Падение в небеса, или «Все будет хорошо!»

Она встала, чтобы лучше видеть, что делается возле стойки и в этом время к столику подошли два типа с чашками в руках.

– Свободно? – поинтересовались и, не дождавшись ответа, сели на свободные стулья.

– Кто вы? Что вам тут надо? – удивилась Лиза такой бесцеремонности.

– Оба-на! Кажись, иностранцы, – присвистнул один.

– Нормально, – согласился второй.

– Жевачка есть?

– На кол тебе сесть, – неожиданно подошел к столику Николай с двумя чашками кофе.

– Это как? – зыркнул на него первый.

– Кверху каком. Парни, не видите, столик занят? У нас тут еще два японца на подходе. Давайте, вон туда. Там только что освободилось, – кивнул головой в центр зала.

– Ну, ладно, – поднялись незваные гости и нехотя удалились в указанном направлении.

Молодой человек сел, придвинулся вплотную к девушке, обдав её жаром своего потного тела, зачарованно посмотрел ей прямо в глаза и молвил,

– Угощайтесь. Здесь варят замечательный кофе. Особенно сегодня. Я попросил добавить в него корицы. Чувствуете, какой аромат? Попробуйте. Я тут на днях машину себе купил. Вот я скажу, вам, агрегат попался, покруче пылесоса.

Далее их разговор больше напоминал беседу немого с глухим. Николай корчил странные рожи, размахивал перед ней руками, тыкал пальцами в разные стороны, пытаясь объяснить громкими восклицаниями и странными знаками, позаимствованными как ему казалось из международного языка общения глухонемых, об азбуке которого он имел довольно смутное представление, внутреннее устройство коробки передачи отечественного автомобиля «Москвич – 412». Видимо, этот вопрос сильно волновал его, поскольку, как он полагал, передачи включаются недостаточно четко, и он ещё не решил для себя стоит ли машину отдать в ремонт, что обойдется весьма не дёшево, или следует немного подождать и приноровиться. Она смотрела на него преисполненная внутреннего страха и ожидания. Стороннему наблюдателю могло показаться, что он намеривается вытащить джина из пустой кофейной чашки, но у него, пока, не получается. Тем не менее, он сумел приковать внимание к своим жестикуляциям не только своей собеседницы, но посетителей из ближайшего окружения. Некоторые из них даже попытались принять участие в интересной беседе. Но у них это получилось как-то вяло и не вызвало такого живого отклика со стороны остальных зрителей.

К концу этого монолога, когда внутри молчаливой слушательницы иссякнул запас терпения, а в маленькой кофейной чашечке напиток бодрости, она, ткнув пальцем в пустой стул, оставленный карликом, спросила, естественно, по-английски:

– Когда Джим вернётся?

– Он ушел, – махнул Николай рукой в сторону двери.

– Верни его. Я ничего не понимаю. Если хочешь со мной что-то обсудить, то, пожалуйста, говори по-английски. Или верни Джима.

– Он ушёл, чтобы не мешать нам, – радостно уточнил парень, – И правильно сделал. Знаешь, что я хотел сказать тебе? – принял он, вдруг, серьезное выражение лица, – Ты очень мне нравишься, – произнес проникновенным тоном, – Я, как увидел тебя в первый раз, ещё тогда, в кабинете твоего отца, так сразу понял, что, ты, будешь моей. Ты, очень красивая. Ты, даже сама не понимаешь, какая, ты, красивая. Ты, понравилась мне с первого взгляда. Я очень боялся, что, ты, не придёшь, потому что у тебя уже кто-то там есть. Но, ты, пришла. И я очень рад этому. Даю тебе честное слово, что, ты, станешь для меня самым значимым человеком в жизни. Мы всегда будем вместе. Ты, меня слышишь? Ты, меня понимаешь?

Лиза не поняла точного значения обращенных к ней слов, но общее направление мысли, облаченное в интонацию, до неё дошло сразу. Это её несколько озадачило. Сидящий перед ней парень, явно объяснялся ей в своем отношении. Она ему нравилась. Это она поняла. Нравилась даже такой, какой являлась в настоящий момент. Хотя, для него это большого значения не имело. Поскольку он больше знает её другой, если, конечно, он тот, кем она его полагает. И если он – это действительно он, то в этом нет ничего удивительного, ибо по сути своей она прекрасна, и между ними давно уже всё оговорено в полной мере. Тогда зачем дальше притворяться? К чему эти личины? Может, было бы проще вернуться и обсудить сложившуюся ситуацию так, как это принято в нормальном, цивилизованном обществе? Спокойно, без лишних эксцессов, тем более, что она в полной мере усвоила преподнесенный урок и сделала правильные для себя выводы. Что следует, хотя бы из того, что она сидит здесь и внимательно слушает эту белиберду вот уже без малого тридцать минут.

– Зачем эта комедия? – вырвалось, вдруг, из нее, – Я согласна вернуться к тебе. Давай просто вернемся домой. Я не хочу больше здесь оставаться. Мне страшно. Пожалуйста.

Словно почувствовав настроение девушки, Николай ещё больше притушил звучание своего голоса, бережно взял её руку и поцеловал. Затем ещё раз. Она не сопротивлялась. Она смотрела на него так, как смотрят на дорогой, бесполезный подарок, принимая его, но, не понимая, для чего, собственно говоря, он нужен.

Кафе они покидали вместе, почти по-дружески. После третьей чашки крепкого кофе, после перенесенных волнений и потерь, у неё сильно разболелась голова. Она шла, погруженная в эту боль, почти бессознательно, туда, куда он её вёл вдоль улицы. Он же непрестанно о чем-то рассказывал, размахивал руками и тыкал пальцем в припаркованные автомобили. Что он имел в виду, Лиза не понимала и даже не пыталась понять. Она отдалась воле Судьбы, утратив всякую надежду как-либо противиться или бороться с ней. Она сломилась. Сила намного могущественнее той, какой она обладала, раздавила её окончательно, как грузовик жабу. Ну, так и путь оно будет так, как оно будет.

Тем временем парень посадил её в какой-то пропыленный насквозь автомобиль и куда-то повез. За окном мелькали дома, деревья, машины, люди. В салоне пахло бензином и старыми тряпками. Внизу непрестанно что-то громыхало и позвякивало. Он всё время болтал, перекрикивая дребезжащую из динамика музыку, а ей хотелось просто прилечь на заднем сиденье и умереть, тихо и спокойно, так, чтобы никто не видел и никто не мешал.

Наконец, машина остановилась во дворе какого-то дома. Музыка смолкла, громыхание прекратилось. Он открыл дверцу, помог ей вылезти из салона, и повел к какому-то подъезду, мимо помойки, через длинный шлейф отвратительных запахов, исходящих от распаренных солнцем пищевых отходов. Потом последовала тёмная лестница и его горячий поцелуй прямо в губы перед какой-то железной дверью. За ней оказался узкий коридор и вот она уже лежит на кровати, а он, осыпая поцелуями её онемевшие руки, снимает с неё эту отвратительную, вульгарную блузку, стягивает старые джинсы, наваливается сверху и делает то, что положено делать только законному супругу. Но ей всё равно. Она не издала ни единого звука. Раз так предопределено то, пусть так и будет. Пускай он, безжалостный и великий, наслаждается её телом и радуется блестяще одержанной победой над беззащитной, бедной девушкой. Пускай торжествует над раздавленной её жизнью.

* * *

Лиза очень удивилась, обнаружив себя голой в чужом доме, в чужой постели, рядом с незнакомым, голым мужчиной. Всё события имевшие место сначала в универмаге, а затем в кафе, отошли в сторону, как некий посторонний сюжет из жизни другого человека, не имеющего к ней никакого отношения. Она отчетливо помнила, как всего на несколько минут вышла из дома купить заколку, зашла в обувной отдел и вот, оказалась тут, в самом, что ни на есть, неприглядном для себя виде. Кто этот парень, что с таким наслаждением курит, откинувшись спиной на подушку? И как она оказалась с ним рядом?

Она отчетливо осознавала, что между ними случилось всё, что только могло случиться между мужчиной и женщиной. Судя по ощущениям внизу живота, происходило это довольно бурно и продолжительно. Однако, она никак не могла вспомнить, как именно. И главное, почему она согласилась? Как вообще такое стало возможным! Каким образом всего за пару минут она смогла перенестись из магазина в постель и совершить то, на что минуты, при обычном развитии событий, никак не достаточно.

«Может, у меня провал в памяти? – подумала она, – Может, меня похитили? Он похитил. Иначе и быть не может. Схватил на улице, стукнул по голове и затащил в своё логово».

Оно посмотрела на его наглое, самодовольное выражение лица.

«Каков подлец! Стукнул, затащил и изнасиловал. Поэтому я ничего и не помню».

Рядом с раскрытым диваном на журнальном столике поверх ярких обложек автомобильных изданий валялась растерзанная пачка импортных презервативов «Durex».

«Надеюсь, он пользовался ими. Убью, если нет, – промелькнуло в мозгу, – Однако, что мне теперь делать?

– Любимая, ты, проснулась? – заметил он движение её глаз и тут же загасил сигарету прямо об одну из лощеных обложек журналов, сунул окурок в пустую коробочку из под презервативов. – Мне было так хорошо, – произнёс вкрадчивым тоном. – Ты, у меня такая красивая, – склонился над ней и нежно поцеловал в плечо, – Такая нежная. Тебе со мной хорошо?

От него неприятно пахло табаком и потом.

– Ты бы мог больше не курить, – сдержанно заметила она.

– Извини. Я у тебя спросил, но, ты, ничего не сказала. Ты, видимо, спала. Я вообще-то бросаю, но сегодня… ты, снова говоришь по-русски? Я рад. У тебя такой нежный голос.

– Я что, похожа на дуру, которая не говорит по-русски? – зло заметила она, прикрываясь одеялом. – Где моя одежда? – присела, оглянулась, заметила на рядом стоящем кресле свою скомканную блузку. – Это, ты, её сюда бросил?

– Извини. Я хотел аккуратно, но… – начал он оправдываться.

– Отвернись. Мне нужно одеться. Хотя сначала, я бы хотела принять душ, – почувствовала она на своем теле отвратительные, чужеродные выделения. – У тебя есть душ?

– Конечно. Сразу направо. Первая дверь. Я провожу?

– Сиди. Сама найду. Полотенце там есть?

– Синее. Махровое. С тигром. Чистое. Позавчера повесил.

– Спасибо.

Она встала, подняла с пола свои джинсы, стянутые с неё вместе с трусиками, подхватила блузку и вышла в коридор.

Ощущение «дежа-вю» больно толкнуло в сердце. Здесь она уже раньше была. Этот узкий проход, оклеенный полосатыми, коричневыми обоями, уже когда-то встречался в её жизни. Но когда? Щелкнул выключатель. Ванная комната оказалась маленькой, узкой с грязным чугунным корытом, ютившимся за просаленными, полиэтиленовыми шторами. Но это обстоятельство уже мало её беспокоило. Хотелось поскорее вымыться и уйти отсюда. С тем, чтобы забыть, как дурной сон, смыть чистой водой из памяти всякое воспоминание об этом дне, выкинуть из себя, как наваждение, как досадное недоразумение, что иногда случается в нашей такой непростой, суетной жизни.

«Надеюсь, деньги он у меня не украл», – промелькнула в голове мысль.

Поверила карманы джинсов. Маленький кожаный кошелек белого цвета оказался на месте. Деньги из него не пропали.

«Как же это он смог меня сюда затащить? – подумала она, открывая воду, – Хотя такой бугай, мог сделать, что угодно. Кто станет вмешиваться? Хотя… не похож он, вроде как, на насильника, – она чуть приоткрыла дверь и в образовавшуюся щель выглянула наружу. Парень с виноватым видом сидел на диване, чуть свесив вниз голову, – Нет, не похож он на насильника, – отметила про себя, – Значит, случилось что-то другое. Неужели опять приступ?»

Лизе уже много раз рассказывали о её странных приступах, и о том, что во время их наступления она говорит исключительно на английском языке, объявляя себя невестой какого-то английского лорда. Она и сама что-то об этом потом помнила. Но всякий раз отметала в сторону, как нечто несуразное, никак не согласующееся с условиями её обычной, нормальной жизни. Слишком абсурдным всё это казалось. Да и английский язык она с горем пополам освоила только в рамках школьной программы и никак не могла изъясняться на нём свободно. Она даже испытывала к нему внутренне отвращение, как к чему-то мертвому, чужеродному, навязанному извне насильно, вопреки желания и здравого смысла. Но он упомянул о том, что она снова говорит по-русски. Следовательно, она говорила иначе. Он называл её «Любимая», и его поведение никак не соответствовало её представлениям о насильниках. Выходит, она отдалась ему добровольно? Во время своего очередного приступа? Иначе как объяснить её присутствие здесь, в чужом доме, в одной постели с этим мужиком? Значит, он овладел ею в то время, когда она не осознавала себя, хищно воспользовался её беспомощным состоянием. Подлец.

Тщательно вымывшись, она оделась и вышла из ванной. Он встретил её в узком коридоре, облаченный в модную темно-синюю футболку и джинсы.

– Я приготовил нам перекусить, – ласково улыбнулся ей, – Кофе, горячие бутерброды с ветчиной и сыром. Наскоро, что успел. Всё готово.

Из кухни доносился восхитительный аромат поджаренной ветчины, хлеба и кофе. Настолько сильный, что моментально перебил исходящий от него запах пота и отозвался сокровенным урчанием в желудке.

Лизе сразу захотелось есть. Только сейчас она почувствовала, как сильно устала и как страшно голодна. Словно почувствовав эту внутреннюю борьбу между желанием уйти и остаться, он произнёс, несколько смущаясь и путаясь:

– Ты, знаешь, я так счастлив, что, ты, у меня осталась. Я хочу сказать, что мне очень хорошо с тобой. Мне ещё никогда не было так хорошо и спокойно, как сейчас, когда, ты, здесь, со мной. Ты, такая красивая. Спасибо тебе, что, ты, есть на этом свете. Спасибо тебе, что я тебя встретил. Пожалуйста, не уходи, так быстро. Позволь мне ещё немного побыть рядом. Позволь угостить тебя, Любимая?

Она не знала, что на это ответить. Он буквально настигнул её врасплох, опрокинул и спутал все карты. И пока она вновь собиралась с мыслями, достал из-за спины большой помидор ярко красного цвета и спросил с обезоруживающей детской непосредственностью:

– Нашел в холодильнике последний помидор и не знаю, что делать. Порезать и положить на горячий сыр или просто подать отдельно, на тарелочке? Ты, как думаешь?

Ей захотелось ответить ему, что он может засунуть этот помидор в известное ему место, но не смогла. Сердце её дрогнуло, и зов плоти пересилил голос рассудка. Она согласилась остаться и перекусить. Тем более, что он больше не вызывал в ней никакого страха или настороженности.

«Уйти я всегда успею» – решила она, следуя за ним на кухню.

* * *

Они зашли в маленькое кафе, приютившееся в каком-то глухом переулке, где гостей обещали попотчевать чем-то грузинском. Об этом красноречиво вещала вывеска «Кухня Кавказа» с изображением изогнутого бараньего рога.

– Садись. Угощаю, – радушно пригласил Николай своего маленького друга занять место за круглым столиком, стоящим возле пыльного окна, – Это событие следует отметить. Чем-нибудь вкусненьким.

– Хочешь отпраздновать очередную победу? – поинтересовался Дмитрий Кириллович.

– Ты даже не представляешь масштаб моего достижения. Мы прорвались на строительный рынок. Понимаешь это? Влетели. Ракетой. Можно сказать, вонзились в самое мясо.

– И как тебе это удалось?

– Как говорят французы: ищите женщину. Всего три встречи и я – потенциальный зять генерального директора большого строительного треста. Вот так, – самодовольно раскинулся на стуле победитель. – И всё, благодаря тебе, – добавил, многозначительно кивнув головой.

– Мои поздравления, – сухо молвил малыш, устраиваясь напротив, в тенечек, куда яркое солнце не могло дотянуть свои жаркие щупальца.

– Заказывай, что хочешь.

– С меня кофе достаточно. Я ел недавно. Спасибо.

– Ты, как будто, не рад.

– Почему? Рад. У тебя получилось. Молодец. Можешь собой гордиться.

– Так в чём дело? Всё. Началась работа. Нормальная. Понимаешь? Засучай рукава и вперед с песнями. Сидеть будет некогда. Поэтому быстренько пьем кофе и побежали.

– Ага. Только, давай без меня.

– Это ещё почему?

– Я тебе уже говорил об этом. Раз десять. Но, ты, как-то, меня не слышишь. Или не хочешь слышать. Не тем, ты, занимаешься. Вот почему. К чему это всё?

– Я тебе отвечал на это. Раз десять. Заработаем денег, станем свободными и будем делать, что захотим. Это что, не понятно? – Николай взял в руки меню, – Ты, что будешь? Шашлык, хачапурю или люля-ке-бабу?

– Мне бы чего попроще. Ватрушка есть?

– Как скажешь. Мне всё равно. Ватрушку, так ватрушку.

Подошла официантка славянской наружности:

– Что будем? – поинтересовалась, с любопытством рассматривая меленького усатого человечка, – Может вам детский стульчик подать?

– Спасибо. Так обойдусь, – поблагодарил Дмитрий Кириллович.

– У вас тут ватрушки есть? – переключил её на себя рослый товарищ.

– Есть.

– Свежие?

– У нас все свежее, – нагло соврала официантка.

– Тогда два кофе и две ватрушки, – кратко распорядился гость.

– Кофе каких?

– Два каппучино, – тут же последовало уточнение.

Девушка чиркнула ручкой в блокнотике и удалилась, видимо, выполнять заказ.

– Сколько бы ты денег не заработал, свободным, ты, никогда не станешь. Это иллюзия, – заметил маленький друг детства.

– Почему это?

– Потому это. Это обман навязанный человечеству. Обладание большим количеством денег не делает человека свободным. Всё как раз с точностью наоборот. Чем больше денег, ты, будешь иметь, тем менее свободным будешь становиться. Сам себя закабалишь. Ограничишь. Заточишь в золотую клетку.

– И каким это образом?

– Тут всё зависит от того, что понимать под «свободой», – продолжил Дмитрий Кириллович, – Если «свобода» от голода и холода, то есть такое понимание, какое дается на физическом плане, то – да, деньги позволяют её достичь. Освободить тело от голода и холода. Если под «свободой» понимать нечто большее, как, например, свобода от кабалы своего тела, свобода образа мыслей, свобода сознания, – то нет. Тут извини. Потому что сознание человека ограничено сферой его интересов. Что его заботит, о том он и думает. Если его заботят голод и холод, то он думает о деньгах. А если его заботят иные вопросы, то деньги его, собственно говоря, не очень сильно волнуют. Они отодвигаются на второй план.

– Так, я тебе и предлагаю отодвинуть их на второй план. Потом. Когда они у нас с тобой будут. Для того чтобы что-то отодвинуть, нужно сначала поиметь то, что отодвинуть, – откинулся на спинку стула Николай Михайлович, весьма довольный своим умозаключением.

– Ты снова меня не понял, – вздохнул коротышка, – Скажи, тебе будет жалко потерять то, что тебе с таким трудом удалось добыть?

– Конечно.

– Вот видишь. Значит, ты, не захочешь терять деньги, если они у тебя появятся. Ты будешь думать о том, как бы тебе их сохранить и даже приумножить. Ты не будешь уже думать о чем-то другом. Потому что если, ты, начнешь думать о чем-то другом, то сразу начнешь терять свои деньги. Вот тебе и ловушка. Вот тебе и кабала. Едва только, ты, в неё вляпаешься, так тебя тут же начнут окружать сплошные обязательства, которые предполагают либо получение этих самых денег, либо их сохранение. Для того, собственно говоря, всё и делается, чтобы образовать эти самые обязательства. Стоит тебе их на себя принять и, ты, уже не свободен, ты, уже из них больше никогда не выскочишь. Ты, влипнешь в них, по самые уши, как муха влипает в мёд. Еды много, а улететь невозможно. Вот и получается, что не, ты, деньги схватил, а они схватили тебя. Схватили и держат. Кто же их бросит? Если, ты, их бросишь, то их вмиг пригребут другие. Ничего не оставят. Выбросят тебя на обочину. Это же страшно остаться, вдруг, нищим. Вот и получается, что сначала безумная гонка, а потом беспросветное бдение. Жадность и Страх воцарились над Миром. Жадность и Страх вместо Любви и Добра. И кто, спрашивается, в этом виноват? Кто нам это всё нам подарил?

Девушка принесла кофе с ватрушками.

– Ну, и кто нам это всё подарил?

– Я много читал в последнее время. И вот, что выходит. Россия во времена Петра не была единым государством. На территории современной России тогда была два государства: Московия и Великая Тартария. Упоминание о Великой Тартарии сохранилось только на английских картах 17 века. Все сведения о ней из истории начисто стёрты. Ничего не найти. Но она была. И занимала громадную площадь: от Тихого океана, то есть всю Сибирь, и до Волги. Так вот, Петр правил только в Московии. И никакого окна в Европу он не прорубал. Романовы уже тогда были ставленниками этой самой Европы в Московии. Так сказать, были смотрящими за отдаленными провинциями. Вот он и захотел, чтобы и его вотчина стала похожей на эту самую Европу, на этот золотистый фантик, прикрывающий собой обыкновенное дерьмо, – малыш подтянул к себе чашечку и стал медленно, размешивать маленькой ложечкой сахарный песок, – Ты посмотри, что было у нас, и что было у них. У нас: поля, храмы, деревянные города, в которых приятно жить людям, духовные устремления. А у них: каменные города, похожие на тюрьмы, заводы, инквизиция, послушная паства, согнанная в стадо. О чём это говорит?

– О чём? – одарил Николай ясным взором маленького собеседника чуть возвышавшегося над краем стола.

– О том, что в России люди испокон веков жили совершенно иными ценностями, – уточнил тот, – Они жили, находясь ближе к Богу. К истинной своей Природе, к пониманию сущности своего предназначения. Ближе к тем непреходящим ценностям, о которых мы, благодаря радениям Петра, сегодня почти все поголовно забыли. А Запад всё это время жил только своим брюхом, товарами, деньгами, страхом и послушанием. Петр распахнул ворота перед чем? Перед этим самым страхом и послушанием. Перед товарами и деньгами. Перелил, так сказать, церковные колокола в пушки и думал, что сотворил великое благо. Развернул, так сказать, сознание народа в сторону подлости и корысти. А разве этого было русскому человеку нужно? России-то он не знал. Не понимал её. И не хотел понять. Он вообще русским не был по своему рождению. Ну, что в ней такого просвещённого в этой Европе? Всеобщая жажда наживы? Желание каждого прибрать к рукам побольше денег? Знание о том, как наилучшим образом сотворить себе капитал в ущерб другому?

– От чего же в ущерб? Может, как раз, наоборот, во благо, – возразил рослый приятель.

– Какое тут может быть благо? Благо в чём? В том, чтобы один помыкал другим только потому, что него больше денег? В этом заключается благо? – обтер бумажной салфеточкой маленький философ свои усики, испачканные кофе, – Вот что, спрашивается, совершил Петр? Разрушил мир Любви и Добра, и распахнул ворота перед Страхом и Жадностью. И кто он после всего этого?

– Тебя послушать, так он просто монстр, – усмехнулся собеседник.

– А кто же он, по-твоему? Благодетель?

– Ну, и не монстр. Вон сколько ему памятников наставило благодарное человечество.

– А что в этом хорошего?

– А что в этом такого плохого?

– Да, то, что чтут не те ценности, вот что, – заключил Дмитрий Кириллович, – Произошла подмена понятий. Обман, если хочешь. Глобальный обман планетарного масштаба. Всем просто мозги промыли и запудрили. Сначала промыли, а потом запудрили. Даже в Писании сказано: «Не собирай себе сокровищ на Земле». Но кто этому следует? Все думают только об одном – о собственном пузе. Сколько всякого разного и умного уже было высказано по этому поводу, и всё – безтолку. А сколько ещё будет высказано! И, думаешь, это кого-нибудь изменит? Ты скажешь: кому интересно сидеть голодным и думать о вечном? Отвечу: никому. Все хотят сидеть в тепле и холе. Пить кофеек с ватрушкой. Рассуждать о бренности бытия. Никто не хочет работать в поте лица своего, добывая себе хлеб насущный. Так ведь?

– Конечно, – с готовностью согласился Николай, кусая эту самую ватрушку.

– Вот все и бросились за деньгами. Ринулись, как тараканы на приманку. И что с ними будет потом? Потом через эти деньги они все станут послушными и покладистыми, либерально настроенными демократами, достойными членами потребительского общества, которых затем можно будет легко и просто отправить на бойню. Всех поголовно. Как это уже ни раз случалось, чему примером служат первая и вторая мировые войны. Вот что с ними будет потом, – малыш назидательно вознес над столом пальчик, – А всё почему? И всё по какой причине? А всё потому, что они не понимают, что есть такое человек. Человек, как таковой. Кто они, собственно говоря, по своему рождению? В чём их суть и в чём смысл их жизни.

– А ты понимаешь? – ехидно заметил Николай Михайлович.

– Да. Я понимаю, – твердо заявил малыш, – Я понимаю, что человек это не тело. Вернее, тело – это ещё не человек. Это всего лишь физическая оболочка человека. Маленькая фронтальная сущность, если хочешь. Человек – это гораздо больше, чем тело. Человек – это, прежде всего – Сознание, Дух и Душа. Это проявление Высшей Сущности, или, если хочешь. Это некий энергетический частотный потенциал, работающий здесь и сейчас на определенной частоте созвучной частоте этой Высшей Сущности или частоте Бога.

– Ну, ты, и вылепил, – усмехнулся рослый товарищ, смачно кусая ватрушку, – Сам-то понял, чего сказал?

– Потому и сказал, что понял. Убери этот частотный потенциал из человека и его не станет. Останется одна оболочка. Зомби. Зверь. Тварь дрожащая. Да, и та проживет не долго. Россыпится, как сухая кучка песка. И что в результате у нас получается? Человек заботится об этой кучке песка, вместо того, чтобы забоится о своем частотном потенциале. Всю жизнь гонится за деньгами, вместо того, чтобы повышать частоту вибрации этого потенциала.

– Как это повышать? Через что?

– Через Сознание, через Творчество, через Единение с Богом. Через Нравственность, если хочешь. Это единственное, что отличает человека от обезьяны. Уровень сознания. Уровень Нравственности. Именно он, как творческая сила, ведёт человека к созданию того, чего раньше до него на Земле не было. Это же так просто. Только начни что-то созидать, и ты с неизбежностью столкнешься с пониманием этого.

– Занятно, – почесал голову Николай Михайлович.

– Более чем занятно, – едва не подпрыгнул на месте Дмитрий Кириллович, – От одного только понимания того, что такое человек мы приходим к пониманию Мира, Смысла жизни и постижению законов Вселенной.

– Ну, ты, мне объяснил. Я понял. Давай кофе пить. Оно почти остыло. Тело, оно, конечно, вещь незначительная, по сравнению со Вселенной, но и его питать надо. Иначе потенциалу негде будет вибрировать.

– Ему и так негде вибрировать. Условия не позволяют.

– Это ещё почему? Кто это, тебе, мешает вибрировать?

– Выстроенная система ценностей. Вот что мешает. Окружение бездуховных людей. Как можно вибрировать на высокой частоте в низкочастотном поле? Мне же тоже хочется общаться с людьми понимающими меня. Не могу же я жить в обществе абсолютно один. Белой вороной. Все вокруг все хапают, жрут, воняют, а я нет. Все быдлеют, а я весь в белом. Это же страшно. Это как оказаться одному среди стада свиней. И так я ни на кого не похож.

– Да, ладно, тебе. Брось. Не все так плохо. Я же тебя понимаю. Мы же только жить начинаем. И затем, почему обязательно жрут. Просто хотят жить более удобно. Более конфортно.

– Комфортно.

– Ну, да. Я и говорю. Хватит, говорю, посидели в дерьме. Посмотри, как люди жить начали. Столько разных возможностей открылось. Мы на строительный рынок выходим. Первый подряд получили. Давай, работай. Созидай. Как, ты, говоришь, включай творчество. Генерируй хорошие вещи. В этом и есть смысл нашей реформы. Каждому теперь позволено делать хорошие вещи. Чтобы всем хорошо было. А, ты, сразу – быдлеют. Не быдлеют, а делом занимаются. Кончай ныть. Лучше ватрушку кушай. Это тебя утешит.

– Ватрушкой рот не заткнёшь, – улыбнулся Дмитрий Кириллович, – Ватрушкой душу не утешишь.

– Зато тело укрепишь, для пользы потенциала, – улыбнулся в ответ Николай, – В конце концов, ты, же понимаешь, что я не только для себя стараюсь. Я же тебе обещал, что помогу тебе вырасти. Обещал? Я слово своё помню. Вот увидишь, заработаем денег, наймем тебе суппер-специалистов и они, будь в этом уверен, вытянут тебя до нормального роста. Никуда не денутся. Не ниже других будешь. Сам говорил, что человек растет до тридцати лет.

– До тридцати трех, – поправил коротышка.

– Тем лучше. Но всё равно, времени у нас с тобой не так много. Рассиживаться некогда. Деньги зарабатывать надо.

– Так генерировать хорошие вещи или деньги зарабатывать?

– Одно другому не мешает. За хорошие вещи и платят хорошие деньги.

– Так всё же вещи или деньги? – акцентировал Дмитрий Кириллович.

– Будут деньги, будут и вещи, – уточнил Николай Михайлович, – Договорчик мне набросаешь ко вторнику?

– Нет. Извини. Я же сказал, давай без меня, – как-то насупился маленький собеседник.

– Это ещё почему? – удивился большой.

– Неприятно мне всё это. Понимаешь? Стыдно. И тебе должно быть за это стыдно.

– А по вагонам обезьянкой ходить приятнее было? Это было не стыдно?

– В вагоне я никого не обманывал. А тут придется обманывать. Или, ты, знаешь иной способ, как заработать большие деньги?

– Зачем же обязательно обманывать?

– А как же быть с присвоением прибавочной стоимости? Забыл «Капитал» Маркса? Так я напомню. В присвоении и кроется обман. Рабочую силу покупают по одной цене, а товар продается совсем по другой. Сейчас все деньги зарабатываются на откровенной спекуляции. Это даже не прибавочная стоимость. Это вообще деньги из воздуха. Деньги ни за что. Как бессовестный ссудный банковский процент. А я хочу заниматься тем, что мне интересно. И за что мне не будет потом стыдно.

– Все хотят заниматься тем, что им интересно. И что с того? Жить-то, на что будешь?

– Придумаю что-нибудь.

– Я уже всё придумал. Не строй из себя гимназистку и болваночку мне ко вторнику подготовь. Хорошо?

– Ну, подготовлю. А дальше что?

– А дальше не волнуйся. Дальше, всё будет хорошо. Тебе понравится. Это же совсем другое дело. Это же стройка! Какая тут может быть спекуляция? Туда, сюда. Всё крутится, вертится. Все бегают. Обороты. В общем, давай, допивай кофе и пошли. Время не ждет. Мне ещё ребят зарядить надо.