ЧЕЛОВЕК

Когда мы, наконец, миновали этот лабиринт ужасов и вошли в своего рода рабочий кабинет, врач положил на стол бланки. Для меня и Алисы.

– Зачем два? – спросил я.

– Таковы правила, – пожал он плечами.

Кабинет патологоанатома был типичным для врача его направления, работающего в провинциальном городе: бутылка водки, которую даже не удосуживались прятать, находилась в непосредственной близости от граненого стакана, коричневая кожа на стуле времен перестройки местами потрескалась, выпустив наружу слой поролона, на стене громко тикали часы, а в углу, рядом с окном, сиротливо приютился скрипучий шкаф.

– Ну, вы пока тут посидите, а я приготовлю тело, – доктор вышел, оставив нас одних.

Алиса послушно уселась писать, а мне что-то не давало покоя, мешало сосредоточиться. Вот только что, определить не мог до того момента, пока взгляд не наткнулся на пепельницу. В ней среди прочих выделялся окурок «Беломора», того самого, что курил Никита.

– Черт! – выругался я.

Алиса подняла на меня испуганные глаза, однако времени объяснять не было. Я уже несся из кабинета, пытаясь определить направление, в котором скрылся патологоанатом.

На секунду замер, прислушиваясь к звукам, но Алиса, быстро сообразившая, что мы только что допустили промашку, опередила меня.

– Туда! – ткнула она стволом пистолета. И когда только успела достать?

Мы кинулись вдоль коридора, свернули направо. Ногой задел одну из кушеток, на которой лежали медицинские приборы: скальпели, захваты, щипцы, пинцеты. Все это с противным звоном рассыпалось по полу.

Дорогу преградила железная дверь. Подергав за ручку, поняли: открыть не получится, а вышибать такую – только здоровье портить.

В это мгновение взгляд моей надзирательницы наполнился сиянием. Она колдовала прямо так, сходу, без предварительной подготовки, без тайных слов и пассов руками. Железо на двери заскрежетало, затряслось, завизжало и, расходясь из самого центра аккуратным кругом, стало сворачиваться тонкими завитками, открывая брешь.

Захватывающее зрелище длилось секунд пять и было невероятным – дверь раскурочило просто фантастически. Даже сейчас я сумел это оценить.

Выхватив пистолет из кобуры, первым ворвался внутрь: патологоанатом застыл над мертвым телом мальчика со склянкой в руках.

– Стоять, стрелять буду! – гаркнул я.

Но его это мало волновало. Он перевернул склянку, и жидкость потекла наружу, прямо на грудь мальчика. Та начала дымиться.

– Нет, Леша! – раздался крик Алисы. – Он под чужой волей!

Грязно выругавшись, схватился за пантакль и, призвав на помощь силу, отшвырнул гребаного эскулапа к стене.

Колба с серной кислотой разбилась о кафель.

Я пулей метнулся к нему. Не церемонясь, заломил руки за спину, надел наручники. А затем яростно встряхнул и, развернув лицом к себе, схватил за грудки:

– Кто ты, мразь? – вопль вырвался из самой глубины.

Доктор отрывисто засмеялся:

– Бог конечно!

– А если пулю промеж глаз, Бог останется жив? – пистолет уперся в лоб патологоанатома.

– Всегда есть выбор. Хочешь тоже стать Богом, спусти курок, – совершенно спокойно сказал он.

– Не надо! Он провоцирует тебя! – вмешалась Алиса.

Черт! Убей я сейчас этого человека, в сознание которого влез маг, умрут, вероятно, оба. Связь еще не разорвана. Но какова цена: пожертвовать одним ради того, чтобы уничтожить настоящее чудовище.

Так кто же я?

Бог?

Или человек?

Дуло пистолета задрожало в руке. Доктор победно улыбнулся. Где-то я уже видел подобную ухмылку. Много лет назад.

– Человеку, увы, не дано одолеть Бога, – уверенно произнес маг, находившийся сейчас в теле патологоанатома.

А потом все исчезло.

Маг пропал из сознания своей жертвы. Связь разорвалась.

На меня уставился трясущийся от ужаса врач. Зрачки бегали из стороны в сторону, ноги не держали его. Всем своим видом он молил о пощаде.

– Н… не надо… кто вы? Что я здесь делаю?

Я медленно спрятал пистолет назад в кобуру:

– Все в порядке… Вы живы. Это главное.

Алиса стояла за спиной, не спуская с меня пристального взгляда. Наверное, пыталась понять: не вмешайся она, убил бы я невиновного?

Я и сам хотел бы знать ответ на этот вопрос.

Пентаграмма на теле мальчика была не просто уничтожена – от нее ничего не осталось! Единственный след, ведущий к неизвестному магу, оборвался.

– Теперь ты мне хотя бы веришь?

Алиса коротко кивнула.

Да. Она верила мне. И была совершенно не удивлена, узнав, что маг – не вымысел нерадивого оперинженера.

– Звони своим. Надо уберечь последнего возможного свидетеля! – велел я и вышел прочь. Подальше от этого жуткого кошмара, бесцеремонно ворвавшегося в мою далеко не безгрешную жизнь.

глава вторая
ГОСТИ

В приемной было тихо.

Пока мы с Алисой дожидались от Горыныча приглашения на разбор полетов, из-за двери соседнего кабинета еле слышно долетали обрывки научно-популярной передачи о маг-профессиях. Сейчас речь шла именно об оперинженерах и о происхождении этого названия.

Я вслушивался в голос телеведущего, который сообщал давным-давно известные всем факты:

«Оперинженерами называют тех, кто использует разработки ИМП в боевых действиях. Теперь понятно, почему к названию профессии принято добавлять приставку «опер», но почему все-таки «инженер»? Это слово, некогда обозначавшее человека, окончившего соответствующий факультет, появилось совсем не просто так.

Шесть лет назад, когда Земля еще ничего не знала о надвигающихся переменах, первым заподозрил неладное преподаватель кафедры робототехники дубненского университета Природы, Общества и Человека Трофимов Александр Терентьевич».

Да этого профессора разве что последняя собака не знает! А в новостях все крутят и крутят образовательные ролики… и ведь не устают, рейтинги на телеканале до сих пор держатся. Магия стала настолько популярной, что затмила славу многих звезд эстрады.

«Он сведущ во многих точных науках, но как человек, обладающий изощренным умом, волею судьбы интересовался также мистикой во всех ее проявлениях».

Судьбы? Или все-таки злого рока?

Это сейчас он стал известным и к его мнению жадно прислушиваются каждая задрипанная газетенка и самый малобюджетный канал, а раньше чуть ли не все открыто смеялись у него за спиной. Коллеги всерьёз думали, что старику просто скучно жить, вот он и выдумывает всякие небылицы.

О, как они ошибались!

«Профессор видел в мистике отражение математических и физических законов. Но последние почему-то не действовали», – бесстрастно продолжал вещать ведущий.

До определенного момента не действовали… и лучше бы так оставалось и впредь.

«После тысяч опытов и экспериментов в один день судьба откликнулась на его настойчивость. Все его находки пришли в работоспособное состояние! Изрисованный пентаграммами кабинет наполнился силой, энергией, – интрига в мужском голосе нарастала. – Она неведомым образом взаимодействовала с самим профессором и в какой-то степени повиновалась его воле».

Безусловно, Трофимов не единственный, кто плотно работал с эзотерикой, но он первым выступил с официальным докладом во времена, когда повсюду царил беспорядок. Сегодня имя профессора знает каждый школьник.

«В народе его зовут первым маг-инженером, – заключил ведущий и наконец-то перешел к сути: – Так и появилась профессия оперинженера. Профессор Трофимов продолжает изучать новое направление, ставшее отдельной полноценной наукой наряду с физикой, биологией или химией».

Трофимова я недолюбливал. Взбрело же в голову старику заниматься подобной ерундой. И словно дьявол смешал карты – у него получилось. Понимаю: не выйди у него, вышло бы у кого-нибудь другого. Наверное, мне просто требуется объект для неприязни, и так уж случилось, что им стал Трофимов.

Общество полагает, что магия – благо. Я думаю, она убийца, и у меня есть все основания так считать. Потому что постоянно прибираю за ней…

Из кабинета Горыныча вышла Маша. Сочувственно повела подбородком. Положила руку на мое плечо, вздохнула.

– Не драматизируй, Мария.

– Ага, – Маша оценивающе взглянула на меня, – это ты еще ничего не знаешь о драме. Но у тебя все впереди, – она кивнула сторону двери начальника. – Он ждет, заходите.

Мы вошли. Шеф, и правда, находился в состоянии, граничащем с бешенством. Самое время доставать пантакль и читать защитные мантры. Я даже невольно потянулся за ним, чем привлек его внимание, и рука предательски дрогнула.

– Ты чем думал, Алексей?

– Ну не мог я сидеть сложа руки.

– А надо было! Глядишь, обошлось бы… с телом, – как-то не очень уверенно произнес он.

Я молчал. Знал, что не обошлось бы.

– Еще и служебную машину угробил! Я что, по-твоему, миллионы из госбюджета вырываю, чтобы каждый день сотрудникам новые автомобили поставлять?

– Простите, Геннадий Ярославович. Это я не рассчитала… – осторожно вмешалась Алиса.

– Молчи уж… – махнул рукой Горыныч, постепенно приходя в норму. – Сорванцы! Это ж надо ТАК не рассчитать, Алиса. Нет, у вас, конечно, там, в департаменте, силенок хоть отбавляй. Но… ой, да черт с вами!

Мы сидели в главном кабинете ИМП. В кружках остывал чай, который, чтобы хоть чуть-чуть утихомирить шефа, заботливо принесла Маша сразу после того, как мы вошли. К печенью «Юбилейному», лежавшему на блюдцах, никто так и не притронулся. Настроение у всех троих было препаршивое.

– Давайте все-таки вернемся к началу, – произнес Горыныч. – Почему маг остался жив, если Валерий Николаевич благополучно скончался?

– Валерий Николаевич в момент моего появления был связан только с сыном. А вот сын имел две связи: с отцом и неизвестным магом. Однако маг успел освободиться от Никиты до того, как я разобрался с отцом. Поэтому и остался жив. Не знаю, везенье это или холодный расчет. Кстати, на теле Валерия Николаевича была такая же пентаграмма, как и у патологоанатома. Это значит, что поначалу им также могли управлять, а уже потом он практиковал сам по себе.

– Однако эти пентаграммы не такие ценные, как та, что была уничтожена на теле Никиты. И еще, выходит, Валерию Николаевичу помогли овладеть силой.

– Скорее всего так, – согласился я с Горынычем. – И сделали это для того, чтобы Валерий Николаевич, обезумев, провозгласил себя богом и решил переселиться в тело собственного ребенка. А такое колдовство требует подготовки. Неизвестному магу оставалось лишь вовремя устранить претендента и занять его место. Это объясняет, почему у мальчика была привязка к двум людям.

– Господи, куда катится этот мир? У нас появился способ переселяться в другие, более молодые тела, чтобы избежать смерти! – не веря своим ушам, воскликнул Горыныч. – А что с этими пентаграммами? Изучили?

– Не представляют никакой ценности, шеф. Нанесенные на тело, они подавляют волю, навязывают чужие желания, в общем, дают временный контроль. У нас такие разработки еще с прошлого года лежат, – ответил я.

– Значит, важна лишь пентаграмма на теле мальчика, которая полностью уничтожена, – нервно постукивая пальцами по столу, повторил шеф.

– Да, именно за ней и явился в морг неизвестный, завладел рассудком врача, ну… дальше вы знаете, – угрюмо подтвердил я.

Горыныч почесал затылок, затем со вздохом подвел итоги:

– Итак, на воле разгуливает маг, который владеет пентаграммой, способной навсегда перенести его сознание, разум и душу в чужое тело. А единственный след, который мог к нему привести, уничтожен.

Алиса мрачно опустила глаза на чашку с чаем, в которой плавала долька лимона. Не сунься департамент со своими проверками и обвинениями, может быть, след удалось бы сохранить. Хотя бы сфотографировать рисунок – и то было бы лучше, чем ничего. Имея на руках приблизительный чертеж, ИМП прогнала бы его по базе, нашла зацепку, а так…

– Что с Мариной Ивановной, матерью Никиты? – поинтересовался Горыныч.

– Департамент взял ее под охрану и уже перевез сюда, в Санкт-Петербург. Женщина в безопасности. Хорошо еще, что сначала мы поехали в морг. Маг вполне мог в первую очередь избавиться от нее, а уже затем от пентаграммы. Можно было банально разминуться, – ответила Алиса.

– Хоть в чем-то нам повезло! – хмуро согласился шеф. А затем недовольно посмотрел на меня: – Тебя, Алексей, я бы посадил под замок, если бы не знал, что ты переломаешь себе кости, но сбежишь.

Я пожал плечами. Хорошо, что шеф в курсе моих намерений.

– Геннадий Ярославович, – обратилась к шефу Алиса, – теперь, когда частично подтвердилось присутствие неизвестного мага, Алексей Сказов, хоть и остается под моим наблюдением, но все же вызывает больше доверия. Думаю, мне удастся уговорить Аделаиду Петровну допустить его к расследованию и позволить встретиться с матерью погибшего мальчика.

Шеф одобрительно кивнул. А что ему, по сути, оставалось? Нет, он, конечно, мог меня уволить, но от пробудившегося так просто не избавляются, пусть даже грань дозволенного непростительно близка. К тому же, и это самое главное, я оказался прав! Не считаться с этим шеф не мог.

Прохладный вечерний воздух бодрит, а с неба изредка начинают срываться пока еще крохотные капельки дождя. Измученная событиями этого кошмарного дня Алиса – после того как мы покинули морг, она еще несколько часов кряду вела объяснительные беседы с другими представителями департамента, – достала тонкую сигарету и закурила.

– Как думаешь, твоя мегера действительно разрешит мне поговорить с Мариной Ивановной? – спросил я, усаживаясь рядом.

– Уже разрешила. Я еще днем, сразу после морга, выбила из нее, – выпуская клубы дыма, ответила Алиса.

– Хорошо. Тогда завтра с утра не будем мешкать. Кстати, а с каким диагнозом она лежит?

– Сердечный приступ.

– Классика жанра, – усмехнулся я.

Начинающему магу заставить слегка сбоить сердце другого человека – раз плюнуть. Особенно если этот человек непробудившийся. Валерий Николаевич все рассчитал: отправить жену на больничную койку, усыпить бдительность во всем подъезде, а потом заняться сыном.

Вот только сам оказался пешкой в чужой игре.

– Я должна отвезти тебя домой, – ровным голосом сказала Алиса

«Еще бы! – подумал я. – Это же ты мне машину угробила». Но вслух с совершенно серьезной миной на лице поинтересовался:

– Останешься на ночь?

Пожалуй, первый раз за все время мне удалось смутить надзирательницу. Алиса побагровела и выронила сигарету, но окончательно самообладание не потеряла:

– В другой раз, Сказов. Сегодня ограничимся моим колдовством, с помощью которого я запечатаю твою входную дверь. Через окно, надеюсь, лезть не станешь?

– Больше чем один раз в неделю через форточку не вылезаю. Уж прости, – ухмыльнулся я.

Сказалось нервное напряжение, скопившееся за день. Алиса презрительно фыркнула и отвернулась, однако в уголках ее губ затаилось некое подобие улыбки.

– Садись, Петросян… – бросила она и хлопнула дверью серебристой «копейки».

До моей улицы добрались быстро. Алиса любила лихую езду, а потому скучать в дороге не пришлось.

– На стоянке есть свободное место.

– А, привилегии оперинженера… – улыбнулась надзирательница.

– Вроде того.

Как и обещала, рыжая бестия наложила на дверь печать. Теперь никакой ключ не сможет провернуться в замке, и даже с плеча выбить дверь не получится. А захоти я выбраться наружу, придется изрядно попотеть и истратить весь заряд пантакля, а его и так оставалось мало – только к утру восстановит прежнюю силу. Зато для того, кто колдовал, вход открыт, словно и нет никакого заклятья.

Пока я разувался и слегка приводил себя в ванной в порядок, Алиса, сидевшая в спальне на кресле, незаметно задремала. Я решил, что будить уставшую девушку, в столь юном возрасте ставшую служителем закона, да еще и в департаменте, было бы с моей стороны свинством. Накинув на нее плед и на всякий случай приготовив кровать, застелил себе жесткий кожаный диван и отправился мыться.

Наслаждаясь контрастным душем, позволил себе расслабиться и поиграть с температурой струек. Тело отзывалось томной благодатью, говорило хозяину огромное спасибо за предоставленный комфорт.

Энергично растерся полотенцем, взлохматив еще влажные волосы, и облачился в свежее белье. А когда вернулся в спальню, Алиса – ну этой точно палец в рот не клади! – уже перебралась в теплую постель. Отмахнувшись от пришедшего было на ум вопроса – а давно ли я менял белье? – справедливо решил, что и так сойдет. Девчонка явно не из прихотливых, на такие пустяки внимания обращать не станет.

Удивительно, но Алиса – первая девушка за последние шесть лет, которая осталась у меня на ночь. Кто бы знал, что для этого придется стать чуть ли не преступником, подозреваемым, на которого завели дело.

Тесный диван, предназначенный скорее для того, чтобы на нем телевизор смотреть, а не спать, не позволял вытянуть ноги полностью. Пришлось поджать их под себя, но никаких неудобств при этом я ощутить не успел: сон взял свое. Царство Морфея поработило еще одного человека.

– Оторвались? – встревоженно спросила Дашка.

Дыхание у нее учащенное: бегать на втором месяце беременности не самое веселое занятие.

– Не знаю, кажется, да.

Я отчаянно пытался найти кратчайший путь из парка. Отец остался за спиной драться с человеком, пришедшим за силой.

– Леша! Кто это? Почему он пришел за нами… за мной… – сквозь всхлипывания проговорила Дашка.

– Ну почему же за тобой, милая!? – все мои попытки успокоить ее натыкались на препятствия. Гормоны сейчас бушевали в ее крови, усиливая любую эмоцию. – Это обыкновенный наркоман, ему нужна доза, вот он и пристал к первым встречным.

Понятное дело, она не верила ни единому моему слову. Мы оба понимали, что Виктор Сказов, мой отец, скорее всего уже мертв. Но нельзя, нельзя позволять панике взять власть над собой. Скорее выбраться отсюда! Где же этот проклятый выход? Где люди?

Все вокруг словно вымерло: ни птиц, ни зверей… Ни белок на деревьях, ни единого воробья в кустах. Складывалось ощущение, что мы в парке совершенно одни.

Как такое возможно, я не знал.

А потом Дашка схватилась за живот, не в силах больше бежать. Лицо ее исказила гримаса боли, сердце бухало так сильно, что я слышал его стук, не прикладывая ухо к груди.

– Болит… – прошептала она.

Но я сразу понял, болит – это слабо сказано. Просто она не могла сейчас кричать, чтобы не выдать нас тому человеку. А потому терпела, спасая наши жизни – свою, мою и будущего ребенка.

– Потерпи, любимая, мы обязательно выберемся! – пообещал я ей как можно более уверенно. Но понимание того, что я сейчас совершенно бессилен, сводило с ума.

Я не мог ей помочь, я не знал, почему у нее вдруг заболел живот! Может, что-то с ребенком? Может, выкидыш?

До крови прикусил губу, проклиная себя за бессилие. Горячая жидкость с соленым привкусом заполнила рот.

«Господи, – взревел я про себя, – помоги…»

Но Бог молчал.

Вместо него откуда-то сзади заговорил другой, не Бог, но и не человек:

– Не нужно сопротивляться, я просто возьму силу и уйду.

Дребезжащий голос заставил нас синхронно повернуть головы в его сторону.

Я вскочил на ноги, заслоняя собой Дашу, и заметил, что нос незнакомца свернут набок – отец все-таки смог его ранить, нанести хоть какой-то вред. А значит, его можно одолеть!

– Где мой отец?

Человек задумался:

– Кажется, в валгалле. Так вы называете место, куда отправляются воины после смерти.

Убит. Умер! Я больше никогда его не увижу…

Отчаянные мысли проносились в голове, жалили, убивали волю, делая меня во сто крат слабее. Если он убил отца, опытного военного, как же мне справиться с ним? Пускай отец ранил его – я не смогу даже этого. Я не воин!

В смятении я осел на колени. Схватился руками за лицо, крепко сжал голову. Отчаяние – вот что сейчас владело мной безраздельно, не давало даже повысить голос.

Человек направился к нам. Он шел медленно, наслаждаясь победой, в которой и прежде не сомневался.

– Какие же вы, люди, слабые, – устало говорил он, и звук его шагов становился все громче и громче. – Даже он не смог причинить серьезного вреда, а ведь по земным меркам наверняка попадал в тысячу сильнейших.

Даша уже не могла терпеть боль, она жалобно скулила, свернувшись калачиком. А человек все шел и шел, становясь ближе… И с каждым пройденным им шагом страх во мне усиливался.

– Ле-ша… Леш-ш-ша… – доносилось со спины.

Не помня себя, я повернул голову. На земле лежала моя невеста, та, которую я собирался любить до конца своих дней.

Жалобный, забившийся в далекий уголок сознания комок ужаса – вот кем я сейчас был. И этот животный страх вызывало присутствие человека, похожего на наркомана, тощего, не имеющего мышц, наверняка ни разу за свою жизнь не бывавшего в спортзале.

Так почему же мне так страшно? Почему я не могу побороть это чувство?

Еще минуту назад мы бежали, пытались выбраться из парка и, даже понимая, что отец скорее всего мертв, я продолжал нас вести. Но сейчас, когда ОН рядом, противиться ужасу невозможно.

– Кто ты? – я сам не понимал, как смог выговорить это.

– Для вас я – Бог, – слегка удивленно ответил человек. Он не ожидал, что мне удастся вымолвить хоть слово!

Вдруг я ощутил нечто странное… Это было ни на что не похоже. Просто чувство, что в нашем преследователе засело нечто, не поддающееся разумному логическому объяснению. Призрак, мираж, существо, завладевшее чужим телом.

Страха нет…

Это такая же иллюзия, наваждение.

Страха нет.

Это существо заставляет меня бояться.

Страха нет!

Я поднялся с колен и встал перед незнакомцем, пытливо вглядываясь в его глаза, подернутые пеленой.

Где-то там, глубоко внутри, в нем билась живая душа, сознание. Все остальное было во власти сущего демона с горящими красным пламенем глазами.

– Ты не Бог… ТЫ – НЕ БОГ! – взревел я.

Хлесткий удар привел меня в чувство. Реальный мир бесцеремонно ворвался в жизнь, раскалывая сновидение на куски и растворяя их в небытии собственного разума. Осколки таяли, а перед глазами сначала смутно, а потом все четче и четче вырисовывалось лицо Алисы.

– Кто не бог? – спросила девушка, глядя в мои ошалевшие глаза.

– Никто. В этом мире нет богов.

– Кошмар приснился? Как тогда, в машине?

Я угрюмо покачал головой.

Алиса была в одной рубашке. Моей. Длины хватало как раз, чтобы слегка прикрыть обнаженную фигуру девушки. Заметив мой заинтересованный и одновременно оценивающий взгляд, она вспыхнула и, смутившись, упорхнула в коридор.

Только сейчас я обратил внимание, что на кухне скворчит яичница, а с другой стороны – из ванной комнаты – доносится шум воды. По всей квартире витал аромат свежесваренного кофе.

– Ты прости, не люблю надевать ношеную одежду, – извинения прозвучали из ванной комнаты. – Вот, взяла твою рубашку.

– Я совсем не против, будь как дома.

– Ой, и последи за яичницей! Кажется, она пригорела…

Даже странно как-то – понимать, что живая женщина готовит тебе завтрак. Когда такое было последний раз? Когда здесь жила Даша… Давно… много лет назад.

На предложение проследить за яичницей я опрометчиво кивнул и тут же понял, что сглупил:

– Хорошо. А где ты взяла яйца? Я думал, в холодильнике мышь повесилась.

– Так и есть! – задорно ответил Алиса. – Это все, что я там нашла, даже хлеба нет.

Она вроде говорила что-то еще, но слова заглушил шум неизвестно откуда взявшегося фена. Он ревел как двигатель старого самолета, давно пора выбросить. И я, конечно, так бы и сделал, если бы подозревал о его существовании. Не самолета – фена, конечно.

Подцепив вилкой яичницу с плюющейся маслом сковороды, так чтобы она не развалилась на ошметки, переместил ее на тарелку, а затем погасил газ под конфоркой. Разделил приблизительно на две равные части и отправил на тарелки с золотым ободком. Достал столовые приборы: рядом с одинокими вилками легли ножи. В очередной раз подивился эстетичному зрелищу.

Сваренный в турке кофе разлил по чашкам, блюдец, к сожалению, не нашел. Зато сахар остался, кажется, со времен второй мировой… Одна целиковая глыба, которая немедленно была беспощадно раздавлена скалкой, так что теперь можно даже использовать чайные ложки, чтобы сделать кофе более приятным на вкус.

Алиса появилась неожиданно. Я даже на месте подпрыгнул. Смеющиеся глаза так и норовили поддеть нерадивого хозяина. Она к этому времени уже переоделась во вчерашнюю форму.

– Заедем сегодня ко мне, надо сменить гардероб.

– Как у вас все сложно, – покачал я головой, доставая из-под стола табуретку и усаживаясь на нее.

– Сама порой не рада, – вздохнув, Алиса опустилась на стул. Мебель в моем доме не могла похвастаться сходством: все предметы были из разных комплектов. А что-то так вообще осталось еще после университета и при использовании издавало жалобные стоны-скрипы. Сходить в «Икею» так и не удосужился.

– Приятного аппетита! – вежливо пожелала она, и мы принялись за завтрак.

В больницу приехали рано. У входа в палату стояли двое мужчин, облаченных в черные костюмы поверх белых рубашек. При взгляде на Алису они, не задавая лишних вопросов, расступились в стороны.

Перенесшая сердечный приступ Марина Ивановна лежала в кровати. Безжизненные глаза и темные круги под ними говорили о том, что она не спала по меньшей мере двое суток. На тумбочке стоял так и не выпитый холодный чай с присохшей к ободку чашки ниточкой от пакетика. У женщины не то что аппетита – элементарного желания жить не было.

– Здравствуйте, – приветливо поздоровалась Алиса.

Марина Ивановна вяло повернула голову и без всякого любопытства посмотрела сначала на Алису, а затем и на меня.

Интересно, она знает, что это я убил ее мужа? И, как следствие, сына тоже?

– Опять допрос? – в безжизненном голосе звучала усталость. Кажется, за последние дни она постарела лет на двадцать.

– К сожалению, да, – печально ответила Алиса.

Женщина приподнялась, устраиваясь поудобнее на спинке кушетки.

– Я могу повторить только то, что уже сказала вашим коллегам.

– И все-таки… они могли упустить какие-то нюансы…

– Хорошо. Спрашивайте, – покорно кивнула Марина Ивановна. – Надеюсь, это поможет поймать убийцу моего сына.

При этих словах у меня внутри все задрожало. Пускай я понимал, что происшествие с мальчиком – трагическая случайность, это все равно не давало мне покоя. Как ни крути, а курок спустил я.

– Расскажите, как все случилось… Как вы попали в больницу?

– Мне сделалось дурно, сердце защемило, и муж отвез меня в приемный покой. Он тогда был нормальный, не практиковал. Меня быстро госпитализировали. Неделю они с сыном навещали меня, и соседи тоже. А потом вдруг куда-то исчезли. Я пыталась звонить домой, связаться со знакомыми. Никто не брал трубку. Родственники далеко, никакой возможности приехать и проверить, что стряслось. Но такого ведь не могло быть, чтобы сразу все забыли меня…

– И тогда вы позвонили в отделение ИМП?

Марина Ивановна кивнула.

– Да, и они сообщили, что проверять поедет оперинженер.

– Ваш муж или сын общались с пробудившимися?

– Нет, если такие и есть среди знакомых, то они вполне законопослушны.

И тут вмешался я:

– Марина Ивановна, скажите, вы знаете пожилого человека, курящего крепкие сигареты? Дело в том, что ваш сын был под чужой волей, и когда… когда оперинженер прибыл на место, то нашел Никиту курящим «Беломор».

– Мой мальчик никогда не курил! – голос женщины гневно задрожал.

– Знаю, знаю… – поспешил я успокоить ее. – Но воздействие чужой воли иногда оставляет отпечаток привычек того, кто наложил заклинание. В нашем случае курение – привычка мага, зачаровавшего Никиту.

– Муж иногда курил… но обычную «Яву». Хотя месяц назад я видела у него пачку «Беломора», но не придала этому значения.

– Значит, контакт мага с вашим мужем состоялся задолго до происшествия… – задумчиво произнес я. А потом спросил: – Постарайтесь вспомнить, кто из родных или близких, может, соседей имел подобную привычку? Скорее всего, это человек в возрасте, лет за пятьдесят, обладает незаурядным умом.

Женщина задумалась, а потом ее глаза ожили, она словно увидела всю картину целиком.

– Проф… про… – фраза оборвалась на полуслове.

По ее телу пробежала судорога, лицо исказилось, ноги и руки задергались в конвульсиях.

– Врача! – закричала Алиса. – Скорее врача!

Вбежавший спустя пятнадцать секунд доктор с медсестрой опытным взглядом окинул Марину Ивановну и приказал готовить реанимацию. Медсестра пулей вылетела из палаты.

Мы с Алисой встревоженно переглянулись.

Прошло около получаса, прежде чем поступили первые известия, они же оказались и последними:

– Остановка сердца, – заключил врач.

– Как-то неожиданно…

– Полностью с вами согласен, гражданин инженер! Ее заколдовали, это ясно как божий день. Наши медмаги не смогли вовремя снять проклятие. Сожалею.

– Понятно. Спасибо, доктор, – поблагодарил я.

Марина Ивановна воссоединилась с семьей. По крайней мере, я на это надеюсь.

С силой ударив в дверной косяк кулаком, грубо выругался. Магу снова удалось замести следы. Но как? Как он умудрился наложить проклятие на таком расстоянии? Палата на пятом этаже. Вход в больницу охраняется, всех врачей, контактирующих с пациенткой, проверили, установили барьеры, начертили пентаграммы-детекторы, которые сразу сработали бы, начни кто-нибудь произносить враждебное здоровью заклятье. Маг просто не мог проникнуть в палату!

– Леша… – голос Алисы прервал мои невеселые размышления, я нехотя повернулся в ее сторону.

Девушка смотрела в окно, точнее, на букет белых лилий, стоявший в вазе на подоконнике.

– Как он сюда попал? – недоуменно спросил я и подошел ближе.

На одном из лепестков красивого цветка еле заметно была нарисована пентаграмма. Умело так, при первом осмотре и не отличишь узорчатый круг почти такого же белого цвета от текстуры лепестка.

Алиса быстро вышла прочь, из-за двери послышался властный голос, привыкший отчитывать подчиненных. Словно не она была девчонкой на побегушках у департамента, а совсем наоборот – департамент подчинялся ей.

– Кто входил в палату?

– Никто, кроме медперсонала и главного врача! – четко по-уставному ответил ей охранник.

– Тогда откуда здесь, черт тебя дери, заколдованный букет лилий? – в бешенстве выкрикнула она.

Даже стоя за дверью, я отчетливо представлял, как опытный охранник, скорее всего обладающий силой не ниже четвертого класса, мнется, словно школьник у доски, не выучивший домашнее задание.

– Выяснить! Живо! Поднять записи с камер наблюдения, изучить все зафиксированные проявления силы!

– Во всей больнице? – испуганно спросил другой.

– Во всей! За всю последнюю неделю!

– Но… это же столько времени…

– Выполнять, – тихо прошипела она, и это было гораздо страшнее предыдущих криков.

Мы сидели в автомобиле. Молчали. Оставалось последнее: проверить, с кем контактировал вчерашний патологоанатом. Его должны были опрашивать ищейки департамента. И сдается мне, они ничего не найдут, как и камеры видеонаблюдения не покажут, кто принес лилии в палату.

«Дьявол прячется в мелочах», – вспомнилась старая поговорка. А мелочи департамент подмечает крайне редко. Поэтому надо дождаться сводки и изучить рапорт самому.