Глазами маски

Глава 6. Немые четки

– Да он с ума сошел! – Сола мерила нервными шагами расстояние между Квентином и Хэпи.

– Поподробнее, – попросил Хэпи.

– Тогда, после премьеры, помните… – Сола села рядом с ними на пол, – …ему плохо стало…

– Ну да, такое бывает.

– Не перебивай, Хэпи. У него телефон звонил так долго, еще во время действия. – Сола сильно волновалась. Речь ее была сбивчива, голос дрожал.

– Что дальше? – пытливо попросил Квентин.

– Когда он упал, ну, помните…

– Помним, – в один голос произнесли оба.

– Уже после спектакля я отыскала телефон в гримерной. Тот продолжал звонить. Я ответила на звонок.

– И? – опять в один голос протянули Хэпи и Квентин.

– То была девушка. Сказала, что сестра его…

– Сестра? Что? У Азраила есть сестра? – удивился Квентин.

– Первый раз слышу, – холодно добавил Хэпи,

– Так вот, я сказала Азраилу, что звонит его сестра. – Сола развела руками. – О, если бы вы могли видеть в тот момент его глаза… – прошептала она.

– Что ты ей богу, не сцена, – скривился Хэпи.

Квентин смущенно улыбнулся, бросив на него робкий взгляд осуждения.

– Что ты имеешь ввиду, Сола?

– …С какой болью, злобой и ненавистью Азраил смотрел на меня…

Он произнес: «Ее зовут Заретта». И, как умалишенный, выбежал из комнаты. Квентин хотел было что-то сказать, но Хэпи его опередил.

– Вот только не надо опять говорить о его чувствительной душе актера.

– Да я и не думал… – тот пожал плечами.

Послышались шаги, и в пролет теневой стороны сцены вошел

Вальсам, перебирая в руках четки из черного камня. Он всегда носил их с собой. Особенностью этих четок была немота. Блестящие камешки не издавали никакого стука и оттого навевали на окружающих мистический ужас.

– Что? – спросил он как всегда нежно и страшно, обводя глазами троих, сидящих на полу, – Почему вы здесь? Перерыв давно подошел к концу.

Квентин кашлянул.

– Стихами поперхнулся? – Поинтересовался Хэпи.

– Репетиции никто не отменял. – Вальсам смотрел испытующе. – Так почему?

– Подождите, у человека рифма в горле застряла, он свое выдаст, – продолжал Хэпи.

Вальсам бросил недовольный взгляд в его сторону:

– Одни цветные слова и бледные роли.

Хэпи передернуло, колючие мурашки поползли по спине. Он пересилил неприятное чувство, как всегда, приступом голоса:

– По всей видимости, других ролей я не достоин. Все в вашей власти. Я без минуты король, – руки его похолодели, он смотрел прямо в глаза Вальсама и не мог ничего в них разобрать.

* * *

На лестнице привычно горели свечи. Золотой воск струился по ступеням, отражая в зеркальной глади трепет пламени. Слышалось тихое поскрипывание дерева, словно от чьих-то невидимых шагов, но никого не было. Мирное дыхание тишины изредка перемежалось звоном капель. Темнота сгущалась вокруг лестницы, не в силах ее поглотить. Заретта проснулась. Испуганное дыхание отдавало в голове тяжелым стуком. Пытаясь хоть что-нибудь вспомнить из недавнего сна, она опять закрыла глаза, но образы ускользали слишком быстро. Заретте часто снились подобные сны. Подменяя ее настоящие воспоминания – вымышленными, подходящими по контексту тем или иным сюжетам, эти сны были настолько реальными, что, случалось, за одну только ночь Заретта проживала сотни жизней. События в них перепутывались, линии главных героев не запоминались. Однако каждый раз, закрывая глаза, девушка ждала этих снов, чувствуя себя на месте зрителя или читателя, перед которым открывается замысловатый сюжет. Выбитая таким образом из русла привычной реальности, Заретта нередко ловила себя на мысли, что ее настоящая жизнь намного скуднее красками той, что во снах. К тому же Заретта была одинока, пусть этого она и старалась не замечать. Однажды поверив, что рядом с ней когда-нибудь непременно появится нужный человек, она смягчала свое одиночество уверенным ожиданием. И то рассыпалось, теряя угрожающий вид.

– Письмо, – вспомнила Заретта. Она схватила со стола чашку холодного кофе, прижалась к ней горячими губами и сделала глоток. Горькая влага прояснила сознание. В дверь позвонили. В задумчивости Заретта прошла в прихожую и открыла. Перед ней стоял Азраил.

* * *

О прошлом Вальсама говорили шепотом. Никто ничего толком не знал, но весь театр относился к режиссеру с таким уважением, что нельзя было даже и помыслить его прежние годы в неблаговидном свете, а в каком-либо другом – не хватало воображения.

– Если ты король, то кто я тогда? Бог? – Вальсам пристально смотрел в глаза Хэпи.

– Нет, зачем? – выкрикнул тот из боязни, что его голос опустится до шепота.

– Ты хочешь быть богом? – Вальсам рассмеялся ужасным нежным смехом.

Хэпи резко опустил глаза в пол. Вальсам замолчал, ожидая ответа на вопрос.

Повисшая пауза начала раздражать Хэпи. Он наконец овладел привычным голосом, не допускающим сомнений:

– Вы, кажется, на это место уже нашли достойного. – Ему было неприятно: впервые Вальсам говорил с ним, как с равным, без броской повелительной интонации, но шутя, играя, и не о нем.

– Азраил – ведущий актер труппы, – напомнил Вальсам.

Черные камешки четок беззвучно отстукивали секунды.

Хэпи сжал губы:

– Значит, все-таки – шут… – произнес он тихо.

Однако Вальсам расслышал его:

– Если хочешь, джокер – сильная карта, – ответил он с чуть уловимой усмешкой. Черные камешки продолжали равномерно падать, выбрав уязвленное сердце Хэпи своим суфлером. Сола и Квентин беспомощно смотрели друг на друга, не находя в себе сил вмешаться.

Вальсам прошелся по ворчливому паркету и остановился перед Хэпи:

– А как же Гордас? Он тоже метит в боги?

На паркет ступила нога Верти:

– Ну, это уже, простите меня, язычество, – пробасил он с монашеской интонацией.

– Вот актер. Который день все из роли не выходит, – скептически заметил Хэпи.

– Согласен. Верти, это уже глупо… – аккуратно произнес Квентин.

– Глупо? – Верти со вздохом сел на колени перед Квентином, положив железный крест рядом с собой. – Зато правдоподобно. – Он заискивающе улыбнулся Вальсаму, ища в том поддержку.

* * *

Рыжеволосый юноша шел вперед. Дыхание теперь не причиняло боли. Стены колодца, наподобие лабиринта, расступались перед ним, выстраивая все новые и новые коридоры, пока не завели в тупик. Податливое пространство воспротивилось его шагу, не пропустив дальше. Он коснулся огня – оранжевые змеи зашипели, кусая длинные бледные пальцы. Он попытался сделать еще несколько шагов, но стены по-прежнему не расступались.

– Эй, – позвал кто-то.

Рыжеволосый юноша обернулся. Перед ним стоял человек.

– Кто вы?

Исходившее от незнакомца серебряное свечение ослепляло. Даже огонь сторонился его. Человек медленно моргнул.

– Уже умеешь говорить? – Вопрос не предполагал ответа. – Мое имя тебе знать не нужно. – Он посмотрел на стену, что казалась монолитной. – Ты не войдешь сюда. В колодце – множество дверей. Однако, чтобы войти в некоторые из них, нужен ключ. Не думаю, чтобы милорд одобрял твои перемещения.

– Его нет, – ответил юноша.

– Вот почему ты бродишь в одиночестве… – догадался Гилт. – У меня есть для тебя подарок. – С этими словами Гилт протянул ему оранжевый цветок с заостренными лепестками. – Пройдет немало времени, прежде чем двери, в которые мы хотим войти, откроются. – Ни один мускул на его лице не выдавал эмоций.

Рыжеволосый юноша взял цветок, рассматривая его с любопытством. Никто еще не дарил ему подарков. Никто ради этого не прерывал его одиночества.

* * *

По деревянным ступеням со стороны сцены широкими шагами поднимался Гордас. Вальсам с любопытством посмотрел в сторону доносившихся звуков.

Гордас влетел на сцену:

– А, вот вы где. О чем ваш спор? – спросил он с привычной дерзкой улыбкой, от которой на этот раз веяло бесцеремонной радостью.

– Повеселел? – Хэпи нахмурился.

– Вы мне не рады, вижу?

– Что ты, только тебя и ждали. – Голос Хэпи звучал уверенно и оттого убеждал в своей правоте.

– Довольно, избавьте. Вот что, – Вальсам натянуто улыбнулся. – Вы так похожи друг на друга. Крайне тщеславны, вы носитесь со своим талантом, стараясь выделиться, затмить и переиграть соперника. Звучите в одной тональности, не выдерживая своих ролей. Вы сейчас, как хорошо подобранные шаблоны, отличаетесь разве что незначительными характеристиками. Вот они: Гордас – заносчив, Верти – покорен, Квентин – благороден, Хэпи… – Вальсам сделал паузу, словно бы проверяя все существо Хэпи на прочность. – …скрытен.

– Скрытен? – Хэпи не удержался от усмешки. – Всего то… Между тем Вальсам продолжал.

– Или нет. Хотите, я раздам эти незначительные отличительные черты заново? Особой разницы не обнаружится. Будьте собой, перестаньте звучать в одной тональности. Я очень недоволен вами. Актеру одному нет места на великой сцене, и театр – не театр, когда в нем торжествует один герой. Вы вместе есть талант. – Вальсам был чрезвычайно искренен, даже трогателен, и все в большей или меньшей степени это почувствовали. – Недавно мы поставили новый спектакль. Теперь мне поручили найти еще одну пьесу. Сезон обещает быть насыщенным, – продолжал он с тем же нежным оттенком в голосе, вызывавшим на откровенность.

Сола посмотрела на Гордаса. Он поймал ее взгляд, вспыхнул и резко отвернулся. Девушка нервно улыбнулась и поступила так же. Все произошло очень быстро, однако Хэпи это заметил.

– А где Азраил? – вдруг спросил Вальсам, озираясь по сторонам. – Он опять не пришел?

Квентин и Хэпи переглянулись.

– Новая пьеса – это пьеса Солы? – с трепетом в голосе спросил Квентин.

– Она тоже рассматривается, – кивнул Вальсам: видно было, что затронутая тема его беспокоила куда больше, чем отсутствие Азраила. – Прошу, соберитесь: постановка новой пьесы требует большой сосредоточенности в работе. – Вальсам строго обвел всех глазами и медленно спустился вниз по ступеням сцены.

Глава 7. В средиземной круговерти

Раннее утро пробивалось в окна свежим дыханием, роняя золотые брызги солнца на стены. Тихий шум проснувшегося города фонил привычно и назойливо, дополняя картину повседневными звуками. Недавний сон еще сквозил в сознании, не давая шагнуть в мир настоящего, но лежащий на столе распечатанный конверт скоро развеял его безмятежность.

Звонили в дверь. Заретта смутилась. Отдаленный лай собаки перебил ее мысли, заставив улыбнуться. Торопливо пройдя в прихожую, она открыла. Вбежала смешная неуклюжая собака, заливаясь приветственным лаем. Следом за ней показался и хозяин, держа в одной руке поводок, в другой – длинную трость. Это был молодой человек высокого роста и замечательной наружности. Светлые волосы обрамляли одухотворенное лицо, немного отрешенная улыбка пряталась в мягкой бороде.

– Илвис! – Заретта ласково взяла гостя за руку.

– Слишком рано для приемов? – спросил он утвердительно.

– Нет, я тебе рада, – выдохнула Заретта с нежностью.

– Джексон сегодня такой беспокойный, все рвался в твою сторону, я не мог ему отказать, – прибавил молодой человек лукаво.

– Правда, Джексон?

Большая собака, слыша свою кличку, вертелась рядом, добрыми глазами смотря по сторонам.

Этот утонченный в манерах юноша был близкий друг Заретты. Когда-то они вместе учились: она – живописи, он – скульптуре. Студенческие годы пролетели, Илвис и Заретта на них не оглядывались. Мелкие разочарования, большие потери, ненужные связи, редкие друзья и частые знакомства. Впереди мерцало многообещающее будущее.

Грандиозные планы носились в их головах, подпитываемые жаждой жизни, жаждой деятельности. Но нет! Ни шага более. Трагический случай лишил Илвиса этого будущего, – он ослеп. Оставшись наедине с талантом, посреди молодости, желаний и недавних надежд, Илвис думал, что, скорее всего, умрет. Но шло время, а смерть так и не приходила. Обладая стойким характером, преодолев страх, весь ужас своей трагедии, Илвис все же нашел в себе силы для жизни. Он был скульптор, не художник, и этот факт смягчал приговор. Задача казалась решенной. Он завел собаку, сам обучил ее нужным командам. Дни напролет посвящал себя любимому делу, интересовался современными мастерами и не замечал времени. Но скоро опомнился, тяжело разочаровался, замкнулся в себе. Илвис так же шутил, рассыпал остроумные мысли, спорил, но смех его изменился, звучал глухо и как будто бы отдельно от души. Еще немного помудрив над исправлением судьбы, измучившись от неудач, казалось, он тихо жил для того, чтобы так же тихо умереть.

– Представь… – Илвис откинулся на спинку кресла, сложил руки крест-накрест. – Недавно читаю в газете… – он намеренно сделал акцент на слове «читаю».

Несмотря на то, что Илвис был абсолютно слеп, чувство собственного достоинства в сочетании с памятью блестящего прошлого не давали ему опуститься до напоминания о своем непростом положении, поэтому он так же делал комплименты девушкам, одевался со вкусом и пользовался тем же набором слов, что и прежде.

Заретта не поправляла Илвиса: она все понимала, все чувствовала.

– Что же? – вежливо поинтересовалась она, разливая душистый чай по чашкам.

– Ограблен модный салон. – Илвис для большей убедительности вынул из внутреннего кармана пиджака аккуратно свернутую газету. – Что же украдено? – Голос его опять облачился загадочной интонацией.

– Интересно, – улыбнулась Заретта отрешенно: было заметно, что она не слушала.

– Можно было много чего украсть… А они? – Илвис, казалось, играл сам с собой: сам себя дразнил любопытством, сам себе задавал вопросы и отвечал на них. – Украли один манекен только! – Илвис беззвучно отпил чай из чашки, медленно опустив ее на блюдце. —…Один манекен… – повторил он. – Или вот еще… – продолжал Илвис, чуть помолчав, и пустился в пространное объяснение причин, побудивших молодого миллионера к покупке древнего замка. Затем последовали эмоциональный пересказ истории об одной уважаемой особе, что великодушно усыновила двоих несчастных детей, доклад о новых вышедших книгах и курсы мировых валют.

Заретта не могла слышать его: она думала о другом, поэтому эпатирующая пресса с пристрастными комментариями осталась без внимания.

* * *

Азраил вышел из дома. От ярких красок дня в глазах запрыгали цветные кольца. Вдруг что-то задержало его внимание в одной точке. Это была девушка. Копна шоколадных волос и обворожительная улыбка. Азраил невольно забылся. Воображение его, всегда взволнованное, нетерпеливое, начало прилаживать к образу незнакомки, потерянные ею крылья бабочки.

– Азраил! – позвала девушка, приблизившись к нему с недорисованными крыльями шоколадницы.

Азраил вздрогнул, воображение смущенно потупилось и отлетело.

– Азраил, ты не узнаешь меня? – Девушка улыбнулась.

– А-а-а. – Азраила будто бы что-то душило, что-то рвалось с языка, неведомое, тайное, совсем не подходившее для данной минуты. – Сола, – вымолвил он наконец, – я…

– Я вижу. Не совсем понимаю, но вижу. Впрочем, уже обычное дело. – Сола покачала головой. – Но вот что, – добавила она громко, – моя пьеса разрешена к постановке. Послезавтра приступаем к репетициям. Роли, конечно, уже разобраны: тебе, как ведущему актеру, Вальсам отвел одну из лучших, на мой взгляд. – Сола замялась: она хотела что-то добавить, но не решалась. Наконец она выговорила. – Вальсам ждет от меня режиссерского подвига: хочет, чтобы я вами руководила.

– Неудивительно, Сола, это же – твоя пьеса. Никто не сможет распорядиться ею лучше автора.

– Думаешь? – Неуверенно спросила девушка.

– Конечно, – кивнул Азраил. – Когда, говоришь, предварительные читки?

– Азри, ты сделался глух, и не только к словам моим», – произнесла Сола вдруг изменившимся тоном.

– О-о-о, не стоит. Если бы ты знала, какие чувства бродят во мне, пытаются вжиться в мой разум, дерзают освоиться, присмотреться к душе, хотят, чтобы я дал им право на существование… – шептал Азраил страшно.

– Молчи, я все знаю! – Сола с жаром посмотрела на него.

– Знаешь? – Голос Азраила дрогнул.

– Да. Ведь я… Я люблю… – Сола запнулась, словно бы в легких ее закончился воздух, вдохнула снова и продолжала, – я люблю твою душу, слышишь, люблю! – Голос ее сорвался, она едва не плакала.

– Нет, Сола, не знаешь. Ты заблуждаешься. – Азраил на мгновение закрыл глаза. – Заблуждаешься, – повторил он – и неожиданно-бодрым деловитым голосом прибавил: – Еще увидимся, Сола.

Прежде, чем девушка успела ответить, Азраил исчез.

* * *

Звонил телефон. Заретта подняла трубку:

– Да?

В ответ прошумело нечто неразборчивое, но по тону похожее на приветствие, затем более отчетливо:

– Илвиса. Можно?

– Он ушел, – сообразила Заретта. – Только что, – добавила она быстро.

– Верните, – голос в трубке не отличался многословностью, претензии на вежливость в нем тоже не обнаруживалось, однако было в этом неразборчивом голосе что-то притягивающее, не вызывавшее ответной грубости или раздражения. – Важно, – последовало далее, как бы расшифровывая первое слово.

– Попробую, – переняла манеру краткости в словах Заретта.

Она вышла на улицу. Илвис стоял под большой липой, согнувшись над своим четвероногим, и что-то растолковывал ему вполголоса.

– Илвис, – тихо позвала Заретта.

Он обернулся.

– Тебя к телефону.

– К телефону? – переспросил Илвис настороженно. – А-а-а, наверное, это Найт, – рассуждал он, идя обратно к дому.

– Найт? – Удивилась Заретта.

– Я дал ему твой телефон, ну на случай, если что со мной… Заретта не дала ему закончить:

– Ну и прекрасно.

Они прошли внутрь. Верный четвероногий последовал за хозяином.

Илвис поднял трубку:

– Найт? Хорошо, давай.

– Что? – Заретта тревожно посмотрела на Илвиса. Тот, словно увидев это, неуверенно протянул:

– Можно, я посижу у тебя с полчаса? Найт застрял где-то неподалеку со своим мотоциклом…

– Конечно, – согласилась Заретта. – А кто этот Найт? Ты упоминал о нем, но так и не рассказывал.

Илвис откашлялся:

– Найт – мой друг. Он довольно странный. Замкнутый,

неразговорчивый, как ты, наверное, могла заметить, слова, и уж тем более, улыбки даются ему с явным трудом.

– Найт – необычное имя, – заметила Заретта.

– Не имя – прозвище. Получил в детстве: любил летать на велосипеде по ночным улицам. Он и теперь летает, только уже на мотоцикле.

– А как его зовут на самом деле?

– Никто не помнит… – рассмеялся Илвис. – Нет, конечно, в паспорте об этом что-то написано, да только ему нет до того дела.

– Как же вы познакомились?

– Он чинит и собирает мотоциклы. Но основной его работой была и остается доставка. Однажды Найт должен был привезти мне скульптуру, что я заказал на выставке. По пути ко мне он попал в аварию. Чуть не распрощался со своей свободолюбивой жизнью. Однако, опоздав на приличное время, все же добрался до меня с невредимой посылкой и перевязанной наспех рукой. Сейчас он работает в пяти местах одновременно. И еще… – Илвис понизил голос до доверительного шепота, – Найт заметно влюблен в мою сестру. Хотя они встречались всего несколько раз, думаю, судьбы не избежать.

– Вот как, здорово. История прямо для колонки в газету. Кстати, ты свою забыл у меня. Ту, что читал, – уточнила Заретта, – с красочными новостями.

– Новостями? – Илвис сдержанно улыбнулся. – Да ей уж пара недель, если не больше, я просто тебя повеселить хотел.

* * *

– Первая любовь была, как луч… – Гордас не договорил.

Хэпи иронически прищурился.

– Луч, понимаешь ты? – заметно захмелевший голос Гордаса комически булькал. Его всегда строго зачесанные назад черные в пепел волосы теперь, развалившись неопрятными прядями, съехали на лоб, и что уж было совсем непозволительно, на уши. Гордас их не поправлял.

– Верти сильно опаздывает, – грустно заметил Квентин.

– Я уже говорил, Верти отказался от приглашения, – ответил Хэпи не в первый раз.

– Вот как! – удивился Гордас. – Как бы он в монастырь не ушел послесвоей удачно сыгранной роли… – Он сделал еще несколько глотков.

– Смотри-ка, Хэпи, Гордас пьян! – хмыкнул Квентин.

– Не только он, позволю себе заметить. – Хэпи вежливо отстранился от головы Квентина, собиравшейся, по всей видимости, дружески пасть на его плечо.

– Первая любовь, – Гордас закрыл глаза, – ничего давно уже нет, а образ ее – в душе навеки. Новое чувство – лишь блеклая копия прежнего…

Она – блеклая копия… Хэпи потер переносицу:

– И тебе совсем не совестно такое говорить при Квентине? – Спросил он с легким укором.

Между тем Гордас продолжал рассуждать:

– Образ, что останется с тобой до конца, до последнего вздоха, образ, что сопровождает тебя во снах. Очнувшись наяву, ты готов снова любить, но это лишь воспоминание. Человеческая память – удивительная штука. Не было бы ее, не было бы и нас, как таковых. – Гордас требовательно уставился на Хэпи. – Понимаешь?

– Конечно. – кивнул тот. Его темные глаза с запрятанными на глубине эмоциями смотрели на Гордаса изучающе. – Память формирует в нас личность, характер, диктует привычки и правила, – монотонно согласился он.

Гордас удовлетворенно кивнул.

– Я тебя, Гордас, первый раз в таком… – Квентин замялся, но, прожевав длинную паузу, наконец подобрал верное слово и продолжил, – …человеческом состоянии вижу.

– Может, ты и себя вместе с ним заметишь? – усмехнулся Хэпи.

Квентин не расслышал, шепнув Хэпи на ухо:

– А чего Гордас вдруг о любви заговорил?

– Он влюблен в твою Солу, – ответил Хэпи.

– Что? – Квентин часто заморгал.

– Вот именно, что это ты такое несешь, Хэпи.

– Просто он еще этого не осознал, – так же на ухо шепнул Хэпи растерянному Квентину.

* * *

Вечер опускался на город медленно. Догоравшее солнце еще дразнило слабым теплом. Осенний дождь тихонько всхлипывал. Осыпавшиеся листья лежали неподвижно. Кровавыми ранами земли казались они в блесках слепнущего солнца.

«Отчего только люди так любят осень? Это же настоящая смерть:

лето медленно умирает, купая нас в своей агонии красок… Да, Квентин бы сейчас сказал: «Зато какая смерть! Красивая, пышная!» Поэты… – Азраил дернул уголком рта.

– Нелепая, говорю я. Если мертвых одеть в роскошь, смерть что, будет радостней?»

Азраил поднял голову, с дерева слетел большой кленовый лист, скользнув по его плечу. Он поднял его.

«Как красиво ты вычертила линии. Природа, все же мы с тобой родственны. Смотри, это же моя рука…»

Азраил приложил кленовый лист к ладони.

«По красоте они равны», – мысль эта развеселила Азраила. Поднявшись с лавочки, на которой сидел вот уже полчаса, он сделал пару шагов по влажной земле и прислонился к старому дереву. Вдалеке замелькал силуэт девушки. Азраил узнал его. Закрыв глаза, он глубоко вздохнул и судорожно улыбнулся.

– Азраил, ты здесь? – позвала Заретта тихо, сев на лавочку с кленовым листом. Азраил не сразу ответил:

– Какое плаксивое настроение у нашего дня… – произнес он полудыша, полусмеясь.

– Прости, что задержалась: провожала друга.

– Друга? – удивился Азраил. – Ты… как? – спросил он, еще не поднимая глаз на девушку.

– Как обычно, – натянуто улыбнулась она. – А ты?

– Похоже. – Азраил сел рядом с Зареттой.

– Вот и славно, – руки ее дрожали.

– Что с тобой, Заретта?

– Я получила завещание отца. Прошло уже полгода, а я до сих пор не могу поверить в то, что его нет.

– Тебе больнее, чем мне, – Азраил наконец поднял глаза на сестру. – Я не знал его. Но я могу понять.

Заретта смотрела на серое небо, обрамленное яркими кронами высоких деревьев.

– Он словно бы чувствовал, что скоро уйдет. Всю жизнь он искал тебя – и вот нашел незадолго до смерти. Последнее время со мной происходят странные вещи.

Азраил насторожился.

– Нет. Пустое. Вряд ли я смогу объяснить. – Заретта испуганно замолчала.

– Попробуй, – тихо попросил Азраил.

– Меня словно не существует. Моя память слоится, делится на множество чужих жизней…

– Когда это с тобой началось?

– Не так давно. Я словно бы потерялась, уступила место кому-то другому. Это сложно описать. Меня нет, есть тусклый набросок неумелого художника. Я растеряна, не образно – буквально. Не могу тебе рассказать всего. Не сегодня.

– Завтра?

– Нет, и не завтра.

– Когда?

– Я еще сама не разобралась до конца.

– «Что ж, я намерен ждать», – произнес Азраил твердо.

Заретта протянула ему конверт:

– Это лично тебе. Там было два письма. И еще, Азраил, я уже говорила: отец завещал квартиру нам двоим, ты…

– Я помню, – перебил Азраил, – но я привык жить один. – Он взял письмо. – Не читала?

– Нет. Я боюсь писем. Послание отца долго не могла прочесть, – грустно ответила Заретта, встала и быстрыми шагами пошла прочь.

Азраил еще с полминуты смотрел на запечатанный конверт, затем поднял глаза. Навстречу ему из противоположного угла парка шел Руфус.

– Руфус! – как-то безжизненно крикнул он, подняв над головой руку.

Руфус подошел:

– Какой ты бледный. Вблизи кладбища все становятся мертвецами.

– Что это у тебя? – кивнул он на конверт.

Азраил криво улыбнулся:

– Завещание.

– Да ну! – угольные глаза Руфуса таинственно заблестели, и прежде чем Азраил успел что-либо сообразить, тот выхватил конверт.

– Ты что… – Азраил растерянно смотрел на друга.

– Денег там нет, – серьезно заключил Руфус, так же серьезно добавив, – ценных бумаг тоже.

– Отдай, Руфус, – устало попросил Азраил.

Руфус вернул конверт, испуганно вглядываясь в лицо Азраила.

– Да что с тобой такое? Не хочешь мне ничего рассказать? – он протянул Азраилу руку.

Тот схватился за нее со старческой беспомощностью и поднялся с лавочки:

– Нет.