал плечами он.

   Похоже было, что этот пункт его беспокоил меньше всего.

***

   Несмотря на то, что жених считался для Алины неподходящей партией, и долгой счастливой жизни молодым родители невесты не пророчили, свадьбу закатили «от земли до звезд». Ну, а Пашка, в итоге, оказался не таким уж и плохим зятем.

   Конечно, все вокруг понимали, что парень вытащил счастливый билет, но им хватало такта не высказываться по этому поводу. Это был не их выбор. И все, что им оставалось – только смириться с выбором дочери.

   Через пять месяцев после свадьбы на свет появилась малышка Стелла, и все семейство закрутилось вокруг этого нового человечка. Бабушки и дедушки во внучке души не чаяли, наряжали, баловали, даже ругались, кто сегодня с малышкой гулять будет, кто купать, кто кормить.

   А Алина училась, усиленно грызла гранит науки, постигая профессию и теряя драгоценное время. И Павел учился. Его удалось пристроить в довольно неплохой институт, по блату, и он старательно отрабатывал потраченные на него средства, работая на фирме тестя.

   И однажды учеба закончилась. На лицах плясали счастливые улыбки, в руках дипломы, в сердце свобода. Алина забрала свою дочь у бабушек и несколько месяцев никого к ней не подпускала, пытаясь восполнить время, которое упустила.

   Но время уходит безвозвратно и его никому не дано повернуть вспять. Внезапно появившаяся болезнь стала съедать малышку изнутри.

   Больше года Алина провела в больнице, борясь за ее жизнь, благодаря бога за каждое мгновение проведенное рядом и моля его дать ей еще немного времени, совсем чуть-чуть… И Павел был рядом, все это время он стоял за ее спиной и молился вместе с ней, просил, умолял, торговался, предлагая себя взамен.

   Но судьба была непреклонна. И когда Стелла ушла, с ней вместе, крепко держась за руки, ушла и его жена. Ее тело все еще было здесь, оно дышало, разговаривало, питалось, но это уже была не она, только легкая тень, отдалено напоминающая Алину.

   Она иногда вела себя совсем как человек, могла накричать, зарыдать, воспылать страстью. Но, все же, большую часть времени, это была лишь пустая оболочка, красивая женщина с каменным сердцем и ничего не выражающим взглядом.

   Пятнадцать лет он, молча, ждал, что его Алина вернется к нему. Они пролетели, как один миг. И теперь из зеркала на него смотрел мужчина, виски которого подернулись раньше времени сединой, а в глазах давно поселилась тоска.

   Он больше не мог так жить… Не хотел… Душа требовала движения, адреналина, жизни! И это все ему обещали зеленые глаза Женьки, и чем больше он думал о них, тем сильнее ему казалось, что это действительно так.