– Нет, нет! … Ни в коем случае! Какая помощь? Мне странно, что вас вообще сюда пропустили!
Поманил рукой Леона к окну.
– Сейчас всех посторонних задерживают на входе и на выходе из банка. А любого из Ильиных в первую очередь должны были тут же схватить. Значит, арестуют, когда обратно пойдёте. – И пояснил удивлённому Леонарду. – Николай Сергеевич – известный промышленник. И здесь, в Казани, уже знают, – Марьин кивнул на грузовик под окнами, – что Ильин – член Самарского общества фабрикантов и заводчиков, принявшего резолюцию о постоянной финансовой помощи КОМУЧ. – Управляющий многозначительно поднял палец. – Помощь комитету, организовавшему вместе с белочехами антисоветское восстание в Самаре! – Помолчал и печально добавил. – Так что сначала арестуют вас, а потом и меня. За мной уже присматривают «товарищи», – он показал глазами на людей у грузовика, – после того, как я, не проверив, принял на работу человека, присланного Николаем Сергеевичем.
– Кого, – изумился Леон, но вдруг оторопел, увидев в окно, как незнакомец внизу, садясь в кабину подъехавшей машины, снял надвинутую на глаза фуражку. – Фомин?!
– Да. А вы знакомы? – Марьин испуганно посмотрел на посетителя, которому только что рассказывал о готовящейся эвакуации золотого запаса.
Но тот уже бросился из кабинета и, вылетев из дверей банка, увидел только пыль от свернувшей за поворот машины. Грузовик с наблюдателями всё также стоял неподалёку.
– Где Фомин? – рявкнул Леон, подскочив к нему и рванув дверь кабины.
Человек, сидевший рядом с водителем, нагнулся к Ильину и молча, спокойно поманил пальцем, словно собираясь что-то шепнуть ему. Леон наклонился … и рухнул безвольным кулём под ноги шофёру после оглушающего удара сзади по затылку.
«Господи, не суй меня туда, куда меня не просят», – в затухающем сознании закружилось одно из наставлений верного и надёжного друга Бакунина.
Никто из взволнованных, суетящихся возле входа в банк людей ничего не заметил. Только в одном из окон на втором этаже качнулась занавеска. Испуганный Марьин, хромая, неуклюже попятился от окна, увидев, как недавнего собеседника бросили, словно мешок с мусором, в кузов отъезжающего грузовика.
1918 ГОД. КАЗГУБЧК
В первых числах августа войска Каппеля и Чехословацкого корпуса приблизились к окраинам Казани. Там их ждали готовые к вооруженному выступлению подпольные группы офицеров и савинковцев.
В Казанском отделении Народного банка, где была сосредоточена большая часть золотого запаса России, готовились к долгожданной, но постоянно откладывавшейся эвакуации. Все понимали, что если не удастся вывезти золото в Нижний Новгород, то белые в случае захвата Казани наверняка вывезут его на восток, к Колчаку.
Брауде помнила наставление Дзержинского при последней встрече и поставила задачу подчинённым исключить любые возможные попытки хищений золота из банка накануне предстоящих боёв за Казань. Во все подразделения банка были внедрены агенты, незадолго до того переведённые из других городов в КазГубЧК. Под негласное наблюдение были взяты все сотрудники, от руководителей до обслуживающего персонала. Контролировались посещения, встречи, связи, разговоры посторонних лиц с работниками банка. Всех не внушающих доверия служащих и клиентов тщательно проверяли, а особо подозрительных доставляли на допросы и дознание в ЧК.
За день до начала эвакуации золотого запаса Вере Брауде передали сумку с документами одного из подозрительных клиентов банка, доставленного в её ведомство. Так уж получилось, что при задержании сотрудники немного превысили меры физического воздействия, и было непонятно, сможет ли он вообще что-либо рассказать. Но самое интересное заключалось в том, что заместитель председателя Казанской Губернской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем лично знала владельца переданных ей документов.
В селе Манзурка Иркутской губернии, где Брауде отбывала ссылку, она познакомилась с двумя друзьями – анархистом Александром Бакуном и эсером Леонардом Ильиным. Оба до революции были известны в подпольных ячейках как специалисты по активным боевым выступлениям, терактам и экспроприациям. Чего стоил только один из эксов – налет на Московское купеческое общество, который был признан одним из самых крупных ограблений в истории России. За что они и были приговорены к ссылке.
При последней встрече Дзержинский предупредил, что друзей уже видели в Самаре и соседних городах. Порекомендовал подумать о причинах их появления в Поволжье в столь неспокойное время, внимательнее присмотреться к ним и попытаться выявить возможные контакты с антисоветским подпольем Самары и Казани.
И вот в самое трудное для города и ГубЧК время Леонард Ильин вдруг неожиданно появился в Казани. Причём сразу же после приезда в осаждённый город его заметили в банке. Что делал там её знакомый по сибирской ссылке, Вере Брауде выяснить пока не удалось. Но бескомпромиссная чекистка в случайности не верила.
В деловых бумагах, изъятых у задержанного, ничего крамольного и опасного для Советской власти она не заметила. Из них понятно одно: Леонард приехал из Самары в Казанский банк для оформления финансовых документов за последние поставки нескольких партий соли. В сопроводительном письме от солепромышленника Николая Сергеевича Ильина к руководству банка было обращение с просьбой о содействии в получении части средств, конфискованных у него Декретом ВЦИК от 14 декабря 1917 года.
Брауде понимала, что затея с получением изъятых семейных ценностей, хранившихся в банке ещё с дореволюционных времён, безнадёжна. Но она слишком хорошо знала Леона и его единомышленников, чтобы успокоиться. Её насторожило обстоятельство, что он оказался в банке как раз в то время, когда большевики в преддверии ожидаемых боёв за город пытались начать эвакуацию золотого запаса.
1918 ГОД. ЛЕОН И БРАУДЕ
За окном раздались гудки и рокот въезжающих во двор машин. Послышались крики засуетившихся людей и стук подкованных сапог, знакомый ещё со времён стычек с жандармами после первой революции.
Леонард очнулся от поднявшегося шума, оглядел мрачное помещение и вспомнил услышанный перед забытьем разговор. – «Егорыч, Фомин, Брауде, ЧК».
Перед отъездом из Самары Фортанов рассказывал о жизни и работе Веры после возвращения из ссылки. Рассказал и о предательстве: как с её помощью Дзержинский готовил развал левоэсеровского движения в Поволжье, а после очередной встречи в Петрограде назначил заместителем председателя Казанской ГубЧК.
В соседней комнате что-то загремело, упало, забегали люди, раздались команды:
– Готовиться к погрузке. Через несколько часов выезжаем. Проверить, всё ли собрано. Задержанного доставить к Брауде.
Заскрипела железная дверь в его застенке. Сняв папаху и нагнув взлохмаченную голову, чтобы пройти через дверь, слишком низкую для него, в камеру ввалился огромный неуклюжий казак. Растерянно оглядываясь, подошёл к вставшему Леонарду. Откашлявшись, хрипло пробасил:
– Приказано проводить тебя, товарищ Ильин, к начальству.
– Да я уже готов. – Леон по голосу узнал вошедшего.
Поднимаясь вверх по лестнице, очевидно, в кабинет Брауде, Егорыч нерешительно заговорил:
– Ты уж не серчай, товарищ дорогой. Перестарался я маненько вчерась, когда мы вот так нехорошо с тобой встретились. Вижу, налетел оглашенный. Ну и шваркнул тебя чуток, чтобы не ухайдакал моих подельников.
– Хорошо, что чуток, – поёжился Леонард и решил разговорить сконфуженного казака. – Слышал я случайно, о чём вы толковали с Фоминым. Не волнуйся, Егорыч. Заступлюсь за тебя перед Верой Петровной. Я сам виноват. Вы люди служивые, приказ выполняли, а я накинулся ни с того ни с сего. … Что, суровая у вас начальница?
Егорыч наклонился и тихо, доверительно прохрипел:
– Сурьёзная. Шутки шутить не любит и другим не дозволяет. В случае чего спуску никому не даст. С врагами революции и сама расправиться может. Надысь ездила с расстрельной командой в госпиталь. Пустили там в распыл арестованных злодеев из отряда главкома Муравьёва.
– Это тех, что с ним на Симбирск ходили?
– Да. Многих там на месте побили и постреляли, как и его самого. А пленных и раненых, особливо ярых при нападении, сюда привезли для дознания и расправы.
– И что, всех расстреляли … надысь?
– Да, кажись, всех. – Егорыч вопросительно посмотрел. – А что? Знакомые в войске Муравьёва были? Бают, кого там только не было. Иноземцы разные: черкесцы, хунхузы, чухонцы. Ерманцев только не хватало, а то бы я сам в расстрельную команду вызвался.
– Был там один знакомый. Не из чухонцев и не из хунхузов. Тверской он. Поддался на посулы главкома, пошёл за ним и вот пропал. Надёжный товарищ. С девятьсот шестого года рука об руку с режимом бодались. Нас и в ссылку вместе упекли. Бакунин. Не слышал о таком у лазарета?
– Нет, я в охране стоял. Стрельбу слыхал, а что там было – не знаю и знать не хочу.
Входя в кабинет Брауде, Леонард нервничал. Он не был рад предстоящей встрече со старой знакомой. – «Доверять ей нельзя, отныне она противник».
На его удивление, бывшая соратница встретила собрата-этапника радушно. Усадила на просторный диван, предложила чаю:
– Теперь только так завариваю, по-сибирски, – задумчиво улыбнулась, разливая чай в чашки с заморским цветочным орнаментом. – Скучаю по Сибири, по тайге, по речке Манзурке, по заливным лугам. … Покойно там, несуетливо.
– Если только без урок, – оттаял и улыбнулся в ответ Леон.
– Ну, сейчас только они там и остались.
Брауде молча, вопросительно смотрела на бывшего однопартийца, ещё недавно спасавшего её в тяжёлых жизненных ситуациях.
«Кто же он для неё теперь? Обычный гражданин, приехавший в осаждённый город с поручением от родственника и не представляющий опасности ни для города, ни для власти? Или коварный противник, засланный из мятежной Самары для связи с заговорщиками из антибольшевистского подполья. Те давно готовились к вооружённому выступлению и ждали сигнала от окруживших город частей Каппеля и белочехов?
Дядя Леонарда являлся одним из активных членов Самарского общества фабрикантов и заводчиков, финансировавшего КОМУЧ и его вооружённое формирование – так называемую Народную армию. Появись здесь Николай Сергеевич Ильин, она бы знала, что с ним делать. Но как поступить с Леонардом? На него в КазГубЧК не было компрометирующих материалов: он не участвовал в антисоветских собраниях и митингах, не состоял в каких-либо антибольшевистских союзах или комитетах, не поддерживал свержение Советской власти в Самаре».
О том, с кем сейчас Леон, кто он теперь – друг или враг, Брауде не знала. Как не знала и о том, что перед отъездом из Самары он встречался с членом КОМУЧ Фортановым. Но ей было подозрительно его появление в городе в самое опасное для Советов время. Казань находилась в состоянии приближающейся катастрофы: извне – подступающие войска белочехов и Народной армии, изнутри – готовящиеся их поддержать подпольные группировки контрреволюционеров.
Вопросительное молчание затянулось, и Леонард решил сам начать малоприятный для обоих разговор:
– Всё воюете, Вера Петровна, или мне показалось?
– Вижу по вашему состоянию, Леонард Иванович, что не показалось.
Леон, скривившись от боли, покрутил головой, разминая шею, одёрнул одежду, помятую от долгого пребывания на нарах:
– Так вы же до сих пор с сатрапами и притеснителями трудового народа боролись. А я-то здесь при чём? Вроде бы никого не притеснял.
– Вот поэтому мы и решили встретиться с вами, чтобы понять, причастны ли вы к событиям, происходящим вокруг Казани, или нет. Сейчас в городе и возле него собрались и сторонники, и противники нашего пока ещё не окрепшего государства. Вот и хотелось бы знать, с кем вы теперь. Ведь вы приехали из самого логова антибольшевизма, оттуда, где собрался весь реакционный сброд: белое офицерское подполье, савинковцы, монархисты всех мастей, восставший чехословацкий корпус. Вы-то как среди них оказались? Вы же идеологический противник свергнутого режима, столько лет боролись за создание Трудовой Республики.
Могу в какой-то степени понять вашего товарища Бакунина: повёлся на ложные лозунги предателя и ренегата Муравьёва, собравшего часть казанского оппозиционного отребья и поведшего их на Симбирск.
Леон оживился:
– Вы что-то знаете о Бакуне? Где он? Что с ним?
Но Брауде продолжала, не обращая внимания на вопросы.
– Разбили, уничтожили всю эту свору в Симбирске. И здесь также разобьём, истребим под корень.
Брауде устало села на диван рядом с Леоном.
– Дел сейчас невпроворот, а тут ещё вы объявились в городе в самое тяжёлое для него и неудачное для вас время. Да ещё и в банк сразу же пожаловали. Если бы приехали из какого-нибудь Задрищенска, никто на вас и внимания бы не обратил. … А из бунтующей Самары – это подозрительно!
Немного помолчав, добавила, внимательно посмотрев на помятого Леона:
– С вашими обидчиками разберёмся. Если надо будет, то и накажем, кого следует. Революционную дисциплину ещё никто не отменял.
– Не надо никого наказывать, – вступился Леон за простодушного Егорыча. – Я сам сглупил, полез на рожон.
– Ну и славно, – встала Брауде. – Сами понимаете, не до разбирательств нам сейчас. – Посмотрела на собеседника, потом на часы, – Фомина ищете? Я уже в курсе. Доложили о ваших расспросах в порту и банке. К сожалению, в ближайшее время встретиться с ним не удастся. Его уже нет в городе.
А насчёт вашего приезда в банк, Леонард Иванович, я уже кое-что поняла из документов, с которыми вы приехали. Ничем порадовать не могу, неудачное время сейчас для коммерции. С текущими расчётами придётся повременить, а конфискованные деньги и ценности получить не удастся: на этот счёт есть Декрет ВЦИК, о чём вы и ваш дядя наверняка знаете.
Вернув документы Леонарда, Брауде напоследок поинтересовалась:
– А зачем вам сейчас деньги, да ещё такие большие? Апостол Павел предупреждал: "Корень всех зол – любовь к деньгам". Вы бессребреник, как я знаю. Да и спокойнее в Советской России без них.
Леонард с любопытством посмотрел на Веру. Вспомнил, как в ссылке она рассказывала об исключении из института благородных девиц за отказ изучать Закон Божий с мотивировкой «за антирелигиозные настроения».
– Во-первых, нам нужно заплатить так называемую контрибуцию за некоторых родственников и знакомых, находящихся в заключении как раз по причине её неуплаты в установленный срок. Вы, я думаю, знаете о прошедших в последнее время многочисленных арестах промышленников, коммерсантов, торговцев. – Леон пожал плечами. – Получается, что без денег пока ещё нельзя жить и работать в новой России. Во-вторых, надо восстанавливать хозяйство. Для развития нужны капитальные вложения. Повоевал – и хватит. Решил помогать дяде в его делах. Думали вернуть арестованные капиталы и запустить их в оборот, чтобы не лежали в банковских подвалах мёртвым грузом, а служили родине. Гораций говорил, что деньги либо господствуют над своим обладателем, либо служат ему. Нам вот деньги должны послужить для добрых дел.
Брауде усмехнулась:
– Я бы подискутировала с вами, товарищ Ильин, но сейчас не время: бои уже на окраинах. Власть мало захватить, власть необходимо ещё и удержать. Надеюсь, что выдержим. Ну а если нет, то, как говорил Макиавелли: «Лучше проиграть со своими, чем выиграть с чужими». Вы-то определились, кто для вас свои, а кто чужие?
Впрочем, я навела справки. Ни в чём предосудительном перед Советской властью вы не были замечены. Так что распрощаемся до лучших времён. И в банке в ближайшие дни не появляйтесь, там не до вас теперь.
Расстались Вера и Леон холодно, понимая, что неожиданно оказались по разные стороны баррикад и ждать друг от друга доверия и поддержки вряд ли стоит. Но, уже прощаясь, Вера остановила Леонарда у двери и тихо сказала:
– В городе сейчас опасно. Попытайтесь выбраться. Вам здесь больше нечего делать – ни Марии Дубининой, ни её отца в Казани нет.
Смурной Егорыч вывел Леонарда из старинного барского особняка с прибитой над входом вывеской на помятом куске жести: «Губчека. Вход по пропускам».
– Вижу, хорошо вы поговорили с Верой Петровной: дала указание доставить в порт в целости и сохранности. Так что садись, товарищ Ильин, в машину и поедем. – Казак многозначительно кивнул в сторону грузовика. – Я пока ждал, покалякал с фронтовым дружком. Он отвозил расстрельную команду в лазарет. По пути кое-что расскажет.
В кабине сидел тот же водитель, что и возле банка. Ильин осторожно, словно опасаясь подвоха, сел рядом с Егорычем. Тот скомандовал:
– Гони, Тимоха, в порт, да попроворней. Вишь, тучи низкие да тяжёлые, дождь усилился и башка болит. Вот-вот гроза начнётся. А по дороге расскажи товарищу Ильину, что и мне надысь говорил. Про то, что видел, когда раненых из Симбирска привели на распыл у лазарета.
– А что тут долго рассказывать, – Тимоха рванул с места так, что Леон снова стукнулся головой, теперь уже о кабину грузовика. – Вывели их всех из госпиталя: и хромых на костылях, и перевязанных, и в гипс упакованных. Кого и на руках вынесли. А потом и кончили всех без разбору.
– Как же без разбору, чёрт чудной, – вскинулся Егорыч. – Ты же давеча баял, как одного из них убрали из той команды.
– Да, когда их вывели на свет Божий, Вера Петровна прошла вдоль строя со списком. Как будто высматривала кого-то. Увидела одного, всего в гипсе и повязках, подошла, поговорила. Потом его под руки отвели куда-то. Сам видел. Всех кончили, но без него.
– А куда увели-то, чудила? Кто он такой? Знашь, нет?
– Кто будет спрашивать, Егорыч? Лишние расспросы – себе дороже. Тут уж как в народе говорят: «На что? – На спрос; а кто спросит, тому чихирю в нос».
Высадив Леонарда в порту, Егорыч отошёл с ним от грузовика и попрощался:
– Вижу, наш ты человек, товарищ Ильин, тоже много пострадавший за дело революции. Если захочешь лазарет ентот найти, пораспрашай людишек возле банка. Он там рядом находится. – Огромный казак по-детски заговорщически огляделся. – Только завтра не ходи никуда. У нас бают, что к вечеру ожидается выступление бунтовщиков. Там и беспорядки, глядишь, начнутся. А в суматохе и зашибить запросто могут.
1918 ГОД. КАЗАНСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ НАРОДНОГО БАНКА РСФСР
Четвёртого августа передовые отряды белочехов и КОМУЧ приблизились к Казани и всполошили большевиков, поприветствовав по телефону командование Восточного фронта от имени Владимира Оскаровича Каппеля и Чехословацкого корпуса.
Захват Казани в ближайшее время был неизбежен. На подготовку к эвакуации золота у красных ушло несколько дней. Решили перевозить его на пристань трамваями. Для этого подготовили площадки разгрузки и подъездные пути к банку и причалу. Из Нижнего Новгорода подошли буксиры и баржи.
Сотрудников Казанского отделения Народного банка РСФСР собрали к девяти часам вечера и объявили о том, что эвакуация запланирована на следующий день. В кладовых началась упаковка золота в мешки и ящики.
Пятого августа к банку подогнали трамвайные вагоны для погрузки и перевозки ценностей. Но отправка всего объёма золотого запаса не состоялась: началось наступление на город. То, что в Казани готовился вооружённый мятеж, знали многие. Но войска Чехословацкого корпуса и Народной армии нарушили планы подпольщиков. В пять часов вечера они неожиданно начали артобстрел. Флотилия КОМУЧ недалеко от города атаковала несколько военных судов красных, вынудив их причалить к берегу. Оставшиеся корабли и прибывшие за золотом баржи ушли вверх по Волге. На пристани высадился десант белых.
Жители в панике бросились из города, оставив имущество и жильё, наспех заколотив двери и ставни. Толпы обезумевших людей бежали с детьми на руках и наскоро собранными пожитками в мешках и котомках. Они метались в страхе по улицам, не зная безопасного выхода из города. Напуганные взрывами лошади волокли телеги со скарбом, увязая в колеях разбитых дорог.
Попытка белых внезапно взять город не удалась. В наступившей суматохе противоборствующие стороны не смогли дальше вести сражение. Боестолкновения в этот день прекратились.
Эвакуировать золотой запас по реке и железной дороге не удалось. В ночь на шестое августа, воспользовавшись затишьем, работники банка смогли вывезти на грузовиках лишь небольшую часть золота – по разным сведениям от ста до двухсот ящиков. Утром рейс хотели повторить, но было уже поздно: со стороны пристаней послышались взрывы, пулеметная и ружейная стрельба.
Предвидя новое наступление, большевики ночью начали мобилизацию рабочих. Сформированными из них отрядами и прибывшими подразделениями латышских стрелков новый командующий Восточным фронтом укреплял позиции на окраинах, где можно было ожидать нового наступления Народной армии.
Так и случилось. Войска белочехов и каппелевцев с примкнувшим к ним отрядом сербских добровольцев атаковали Казань с трёх сторон, сходу смяв мало укреплённые позиции красных.
Тяжелые, мрачно клубящиеся тучи, нависшие с ночи, казалось, далеко над горизонтом, к обеду навалились на объятый страхом город. В два часа дня, в самый критический момент боестолкновений, разбушевалась страшная гроза. Ливень обрушился сплошной стеной на немногие уцелевшие дома и улицы.
Отряды большевиков, рабочее ополчение и стихия на время остановили наступление войск КОМУЧ. Но неожиданно с тыла атаковали вступившие в бой отряды казанского антикоммунистического подполья. Ярость взбесившейся природы соперничала с жестокостью сошедшихся в смертельной схватке непримиримых противников. Казалось, небо обрушилось на город в отместку за непомерную озлобленность людей, ещё недавно бывших единым народом. Дождь лил на горящий город, на бившихся насмерть соперников, будто стремясь остудить и остановить их. Но даже этот неистовый, нескончаемый ливень не смог потушить возникшие пожары.
От глухого раскатистого рокота сотрясалось всё вокруг: и река, и улицы, и люди, пытающиеся покинуть измученный громами, взрывами и стрельбой город. Страх от надвигающейся катастрофы заставил горожан, не сорвавшихся с места накануне, собраться всё-таки в дорогу и бежать.
Леон, несмотря на предупреждение держаться подальше от банка, решил всё же пойти туда. Не мог усидеть на месте, понимая, что красные, возможно, уже потерпели поражение, а белые пока ещё окончательно не взяли власть в руки. Прихватив отцовский браунинг, он пробирался через толпы беженцев и потоки грязной воды, устремившиеся вниз по улицам на городские окраины.
Трудно двигаться против течения. Особенно там, где всё тебе не знакомо. И если к тому же забросило тебя в эту стремнину в погоду ненастную, штормовую, когда и не видно почти ничего. Что ждёт за поворотом: камни, отмели, препятствия? Неизвестно.
Заборы, дома и дороги почернели от проливного дождя. Сверкавшие молнии тонули в зареве пожарищ. Леон остановился, пропуская очередную группу людей, хмуро толкавших тележки с котомками и мешками. И только привязанная к одной из повозок коза весело припрыгивала, очевидно, радуясь предстоящему выпасу на лужайках за селом, к которому сейчас спешили её хозяева.
Залпы орудий постепенно стихали. Бои переместились на окраины, и там ещё полыхали зарева пожарищ. Районы и улицы города опустели. Изредка кое-где испуганные люди поодиночке и группами перебегали через осклизлые от грязи дороги и тут же скрывались за домами и заборами. В центре Казани безвластие: ни белых, ни красных. Иногда в переулках внезапно возникали перестрелки и также неожиданно прекращались. Стало понятно, что в ближайшее время власть в городе сменится.
Казанское отделение Народного банка РСФСР с сотнями тонн золота неожиданно осталось без защиты, без руководства и служащих посреди неразберихи и хаоса. Отряд латышских стрелков, охранявших банк, перебросили на окраину, где шли последние бои. Работники и большая часть охраны разбежались. Только несколько вооружённых караульных заперлись в нижних подземных кладовых.
Воспользовавшись ситуацией, в банк ворвались толпы мародёров, будто заранее готовых к такому повороту событий. Кто-то организовал их, почувствовав вакуум власти в центре города? Или же взломщики, грабя опустевшие дома, сами собрались у него, увидев бегство охраны? Теперь это неизвестно. Скорее, всё произошло стихийно, хотя бы потому, что у большинства грабителей не было ничего, в чём они могли бы вынести те богатства, что открылись перед ними.
Началась вакханалия грабежа.
Прорваться в нижние хранилища погромщики не сумели, но в верхние, временные, устроенные незадолго до наступления белых, кое-где пробрались. Выламывали двери и решётки, взрывали их гранатами. В оставшихся без защиты помещениях разбивали и крушили шкафы, ящики, сейфы. Давка и столпотворение возле них переходили в драки за найденные ценности.
Забирали всё, что попадало под руку. Деньги рассовывали в котомки и под одежду. Золотые монеты и слитки тащили в чём только могли: в вёдрах, мешках, сумках. Некоторых грабителей неподалёку ждали подельники на повозках. Дождь лил беспрерывно. Размокшие мешки и котомки рвались от непомерной тяжести, и золото выпадало из уезжавших телег на раскисшие дороги. Из разбитых окон банка летели подхваченные штормовым ветром документы, ценные бумаги, деньги. Они кружились и падали в грязные лужи и ручьи, образовавшиеся после ливня.
Трудно идти против течения, особенно если никто не ждет там, куда ты пробираешься, и всем сейчас совершенно не до тебя. Преодолев потоки ручьёв и рек, образовавшихся на улицах, Леон увидел серое от дождя здание Народного банка. Выстрелы раздавались уже далеко. Но по беспорядку вокруг него, по громоздившимся на подходе баррикадам и телам убитых было понятно, что совсем недавно здесь шёл ожесточенный бой.
«Похоже, опять я пришёл не вовремя. Не до меня сейчас здесь».
Промокшие грязные деньги и блестящие жёлтые монеты лежали в красных от крови лужах. Леонард поднял одну из них, протёр. Царский профиль и надпись по кругу: «Б. М. НИКОЛАЙ II ИМПЕРАТОРЪ И САМОДЕРЖЕЦЪ ВСЕРОСС.».
«Золотой империал. И сколько их тут вокруг? Надо бы подобрать. Неужели эвакуация продолжается? Но золото в грязи так просто не валяется. Что-то здесь неладно».
И тут же, будто в подтверждении его догадки, в банке послышались крики и стрельба. Раздался глухой взрыв.
«Граната, – определил Леон и увидел, как из разбитых взрывом окон на втором этаже летят какие-то бумаги. Документы и деньги кружатся над выбегающими из здания взбудораженными людьми, падают под ноги. Но те даже не замечают их, волоча на себе или за собой неподъёмные мешки, сумки, рюкзаки. – Да это же мародёры! – понял Ильин и тут же бросился к входу, расталкивая пробирающихся через завалы мусора и обломков налётчиков. Мелькнула мысль: надо как-то остановить этот разбой. Тут же сверху снова раздался взрыв, и кто-то, видимо, раненый, дико закричал».
Леон пробирался наверх по лестнице, покрытой осколками стекла и посуды, обрывками документов и денег, через груды разбитых мебели и дверей. Навстречу спускались два окровавленных человека с дикими от страха и напряжения глазами, тащившие непомерной тяжести ведро с золотыми монетами.
Поднявшись на второй этаж, Леон вошёл в тёмный задымленный коридор, где недавно встречался с управляющим банка и откуда сейчас выбегали и выползали обезумевшие от крови и золота грабители. Среди разбросанных бумаг и выпотрошенных папок валялись затоптанные купюры и тускло блестели золотые монеты, на которые никто из снующих по коридорам и лестницам людей внимания не обращал.
Пройти к кабинету Марьина сразу не удалось. Пришлось пропустить полупьяных толи от вина, толи от вида немыслимых сокровищ, взломщиков, с трудом перетаскивающих ящик от письменного стола, наполненный золотом и пачками денег. За сорванной дверью одной из комнат с криками и дракой бандиты доламывали взорванный сейф, из которого сыпались монеты. В разбитые взрывом окна врывался ветер и, поднимая вверх раскиданные вокруг банковские документы, ценные бумаги, ассигнации, порывами выбрасывал их на улицу.
Внизу и в конце коридора снова послышались выстрелы.
«Надо быстрее уходить отсюда», – понял Леонард. Страха не было, вид похитителей не пугал, а скорее удивлял: неужели охрана разбежалась, не устояв перед этим сбродом. Но он понимал: что такой объект, как банк, не может надолго оставаться безнадзорным. Отряд прикрытия скоро вернётся, оцепление будет восстановлено, и перспектива быть застигнутым вместе с бродягами во время грабежа его совсем не устраивала.
Лишь желание найти Марьина удержало Леона от бегства из банка, и он продолжил пробираться сквозь завалы по коридору. Часть кабинетов уже взломаны, но некоторые из дверей всё же устояли перед натиском толпы: или были более укреплены, а мародёры торопились и крушили только то, что быстрее поддавалось, или разрушительные силы стихии иссякли.
Среди разбитых и выломанных дверей Леон пытался найти ту, за которой недавно встречался с управляющим. Если тот находился в своём кабинете до налёта, то, вероятнее всего, и сейчас там же. Глупо было бы пытаться убежать во время нападения. Надёжнее просто отсидеться за стальной дверью.
Подобрав револьвер, выпавший из рук сидевшего у стены раненого человека, Леонард перебежками от одного дверного проёма к другому пробирался к кабинету Марьина, расталкивая выскакивающих из комнат погромщиков. Одного из них, взлохмаченного детину в разорванной тельняшке, бежавшего навстречу с маузером в одной руке и тяжёлым рюкзаком в другой, он сбил ударом револьвера в лицо.
Придавив коленом горло окровавленного верзилы, Леон тихо спросил: – Где и что взрывали, кто стрелял?
Тот придушенно прохрипел и показал: – Там за кабинетом управляющего кто-то воюет.
Леонард тряхнул рюкзак: вывались пачки денег, зазвенели, покатившись по опустевшему коридору, монеты.
– Золото и деньги откуда?
– Да они везде, куда не зайдёшь. Вчера часть вывезли, а остальное не успели.
Леонард ударил здоровяка по горлу и, подняв его маузер, прижавшись к стене, осторожно двинулся дальше.
Возле знакомого кабинета увидел следы выстрелов и взрыва. Тяжёлая бронированная дверь не поддалась варварскому натиску. Но и на осторожный стук никто не ответил.
«Скорее всего, нет там никого, – решил Леон, но, собравшись уходить, ударил обломком кирпича по металлу и крикнул:
– Пётр Александрович, отзовитесь, если вы здесь. Это Леонард Ильин, мы с вами позавчера встречались.
За дверью что-то упало, немного погодя кто-то глухо, как из подземелья, спросил:
– Как зовут вашего дядю?
– Николай Сергеевич. Я от него приехал. Не бойтесь, я один.
В массивной двери приоткрылось маленькое кассовое окно, через которое Леонард разглядел вторую решётчатую дверь. Марьина не было видно. Его голос раздался откуда-то сбоку: