Действие третье
Еще более богатый кабинет, чем в первом действии. Сзади письменного стола, уставленного всевозможными украшениями, виднеется огромной величины несгораемый шкаф.
Явление I
Бургмейер (очень уже постаревший и совсем почти поседевший, сидит на диване около маленького, инкрустацией выложенного столика, склонив голову на руку). Такие приливы крови делаются к голове, что того и жду, что с ума сойду, а это хуже смерти для меня… В могилу ляжешь, по крайней мере, ничего чувствовать не будешь, а тут на чье попеченье останусь? На Евгению Николаевну много понадеяться нельзя!.. Я уж начинаю хорошо ее понимать: она, кроме своего собственного удовольствия, ни о чем, кажется, не заботится…
Явление II
Входит Руфин.
Руфин (тихим и почти робким голосом). Доктор приедет, господин!
Бургмейер (не взглядывая даже на него). Когда?
Руфин. Скоро, господин! Он меня сначала спросил: «Господин Бургмейер, этот капиталист здешний?» – «Да!» – говорю. – «Ну так, говорит, скажите ему, что я буду; но я, говорит, для этого с дачи в город должен приезжать, а потому желаю с него получить тысячу рублей серебром за визит!..» Я хотел ему сказать: господин доктор, дорого это очень; не для одного же господина моего вы поедете, и далеко ли ваша дача от городу, но побоялся: он сердитый, надо быть, этакий!.. Лютый!.. При мне тут двух лакеев прогнал. «Я, говорит, Христа ради ваших господ лечить не намерен!»
Бургмейер (слегка усмехнувшись при этом рассказе, а потом вынув из кармана ключ и подавая его Руфину). В шкафу… на второй полке лежит отсчитанная тысяча. Вынь ее и подай мне.
Руфин довольно ловко и умело отпер этим ключом шкаф, вынул из него сказанную ему тысячу и, заперев снова шкаф, ключ вместе с деньгами подал с некоторым раболепством Бургмейер у, который то и другое небрежно сунул в боковой карман пальто своего.
Руфин (все еще, видимо, занятый мыслью о докторе). Ежели теперь господин доктор в десять таких домов съездит – это десять тысяч в день!.. Ни на каком деле, господин, таких барышей получить нельзя!
Бургмейер (почти не слушавший его). А об этих господах… как я тебе приказывал, ты расспрашивал там на дачах?
Руфин. О господине Мировиче и нашей Клеопатре Сергеевне?
Бургмейер. Да!
Руфин. Расспрашивал, господин!.. Очень бедно живут… Так… в маленькой лачужечке!..
Бургмейер. Но нельзя ли как поискусней денег им послать?
Руфин. Да где ж это?.. Сколько раз я, господин, им носил деньги – не берут!.. Народ они глупый, молодой.
Бургмейер. Или, по крайней мере, постараться, чтобы занятье какое-нибудь приискать ему.
Руфин. Какое ж ему занятие, господин?.. Службу казенную он как-то все не находит!.. По коммерции ежели его пристроить? К нам он не пойдет!.. Гордость его велика! Покориться вам не захочет! Другим рекомендовать, – чтобы выговаривать после не стали. Человек он, надо полагать, ветреный, пустой!
Бургмейер. Но так бы и сказать кому-нибудь из наших знакомых коммерсантов, что он человек пустой, и чтобы ничего важного ему не доверяли, а что я секретно, будто бы это от них, стану ему платить жалованье.
Руфин. Кто ж на это, господин, согласится?.. Как, скажут, нам платить ему чужое жалованье и зачем нам пустой человек?
Бургмейер. Согласятся, может быть!.. Устрой как-нибудь, Симха, это, пожалуйста!
Руфин. Господин, служить вам готов!.. (С несколько забегавшими из стороны в сторону глазами.) Вот счета еще! Я заехал в два магазина! Мне их там подали!.. (Подает Бургмейеру два счета.)
Бургмейер (взглянув на них). Что это?.. Опять Евгения Николаевна на восемь тысяч изволила набрать?
Руфин (как-то странно усмехаясь). Ну да, дама молодая… Веселиться, наряжаться желает.
Бургмейер. Что ж такое наряжаться? Она в какие-нибудь месяцы сорок тысяч ухлопала!.. Притом я никаких особенных нарядов и не вижу на ней. Куда она их девает? Изволь сегодня же объехать все магазины и сказать там, чтобы без моей записки никто ей в долг не отпускал; иначе я им платить не стану.
Руфин. Но, господин, не сконфузим ли мы ее этим очень? Вы бы ей прежде поговорили!..
Бургмейер. Я ей двадцать раз говорил и толковал, что я хоть и богат, но вовсе не привык, чтобы деньги мои раскидывали по улице или жгли на огне, так от нее, как от стены горох, мои слова; она все свое продолжает! Сегодня же объезди все магазины и предуведомь их.
Руфин. Внизу там адвокат какой-то стоит и желает вас видеть.
Бургмейер. Какой адвокат?
Руфин. Не знаю, господин, я его в лицо никогда не видывал; видный этакий из себя мужчина, здоровый.
Бургмейер. Пригласи его.
Руфин уходит.
Явление III
Бургмейер (один). Странная игра судьбы! Маленьким мальчиком я взял к себе этого жидка Симху, вырастил его, поучил немного, и он теперь оказывается одним из полезнейших для меня людей и вряд ли не единственный в мире человек, искренно привязанный ко мне…
Явление IV
Входит Куницын. Он, кажется, несколько конфузится и с необычайной развязностью раскланивается перед Бургмейером.
Куницын. Честь имею представиться, кандидат прав Куницын!
Бургмейер, не привставши с своего места, кивает ему молча головой.
Извините меня, что я беспокою вас!.. Но, сколько мне кажется… я все-таки являюсь к вам по делу, которое должно вас интересовать.
Бургмейер (опять сухо). Прошу садиться.
Куницын (садится и несколько овладевая собой). Надобно вам сказать-с, что я человек вовсе не из застенчивых; но бывают, черт возьми, обстоятельства, когда решительно не знаешь, следует ли что делать или не следует!
Бургмейер. Если не знаешь, так, я полагаю, лучше и не делать.
Куницын. Но не делать, пожалуй, в настоящем, например, случае, выйдет… как бы выразиться? – Не совсем правдиво, что ли, с моей стороны, а уж для вас-то наверняк очень скверно будет!.. Дело это из ряду выходящее!.. В некотором роде романическое!
Бургмейер. Романическое даже!
Куницын. Очень романическое! И в предисловии к сему-с роману я должен вам объяснить, что года два тому назад, по моим финансовым обстоятельствам, которые, между нами сказать, у меня постоянно почти находятся в весьма скверном положении, я для поправления оных весьма часто бывал в маскарадах… распоряжался там танцами… Канканирую я отлично… Словом, известность некоторую получил. Только раз в одном из маскарадов подходит ко мне маска, богиней одетая. «Смертный, говорит, свободно ли твое сердце для любви?» – «Совершенно, говорю, свободно!» – «И может ли, говорит, тебе довериться любящее тебя существо?» – «Сколько, говорю, угодно, где угодно и когда угодно!» Затем она меня берет под руку, и начинаем мы с ней прохаживаться… Гляжу: ручка – прелесть!.. Знаете, точно из слоновой кости выточенная!.. Кожица на ней матовая, слегка пушком покрытая… Сама ручка тепленькая!.. Стан – тоже сильфида!.. Протанцевал я с ней канкан: ножка божественная!.. Платьицем вертит восхитительно! Ну, думаю, лицом, может быть, рыло! Случались со мной этакие примеры разочарования. Не желаете ли, говорю, прекрасная незнакомка, чтоб я ложу взял, где бы вы могли снять вашу маску и посвободней подышать? – «Нет, говорит, Пьер… (заметьте: прямо уж Пьером меня стала называть!) Здесь очень многолюдно, уедем, говорит, лучше куда-нибудь!» – «Eh bien, madame![1]» – говорю, и отправились мы таким манером с ней в места прелестные, но уединенные: на Петровский бульвар. Здесь она сняла свою маску, – оказалось, что хоть немножко, как видно, подержанная особа, но все-таки чудо что такое: этот овал лица!.. Матовый тоже цвет кожи!.. Глаза большие, черные! Прямой носик! Очертание рта – восхищение!.. Так что я вам скажу: я влюбился в нее как дурак какой-нибудь набитый!
Бургмейер (заметно все с большим и большим вниманием слушавший Куницына). И когда же именно эта встреча ваша с этою госпожой была?
Куницын. Прошлого года еще осенью! Но странней всего в этой, как сами вы видите, немножко странной любви было то, что госпожа эта никак не сказывалась, кто она такая: «Варвара Николаевна, Варвара Николаевна» – и больше ничего! Я, впрочем, об этом много и не беспокоился: было бы то, что природой и богом дано человеку, а титул и званье что такое? Звук пустой!.. Путаемся мы с ней таким делом около года… Только однажды, именно в самый Варварин день, сошлись мы с ней в той же гостинице… Винищем она меня на этот раз накатила по самое горло: понимаете, что как будто бы эта она именинница и потому угощает меня!.. Сама тоже выпила порядком: эти чудные глаза у ней разгорелись, щеки пламенеют тоже и, знаете, как у Пушкина это: «Без порфиры и венца!» – «Пьер, говорит, знай: я замужняя женщина! Муж мой миллионер!.. Я его ненавижу; но он все адресуется ко мне с нежностями, и я не могу быть вполне верна тебе. Спаси меня от этого унизительного положения: достань где-нибудь два фальшивые заграничные паспорта, мы бежим с ними за границу, а чтоб обеспечить себя на это путешествие, я захвачу у мужа из шкатулки шестьсот тысяч». Мысль эта, грешный человек, на первых порах мне очень понравилась. С одной стороны, понимаете, ревность немножко во мне заговорила, а потом: бежать с хорошенькою женщиной за границу, поселиться где-нибудь в Пиренеях, дышать чистым воздухом и при этом чувствовать в кармане шестьсот тысяч, – всякий согласится, что приятно, и я в неделю же обделал это дельцо-с: через разных жуликов достал два фальшивые паспорта, приношу их ей. Она сейчас же их в кармашек и этаким каким-то мрачным голосом говорит мне: «На той неделе муж мой уедет; я выну у него шестьсот тысяч, и мы бежим с тобой!» Точно колом кто меня при этом по голове съездил, и я словно от сна какого пробудился; тут-то ей ничего не сказал, но прихожу домой и думаю: госпожа эта возьмет у мужа без его ведома и, разумеется, желания шестьсот тысяч, или, говоря откровеннее, просто его обокрадет, и я – ближайший сообщник этого воровства! Жутко мне сделалось… очень!.. Вам никогда не случалось думать, что вот вы через несколько дней должны украсть что-нибудь?
Бургмейер (слегка усмехаясь). Нет-с, благодаря бога, не случалось!..
Куницын. Скверная, я вам скажу, штука это, – отвратительная! Так что всю ночь я вертелся, а на другой день не вытерпел, побежал на условленное место свидания. «Ангел мой, говорю, плюнь, брось все это!.. Дело это неподходящее!..» Она этак сердито на меня воззрила, все лицо у ней даже при этом как-то перекосилось. «Так, говорит, ты так-то меня любишь!» – «Но, ангел мой, говорю, ведь это проделка мало что уж совсем подлая, но даже не безопасная: нас, как воров, и за границей найдут и притянут сюда.» – «Вздор, говорит, ты трус, всего боишься!» Я, делать нечего, съездил за законами, показываю ей. Ничему не внемлет и из-за злости-то еще проговорилась: «Если, говорит, ты не хочешь, так я и другого найду!» – и с тех пор скрылась от меня: ни слуху ни духу!
Бургмейер (снова как бы с усмешкой). Все это, конечно, весьма любопытно; но почему ж вы думаете, что меня это лично должно интересовать?
Куницын. Очень просто-с, потому что особа эта, о которой я сейчас имел честь докладывать вам, должна вас лично интересовать, что и узнал я совершенно случайно: иду я раз мимо вашего дома… Что он вам принадлежит и что с вами живет некая молоденькая барынька, я знаю это от известного вам человека, приятеля моего Мировича… Иду и вижу, что в коляске подлетает к вашему дому какая-то госпожа… прыг из экипажа и прямо в парадную дверь… Я заглянул ей под шляпку… Батюшки мои, это моя Варвара Николаевна!
Бургмейер (удивленный и пораженный). Как? Варвара Николаевна ваша?.. Ко мне?.. В дом?..
Куницын. Она самая-с! И я сначала, признаться, подумал, что не в гости ли она приехала к вашей этой мамзельке… Гостятся они иногда между собой… Подхожу к кучеру и спрашиваю: какую это даму ты привез к господину Бургмейеру? – «Это, говорит, его экономка». Сомненья тут рассеялись, завеса с глаз пала. Опешил, я вам скажу, сильно. Главное, не знаю, как тут быть: с одной стороны, бабенка молоденькая, хорошенькая, любил тоже ее – как ее выдать?.. Жалко!.. А с другой стороны, знаю, что по характеру своему она непременно какого-нибудь другого плута подберет, они обокрадут вас, и она потом головой может поплатиться за это. Думал-думал я и пошел к этому другу моему Мировичу. Он малый этакий благороднейший, умный… Рассказываю ему и спрашиваю, как я должен поступить? Он-то, знаете, растерялся сначала, «По-моему, говорит, тебе следует идти к господину Бургмейеру, прежде всего связать его обещанием, что он судом эту госпожу не станет преследовать, а потом открыть ему все. Нельзя же, наверное зная, попускать, чтобы человека обокрали и, кроме того, этой не Варваре Николаевне, как она тебе сказывалась, а Евгении Николаевне не мешает дать хороший урок, так как она, по всему видно, негодяйка великая». Что я и исполнил.
Бургмейер (сильно смущенный). Очень вам благодарен; но я в первый раз имею честь вас видеть, а потому чем же вы можете подтвердить справедливость того, что передали мне?
Куницын. Ей-богу, уж не знаю чем. Всего лучше поищите у ней в бумагах паспортов этих на французскую подданную Эмилию Журдан и бельгийца Клямеля.
Бургмейер (нахмурив брови). Вы думаете, что они у ней целы?
Куницын. Думаю-с и полагаю даже, что если она еще не нашла кого-нибудь другого на место меня, так приискивает. Вы, как найдете у ней эти паспорта, так сейчас мне их возвратите: я им рванцы задам немедля, а то, черт, попадешься еще с ними, да и эту Евгению Николаевну, что ли, судом уж не преследуйте, – это для меня важнее всего!
Бургмейер. Вы поставили это условием открытия вашей тайны, и я его выполню.
Куницын. Пожалуйста… До приятного свидания.
Бургмейер (подавая ему руку). До свидания. Если сказанное вами подтвердится, то я сочту себя обязанным поблагодарить вас некоторою суммой денег.
Куницын (сначала очень обрадованным голосом). Хорошо-с, недурно это!.. (Подумав немного.) Только, знаете, не будет ли это похоже на то, что как будто бы я продал вам эту госпожу вашу?
Бургмейер. Где же вы ее продали? Вы, как сами это хорошо назвали, по чувству справедливости поступили так.
Куницын (очень довольный таким объяснением). Конечно-с… конечно!.. Говоря откровенно, я, идучи к вам, смутно подумывал, что не следует ли господину Бургмейеру заплатить мне тысчонку – другую, потому что, как там ни придумывай, а я спасаю ему шестьсот тысяч. Всякий человек, я вам скажу, внутри себя такая мерзость и скверность! Buona sera, signor![2] (Раскланивается и уходит.)
Явление V
Бургмейер. Предчувствие мое, что эта госпожа совсем потерянная женщина, сбылось. (Дергает за сонетку.)
Является лакей.
(Ему.) Евгении Николаевны, по обыкновению, дома нет?
Лакей. Никак нет-с. Они уехать изволили.
Бургмейер. Позови ко мне Симху!
Лакей. Он тоже ушел, – его нет!
Бургмейер. Ну, все равно, ты!.. Возьми плотника, поди с ним в комнату Евгении Николаевны и разломай там все ящики в столах и комодах и принеси их сюда.
Лакей стоит в недоумении.
Что ж ты стоишь?.. Слов моих не понимаешь? Поди, сломай без всяких ключей все ящики с бумагами Евгении Николаевны и принеси их мне!
Лакей уходит, сильно удивленный.
Если я не найду этих паспортов, Евгения непременно запираться будет!.. Не дальше еще, как третьего дня, жаловалась на мою холодность и уверяла меня в своей любви, а сама в это время яд, быть может, готовила, чтоб умертвить им меня и захватить мои деньги!.. Ништо мне, старому развратнику, ништо!.. Увлекся легкостью победы и красотою наружности, забыв, что под красивыми цветами часто змеи таятся! (Подходя к дверям и с нетерпением крича.) Что же вы там? Точно бог знает что им сделать надо!
Голос лакея: «Сейчас – несем-с!»
Бургмейер. Где же это сейчас, хорош у них сейчас!
Лакей и плотник вносят каждый по два ящика.
Бургмейер (начиная торопливо рыться в одном ящике). Тут нет!.. (Ищет в другом ящике.) И тут тоже!.. (Плотнику.) Дай мне твои ящики… Что вахлаком-то стоишь?
Плотник подает.
(Разом ища в обоих ящиках и вдруг, побледнев даже, восклицает.) Они, кажется!.. Так и есть!.. (Вынимая из ящика две бумаги и потрясая ими в воздухе.) Вон они, мои сокровища!.. (Кладет бумаги себе в карман.) Ну, уж она теперь у меня не увернется, шалит!.. (Обращаясь к лакею и плотнику, в недоумении смотревших на него.) Отнесите все это назад и бросьте на пол!..
Лакей. И ящиков в столы не двигать-с?
Бургмейер. Говорят тебе: на пол все раскидать!
Лакей (плотнику). Пойдем!
Уносят ящики.
Явление VI
Бургмейер. Не увернется она теперь у меня – нет! Приехала, слышу, и прямо, видно, на лакея наткнулась!.. Ну!.. Заорать изволила!..
Из дальних комнат действительно послышались крики Евгении Николаевны: «Что это такое?.. Как вы смели?.. Вы – воры, разбойники после того!..»
Какова тигрица?.. Какова гиена из той кротости, которую прежде представляла из себя! Ко мне, вероятно, сейчас явится объясняться и гневаться!.. Милости прошу, пожалуйте!
Явление VII
Входит Евгения Николаевна, вся раскрасневшаяся и с какими-то взбившимися на висках волосами. С тех пор, как мы ее не видали, она пополнела и подурнела.
Евгения Николаевна (прерывающимся от гнева голосом). Александр Григорьич, у меня разломаны все ящики в комнате, и, говорят, что вы их приказали разломать.
Бургмейер (по наружности спокойным тоном). Да!.. Я их приказал разломать.
Евгения Николаевна. Но для какой цели – интересно было бы знать? Любовной переписки моей с кем-нибудь вы искали?
Бургмейер. Вероятно, нашел бы и любовную переписку, но я не ее искал, а другое; и то, что мне нужно, я нашел!
Евгения Николаевна. Что такое вы нашли?
Бургмейер. Нашел два заграничных, фальшивых паспорта, и теперь уж они у меня… в кармане!.. (Показывает себе на карман.) Вы их выправили, чтоб, обокравши меня, бежать с ними за границу.
Евгения Николаевна (еще более краснея в лице и вместе с тем как бы сильно удивленная тем, что слышит). Обокрасть вас?.. Бежать за границу?.. С фальшивыми паспортами?.. Вы с ума, наконец, сошли?.. У меня действительно валялись какие-то два заграничных паспорта, которые я случайно подняла на улице и спрашивала кой-кого из знакомых, что мне с ними делать.
Бургмейер. На улице вы их подняли?!. Послушайте, Евгения, можно быть развратною женщиной!.. Иметь из-за старого любовника молодого!.. Красивого!.. Желать этого старого покинуть и обокрасть!.. Все это еще понятно! Но думать, что ты этого старого дурака можешь еще продолжать обманывать и уверишь его, в чем только пожелаешь, – это уж глупо с твоей стороны.
Евгения Николаевна. Нельзя же молчать, когда взводят такие клеветы!.. Я какой-то злодейкой, героиней французского романа являюсь в ваших словах!.. Кто мог, с какого повода и для чего навыдумывать на меня пред вами столько – понять не могу! (Отворачивается и старается не смотреть на Бургмейера.)
Бургмейер. Это мне все рассказал ваш бывший любовник Куницын, который и достал вам два фальшивых паспорта, чтобы бежать вместе с вами за границу.
Евгения Николаевна (сохраняя более оскорбленный, чем сконфуженный вид). Какой-то еще Куницын любовником моим стал, – только этого недоставало!
Бургмейер. Однако вы этого какого-то Куницына знаете?
Евгения Николаевна. Да, я встречалась с одним Куницыным в обществе.
Бургмейер. Полно, в обществе ли? Не в уединении ли где-нибудь, в трактирных нумерах, например!..
Евгения Николаевна (захохотав уже неискренно). Ха-ха-ха!.. Ха-ха-ха!.. Чем дальше, тем лучше! Но допустим, что Куницын мой любовник!.. Что я где-то там видалась с ним и что он достал два паспорта!.. Для чего же, однако, Куницыну идти рассказывать вам все это про себя?
Бургмейер. Для того, что он не так еще, видно, развращен, как вы! Сам устыдился этого поступка своего!.. Кроме того, ему посоветовал это сделать один честный приятель его!..
Евгения Николаевна (прерывая его). И приятель этот Мирович, конечно?
Бургмейер. Мирович – да!
Евгения Николаевна (опять злобно захохотав). Ха-ха-ха!.. В сущности, это не Мирович, а жена ваша! Мне странно: вы, Александр Григорьич, считаетесь еще умным человеком, а такой простой лжи и выдумки понять не могли! Жене вашей, конечно, приятно поссорить нас и разлучить…
Бургмейер (перебивая ее и сильно раздраженным голосом). О жене моей не смей ты и говорить своим богомерзким языком!
Евгения Николаевна (тоже выходя из себя). Ах, этого вы мне никак не можете запретить! Никак! Я мало, что вам говорю, но и поеду и скажу еще ее любовнику!.. Пусть и он знает, как она его любит!.. Если она сама сделала против вас проступок, так не смей, по крайней мере, других чернить в том же.
Бургмейер (тем же голосом). Кто ж тебя может очернить? Кто?.. Когда ты сама себя очернила кругом! Когда черна твоя душа и сердце!
Евгения Николаевна. Прекрасно!.. Благородно!.. И для кого же это я очернила себя? Я, кажется, для вас первого пала! И у вас, бесстыжий человек, достает духу кидать мне этим в лицо!.. (Начинает плакать.) Это, конечно, одна только бедность моя дает вам смелость наносить мне такие оскорбления!.. Как, однако, ни мало имею, но лучше обреку себя на голод и нищету, а уж не стану переносить подобного унижения.
Бургмейер. Голодом и нищетой вашей вы меня не поражайте! Кроме собственного вашего капитала, который утроился в делах моих, и тех денег, которые я платил за вас по магазинам и которые шли собственно не на наряды ваши, а переходили вам в карман, – это я тоже знаю и замечал! – но я даже дам вам возможность обокрасть меня!.. (Подходя к шкафу и указывая на него.). Вы думали, что тут шестьсот тысяч… Их даже больше тут; но вы бы могли из них воспользоваться только десятью тысячами, потому что остальные положены на мое имя!.. (Торопливо и дрожащими руками отпирая шкаф и вытаскивая оттуда огромную пачку денег.) Нате вам эти деньги!.. Возьмите их. (Кидает деньги почти в лицо Евгении Николаевне, которая как бы случайно ловит их в руку. Продолжает уже бешеным голосом.) Только сейчас же и вон из моего дома!.. Ни минуты не оставаться!.. Иначе я велю вас выгнать моим лакеям… (В одно и то же время дергает за сонетку и кричит.) Эй, люди!
Евгения Николаевна (немного уже и струсив). Ты в самом деле, видно, совсем рехнулся. Лакеев своих еще призывать выдумал… Я сама вспыльчива: я тебе все глаза выцарапаю и в лицо тебе наплюю, дурак этакий. Подлец! Свинья! Козел старый!.. (Идет к дверям.)
Входит поспешно лакей.
Бургмейер (показывая ему на уходящую Евгению Николаевну). Эта вот госпожа уезжает; вынести вслед за ней куда-нибудь в нумер и вещи ее. Чтобы синя пороха, ничего ее здесь не оставалось. И не пускать ее потом ни в дом ко мне, ни в кухню, ни в конуру, даже к подворотной собаке моей!
Лакей (слегка улыбаясь). Слушаем-с, не станем пускать… Господин доктор к вам приехал.
Бургмейер (не расслышавший его и обращаясь к публике). Лгать этой мерзавке так же легко, как пить воду, и никакого стыда при этом… В безделице я уличал ее? В покушении на воровство! Если бы даже это неправда была, так она, как женщина, должна была бы смутиться перед одним ужасом такого обвинения – ничего!! В какое, господи, время мы живем!..
Лакей. Господин доктор идет, Александр Григорьич.
Бургмейер (услышав, наконец, его). Кто?
Лакей. Доктор приехал-с и идет к вам.
Бургмейер. Пусть идет!.. Бог какой и царь прибыл! (Садится и начинает нервно постукивать ногою.)