Рассказы, как мертвые женщины

Наконец Алексей Константинович нырнул в безликую подворотню, и уже спустя двадцать секунд отпирал дверь родной квартиры, обитую коричневым дерматином. Дома пахло супом и котлетами. Алексей Константинович нашарил выключатель, и тесную прихожую залил тусклый свет. Сбросив, не расстегивая замки, мокрые войлочные ботинки, Алексей Константинович кое-как стянул носки, и запузырил их в ближайший угол.

«Алеша, это ты?», – донесся из кухни голос супруги.

«Я!», – крикнул в ответ Алексей Константинович.

Этот короткий диалог имел свой смысл. Он означал, что Алексей Константинович вернулся в плохом настроении, и лучше его не трогать. Если же Алексей Константинович, заходя домой имел доброе расположение духа, то он сам первым кричал – «Машенька, я дома!».

Алексей Константинович, обул мягкие тапочки. А плащ, с которого капало, повесил на оленьи рога, подарок от двоюродного брата из Норильска. Первым делом он прошел в большую комнату, и, остановившись на пороге, окинул ее взглядом. На полу были разбросаны игрушки. Телевизор «Рекорд», о четырех деревянных ногах, показывал «Лебединое озеро». Под телевизором стоял пластмассовый горшок, зеленого цвета. На разложенном диване, в обнимку с внуком Сережкой, спала дочь Вика. Алексей Константинович чему-то загадочно улыбнулся. Затем он вернулся в прихожую взял сумку, и пошел в кухню к жене.

Мария Львовна жарила котлеты. Она даже не посмотрела на мужа. Алексей Константинович открыл холодильник, и принялся раскладывать покупки, озвучивая каждую.

«Мясо, (большой кусок мяса, завернутый в бумагу, отправился в морозильную камеру), лук репчатый, молоко, два кило мандарин (услышав слово «мандарин», Мария Львовна бросила беглый взгляд на сеточку с мандаринами, затем еще более беглый, и полный нежного уважения на мужа), вот чай еще».

«А печенье для Сережки?», – спросила Мария Львовна.

Алексей Константинович, залез в карман брюк, вынул пачку лимонного печенья, и нежно положил на кухонный стол. Последним, Алексей Константинович извлек из сумки журнал «Огонек», обложка слегка намокла, и испачкалась в говяжьей крови. Пристроив влажную сумку на батарею, Алексей Константинович отправился почитать в туалет.

Деревянный «толчак» больно впился в бледные безволосые ноги. Алексей Константинович стал пролистывать журнал. Иллюстрации сменяли кадры фотохроники, а кадры фотохроники сменялись иллюстрациями. Алексей Константинович не мог прочитать ни строчки. Даже фотографии расплывались перед глазами. В его голове что-то гудело, а в груди вибрировала мажорная струна.

«Тьфу ты, черт!», – сказал Алексей Константинович.

Затем он засунул «Огонек» в тряпичный кармашек на стене. Привстав с унитаза, открыл тумбочку и, дотянувшись до верхней полки, достал пачку «Стюардессы» и спички. Закурив, Алексей Константинович погрузился в свои мысли, подперев подбородок рукой с дымящейся сигаретой. Он вспомнил трамвай с запотевшими стеклами, вспомнил, как свет фонарей отражался в мокром асфальте. Вспомнил очередь на рынке, и матерящиеся силуэты в цигейковых полушубках. Вспомнил румяную продавщицу из ларька «Союзпечать». Мысли как-то сами собой перешли к образу богини Афины возлежащей на песке. Солнце, отражаясь от золотых доспехов, играло лучиками на идеальной коже бедер, широких и мускулистых. На маленьких грудях Афины коричневые соски торчали вверх. Каштановые волосы выбились из-под грозного шлема.

Алексей Константинович почувствовал, как кровь прилилась к голове. И не только к голове, кровь наполнила то, что не наполняла уже несколько месяцев, с июля, когда он со всей семьей ездил на дачу. Тогда, летним солнечным вечером, вернувшись с рыбалки, Алексей Константинович обнаружил Марию Львовну пропалывающей грядки. Она стояла к нему спиной, нагнувшись, а подол платья подбрасывал ветерок. Вика с Сережкой были где-то у соседей…

Вспоминая все это, Алексей Константинович поднапрягся. В его голове лопнул сосуд. Алексей Константинович крякнул, и упал вперед. Ударившись лбом о дверь, он так и застыл, а из его ноздрей потекла кровь, рисуя на белой краске двери туалета два рубиновых устья.