Когда магия покидает мир

– Если ты и вправду нужен ему, он примет твоё приглашение. Только… – Кревис замялся, не зная, как сказать дальше; но Мэйвин и сам всё понял, продолжил, упрямо хмуря брови: – Только не в этом доме! Конечно же! Разумеется! Сюда его вести ни к чему, это я и сам понимаю. Да и со встречей тянуть не буду тоже.

Г Л А В А 4

Для выхода в город Мэйвин выбрал лучшее своё платье: свободную белую рубаху с кружевным отложным воротником и манжетами; дорогой тончайший хлопок ирунийской работы спрятал не под дорожным плащом, как обычно, а надел суконную куртку с серебряными пуговицами. Перепоясался широким поясом, украшенным нарядной тяжёлой пряжкой, двумя другими, но поменьше, из такого же набора, заменил простые бронзовые пряжки на ремешках сапог. Эйнарду приказано было тоже приодеться почище, его Мэйвин решил взять на эту встречу с собой.

День для первых недель осени выдался неожиданно тёплым и солнечным. Людей на улицах и в другие дни всегда было много, но сейчас же, казалось, их стало больше вдвойне.

Пробираясь вперёд медленнее, чем ему самому хотелось, Мэйвин шёл по запруженной прохожими улице, опирался на свой посох. По сторонам почти не смотрел, не смотрел и за спину, чувствовал, что Эйнард не отстаёт от него ни на шаг.

Эйнард не знал, куда они направились. Мэйвин не имел привычки посвящать его в свои дела и планы. Пока собирались и завтракали, дедушка с самого утра был строг, предельно собран и задумчив. Эйнард не решился задавать вопросы, хоть роль покорного бессловесного слуги за спиной ему никогда не нравилась, возмущала даже и обижала, если уж быть честным.

Дедушка в последнее время вообще как чужой. Будто боится чего-то всё время. Чего-то или кого-то. Вчера полдня где-то пропадал, вернулся в дом дяди Кревиса довольный, и опять они, два старых друга, как заговорщики, обсуждали какие-то свои дела до поздней ночи.

Не нравилось всё это Эйнарду. Чувствовал он нутром: происходит плохое что-то. Или произойдёт в скором времени. Он ведь тоже тогда присутствие третьего мага почувствовал. Но не тепло и радость, как при встрече с Кревисом, а опасность, почти физическую боль и ещё… ещё страх почему-то. Но страх непонятный, животный какой-то, почти панический. Воспоминание об этом страхе потом весь день преследовало и ночью тоже до самого утра так и не дало уснуть. До рассвета Эйнард в состоянии тихого знобкого ужаса пролежал в своём углу на набитом соломой матрасе. Дышал через раз, ждал повторения этой тошнотворной жути, но никому ничего не сказал: ни дедушке, ни хозяину дома, дяде Кревису.

Таверна «Пегая лошадь» с облупившейся блёклой вывеской над входом и большой жестяной кружкой, подвешенной на цепях, ничем особенным не отличалась. Но, оказывается, Мэйвин направлялся именно сюда.

Он был здесь уже, вчера днём, когда искал след Ангуса. «Печать тоскующего сердца» – изображение двух переплетённых по-особенному рун – пульсировала золотистой пылью. Мэйвин оставил это начертание во время своего вчерашнего посещения: не замеченным никому движением указательного пальца вывел на гладко оструганных досках одного из столов. Рисунок не смыть даже самой старательной служанке, и видеть его под силу лишь глазу Обращённого.

Ангус два дня назад тоже сидел за этим же столом, в этой же таверне он совершил своё последнее убийство. Печать заставит его вернуться снова. Ангус не успокоится, пока ещё раз не посетит место преступления. Оставалось всего лишь подождать. Много или мало – всё зависит от силы воли преступника.

– Дедушка, почему они светятся? И так ярко… – Эйнард пальцами – указательным и средним – осторожненько коснулся пульсирующей линии, будто ожечься мог, но свечение было холодным на ощупь.

– Ты тоже их видишь? – Мэйвин немного удивился, бровью повёл. – Хотя… Ладно, садись!

Они уселись за стол на широкие лавки, так, что Мэйвин свободно мог видеть всех, кто входит или выходит, а Эйнард оказался от него по левую руку.

Посетителей в столь ранний час не было вовсе, но хозяина их появление с виду не очень-то обрадовало.

– Для горячего ещё рано, мы только что открылись. Могу предложить холодное мясо из вчерашнего жаркого… Ещё есть отварная рыба, тоже холодная… Горячий хлеб и молоко для мальчика…

Эйнард аж вскинулся, покраснел от возмущения, губу закусил, темнея глазами. Но вслух не сказал ничего, встретился со взглядом Мэйвина и сник, опустил голову.

– Мы подождём, почтеннейший, – с вежливой улыбкой ответил Мэйвин, и хозяин отошёл, комкая в толстых кривых пальцах захватанное полотенце. – Если вас не затруднит, то от кваса на ржаных корочках я б не отказался, – крикнул Мэйвин, немного подумав, и сутулая спина трактирщика Алема отозвалась неглубоким, но почтительным поклоном.

Эйнард так и сидел со склонённой головой, глядел куда-то в сторону, в дальний угол. Не двинулся, даже не взглянул, когда на столе появился большой кувшин и две высоких тяжёлых кружки с толстыми ручками.

– Ты будешь, Эйн? – Мэйвин, не дожидаясь ответа, разлил квас на две кружки.

Эйнард лишь подбородком дёрнул сердито. Сыновья графов и баронов в его возрасте уже участвуют в военных походах, а к нему же до сих пор относятся как к мальчишке. Даже дедушка, и тот… Ничего лишний раз не расскажет, не посоветуется. А послушания требует во всём.

И сейчас, вот, тоже. На кой ляд мы сюда припёрлись? В таверну в эту… Лучше было остаться с дядей Кревисом, он обещал показать книгу о магии четырёх стихий.

Пить меньше всего хотелось, но Эйнард, привыкший во всём следовать приказам и примеру Мэйвина, послушно потянулся за своей кружкой. Правда, отпил всего несколько глотков.

– Что мы тут… тут делаем? – спросил первый, сам, не выдержал-таки полной неизвестности.

– Мне нужно встретиться кое с кем, – ответил Мэйвин, а потом, чуть подумав, пояснил: – Со своим старым другом…

– И вот это всё – для этого? – Эйнард головой дёрнул, указывая на светящийся рисунок на столешнице.

– Этот знак заставит его прийти сюда. Нам надо лишь подождать.

Принимая все эти объяснения, Эйнард головой кивнул несколько раз быстрым движением, прошептал чуть слышно, снова касаясь искрящихся рун:

– Они тускнеют…

– Это значит, мой друг где-то рядом. Когда он появится, знаки вовсе исчезнут.

Эйнард понимающе подбородком повёл, не сводя глаз со светящихся знаков. Ответы дедушки Мэйвина нечасто бывают такими полными. Он не любитель объяснять, что собирается делать. Это чтоб удачу, сопутствующую любому делу, не отпугнуть. Так он, во всяком случае, любит сам говорить.

– Ангус когда-то был моим учеником… За много лет до тебя. Я давно уже его не видел…

Признание Мэйвина поражало своей искренностью. Никогда ещё Эйнард не слышал этого имени. И сам Мэйвин впервые признался в том, что у него когда-то был ученик и воспитанник.

– Он был из семьи переезжих торговцев. Из тех, кто постоянно в дороге и не имеет своего угла. Покупать там, где подешевле, продавать, где подороже. Всё равно, что, лишь бы это приносило прибыль. Хлопотное дело, и опасное. У таких купцов всегда есть, чем поживиться. Для банд с большой дороги ограбить торговцев всё равно, что клад найти.

Мэйвин помолчал, в крайней задумчивости пожевал губами. То, что он вспоминал сейчас, случилось почти сто лет назад.

– Из всей семьи Ангус единственный тогда остался живой. Был ранен, но не погиб… Десятилетний мальчик с колотой кинжальной раной… Он бы никогда не выжил, но он попал ко мне…

Я нарушил общие правила, сделав его своим учеником. Он был для этого слишком взрослым, уже довольно самостоятельным и испорченным парнишкой. Хотя и очень талантливым… очень способным. Примерно, как ты…

Эйнард изумлённо бровями дрогнул. Впервые, наверное, дедушка говорил ему же о его способностях, и говорил так просто, так обыденно.

– По возрасту и по характеру ты для ученичества мне лучше подходишь, чем тогда Ангус. И оба вы сироты… Но мне запрещено тебя обучать. Совет старейших магов запретил…

– А разве я… – Эйнард не договорил, ему голоса не хватило. Прокашлявшись в сжатый кулак, спросил снова, глядя на Мэйвина пытающим, напряжённым взглядом: – Я не родной вам, да? Не ваш внук? А как же мама моя тогда? Вы же рассказывали мне…

– Твоя мама… – повторил Мэйвин, с задумчивым, отрешённым видом поглаживая бороду. – С твоей матерью вообще история очень тёмная. Не о ней разговор сейчас… Да и ты, в общем-то, тоже… не так прост.

Этот разговор серьёзный очень, а у меня сейчас дела иные. Мы позже с тобой поговорим. Обо всём поговорим…

– Вы поэтому всегда так строго со мной? Что бы я ни сделал… – Эйнард пронзительным взглядом ожёг Мэйвина, на ноги вскочил без всякого разрешения.

– Сядь! – приказал Мэйвин, выдерживая этот взгляд с усилием. – Сядь, и нечего тут… Я же сказал тебе уже, поговорим дома!

Но Эйнард в своём возмущении не способен был на повиновение. Отступая спиной вперёд, он толкнулся в какого-то из посетителей, только что вошедшего и приглядывающего место для себя за одним из столов. Не извинившись, только мельком глянув, выскочил на улицу.

– Вредный мальчишка у тебя, почтенный. И непослушный…

Мэйвин узнал голос. Ангус! Этот молодой мужчина, темноглазый и черноволосый, улыбающийся насмешливо и свободно, меньше всего похож был на Ангуса, на того Ангуса, каким знал его и помнил Мэйвин.

– Ты изменился. И не узнаешь сразу…

– А ты нет, учитель, ещё старее стал всего лишь.

Не дожидаясь приглашения, Ангус уселся на то самое место, какое только что занимал Эйнард. Скинув капюшон плаща назад небрежным движением пальцев, спросил всё с той же насмешкой:

– Зачем вызвал? Повидать, поговорить, или ещё дела какие?

Ладонью с длинными тонкими пальцами Ангус ласкающим движением огладил переплетение рун на столе. Картинка уже почти исчезла, буквы таяли на глазах.

– Ты наследил и наследил очень грязно…

– О! – перебил Мэйвина Ангус коротким смешком. – Ты именно поэтому меня СЮДА пригласил? И ещё нотации эти… Я давно уже не твой ученик. Не надо контролировать каждый мой шаг.

– Вот именно, Ангус. Ты давно уже не ученик, ты сам отвечаешь за каждый свой поступок. И при этом любая твоя ошибка может сказаться на любом из нас. Ты не единственный маг в этом городе. И после всего, что ты сделал… После Указа…

– Так ты просто испугался? – Ангус губы скривил, смотрел чуть исподлобья. Он только выглядел беспечным, благополучным во всём, даже как будто небрежным, но Мэйвин-то видел эти морщинки у рта и в уголках глаз, видел усталость во взгляде. Он сам чем-то или кем-то напуган. И даже жизнь молоденькой племянницы трактирщика не восполнила растраченные силы, не вернула ему юношеский возраст.

– А ты сам не заметил, как много «серых» появилось на улицах? Это ты своими делишками заставил их шевелиться. Они не успокоятся, пока не сожгут кого-нибудь. Или не повесят… Помяни моё слово, Ангус…

– Меня уже здесь не будет! Маленькие города не для меня, сам знаешь.

– А здесь ты тогда для чего? Прячешься? От кого? Что ты опять натворил на этот раз, Ангус?

Ангус рассмеялся, чуть откинув назад голову и держась обеими руками за край стола.

– Знакомый тон! Я давно уже большой мальчик, меня этим теперь не испугаешь. Я не обязан посвящать в свои дела кого бы то ни было. Даже своего бывшего учителя.

– Но ты пришёл…

– Да, пришёл. И не только потому, что ты меня заставил этой своей «Печатью тоскующего сердца». – Ангус скривился в усмешке. – У меня есть к тебе одно дело, бывший учитель Мэйвин, и я не буду ходить вокруг да около.

У тебя есть кое-что, одна вещь, она принадлежит мне. Давным-давно принадлежит…

– Клыки валерианского вепря, – Мэйвин не спрашивал, он уточнял. Он сразу понял, в чём всё дело. Чего-то подобного он и ждал. – Ради них ты когда-то убил одного из нас, мага Зарика, имевшего глупость поделиться с тобой своей тайной.

Ангус нетерпеливо передвинулся на лавке. Давнишняя, очень неприятная история, её он слушать не хотел. За убийство себе подобного он уже и так получил сполна, был изгнан из братства, проклят ими всеми и лишён успокоения до конца своих дней.

– Ты ведь носишь их с собой, я знаю. С ними ты ни за что не расстанешься. А они мои, Мэйвин. Я дорого за них заплатил, я один имею на них право…

– Нет, Ангус! – Мэйвин так неожиданно повысил голос, что немногие, набравшиеся в зал посетители разом вздрогнули. Трактирщик, развешивающий вымытые кружки на гвоздики над стойкой, выронил одну – тяжёлая глиняная посудина с глухим стоном развалилась на черепки.

– Нет, – повторил Мэйвин уже шёпотом. – Неужели ты думал, я отдам их при первом твоём требовании. Никогда, Ангус!

Ангус промолчал, даже глаза не поднял на своего бывшего учителя, просто смотрел прямо перед собой, не моргая. И тут, рывком переведя взгляд, спросил без всякой злости или раздражения:

– Ты хочешь, чтобы я просил? Или тебе нужны деньги? Я могу заплатить. Мне нужны эти клыки, и я на всё пойду. На всё! И даже если ты, Мэйвин, даже если…

– Здо́рово же ты порастратился, – перебил Мэйвин Ангуса с невольной жалостью, – бедняга. Я столько лет тебя не видел, намеренно не хотел встречаться, а ты стариком совсем стал. И жизни чужие тебе не помогут. Вон, посмотри, руки-то дрожат, и в глазах страх… Сейчас тебе уже не справиться со мной. И мне даже клыки эти не понадобятся, чтоб поставить тебя на место. А сам ты скоро дряхлеть начнёшь. И поделом тебе, Ангус. Ты хотел быть сам по себе, один ты и остался!

Мэйвин движение сделал подняться, выпрямился, одновременно нащупывая за поясом монетку для оплаты.

– Постой! Мэйвин, подожди! Мы ещё не договорили. – Вскинулся Ангус. Даже руку выбросил – схватить за рукав, остановить, – но в последний момент сдержался. Как всякий Обращённый, он боялся прикасаться к себе подобным. Боялся того, что кто-то может попытаться забрать хоть частицу его силы. – Мэйвин, неужели ты позволишь мне умереть? Даже не поможешь?! Я же ученик твой, ты не смеешь забывать об этом! Мы через столькое вместе прошли! Столько дорог… Ты не уйдёшь вот так. Ты не посмеешь… Ты ведь любил меня когда-то… как сына родного любил. И до сих пор тебе не всё равно. Ты же пришёл… пришёл в город в этот… Чтобы встретиться! Я это сразу понял. Ведь не зря же…

Он начал уговаривать. Тихо, осторожно, вкрадчиво. Он с детства обладал этим даром, как никто другой мог, кого угодно, заставить или, точнее, убедить сделать то, что нужно для себя. Мэйвин знал об этой особенной способности Ангуса, и всё равно допустил непростительную глупость. Всего нескольких мгновений хватило Ангусу, одного взгляда глаза в глаза, и Мэйвин послушно уселся на прежнее место.

Продолжая говорить, говорить без остановки, Ангус потянулся к замшевому мешочку на груди Мэйвина: «Там они! Он с ними никогда не расстаётся… Он попилил их на кусочки, чтоб спрятать… Спрятать сюда!»

Всего лишь кончики пальцев коснулись бархатной замши – и Ангус с воем отдёрнул руку. Чуть с лавки не упал.

– Проклятье! Хитрый старикан! Чтоб ты сдох! – ругаясь сквозь зубы, Ангус долго дул на обожжённые пальцы. – Ты наложил заклятье… можно было догадаться…

Мэйвин мотнул головой, освобождаясь от зачарования, моргнул с усилием и только потом рассмеялся.

Ангус, хитрый лис, так-таки чуть не провёл. Обманщик бессовестный.

– Клыки сохранят свою силу только в том случае, если я отдам их сам, своими руками, и добровольно. Никакие уловки тебе не помогут.

– Моя смерть будет на твоей совести, – проговорил Ангус глухо, с упрёком, чуть ли не с ненавистью. – И всё потому только, что ты пожалел мне клыки, будь они прокляты и ты вместе с ними!

Эта ярость вызвала у Мэйвина лишь ответную улыбку. Ну, наконец-то Ангус показал своё истинное лицо, без притворной бравады или льстивой униженности.

– Ты с детства привык получать всё, что ни захочешь. Помнишь, как трудно нам было найти общий язык? А потом я вообще стал для тебя самым главным врагом. Неужели ты так и не поймёшь до сих пор, что у тебя всего один враг – ты сам! Ты и твоя жадность! Вернее, отсутствие чувства меры.

– Нотации, Мэйвин! – раздражённо напомнил Ангус. – Мне не нужны твои нотации. Я их пацаном до тошноты наелся… Эй, хозяин! – крикнул он неожиданно трактирщика. – Вина сюда! Да смотри, получше!

Сам из подобранного с земляного пола черепка простым приёмом сделал золотой дукат. В пальцах крутил, с ухмылкой разглядывая изображение короля. Получившаяся монета была старой чеканки, большая, тяжёлая, из золота высокой пробы, и Лайнел Кроткий смотрел на мир полустёртым профилем. Сейчас, при новом короле, такие дукаты ценились особенно высоко, но встречались всё реже и реже.

– Где ты пропадал все эти годы? Я давно о тебе ничего не слышал… – спросил вдруг Мэйвин. Ангус не огрызнулся, только плечом дёрнул да губы скривил с высокомерной усмешкой.

– По глухим деревенькам не прятался, это точно! Меня микаэлитами не запугаешь… Я и сейчас в Столицу отправлюсь, мне здесь делать особо нечего. Вот получу клыки, проведу обряд, и тогда…

Мэйвин громко хмыкнул, будто сказать хотел: «Ну, мечтай-мечтай…» И Ангус губы в линию сжал, глазами, зло суженными, сверкнул, но промолчал. Взглядом повёл от стойки до двери в подсобку: ну, где там трактирщик с заказом?

– Раньше тебе не нужен был никакой обряд. И клыки эти… На что ты растратил свою силу, Ангус? Так глупо, так беспечно…

– О, Мэйвин! Не надо, прошу! Мои дела – только мои дела. Я всё равно получу эти чёртовы клыки, и ты сам это знаешь. Я ведь всегда получаю, что хочу, ты сам так сказал… Так к чему вся эта болтовня?

Ангус хотел пить, он нервничал и злился – всё складывалось не так, как ему хотелось. И ещё этот трактирщик, будь он неладен, запропастился куда-то.

Без всякого злого умысла Ангус отпил из кружки, оставленной Эйнардом. Обычный квас, прохладный, довольно вкусный и, главное, мокрый. Но по телу разлилось приятное тепло. Присутствие силы мощного, ещё нераскрытого мага чувствовалось в каждом глотке, и оно действовало как наркотик.

Поднимаясь, Мэйвин ладонью смахнул со стола наколдованный дукат. Монета, не успев земляного пола коснуться, снова стала осколком разбитой чашки. Ангус брови свёл к переносице, но не сказал ни слова, Мэйвин уже ответил на не прозвучавший вопрос:

– Твои штучки выходят потом боком. Здесь не бродячий цирк, нечего лишний раз злить людей и обращать на себя внимание.

– Подумаешь! – буркнул Ангус, снова склоняясь над кружкой.

Мэйвин расплатился за всё сам, о чём-то ещё поговорил с хозяином трактира перед уходом, потом только вышел, опираясь на высокий посох.

Они не попрощались, будто каждый знал: эта встреча не последняя.

Проводив мага глазами, Ангус вцепился в кружку обеими руками, до капельки последней выцедил квас, блаженно растягивая удовольствие.

Это всё мальчишка! Где Мэйвин нашёл такого способного? Вот, в ком сила безмерная, а он ещё даже не обращён.

Ангус глаза прикрыл на миг, сосредоточился. Та малая толика слюны, попавшая вместе с выпитым квасом, поможет ему найти воспитанника Мэйвина, где бы тот теперь ни находился. И Ангус аж рассмеялся невольно. Он понял, как заставит Мэйвина, и не только получит клыки, но и силы свои поправит, основательно поправит.

Ну, конечно же, никуда он не ушёл. Тут поблизости у таверны и болтался. И уже успел вляпаться в очередную историю.

Ребята из местных, какие помладше, какие одного с Эйнардом возраста, обступили его со всех сторон. Но не знакомились, не беседовали, расспрашивая о том о сём, они попросту задирали новичка.

Мэйвин не мог расслышать, о чём они там говорят, видел только, как один из мальчиков, самый высокий, схватил вдруг Эйнарда за отложной воротник нарядной рубашки, близко-близко придвинулся, почти навис – и тут вдруг отпрянул с криком ужаса:

– Это колдун! Вы видели, что он сделал…

Дети расступились перед Мэйвином, они от него, единственного взрослого поблизости, ждали поддержки и помощи. Но Мэйвин не разбираться подошёл с тем, что случилось, толкнув Эйнарда в плечо, приказал:

– Пошли! Пошли быстрее! Что ты снова сделал? Я же говорил тебе, чтоб ты не смел колдовать! – накинулся на Эйнарда, спотыкающимся шагом идущего чуть впереди.

– Они сами… Сами, первые… Особенно этот…

Эйнард не чувствовал себя виноватым, потому и огрызнулся, но Мэйвин, подталкивая его в спину, снова повторил:

– Пошли быстрее!

Крики за их спинами не унимались. И люди вокруг уже потянулись к тому месту. На слово «колдун» в последние дни горожане реагировали особенно остро.

И всё из-за Ангуса и его беспечности.

– Что ты устроил там? Что на этот раз?

Эйнард не хотел отвечать и взгляд Мэйвина встретил прямо, нахмурив тёмные брови и поджав губы.

– Что ты натворил, Эйн?!

Встреча с Ангусом не обещала ничего хорошего. Пока, правда, одни угрозы и предупреждения. Но что ещё он выкинет? Из головы не идёт со всеми своими штучками, а тут ещё и мальчишка характер показывает. Может, и не таким тоном с ним нужно, но мешало раздражение. И ещё страх, возможно, но в нём даже самому себе не хотелось признаваться.

– Браслет на руке… в виде змеи… Я оживил его! – Глаза Эйнарда сверкнули незнакомой злой радостью. Что это с ним? Такого раньше не бывало. Мэйвин даже удивился. – Это же даже не магия! Простое наваждение. А они… они просто гады все… трусливые гады! Это им не толпой на одного!

– Эйнард! – Мэйвин остановил его сердитым окриком. – Что это такое?!

Эйнард опустил голову – светлые волосы упали на глаза, но взгляд, злой, протестующий, непокорный взгляд, казалось, до костей прожигал.

Всё повторяется снова. Сначала Ангус когда-то, теперь этот мальчик. Что опять не так? Что ты опять делаешь не так? Вроде бы, не бил никогда ни одного, ни другого. А может, надо было?

И как тут обращать? Как передавать все свои знания, весь свой опыт многолетний, когда уверенности нет никакой, что не будут они применяться во вред?

Да, правильнее будет оставить его Кревису. Пусть он с ним занимается. Да и нельзя мне ни учить, ни обращать. А они с Кревисом язык общий легко нашли. Мальчишка с ним легко сдружился, в библиотеке хорошо помогает и читать стал намного лучше. И Кревис не будет против. Ему ученик и помощник давно уже нужен. Не всё ж ему одному…

А с Ангусом если дело до прямого столкновения дойдёт, мальчишка на руках обузой станет. Куда с ним? И одного ни на минуту оставить нельзя.

Но что ещё Кревис скажет? Он на его королевском происхождении прямо-таки зациклился. А вдруг испугается такой ответственности? Возможного наследника воспитывать? И такое может быть.

Что же тогда делать? Что с мальчишкой теперь делать? Привязался ведь к нему, как к родному. С младенчества растил. Еле выходил. Он же слабый совсем родился, недоношенный. В приюте монастырском точно бы не выжил.

Они снова шли по улице, возвращались в дом Кревиса. Мэйвин первым, а Эйнард чуть поотстал, плёлся следом с неохотой, но с покорным молчанием. Когда они остановились на перекрёстке, пропуская гружёную повозку и погонщика с палкой, Эйнард спросил:

– Это неправда всё про маму, да? Всё, что вы рассказывали раньше… Как она умерла той ночью, а я потом только родился. Что вы… меня… Что она дочка ваша…

– Мы поговорим с тобой дома, Эйн. Не сто́ит на улице. А потом мне, скорее всего, придётся оставить тебя у дяди Кревиса. Мне нужно будет уехать, не знаю, надолго ли.

Мэйвин встречного вопроса ждал, смотрел на Эйнарда чуть сбоку, скосив глаза, но тот в это время думал о чём-то другом, хмурился насупленными бровями, поджав губы сердито, совсем по-взрослому. Вряд ли он расслышал последние слова, потому что реакции на них никакой не последовало.

Ушли от таверны они довольно далеко, уже и до дома Кревиса рукой было подать, а среди голосов всё повторялось и спереди, и сзади – со всех сторон – одно и то же слово: колдун.

Не нравилось всё это Мэйвину. Он и по сторонам старался лишний раз не смотреть, но замечал краем глаза справа и слева знакомого кроя серые мантии братьев из ордена святого Микаэла.

Они вышли на охоту. Это Ангус раздразнил их. И они не найдут покоя, пока не отправят какого-нибудь несчастного под суд и на публичную казнь. Все в городе напуганы присутствием мага, способного выпить жизнь из человека одним поцелуем, и унять животный страх и подозрительность сможет лишь казнь на глазах всего Аннбурга.

– Я ведь только правду знать хочу. Как было всё на самом деле… – не унимался Эйнард, возвращаясь всё к одному и тому же. Он уже не отставал, напротив, даже зашёл немного вперёд, еле-еле поспевал за быстрым шагом Мэйвина и всё равно шёл так, чтоб видеть его лицо и особенно глаза. – Я приёмный, да? Как тот, там, из таверны? Как Ангус этот…

– Какая разница вообще?! – не выдержал Мэйвин. – Приёмный ты мне или родной? Ты – со мной! Со мной, понятно?! И я не собираюсь ни доказывать ничего, ни объяснять. Это не твоё дело!

– Не моё?!! – Эйнард глаза раскрыл изумлённо, снова приотстал. – Как же так? Это же про мою маму…

– Твоя мама была нищенкой, несчастной бродяжкой! – бросил вдруг Мэйвин, на ходу глянув за плечо.

В словах была и правда, и ложь, и прозвучали они довольно жёстко. Наверное, не стоило говорить об этом да ещё таким тоном, но Мэйвину так хотелось, чтоб мальчишка отстал хоть на время со всеми своими настырными вопросами. И он отстал. В прямом и переносном смысле.

Во двор, вернее, во внутренний дворик с крошечным садиком и всего одной клумбой Мэйвин вошёл один.

Ворота были почему-то открыты, и люди… люди сновали кругом. Как же много среди них было микаэлитов. Ещё только оглядываясь по сторонам, Мэйвин всё понял сразу. Они схватили Кревиса! Они всё-таки нашли жертву для своей расправы.

Входная дверь была распахнута, какие-то вещи валялись повсюду: и на ступенях крыльца, и на садовой дорожке. По ним и по цветам в клумбе топтались люди. Зеваки, любопытная городская ребятня, и монахи, монахи, монахи всюду, куда ни глянь.

Посреди двора пылал громадный костёр. Сюда и сваливали всё, что выносили из дома. Все вещи и книги. Книги в драгоценных свитках, книги из кожи тончайшей выделки и побелки, книги, сшитые из толстых хрупких бумажных листов.

Всё это Кревис копил столетия. Собирал, отказывая себе во многих радостях жизни. Скупал, обменивал, переписывал сам. И теперь всё это богатство уничтожали самым безумным, самым беспощадным образом.

Огонь весело трещал, смрадно чадил, едкий дым столбом поднимался вверх.

Один из монахов ворошил в костре посохом. Навершие посоха выглядело как две воздетых к небу руки, сжимающих у основания крест с распятым Спасителем.

– Вы хотели чего-то, почтенный, или знакомы были лично с хозяином?

Монах был бос, худ и прям, и вдобавок ко всему с выбритым до блеска черепом. На Мэйвина глядел с подозрением, будто и его уже подозревал в колдовстве.

– Я оставлял… оставлял ему книгу на переписывание, – солгал Мэйвин неожиданно для самого себя. Под прямым прощупывающим взглядом тёмных глаз ему вдруг стало как-то не по себе. Одного лишь захотелось: оказаться как можно дальше от этого места.

Мэйвин слышал от кого-то, что некоторые из микаэлитов способны чувствовать силу мага, могут вычислить его в толпе идущих мимо людей. Без собственных способностей это невозможно, но сейчас Мэйвин готов был поверить в то, что и среди монахов-инквизиторов есть нераскрытые одарённые, наделённые силой.

– Вы опоздали, почтенный. – Монах подтолкнул поближе к огню свиток в футляре из красной кожи. – И мы опоздали тоже…

Мэйвин больше не спросил ни о чём, молча бросился к дому, мимо братьев, тащивших полные руки разоренного добра.

Ни о каком суде и речи не было. Они просто убили его. Убили. Точнее, казнили, повесив в собственном доме. Там, где нашли. Пропустив верёвку с петлёй через балясины лестницы, идущей на второй этаж, в кабинет, в библиотеку и в спальню. Он даже не сопротивлялся, ни силу свою не применил, ни позвал на помощь.

Почему он не подал никакого знака?! Кревис, почему ты не позвал меня на помощь?! Почему?!!

Мэйвин попятился, дальше порога он не сделал ни шагу. Его толкнули в плечо ещё раз и ещё. Посторониться не просили, ходили деловито туда-сюда по лестнице с первого на второй этаж.

– А богато жил старикан! – крикнул один из братьев своим товарищам. Те похохотали в ответ, дали какие-то свои замечания по этому поводу.

Мэйвин ничего не слышал. Он был как в тумане. Глаз не мог отвести от чуть покачивающегося в петле тела.

Почему он не позвал? Почему он позволил убить себя? Убить вот так, в собственном доме. Без всякого суда, без права на защиту. Казнить мага по недавно принятому закону короля можно теперь только в Столице. Значит, до последнего была надежда на оправдание или хотя бы на побег, а так…

Мэйвин видел всюду следы жуткого погрома: затоптанные множеством ног полы, сорванные со стен картины в изломанных, разбитых рамах, поломанная дорогая мебель и даже посуда из буфета, и та разбита была в дребезги.

Кто громил это всё и зачем? Микаэлиты никогда не опускались до такого. Конечно, некоторые учёные книги имели ценность и для них, их конфисковывали обычно, но сейчас… Сейчас всё попросту ломали и сжигали, даже не глядя.

И речи не было о том, чтобы забрать хоть что-то из своих вещей. Опять придётся уходить в том, что есть, а значит, ни с чем.

Нужно дождаться, когда всё закончится. Может быть, они позволят хотя бы похоронить самим. Суда не было, не было публичной казни, значит, братство не имеет никакого права на тело казнённого.

Мэйвин не спешил уходить, прямо-таки заставил себя остаться. Ждал конца. Ждал, когда все, наконец, разойдутся по своим делам. Возбуждение толпы улеглось давно, сейчас по двору и в самом доме слонялись зеваки, кое-кто предложил монахам свою добровольную помощь.

Из разговоров вокруг Мэйвин понял, что случилось. У какой-то Жанны по-соседству умер новорожденный ребёнок и в то же утро ещё у кого-то издохли все цыплята. Все поняли сразу, что это очередные проделки колдуна. А про книгочея Кревиса давно ходили слухи один другого интереснее. Он не ходит в церковь по воскресеньям и на праздники, а по ночам с чердака своего роскошного дома наблюдает за звёздами в какую-то странной формы трубку. Он никогда не болеет и всегда выглядит бодро, как будто и не стареет с годами. А ещё он очень много держит в доме книг и сам много читает. Всё зло от этого. Зачем их столько? Одного Священного Писания достаточно, чтоб быть достойным человеком, а тут…

Никто так и не понял, кто первым бросил клич пойти и расквитаться с книгочеем, но толпа собралась порядочная. Послать за городской стражей или микаэлитами никто и не подумал, решили для начала разобраться самостоятельно. Допросить хотя бы, узнать, что да как.

А потом всё как-то само собой получилось. У кого-то и верёвка под рукой оказалась так кстати. Разгромить до конца весь дом уже не успели, помешали солдаты и братья из ордена святой инквизиции. А так бы сожгли книгочея вместе с домом его и книгами богомерзкими, никто ведь всё равно здесь жить не сможет больше.