Мысли скакали в голове магистра, словно блохи, покусавшие бешеную собаку. Майнстрем всегда интуитивно чувствовал, что у всякого слова есть своя нота, своё ощущение, своё настроение, если угодно. Так, к примеру, слово долг всегда представлялось магистру чем-то тяжёлым, унылым и тусклым. И звучало так же тяжело – долг – словно камень бросили в воду. Слово же золотой всегда приятно звенело и даже немного оттягивало обычно пустой карман господина Щековских.
Куда как сложнее дело обстояло со словом сегодня. Его значение всякий раз менялось и зависело исключительно от того, с какими словами соседствовало. Нечего и говорить о том, что когда слово сегодня прозвучало из уст казначея вместе со словом золотой (пусть даже серебром), дальнейшие слова мгновенно теряли какой бы то ни было смысл. Они поблекли, как блекнет свеча при восходе солнца. Однако, не желая открывать свои истинные чувства перед казначеем, магистр принял самый независимый вид и отвечал спокойно, даже с лёгким разочарованием в голосе:
– Конечно, господин Растраер, если это удобно вам, то и мне, думаю, тоже подойдёт. Ведь деньги, в конце концов, это всего лишь деньги, а золотом или серебном… Какая, в сущности, разница?
– Болван! Тупица! Деньги – это власть! Деньги – это свобода! Деньги это всё, чего не хватает такому жалкому существу как ты!
Из-под мантии магистра раздался душераздирающий писк. Растраер внимательно посмотрел на Майнстрема поверх очков и достал из ящика своей конторки небольшой холщовый мешочек.
– Извольте получить, магистр Щековских. Тут ровно пять золотых. Серебром.
Магистр деланно небрежно взял в руки мешочек.
– Пересчитывать, пожалуй, не буду, – улыбнулся он казначею.
В ответ тот лишь проводил его до дверей усталым и немного разочарованным взглядом. Ах, как много знают о нас те, кого мы считаем всего лишь малозаметным эпизодом своей жизни. Ведь кому, как ни Растраеру было прекрасно известно, что значили эти нечаянные деньги вечно нищему магистру изящной словесности. Но, как человек мудрый, а главное, опытный, господин казначей предпочитал хранить это знание безмолвно.
Выходя из университета в весьма приподнятом настроении, Майнстрем едва не столкнулся нос к носу с верховным магистром Триангулюром Эссексом. Но, вовремя умерив шаг и постояв за колонной пару минут, господин Щековских буквально выпорхнул из университета, счастливо избежав неловкой встречи. Он всё ещё испытывал трепетный ужас, особенно, когда думал о неисполненном (и прослушанном!) поручении. А ведь верховный магистр непременно спросил бы об этом.
Однако опасения Майнстрема были напрасны, все мысли Триангулюра сейчас были заняты… выпечкой. Да-да! Даже самым достойным и уважаемым не чужды размышления о земном! В то время магистр Триангулюр размышлял, достаточно ли поднялись плюшки госпожи Дорины и не слишком ли много орехов она положила в начинку на этот раз. Был вечер среды, а значит, верховный магистр, как обычно, направлялся на кафедру теологии. Триангулюр называл это мероприятие «еженедельным отчётом».
Тамнос Диктум как обычно сидел, развалившись в глубоком кресле и вытянув ноги так, что одна из них высунулась из-под стола, потеряв по дороге мягкую туфлю, очки свалились на грудь, а парик, по всей видимости, решил, что роль подушки для него подходит куда больше, поэтому покоился под морщинистой щекой магистра.
– Тамнос, – позвал Триангулюр. – Ты спишь?
В ответ магистр теологии пошамкал беззубым ртом, немного приоткрыл глаза и, словно разочаровавшись увиденным, закрыл их снова.
– Проснись, друг мой! – верховный магистр легонько потряс его за плечо.
– Ах, это ты, Триангулюр? – Тамнос открыл мутные глаза.
– Да, друг мой, а ещё я принёс плюшки, которые испекла для нас Дорина, и совершенно замечательный чай от господина Папавера. Как уверял меня Сомниферум, этот чай буквально творит чудеса!
– Снова чай? Ты всё ещё надеешься? – магистр Диктум нащупал туфлю и вернул парик на положенное место. – Я признателен тебе за заботу, но ты же знаешь, мой трут почти сотлел.
– Бога ради, не будем об этом, Тамнос. – отмахнулся верховный магистр, присаживаясь в кресло. – Давай лучше наслаждаться чудесным сбором и свежестью выпечки. Ну и сыграем в кости, если ты, конечно, не против. Уверен, что на этот раз мне всё-таки удастся…
– Сегодня раскололось зеркало, Триангулюр. Погребальное зеркало шамана.
– Я не верю в приметы, Тамнос. А, кроме того, я же просил тебя… – запротестовал верховный магистр.
– Я знаю, Триангулюр, почему ты запретил мне копаться в архивах кафедры ведьмовства, – перебил его магистр Диктум. – Но то, что должно произойти, – неизбежно. Глупо этому противиться.
Верховный магистр заметно помрачнел, поднялся, а в голосе его зазвучали привычные грозовые нотки:
– Я не понимаю, как тебе удалось уговорить меня в первый раз! Ведь было же ясно, что из всего архива кафедры тебя интересует только этот проклятый пергамент!
Тамнос Диктум шумно отхлебнул чай и хитро прищурился:
– Я не уговаривал тебя, Триангулюр. Ты проиграл мне в кости! Помнишь?
– Не важно, Тамнос! Это было ошибкой, и я её исправил! Кроме того, я более чем уверен, что этот разгильдяй Щековских запихнёт заклинание в какую-нибудь книгу или выкинет на свалку. В любом случае, думаю, тебе ничто не угрожает.
– Я на твоём месте не был бы так уверен, – усмехнулся магистр Диктум. – Тем более что погребальное зеркало расколол именно он! Знаешь, всего лишь задел его и – бац! Мне даже обидно стало, ведь я в своё время так старался, чем только не колотил его, и ничего! Это знак! Я уверен! А тебе пора смириться с тем, что всё, что должно случиться, произойдёт. Так или иначе. Вот только зря ты решил впутать в эту историю несчастного юношу. Он только усложнит всё дело.
– Ты про Майнстрема Щековских? Знаешь, с его способностями портить всё, к чему ни прикоснётся…
– Ты всё-таки думаешь, у тебя есть шанс? – снова усмехнулся Диктум.
– Надеюсь… Да, я надеюсь, Тамнос, – верховный магистр вздохнул и как-то по-детски виновато посмотрел на друга. – Мне остаётся только надеяться. Я не хочу отпускать тебя.
– Ты за себя боишься или за меня? – спросил Тамнос.
– Я боюсь остаться один… – опустил глаза Верховный магистр.
– Ты не будешь одинок, Триангулюр. Тот, кто послан за мной, останется вместо меня. Таков закон равновесия.
– Но откуда ты знаешь? И потом, мне не нужен кто-то другой! Мне нужен мой друг Тамнос Диктум! – воскликнул Триангулюр.
– Довольно об этом, – примирительно махнул рукой магистр Диктум. – Садись, я в последний раз обыграю тебя в кости. А кстати, с чем сегодня булочки?
– С корицей и орехами, – улыбнулся в ответ Триангулюр и подвинул поднос.
К большому серебряному блюду с плюшками, заботливо прикрытому белоснежной салфеткой подбиралась муха. По всей вероятности, эта нахалка решила, что магистры слишком заняты беседой, и её преступная вылазка останется незамеченной, но она жестоко ошибалась.
Триангулюр ловко сдёрнул салфетку и уже занёс над лазутчицей карающую длань, но Тамнос остановил его:
– Не стоит, друг мой. Тут хватит на всех нас, – улыбнулся магистр.
– Но это же просто муха, Тамнос!
– Неужели ты полагаешь, Триангулюр, что она появилась на этот свет, чтобы так бесславно погибнуть от обычной салфетки? Уверен, её ждёт куда более важная роль!
– Иногда ты удивляешь и пугаешь меня, Тамнос, – отозвался верховный магистр, с опаской поглядывая на друга.
– Тут нет ничего странного и тем более страшного. Просто я думаю, что у всех в этом мире, даже у этой крохотной мушки, есть свой путь и своё предназначение. Кто знает, что уготовал этой мухе великий зодчий?
***
Домой магистр Щековских возвращался в отличном расположении духа. Карман его приятно оттягивал мешочек с монетами, которых, по самым скромным прикидкам, Майнстрему с лихвой хватило бы на пару месяцев безбедной жизни (он даже сможет выслать матери немного!), а вечером его ждало самое модное заведение города и, по истине, достойная компания всеми уважаемого магистра врачевания! Майнстрем наденет свой лучший костюм и уж тогда-то очаровательная Беатрикс не сможет устоять перед ним. А он…
– А он идёт себе мимо и даже в ус не дует! Нет, ну вы только посмотрите на него, уважаемые мои соседи! Вы посмотрите, каков наглец!
Неприятный женский голос принадлежал Ганне, квартирной хозяйке Майнстрема.
– Господин Щековских, я, кажется, к вам обращаюсь! Не смейте проходить мимо, будто не видите меня!
Майнстрем и сам не заметил, как, минуя вереницу узеньких извилистых улочек, оказался на пороге своего дома.
Строго говоря, дом этот принадлежал не ему, магистр всего лишь снимал верхний этаж. Хотя и такое описание не будет совершенно точным. Майнстрему была отведена комнатёнка в верхнем этаже с кривым низким потолком и скрипящими половицами. В ней было безумно жарко летом и чудовищно холодно зимой. Зато там были два совершенно замечательных окна, и, если чуть высунуться наружу и встать на цыпочки, то вид на реку открывался волшебный, что было большой редкостью для Лупхоллена.
* * *
Честно говоря, столица великого государства, простирающегося от окраин Западных Гор до берегов Северных Морей, – величественный город Лупхоллен – не отличался особенной привлекательностью (да и просто привлекательностью тоже).
Отважный турист, который осмелится однажды посетить это местечко, не набредёт тут на грандиозные руины былых великих эпох, не увидит величественных монументов, не наткнётся даже на уютные живописные улочки. Его встретят унылые серые камни домов с окнами-бойницами, палисадники с чахлой растительностью и пыльные в любое время года дороги.
Куда любопытнее городок этот будет человеку, не чуждому всякого рода устному творчеству – легендам, сказаниям, байкам и прибауткам. Так, к примеру, старинное предание гласит, что имя своё город получил благодаря странствующему трубадуру. Согласно легенде, он был так поражён красотой представшего перед ним пейзажа, что в буквальном смысле вылупил глаза. За этим нелепым занятием он и был замечен местными жителями, не преминувшими, однако, поднять бедолагу на смех (что, согласно общепринятой версии событий, свидетельствует о весёлом и добродушном нраве местных жителей). Название прижилось.
Такова официальная точка зрения.
Однако стоит вам заглянуть в любую харчевню, и вы сможете услышать иную версию, в которой, кстати, также принимает непосредственное участие безвестный трубадур.
Так с вами будут биться об заклад, уверяя, что «лупхоллен» на родном языке трубадура означало не что иное, как грязное ругательство. Как же иначе можно объяснить тот факт, что именно это слово сорвалось с уст несчастного трубадура, когда он вместо прекрасного белоснежного замка, о котором ему рассказал какой-то подпивший матрос, увидел крепость из плохо отёсанного серого камня, обнесённую со всех четырёх сторон высоченной стеной и окружённую рвом, до краёв наполненным мутной и плохо пахнущей жижей.
А ведь бедолага так надеялся… Только надежда увидеть чудесный замок, поддерживала его в жестоких испытаниях, когда он много дней спускался по отвесным склонам северных гор, рискуя сорваться в бездонную расщелину, погибнуть под камнепадом или утонуть в реке Фиексе, срывающейся с гор бурными потоками и разливающейся по равнине грязноватым месивом из камней и песка.
Именно вид на высокий берег упомянутой реки, поросший жидким ивняком и непролазными кустами колючек, и определил выбор Майнстрема. Однако чаще всего из окон магистра были видны только облака и закат.
* * *
– Эй, господин Щековских, вы опять витаете где-то в своих мыслях? А кто будет платить за комнату? Третьего дня мне ещё обещали, а я-то наивная, всё жду!
Хозяйка дома была женщиной одинокой и весьма практичной. Окончательно потеряв надежду на замужество и получив в наследство от родителей этот ветхий домишко, она решила зарабатывать на аренде комнат. Всего сдавалось три помещения – две комнатки на первом этаже и чердак, который она звучно обзывала мансардой, и куда год назад въехал магистр изящной словесности. Помимо комнат хозяйка обеспечивала постояльцев скромным ужин и ещё более скромным (если не сказать застенчивым) завтраком.
– Когда, я вас спрашиваю, вы таки оплатите свой стол? Или вы думаете, я буду кормить вас в долг только по тому, что вы преподаёте в университете? Так вот, что я вам на это скажу, и видит бог…
– Госпожа Ганна, добрый вечер! Покорнейше прошу меня простить, я вас не заметил, – понуро отозвался магистр Щековских.
– Таки не мудрено, сударь мой! Не мудрено! Вы никогда ничего не замечаете! Не замечаете, как я утеплила окна в вашей мансарде, не замечаете вычищенного костюма, не замечаете, что срок оплаты прошёл неделю назад! Да лучше бы я сдала вашу замечательную комнату торговцу рыбой, что просился ко мне на постой на той неделе. Вот уж господин солидный и при деньгах, таки скажу я вам! Не то что некоторые!
Ганна намеренно говорила слишком громко, чтобы многочисленные соседушки, собравшиеся на порогах и у раскрытых окон своих домов, могли расслышать каждое её слово. Майнстрем решил, что не следует портить так удачно складывающийся вечер, а потому решил перейти в контрнаступление.
– Милейшая Ганна, если вы желаете получить оплату за жалкую кормёжку, которую изволите величать столом, и которой так гордитесь, то я готов оплатить её хоть на год вперёд (тут Майанстрем, конечно, несколько преувеличил). Но впредь, потрудитесь доставлять к завтраку свежее молоко и сливки, а не ту кислятину, что обычно. Иначе, милейшая моя хозяюшка, вы не увидите ни монеты из этого кошеля.
И в подтверждение своих слов магистр несколько раз подбросил в ладони мешочек, рассыпавшийся по руке мелодичным звоном достатка.
Ганна мгновенно среагировала на изменившуюся ситуацию: голос её стал тоньше, даже мелодичнее, а тонкие губы расплылись в подобии улыбки.
– Ах, магистр Щековских, да как вы таки могли только подумать, что я экономлю на своих постояльцах! Да мои жильцы получают самое лучшее, и молоко у меня самое свежее. Не молоко, а чистый мёд! Полюбуйтесь-ка, уважаемые соседи, – кивнула она любопытным кумушкам, – какие состоятельные господа снимают мои комнаты. А всё почему? Потому что они таки могут быть уверены, что это лучшие комнаты во всём городе и обслуживание найдут только здесь! – И, окинув соседок победоносным взглядом, Ганна поспешила затолкать Майнстрема внутрь.
– Так что же, магистр? Вы таки и вправду намерены заплатить мне за год вперёд? – лицо хозяйки было так близко к лицу Майнстрема, что тот отчётливо ощутил запах сельди и кислого молока, которые она подавала к завтраку.
– Моя комната? Она оплачена до осеннего солнцестояния, не так ли? – спросил Майнстрем, стараясь отстраниться подальше от хозяйки.
– Таки да… Оно-то конечно так, – Ганна покраснела.
– А стол? Если память мне не изменяет, то я должен вам за текущий месяц?
– Ну, таки да… – ниточки губ хозяйки задрожали обиженно.
– И вы только что говорили, что хотели бы сдать мою комнату другому постояльцу, правильно я вас понял? – продолжал наступление магистр.
Ганна молчала и, потупив взгляд, теребила край своего грязного передника.
– Кажется, вы говорили о торговце рыбой? Так вот. Если вычесть уже уплаченные вам деньги, то получится что не я, а вы должны мне. Впрочем…
Но Майнстрем не успел закончить своей победоносной речи.
– Ах, дорогой мой господин магистр Щековских! Стоит ли таки поминать слова, сказанные под горячую руку! Я, бедная одинокая женщина, и некому за меня заступиться. Я изо дня в день забочусь о своих жильцах, словно это мои собственные детки! А что таки не скажет любящая мать в сердцах? И разве достойно такому умному и учёному господину цепляться ко всяким мелочам?
Майнстрем капитулировал.
– Напомните, сколько я должен вам, Ганна?
– Да сущие пустяки, господин Щековских! Сущие пустя…
Но в это мгновение мантия на груди магистра изящной словесности зашевелилась и издала какой-то звук, отдалённо напоминавший рычание или урчание.
– Отошли прочь эту недостойную! Я изрядно проголодался! – Майнстрем плотнее запахнул мантию.
– Господин Щековских?! – голос хозяйки разительно изменился. – Что это таки за звуки? Что у вас там?
– Где? Я никаких звуков не слышу, госпожа Ганна! – покраснел магистр.
– Да что ты с ней церемонишься, презренный! Испепели её немедленно! И накорми меня!
– У вас таки там что? – почти взвизгнула Ганна. – Вы что, осмелились притащить в приличный дом какую-то блохастую скотину?
– Конечно, нет! – соврал Майнстренм. – Ровным счётом ничего, дорогая хозяйка! Так сколько с меня?
– А вы и впрямь намерены заплатить до конца года? – Ганна прищурилась, от чего стала похожа на огромных размеров крысу, впервые пробующую редкий сорт сыра.
– Как вы и говорили, не стоит цепляться к словам, сказанным в сердцах, – ловко парировал Майнстрем. – Думаю, пока я оплачу свою комнату и стол до дня осеннего солнцестояния, уважаемая хозяйка.
После того как звенящий мешочек изрядно полегчал, в голос хозяйки вернулись мелодичные нотки.
– Чего бы вы хотели к ужину, уважаемый магистр? Как на счёт бараньих потрошков с тушёной капустой и пивом?
– Благодарю вас, Ганна. Но сегодня я ужинаю в «Голодном селезне», – и магистр, наконец, отправился наверх.
– Но даже если вы собираетесь есть в харчевне, плату за ужин я не верну! – крикнула Ганна в сторону удалявшегося постояльца, а потом добавила: – А ещё я таки почистила ваш костюм и постирала сорочку, господин Щековских!
Не получив ответа, она сделала неопределённый жест рукой в его сторону и поспешила спрятать монеты в огромном сундуке, обитом железом. Там, где хранила все свои ценности.
Тем временем магистр поднялся на второй этаж, вошёл в свою комнату и поплотнее прикрыл за собой дверь.
– Ну, вот теперь мы и дома. Располагайся, малыш, – сказал он, извлекая котёнка из складок мантии.
– Какое убожество! Как посмел ты принести меня в этот сарай, презренный раб!
– Как тебе тут? Нравится? Вижу, что да. Только не вздумай мяукать или царапаться в дверь, а то хозяйка выставит на улицу нас обоих.