Лесничий Орн

Родбай сипло расхохотался, проиграл на губах известный мотив немецкой национальной песни и сипло закричал, потрясая Наганом:

– Господа, помните: немец всегда и везде победит! И не думайте грубо осуществляться в своих замыслах! Хох, великая Германия!

Через мгновение руки и ноги Тарновского, точно так же, как руки и ноги Громницкого, были крепко связаны не толстой, но на диво прочной веревкой, их браунинги отобраны от них, а сами они были брошены как туши, в этой же комнате на кожаный диванчик. После этого Родбай убавил в висячей лампе огонь.

Орн сказал Тарновскому с покойной и холодной усмешкой:

– Не поскучайте, граф. На минуту я должен вас покинуть, ибо у меня с Родбаем полон рот компот, или как это говорится у вас в пословица? Мы заняты 25 часов на сутки, ибо мы немцы, а не кто-нибудь, и наша голова работай, как локомотив! Минуточку до свидания и будьте здоровеньки!

И он вместе с Родбаем исчез в соседней комнате, плотно затворив за собою дверь.

Громницкий, кряхтя, повернул голову к племяннику.

– Я не брежу? – спросил он его.

Тарновский проговорил:

– Мы живем в такие времена, когда действительность похожа на больной бред сумасшедшего. Будем терпеливы! Мы сами залезли в проклятую ловушку и должны пенять только на себя.

Тарновский вздохнул.

Между тем дверь комнаты снова тихонько отворилась и бочком в нее вошли Орн и Родбай. Орн приблизился к диванчику, на котором сидели связанные Тарновский и Громницкий, а Родбай опустился у круглого стола, налил себе крепкого кофе и сталь жадно пить его.

– Чтоб не оставлять вас в неприятельском недоумении, – холодно заговорил Орн, присаживаясь на кресло рядом, – я должен разъяснить вам все, ибо я не мошенник, а патриот, я и Родбай – лейтенанты великой германской армии! Я и он те, которые поклялись страшною клятвой отдать все свои силы отечеству. Когда я и он, – ткнул он в Родбая, – нанимались к вам, мы уже знали, что мы предадим вас и ваши средства в железные руки великой германской армии, если тому настанет черед, не гнушаясь никакими средствами, признав за благо каждый ужас, который будет полезен нашему мечу! Историю всегда кует железный молот, а не розовая сентиментальность, и мы решили вновь призвать к жизни зверечеловека, того, который жил на земле во времена доисторические, лишь бы продиктовать всей нашей планете условия, которые соответствуют физической мощи и духовным силам великого германского народа. Мы решили попятить историю земли назад, лишь бы захватить верховенство в наши руки…

– Заговор против человечества, – воскликнул Тарновский запальчиво.

– Да, заговор против человечества, – поддакнул Орн. – Мы уверены в своих силах, – и мы убеждены, что несколько миль назад, это ничто с тем прогрессом, который восстановится затем на земле благодаря нам. Мы решили упразднить, стереть с лица земли Францию, Англию и Россию, вырождающуюся Францию, торгашескую Англию и темную, дикую, стихийную Россию, которая, к слову, все-таки нам более всех симпатична по настроению своих огромных, но не организованных сил…

– Благодарю вас за столь лестное мнение, – жестко усмехнулся Тарновский.

– Не стоит благодарности, – холодно пожал плечами Орн. – Вспомните, еще Бисмарк утверждал, что от смешения германской расы с славянской произойдет тот Великий, который украсить собою землю…

– Уберменш? Сверхчеловек? – дико и злобно расхохотался Тарновский. Но Орн не удостоил его даже ответом.

– Тот Железный Исполин, по которому тоскует земля, – сказал он уклончиво, – и мы решили на всей Европе и на большей части Азии начертать всего только три слова: Великая Железная Германия. Новый организатор человечества. Ибо, если бы мы овладели Россией, Францией и Англией, мы, значит, овладели бы и всею землей. Когда овладеешь слонами, не ясно ли, что мыши будут заперты в мышеловке? И когда мы разделались бы с Россией, Францией и Англией, ясно, что даже обе Америки, два огромных материка её, стали бы только не больше, как нашей колонией. Значит, во имя осуществления этой мечты возможно ли быть разборчивым в средствах? Постигаете ли вы всю эту феерию? Для таких головокружительных высочайших целей все средства одинаково прекрасны. Когда паришь за облаками, даже земля кажется не больше песчинки. Стоит ли тут еще церемониться?

Орн расхохотался. Родбай, отодвинув стакан с кофе, тоже прыснул раскатистым смешком.

Тарновский проговорил:

– Какой вздор! Никаких высоких целей вы не преследовали, вы просто мечтали ограбить все банки Петрограда, Парижа и Лондона! Вы хулиганы, вообразившие себя Наполеонами. Вы – разбойники, мечтающие только о грабеже! Вы – звери, упивающиеся кровью!

– Мы – победители мира, – сипло заорал во все горло «глухонемой» Родбай и стукнул кулаком по столу, – мы Новые Римляне, мы первая раса мира, на которой благословение Божие! Мы – красота вселенной!

Тарновский презрительно двинул губами, скользко поглядев в его сторону, и, пожав плечами, спросил деловито Орна:

– Во всяком случае, что вы намерены делать с теми моими деньгами, которые вы получили за сплавленный лес?

Но Орн глубоко задумался и точно не слышал этого вопроса. Его лицо было строго и холодно, а жирное лицо Родбая все сияло самым наглым торжеством.