Говорили они в основном о прежней школьной жизни. Для Арнольда эта тема теперь стала куда более интересной, чем его короткая университетская эпопея. Вспоминали забавные и не очень забавные истории, вроде массовой драки с залетной шпаной после школьной дискотеки. Петька рассказал о других одноклассниках и передал от них приветы. Распрощались они куда теплее, чем в прошлый раз. Правда, Арнольда задевало, что Петька его жалеет. Оказалось, о болезни школьного приятеля тот знал еще до своего визита. Кода Арнольд еще только собирался выписываться, мать по межгороду позвонила Колыванову. К этому увальню она почему-то всегда относилась с симпатией. Рассказав о постигшей сына беде, матушка, наверняка, просила обязательно навестить, когда будет проездом. Так, что, возможно, именно поэтому Петька и заглянул, постаравшись забыть о прошлом холодном приеме.
Ни в какие профилактории мать больше не ездила. Новый роман, похоже, не получил продолжения. Очень быстро, прямо на глазах, она старела. Но у Арнольда и это не вызывало особых эмоций. Скорее всего, и здесь виной были таблетки. А может он просто привык воспринимать ее заботу, как нечто само собой разумеющееся и данное навечно.
Глава 6
Осень заползла в город еще до начала календарного срока. Тяжелые серые тучи, беспросветно зависли над набережными и шеренгами доходных домов. Дождь хлестал по облезлым от сырости фасадам исторических зданий. И только центральный проспект еще умудрялся сохранять праздничную нарядность. Опустившаяся на город сезонная тоска не миновала и Арнольда. Временами она даже воспринималась как физическая, давящая откуда-то сверху тяжесть. И снова в голове крутились пронизанные схожими чувствами строки:
Ночь, ледяная рябь канала
Аптека, улица, фонарь
Но фонарь над аркой проходного двора, как раз, и не горел. И, видимо, чинить его больше никто не собирался. Не светились по вечерам и окна "стриптизерши". Бесплатные представления окончились. Сама она куда-то пропала. И три черных оконных квадрата ее кухни и спальни молчаливо хранили тайну исчезновения.
Днем Арнольд без особого желания пытался заниматься математикой и физикой. С еще большей неохотой ходил по магазинам и помогал матери по хозяйству. Сама она, возвращаясь с работы, все чаще жаловалась на усталость. За последнее время мать сильно похудела. И печать тяжелой болезни все отчетливее проступала на заострявшихся чертах пожелтевшего лица. Но как-то в выходные, видимо почувствовав себя лучше, мать уговорила сына посетить музей отечественной живописи.
День, как по заказу, выдался погожим. Прорвавшиеся сквозь тучи солнце отражалась на поверхности луж и, казалось, городу возвращаются смытые многодневным дождем краски. За две недели до этого Арнольд кардинально сократил прием таблеток и теперь чувствовал пробуждающийся интерес к жизни. В приподнятом настроении они вышли из дома. Свернув на канал, добрались до проспекта. Там, как всегда, было празднично и многолюдно. Слух резала знакомая "акающая" скороговорка. Все время, казалось, что где-то рядом идет Петька Колыванов. Прогулявшись по проспекту, они свернули в сторону музея и вскоре под равнодушными взглядами каменных львов уже поднимались по ступеням.
Позолоченные вазы и парадные портреты вызвали восторг матушки, но на Арнольда впечатления не произвели. Однако, постепенно он все больше проникался духом и эстетикой собранных под музейной крышей шедевров. Особый отклик находили картины, где сквозь обычную реальность, путь даже полунамеком, проступали контуры и краски некого иного мира. На полотнах серебряного века эта иная реальностью начала проявлять себя более явно. В воспалившемся воображении он снова прокручивал впечатление безумной ночи. А с холстов сочились те же мрачные зловещие краски, и исходил тлетворный мистический дух искаженного мира.
По дороге домой мать робко поинтересовалась, понравилась ли Арнольду прогулка. Погруженный в свои мысли, он не стал ничего отвечать, чем, кажется, ее обидел. Однако, попрекать сынулю она не стала. Придя домой, рано поужинали, и мать легла отдохнуть. Арнольд же, не находя себе места, мерил шагами кухню. Пробуждавшая вновь жизненная энергия, вступала в диссонанс с действием препаратов. Не давали покоя и сегодняшние музейные впечатления. Казалось, он начинает понимать тайные пружины творчества и вдохновлявшие художников мотивы. И сам сейчас чувствовал, как в заторможенную и сумеречную реальность пробиваются слепящие лучи иного мира.
На улице быстро темнело. Беря реванш за летнее отступление, ночь теперь очень рано приходила в город. Бросив взгляд на соседний дом, Арнольд вдруг увидел, что как на фоне темной стены ярко горят все три окна над аркой. Выключив на кухне свет, он жадно прильнул к стеклу, и, кажется, успел вовремя. Представление было в самом разгаре. Хозяйка квартиры в одном нижнем белье исполняла посреди спальни быстрый танец. Она лихо крутила бедрами. По плечам мотались распущенные светлые волосы. Роскошную гибкую фигуру ретушировали только узкая полоска трусиков и черный лифчик. Время от времени она забегала на кухню, и, продолжая пританцовывать, перемешивала что-то в стоявшей на плите сковородке. И это только добавляло происходящему особые пикантные штришки. Арнольд смотрел, не отрывая от холодного стекла лоб. И почему-то крепла уверенность, что представление разыгрывается именно для него. Когда незнакомка, оторвавшись от плиты, призывно помахала, он сразу понял, кого зовут.
Таблетки еще пытались защитить сознание, но нахлынувший поток быстро снес эту плотину. Сделав круг по кухне, Арнольд ринулся в гостиную. Когда доставал из секретера деньги, мать слабым сонным голосом поинтересовалась, куда он собрался.
– Скоро вернусь! – соврал Арнольд. На самом деле он и представления не имел когда вернется и вернется ли вообще.
На углу бывшей рыночной площади с некоторых пор, приметой нового времени, торчала коммерческая палатка. Торговали вожделенной для изголодавшегося отечественного потребителя мелочевкой, в том числе цветами и алкоголем. Пересчитав деньги, Арнольд обнаружил, что хватит на импортный ликер и три коротконогих розы. То, что завтра им не на что будет идти в магазин, совершенно не волновало. Через минуту он уже был в арке проходного двора. Подъезд встретил покосившейся дверью и дурно пахнувшей темнотой лестничных пролетов. Перешагнув через чье-то храпящее тело, Арнольд вбежал на второй этаж. Нужную дверь обнаружил по громким звукам музыки. А сквозь щель под дверным косяком на лестничную площадку струились ароматы какого-то экзотического блюда. Нащупав в темноте кнопку звонка, Арнольд дал себе еще несколько секунд на раздумье. Затем, переходя Рубикон, со всей силы на нее надавил.
Глава 7
Хозяйка встретила его в легком халатике. Возможно, это был пеньюар, но Арнольд в таких деталях плохо разбирался. Вблизи она смотрелась иначе, чем через два оконных стеклопакета и щель между занавесок. Фигура, конечно, была великолепная, но в лице проступала некоторая прибалтийская грубоватость. Голос тоже был несколько грубоват для образа прекрасной незнакомки. Хотя легкий акцент придавал ему пикантность.
– Это что за явление? – поинтересовалась она удивленно, но без какого либо испуга. А Арнольд, подражая романтическим героям, упал на одно колено и протянул букет. Левая рука, как рукоять шпаги, сжимала бутылку.
– Ну, если так серьезно, милости просим, – усилив акцент, произнесла хозяйка.
Сколько раз, подсматривая из-за занавески, Арнольд воображал себя в этой гостиной! И вот теперь наяву вступал в обитель грез. "Все здесь дышало негой сладострастной" – сказал бы поэт прошлого века. Нечто подобное, в более современном стиле, срифмовал бы и Петька Колыванов. Арнольд, же просто погружался в пропитанную ароматом духов атмосферу будуара. И казалось, что все это происходит не с ним, а с героем красивой мелодрамы.
Цветы хозяйка пристроила в вазе на подоконнике. Бутылку поставила на трехногий столик и достала бокалы. Пока Арнольд разливал ликер, она сообщила, что ее зовут Ирма. Выпить с ироничной усмешкой предложила за юношей пылких и отважных. Когда чокались бокалами, Арнольд задел ее палец, и по телу словно пробежал электрический импульс. А ощутив на языке ликерный вкус сладкой жизни, он подумал:
" Не стоят ли несколько сладких мгновений унылой вечности?!"
Словно по заказу, зазвучало танго. Танец пламенный латиноамериканской страсти Арнольд видел только в кино. Но он смело протянул партнерше руку. Сделав резкий поворот, Ирма оказалась в его объятиях. Нога взметнулась выше головы. А в следующее мгновение, как требовал рисунок танца, партнерша уже летела прочь.
Это было восхитительное безумие! И все же в сознании еще продолжали работать тормоза. Происходящее виделось чем-то резко аномальным. Казалось, что будуар, прекрасная хозяйка и даже откупоренная бутылка с ликером в один момент могут исчезнуть. Подобно герою страшных сказок, он очнется посреди голого поля. Или, еще хуже, среди гор мусора на городской помойке. И запевший птичьим голосом дверной звонок стал тревожным сигналом.
Ирма тут же ускользнула в прихожую, и оттуда послышались голоса: ее, приглушенно-виноватый, и мужской, уверенный и громкий. Вскоре в дверях появилась внушительная глыбообразная фигура. Из-за мужского плеча смущенно выглядывала Ирма.
– Ну что, будем знакомы. Я Глеб, а тебя, как зовут, мальчик? – произнес новый гость с не предвещавшей ничего хорошего улыбкой. Дерзить в ответ Арнольд даже не пытался. Приятель хозяйки походил на героев гангстерских фильмов. Не так давно подобные типажи начали появляться не только на кабельном, но и на государственном телевидении. Мгновенно растеряв романтический пыл, Арнольд, запинаясь, назвал свое имя и ждал, что будет дальше. А Глеб, подойдя к столу, налил два полных бокала и предложил:
– Ну что, Арнольдушка, за мужское взаимопонимание и солидарность?
Давясь приторно сладким ликером, Арнольд осушил бокал. А Глеб, не меняя выражения лица, процедил:
– А теперь пошел отсюда, быстро!
Арнольд и тут не стал спорить. Сбегая по лестнице, он чуть было не споткнулся о все еще храпящее тело, и только на за дверями подъезда захлестнула запоздалая ярость.
Убью! Убью! – повторял он, ища глазами подходящий предмет. Во дворе стояла непроглядная темень. Фонарь над аркой по-прежнему не горел. Но и на улице было немногим лучше. Занавешенные окна пропускали тусклый приглушенный свет. Редкие фонари или не работали, или каждую секунду моргали. Пытаясь найти кусок арматуры или хотя бы битую бутылку, Арнольд двигался в сторону канала. Улицу прибирали плохо и днем подобные предметы на глаза часто попадались. Но сейчас он не мог отыскать даже куска стекла или подходящего камня. И вдруг из темноты вынырнула вывеска: "Магазин оружия". Располагалась она над зарешеченными окнами первого этажа и массивной железной дверью. Ничего подобного раньше Арнольд здесь не видел. Но это и не имело значения. Судьба давала отличный шанс отомстить за обиду!
Тягаться с железной дверью было бесполезно, однако, решетка на окне оказалась довольно хлипкой. Несколькими сильными рывками Арнольд выдернул ее и, используя, как таран, начал дробить стекло. Он слышал, как надрывно завывает сигнализация, но не прекращал свои противоправные действия. Когда подъехала патрульная машина, Арнольд уже пытался пролезть сквозь выбитый проем. Предупреждение, что будут стрелять, он проигнорировал. Но стрелять к счастью не стали. Его просто вытянули назад и положили лицом в асфальт. Дальше опять наступил провал, и сознание вернулось только в палате при отделении судебно-медицинской психиатрии. Но здесь он надолго не задержался. Специалисты быстро выяснили, что попытку проникнуть в помещение книжного магазина молодой человек совершил, пребывая в неадекватном состоянии, и ответственности за совершенные действия не подлежит. Скоро он снова оказался в хорошо знакомой больнице, под надзором и попечением знакомых докторов. Попытка пожить хоть один вечер ярко окончилась полным крахом. К счастью без трагических последствий.
Глава. 8
По улицам и заледеневшим каналам гуляла февральская поземка. Пропитанный ледяной сыростью ветер превращал в суровое испытание даже обычные для российской зимы семь градусов ниже нуля. Возвращаясь после выписки из больницы, Арнольд зябко кутался в тоненькую осеннюю куртку. Мать не смогла его встретить. В последние месяцы она с трудом выходила из дома, но к приходу сына постаралась накрыть праздничный стол. До наступления темноты они пили на кухне чай. Мать ласково и грустно смотрела на любимого сынулю, а он время от времени бросал испуганный взгляд на соседний дом. Три окна над аркой торчали, как черные пустые глазницы.
В середине марта, когда зима, огрызаясь метелями, не хотела покидать город, матери не стало. Похороны помог организовать дальний родственник. Во время печального мероприятия Арнольд встретился и с кузиной. В черном траурном платке Аня выглядела строгой и повзрослевшей. В это время ее мать и соседка тетя Клава собирали стол для поминок. По окончанию их женщины помогли вымыть посуду и, еще раз выразив соболезнования, ушли. И в тот момент Арнольд до конца прочувствовал окружившую его пустоту.
К счастью, родственник не оставил троюродного племянника без поддержки и помог оформить инвалидность с правом работы. В начале мая Арнольд устроился продавцом в книжный магазин. По иронии судьбы, тот самый, что несколько месяцев назад перепутал с оружейной лавкой. Тихая размеренная жизнь и непыльная работа в двух шагах от дома показались бы иному инвалиду-пенсионеру очень не плохим вариантом. Но каково было молодому человеку, еще недавно мечтавшему о блестящей карьере! Смириться с этим, помогали только препараты, которые теперь принимал строго по предписанию врача.
А город, как и всю страну, било в нервной лихорадке. В начале лета Мишель позвал на митинг. Арнольд долго сомневался, но все-таки приглашение принял. На главной парадной площади перед бывшим императорским дворцом он не был, наверное, целую вечность. Народу там собралось много, хотя размеры площади позволяли вместить и гораздо больше. Крупные белые чайки барражировали над дворцом, величественным обелиском и головами возбужденной толпы. Плакаты и ораторы с микрофонами призывали свергать тиранию и бороться за свободу. На площади собралась вся компания, включая Сашку Боцмана. Тот сильно располнел, был плохо подстрижен, и действительно походил теперь на взъерошенного разжиревшего кота. Арнольду крепко жали руку. Спрашивали, как дела. Но рассказывать особенно было нечего. Да и в царившем вокруг шуме его вряд ли бы кто-нибудь расслышал. Вскоре, про бывшего однокурсника забыли, а Арнольд начал чувствовать страх. Казалось, толпа вот-вот кинется на штурм дворца, а оттуда людей начнут косить пулеметы. Ушел он по-английски, и вряд ли кто-нибудь из компании о нем вспомнил. Больше Арнольд на митинги не ходил. А в судьбоносные для страны дни слушал по телевизору "Лебединое озеро".
С началом объявленной свободы стали задерживать пособие по инвалидности. Зарплату в магазине либо не платили вообще, либо выдавали книжной продукцией. Сбывать разумное доброе вечное Арнольд ходил на главный проспект. В скверике вокруг памятника великой императрице обосновалось большое количество таких "коммерсантов". Торговали, кто чем мог, от импортного женского белья до детского питания. Среди завсегдатаев рынка со страхом произносилось новомодное словечко рэкет. И однажды Арнольд увидел, как вдоль их импровизированного торгового ряда неспешно двигаются двое атлетически сложных мужчин в спортивных костюмах. В одном из них он узнал Глеба. Проходя мимо притихших торговцев, представители новой элиты скептически их рассматривали. Видимо прикидывали можно ли с этой жалкой публики чего-то взять. Когда они ушли, Арнольд быстро собрал непроданные книги, отправился домой, и больше в сквере не появлялся. Иногда по выходным выходил со своим товаром на набережную канала. Торговля там шла совсем плохо, но и рэкетиры пока не появлялись.
К одиночеству он привык достаточно быстро. Впрочем, оно и не было тотальным. Соседка тетя Клава заходила помогать по хозяйству. Она причитали по поводу так рано ушедшей матери, рассказывала последние новости и слухи. Наблюдая, за изменением ее взглядов, можно было отслеживать, как восторг по поводу крушения тирании, быстро трансформируются в ненависть к новой власти. Эти пошлые мещанские настроения сильно раздражали Арнольда. И все же, беседы хоть как-то помогали скрашивать пустые одинокие вечера. Но однажды соседка намекнула, что он бы мог прописать в квартиру ее племянника из сельской глубинки. Естественно, что в долгу ее родственники не останутся. А сама она продолжит оказывать соседу бескорыстную помощь. Слушая ее ласковую скороговорку Арнольд, почти воочию видел, как облетают последние декорации, обнажая хищный волчий оскал мира. Отвечать на столь выгодные предложения он не стал. Клава, кажется, все поняла и больше свою помощь не навязывала. А сталкиваясь с другими соседями, Арнольд вдруг стал ощущать холодок отчуждения. Видимо про него начали распускать сплетни. Вечера он теперь проводил в полном одиночестве с чашкой чая на кухне. Пустота выползала из всех углов. Висела под высокими потолками квартиры. Обволакивала сумраком последнюю еще горевшую лампочку люстры. В открытые окно с противоположной стороны улицы иногда залетали звуки перфораторов, вперемешку с ними незлобливая матерная брань и белорусский говор. В квартире Ирмы уже много месяцев подряд делали капитальный ремонт.