Пентюх

Глава 7. Кто на Пентюха?

Прогремевшие в тесном помещении выстрелы Эдди и мой случайный выстрел меня оглушили полностью. В ушах звенело, да плюс ещё завоняло порохом. Отчаянно болела отбитая задница. А Зенин вдруг пошатнулся и рухнул навзничь. Я тут же вскочил, испуганно уставившись на упавшего стрелка. Двое невольных секундантов подскочили к Эдди, посмотрели на него, и один из них присвистнул и глянул задумчиво на меня:

– Точно в лоб! Поздравляю, господин Пентюх, отличный выстрел!

– А так красиво и оригинально уйти с линии огня? – качнул головой другой: – Клянусь – это станет новой вехой в дуэлях! Я, если позволите, Семён Петрович, назову ваш трюк «финт Пентюха!» вы не против?

Я поднялся на ноги, и так как вопрос адресовали мне, из вежливости кивнул. Хозяин гостиницы вышел из-за стойки и тоже посмотрел на убитого франта. И сказал с удивлением:

– Ровнёхонько в лоб! Я ни разу не видел такого шикарного и меткого выстрела!

Девушка встала с барного табурета, небрежно кинула взгляд в сторону убитого, посмотрела на меня, подошла и, взяв за руку, вывела на улицу, бросив через плечо:

– Вызовите пристава и расскажите о дуэли!

Я шёл на негнущихся ногах и пытался переварить тот факт, что только вот сейчас убил человека. Пусть и случайно. Пусть и совсем по-дурацки. Но убил. Только мы вышли во двор, как я упал на колени, и меня стошнило. Девушка подошла к колодцу, взяла кружку, зачерпнула воды из ведра и спокойно принесла мне. Когда я перестал рваться, она тихо протянула кружку и сказала:

– Прополощи рот и попей!

Я плохо что видел слезящимися глазами, но кружку нащупал. Прополоскал рот раз, второй. А Ирина Викторовна спросила:

– Ты до этого стрелял хоть раз в человека?

Я отчаянно замотал головой, и она кивнула понимающе. Потом спросила:

– Про разбойников наврал?

Я снова замотал головой, и тут, похоже, я сумел её удивить. Она спросила с интересом:

– То есть, разбойники были и их было восемь?

Я закивал, не в силах говорить, а Ирина спросила:

– И они умерли?

Я снова кивнул, девушка пожала плечами:

– Но убил их не ты?

Я отчаянно замотал головой и выговорил наконец:

– Сударыня, я простой писарь земской управы. Мне револьвер вчера дали первый раз в жизни, – я снова отхлебнул из кружки, прополоскал рот и выплюнул воду, – Никого я не убивал…

Я вспомнил Эдди, вновь позеленел, но Ирина положила мне руку на плечо:

– Давай-ка прогуляемся, Семён Петрович.

Я встал и на ноги, которые одеревенели, пошёл рядом с ней. Меня подташнивало. На душе не то что кошки – тигры скребли. Было страшно. Да ещё и задница, отбитая об пол, болела нещадно. А Ирина Викторовна шагала рядом легко. И когда мы вышли с гостиного двора, отошли на пару дворов от места убийства, захохотала вдруг заливисто:

– Пожалуй, это станет одной из самых занимательных историй в этом году, а Семён Петрович? Писарь уездной управы убивает на дуэли лучшего стрелка!

Я искоса посмотрел на девушку, пытался улыбнуться, но лицо лишь мучительно искривилось.

– Семён Петрович, у вас зуб болит? – с виду участливо спросила Ирина Викторовна. Но я видел, что чертовка смеётся на до мной. Впрочем, я бы и сам посмеялся, если бы мог. Если отбросить трагичность, то, наверное, ситуация и правда была несколько забавной. И абсурдной. Я выстрелил из пистолета первый раз в жизни, и вот, на тебе! Будто прочитав мои мысли девушка спросила:

– Вы в мишень хотя бы стреляли?

– Вообще никуда не стрелял. Сейчас вот первый раз, – сразу признался я. Девушка заливисто засмеялась и сообщила:

– Почему-то я так и подумала.

Мы прошли какое-то время в молчании, и я мучительно размышлял, что бы такое сказать, чтобы поддержать разговор. Только набрал в грудь воздуха, как девушка спросила:

– А вы куда направляетесь?

– В Разумное, – тут же ответил я, – Там убийство произошло, и председатель земской управы направил меня в командировку.

– Так вы писарь или сыщик? – похоже, мне удалось удивить девушку.

– Писарь, – я даже руки к груди прижал, чтобы показать искренность. И стал ей рассказывать подробности отправки меня в командировки. Признаюсь, девушка хохотала от души, особенно когда я изображал наших исправника и председателя. А потом она посмотрела на небо и сказала решительно:

– Покажите-ка ваш револьвер! – осмотрела его внимательно и сказала: – До захода ещё пара часов, пойдёмте-ка за околицу, и я вас хоть немного стрелять научу! Патроны у меня есть, пару десятков вам на это дело выделю!

Я согласился, и спросил, боясь показаться невежливым:

– Вы простите, но я так и не знаю, с кем имею честь…

– Ирина Викторовна Трунова, – ответила девушка. И огорошила меня, сообщив: – Я изыскатель!

Чтобы вы понимали, в этом мире изыскатели были ничем не меньше по статусу, чем стрелки и охотники, а может, и более. Они мало того, что передвигались где хотели, так ещё и лезли во всякие места, куда даже самые отчаянные сорвиголовы идти боялись. И не просто лезли, но ещё и умудрялись возвращаться с сокровищами.

Кстати, стрелять оказалось не так уж и сложно. Намного сложнее попасть из револьвера в цель. Там сразу столько условий надо выполнить! И навести ствол, и совместить прицельную планку, да ещё и плавно крючок нажать, чтобы не задрался пистолет, и пуля не улетела бы куда-то мимо цели. Но Ирина (спустя час она предложила перейти на «ты» и называть друг друга по имени) сказала, что я великолепный ученик, раз с двадцатого раза сумел наконец с двадцати метров попасть в забор. Пусть и в самый краешек. И сказала, что если на нас выскочит ухобрюх (по размеру что-то вроде нашего слона), то она уверена, что метров с трёх я даже вполне могу в него попасть. Пусть и не с первого раза. Я поджал губы и сказал госпоже Труновой, что я в стрелки и не нанимался. Очень надо. Я обыкновенный писарь и моё дело бумаги заполнять, а не вот это вот всё!

– Не дуйся, – засмеялась девушка и… поцеловала меня в щёку. Признаться, я сразу покраснел, но дуться перестал. И даже пообещал:

– Научусь я стрелять! Медведи, вон, в цирке, на велосипедах учатся кататься, я ж не дурнее…

– Цирк, – проговорила девушка, – Это что-то из вашего мира?

– Ну да, – кивнул я и принялся рассказывать, что такое цирк.

– Слушай, – Ирина посмотрела на меня внимательно: – Я только одного не могу понять: что случилось с бандитами? Когда я тебя увидела, сразу поняла, что не ты их убил. А кто?

– Тварь, – я развёл руками. Девушка нахмурилась непонимающе, и я поспешил объяснить: – Это та животинка, которая пришла со мной!

– То мелкое безобразное существо? – вскинула брови Ирина, – Я, кстати, так и не поняла, что это за животное.

– Я тоже, – мы сидели на травке, и я был счастлив, оттого, что уже столько времени общаюсь с девушкой: – Просто она пристала ко мне на болоте и пошла за мной следом. А когда бандиты напали… вдруг выросла в несколько раз и откусила им головы!

– Ого, – поёжилась Ирина, подумала немного и посоветовала: – Не рассказывай никому…

Глава 8. Про свидетелей

Когда мы подошли к гостинице, уже смеркалось. Тварь, увидев меня, радостно завиляла своим длинным, тонким хвостом. Я заметил, что из пасти у неё что-то торчит, подошёл ближе и понял, что это задняя лапа… хозяйской овчарки!

– А ну, выплюни! – я схватился за голову и с ужасом думал о том, что кто-то мог увидеть, как Тварь кушает породистую огромную собаку. Ирина подошла и с любопытством посмотрела на мою животинку:

– Да уж, интересная особь, – протянула она. И спросила с интересом: – И часто она собак ест?

– Да откуда я знаю? Сам с ней только сегодня познакомился, – я схватился за лапу овчарки, торчащую из пасти, и постарался вытянуть: – А ну, выплюни, скотина такая!

Тварь мотнула головой и вырвала у меня лапу. Отскочила за сарай, и мы услышали чавканье и хруст костей. Буквально через полминуты она вернулась и радостно облизнулась.

– Если ты ещё раз кого-нибудь сожрёшь – я тебя не знаю! – проговорил я зло. Тварь виновато опустила голову, поджала хвост, подошла на полусогнутых лапах и лизнула мою руку, – Не подлизывайся!

Я зло оттолкнул животину и сказал:

– Сиди возле сарая и никого не трогай! Иначе больше пирожков не получишь!

Я развернулся и пошёл в гостиницу. Ирина шла рядом, поглядывая на меня.

– А ты не боишься ругать монстра, который за несколько секунд откусил головы восьмерым бандитам? – спросила она.

Я остановился. С этой стороны я ситуацию не рассматривал. Как-то Тварь для меня стала ассоциироваться с чем-то вроде шкодливой кошки или собаки, так и относился к ней. Подумал немного и ответил:

– Ну, хотела бы сожрать – давно бы сожрала, наверное.

– А если она тебя на дессерт оставила? – Ирина остановилась перед дверью в гостиницу: – На потом? А ходит за тобой, чтобы пирожное не ушло никуда!

– Никакое я не пирожное, – неуверенно ответил я и посмотрел в сторону сарая, где Тварь сидела на заднице и ласково смотрела в мою сторону. Я содрогнулся и ответил: – Умеете вы, Ирина Викторовна, вселить в человека оптимизм!

Девушка засмеялась и галантно отворила передо мной дверь. Я сердито вошёл, наплевав на этикет и пошагал на второй этаж. При моём появлении как-то резко замолчали все в зале, хотя народу там набилось прилично. Но я сделал вид, что никого не вижу, прошмыгнул наверх и заперся в комнате. Упал на кровать, да так и уснул в одежде. Проснулся с утра. Быстро сходил в душ и пошёл вниз. За стойкой опять стоял хозяин гостиницы. Увидел меня и расцвёл улыбкой:

– Господин Пентюх, позавтракать не желаете? Почтовая карета отправится только через час!

Я кивнул согласно, и хозяин сам принёс яичницу с салом, кус ржаного пахучего хлеба, да салат из огурцов-помидоров. Плюс целый кувшин квасу. Я с аппетитом поел, потому как вчера вовсе остался без ужина. Да и обед мой после дуэли меня покинул. Потому завтрак я проглотил быстро. А когда пытался заплатить за него, Пахом – хозяин гостиницы, даже руками замахал:

– Нет-нет, господин Пентюх! Это подарок от заведения! Плюс, я ещё и пирожков вам приготовил! Вчера, благодаря вашей дуэли, у меня половина Лопани собралась. Поверьте, я такой выручки сроду не видел! Потому, ежели будете ещё в наших краях – милости прошу ко мне! Проживание – в полцены, а завтраки, обеды и ужины – совершенно бесплатно!

Я покраснел, поблагодарил и вышел из гостиницы. Тварь тут же подбежала, лизнула руку и умильно на меня посмотрела. Я спросил строго:

– Никого больше не сожрала?

Животина не ответила, лишь умильно смотрела на меня и на пакет в моей руке. Я вздохнул, достал два пирожка и отдал зверюге. Пирожки она стрескала не хуже, чем овчарку, и мы пошагали к почтовой карете. К счастью, поездка к Разумному прошла вовсе без происшествий. Единственное отличие – вместо кучера-грыля сидел деревенский мужик, постоянно покрикивающий «н-н-ноооо». Да в карете кроме меня и Твари никого не было. Девицы Скрипина и Жугарова то ли решили другой каретой ехать, то ли вовсе вернуться надумали. Потому я забрал животину в карету, она свернулась у моих ног калачиком и дрыхла, посапывая во сне. Впрочем, меня это волновало мало. Я всё думал о Труновой – девушке-изыскателе. Вспоминал глаза, губы. Ну, и ниже губ – тоже вспоминал. Девушкой Ирина была очень даже замечательной, фигуристой. Хотя, мне и судить трудно. Уже упоминал, что по девушкам у меня дефицит. Не привелось как-то романтические отношения завести ни с кем. Ни разу.

В общем, размышлял я, да и задремал. Проснулся оттого, что карета перестала покачиваться, а кучер заорал:

– Приехали, господин Пентюх!

Я выбрался из кареты и сощурился от яркого света. Тварь тоже выскочила и крутилась у ног. Перед каретой стоял староста села Владимир Пантелеевич Корюх. Встречал я его пару раз в нашей земской управе. Такой, кряжистый дядька средних лет с морщинистым лицом и серыми, близко посаженными друг к другу глазами. Увидев меня, Владимир Пантелеевич даже расстроился. Первое, что сказал:

– Мы вас вчера ждали! – потом поскрёб жиденькую бородёнку и спросил с затаённой надеждой: – А Мерлен Петрович не приехали-с, значится?

Я картинно развернулся к карете. Открыл дверцу, заглянул внутрь. Потом спустился на карточки и заглянул под карету. Тварь тут же метнулась между колёс, понюхала землю и уставилась на меня, мол, что там интересного? А я повернулся к старосте и развёл руками:

– Не приехали-с Мерлен Петрович.

Белобрысый паренёк, судя по нарукавникам – местный писарь, хихикнул, но тут же испуганно замолчал, потому как староста на него таким грозным взглядом посмотрел, что даже мне страшно стало. Потом повернулся ко мне и засопел недовольно:

– Шутить изволите, господин?..

– Пентюх, Семён Петрович, – представился я, услышал очередной смешок молоденького писаря и добавил: – Писарь земской управы. Прибыл в командировку, чтобы описать все детали убийства, произошедшего у вас.

– А почему не вчера приехали-с? – невпопад спросил староста, – Егор Пантелеевич обещали ещё вчера человека прислать! Жарко же! Труп уже того, пованивать начал. Так мы его вчера закопали к вечеру!

– Как вчера? – удивился я, – Приказано ж было, до приезда уполномоченного труп не трогать!

– Так он у нас под избой лежал-с, – заговорил извиняющимся тоном староста, – Вчера терпели-терпели. Но вонь такая стояла – терпеть нету никакой возможности! А Федос…

Староста кивнул на смешливого белобрысого писаря:

– Весь день с палкой собак отгонял, которые к трупу подойти пытались!

– Да мне что теперь делать? – спросил я старосту.

– Так Федос зарисовал убиенного! – тут же сказал староста, – И свидетели готовы на всё! Мы аж целых троих приготовили! Ваську Кривого, Митрофановну, да Корнея! Вы токма скажите, что с ними сделать надобно? Виселиц у нас нету!

– В смысле, что с ними сделать? – я почувствовал, как у меня начался нервный тик, – Они свидетели?

– Свидетели, – немного испуганно кивнул староста, – Да вы не переживайте, их деревенским сходом назначили, и они согласные на всё! Васька – бобыль, детей нету и не будет. Митрофановна ужо совсем старая – ослепла и почти не ходит, жизнь в тягость. А Корней – шалопут! Но за обчество готов пострадать!

Я размял руками щёки, надеясь утихомирить тик, и произнёс:

– Ведите, показывайте, где вонявший убиенный лежал!

Глава 9. Как разобраться в рисунках

Вони никакой не ощущалось. Лишь трава на месте убийства была примятая. Да затоптано всё селянами. Но я смотрел не туда. Я с удивлением смотрел на бревенчатую стену дома, где были мелом намалёваны какие-то каракули. Если вкратце, то горизонтальная восьмёрка, из которой хаотично торчали четыре тонкие чёрточки, оказалась разрисована вдоль и поперёк.

– Эт-то что? – от волнения я даже заикаться начал.

– А это как раз Федос убиенного нарисовал! – стал объяснять мне староста.

Я сел на какое-то брёвнышко, достал папироску и закурил, поглядывая на каракули. Тварь неодобрительно покосилась на меня, но ничего не сказала. Хотя она и говорить не умеет, конечно, но это не важно. Я поскрёб затылок и проговорил:

– Зовите, Владимир Пантелеевич, своего микеланджело!

– Кого звать? – всполошился староста, – Мы таких не знаем, господин Пентюх!

– Федоса зовите! Пусть объясняет, что нарисовал! А то непонятно ни черта.

– Как непонятно? – Корюх аж руками всплеснул: – Вот же мундир! Иностранный. И пуговицы на нём. Блестящие. Видите?

– А! – воскликнул я, – Эти паучки – пуговицы?

– Какие паучки? – обиделся Владимир Пантелеевич, отчего лицо его ещё больше сморщинилось, а глаза, казалось, ещё ближе съехались друг к другу: – Это пуговки! А от них лучики! Сияли пуговки так, значит!

– Понятно, – я затянулся и спросил: – А эта клякса слева что значит?

– Какая клякса? – чуть не в ужасе вскричал староста: – Орден какой-то был у него на кафтане! С мечами! Видите? Мечи нарисованы!

– Мечей не вижу, – честно ответил я, встал, подошёл поближе: – Я думал – это крестики какие-то.

– Мечи же! – у старосты даже губы от обиды задрожали: – Вы гляньте, как Федос нарисовал красиво! Прямо, как было на убиенном! Не отличить!

Я проморгался, глядя на каракули на стене. Подумал уже, что с ума схожу. И спросил осторожно:

– А вот эта кля… э-э-э-э орден? На брюхе?

– Да какой же это орден? Пряжка от ремня! Тоже блескучая! Видите, как лучики от неё? Прям во все стороны блестят!

– Ага, – я глубокомысленно покивал и спросил: – А раны на нём были?

– Вот этого не видали! – категорично заявил староста, – Мы его быстренько завернули и закопали! Чтобы не вонял. Не рассматривали-с.

– А мундир снимали-то с покойного? – я выкинул окурок. Подумал и затоптал его.

– Зачем? – удивился староста, – В мундире и закопали!

– Закопали далеко?

– За кладбищем сразу! Кто его знает, какой веры? Батюшка сказал, что отпевать не будет. Человек незнакомый, а вдруг не христианской веры?

Я вздохнул тяжело, посмотрел на Тварь и спросил:

– А как вы поняли, что он убиенный?

Староста потоптался, почесал темечко и ответил нерешительно:

– Так годков тридцать на вид ему было. Вид не хворый. Отчего ж ещё умирать в таком возрасте?

Я вздохнул ещё раз и проговорил печально:

– Ну что, Владимир Пантелеевич, берите пару мужиков с лопатами, будем откапывать вашего убиенного!

– Как откапывать? – оторопел староста.

– Как-как? Лопатами! – я посмотрел на ошалевшего старосту и пояснил: – У меня указание от пристава и председателя земской управы – сделать опись ран на теле убиенного. Если он убиенный, конечно. Потому берите мужиков и пошли копать!

– Да как же можно, Господи? – прошептал Корюх и перекрестился: – Господа побойтесь, Семён Петрович!

– Я, Владимир Пантелеевич, исправника нашего и председателя больше боюсь, чем кого бы то ни было, – я сделал вид построже, показывая, что спорить не собираюсь, – Да и покойник ваш уже ничего никому не сделает, а мне новую работу искать неохота! Сказано описать – опишу!

– Никто из мужиков не согласится, господин Пентюх, – староста набычился и смотрел на меня исподлобья.

– А вы им скажите, – зло сказал я: – Кто не согласится – в свидетели запишем! А может, не в свидетели даже, а в понятые! И с вас начнём!

– Какие такие понятые? – осипшим враз голосом спросил Корюх.

– А это вам исправник Добронравов расскажет! – я повернулся, сделав вид, что собираюсь уходить, и бросил через плечо: – Когда почтовая карета до Бирюля?

– Не надо карету! – староста забежал вдруг ловко вперёд и остановился передо мной: – Выкопаем мы убиенного! Сейчас найду народ!

– Даже не знаю, – я посмотрел на Тварь и спросил: – Останемся?

Тварь опять ничего не ответила, и я сообщил животине:

– Ладно, раз говоришь, что останемся, то останемся!

Повернулся к старосте и сообщил:

– Откапывайте убиенного! А мне бы гостиницу какую надо, где покушать можно, да ополоснуться с дороги!

– Сейчас откопаем, господин Пентюх, – засуетился староста, – А гостиница у нас всего одна – во-о-он, в центре села стоит. Возле неё карета как раз останавливалась! Видите, и сумочку вашу там уже поставили, возле гостиницы!

Гостиница в Разумном была поплоше, чем в Лопани. Одноэтажная, потемневшая от времени, но при этом добротная. Из хороших таких брёвен. Я приказал Твари дожидаться меня во дворе, а сам робко зашёл внутрь, приоткрыв скрипящую ужасно входную дверь. Внутри была гостиница тесноватой, темноватой и напоминала деревенскую избу. Ни стойки тебе, ни консьержа. Только на лавке в длинной кухне прямо перед печью сидела толстая баба. Да из кухни расходились на две стороны четыре двери в комнаты.

– Здравствуйте, – тихо сказал я, – Комната будет у вас?

– Слепой что ли? – баба чистила картошку, и даже головы не подняла: – У нас аж четыре комнаты!

– Действительно, четыре, – я прокашлялся, – И все свободные?

– Свободная одна! – баба кинула в чугун с водой очищенную картошку, отчего из чугуна взметнулся целый фонтан брызг.

– Снять можно свободную комнату? – я переступил с ноги на ногу.

– Ежели деньги есть – снимай, – баба ловко ухватила очередную картошку и стала её чистить.

– И сколько стоит у вас проживание?

– Рупь за день! – баба ловко очистила вторую картошку и вновь метнула её в чугун. Новый фонтанчик всплеснулся над посудиной.

– Давайте я на два дня сниму! – я достал два рубля и спросил: – Кому деньги платить?

Баба увидела деньги, встала, вытерла руки передником и вразвалку подошла ко мне. Выхватила из рук бумажные рубли и чуть поклонилась, что сделать ей было явно тяжело:

– Добро пожаловать в гостиницу, значит, барин!

– Не барин я, а писарь земской управы.

– А хвамилия ваша как?

– Пентюх Семён Петрович, – обречённо сказал я.

– Петрович, значит, – баба запихала купюры в карман передника и пошла влево, открыла дверь в комнату и сказала: – Вот твоя комната, Петрович! Кровать – лучшая в Разумном! Там ещё столик… поставит хозяин скоро, может даже на следующей неделе.

– Так на следующей неделе меня уже не будет, – я развёл руками.

– Значится, не повезло, – сокрушённо сказала баба, – Живи без столика!