На обработку «поленца» обычно уходило около недели, в ход шло несколько приемов из неисчерпаемого арсенала средств обольщения, потом следовало расколоть и наслаждаться теплом. Исключения встречались редко, тогда он, не искушая судьбу, отходил в сторонку и приглядывал новую жертву… но все же встречались.
Не обратить внимание на Марианну Еремееву было невозможно: молоденькая актрисочка была старательна, послушна, по-детски мила и беззащитна. Казалось – вот он, мотылек… покажи огонек, и готово. Арнольд Никандрович (не оставлять же доставшееся от родителя вульгарное отчество Николаевич) мигом достал огниво, полетели искры красноречия, потек легкий дымок полунамеков… Прошла неделя, другая.
Процесс неожиданно замедлился, новенькая Мари, как ее окрестили коллеги по ремеслу, оказалась твердым орешком; все более откровенный напор плодов не давал, пришлось пустить в ход эксклюзив: как-то вечером в гримерке второй режиссер, улучив момент, кое-что добавил в минералку. Мари отпила… три минуты спустя ее начало клонить в сон, неслышно вошедший Арни приступил к делу… все прошло в лучшем виде. А назавтра в группе произошла замена, Еремееву сменила другая дебютантка. Шнуров недоумевал вместе со всеми: заболела, напала вездесущая «корона»? – нет, там что-то другое… в семье какие-то нелады… в общем, бывает.
Мелькнула звездочка, погасла… что ж, ничего эксклюзивного у нее под юбочкой он и не обнаружил. А дабы не терять форму, возобновил многолетний прерывистый роман с безотказной Эллочкой. Как раз сегодня репетиция… во всех смыслах – и в ее театре, где властвует престарелый Герард, беззастенчиво назначающий супругу на самые выгодные роли, и в их альковном райке.
Арнольд не спеша и со вкусом позавтракал, похвалил маму за неустанные заботы по дому, высказал пожелания насчет ужина и отправился «на прогон». Для матери сын был объектом непреходящего поклонения и гордости, еще бы – служит искусству не за деньги, а из высокого чувства долга. Денег в храме Мельпомены платят немного, но пенсия всецело в его распоряжении… мимолетный поцелуй в щечку – какая еще благодарность ей нужна?
У края тротуара остановился бесшумно подкативший лимузин, правая задняя дверца приглашающе открылась. Вот как? Неужели кто-то из знакомых узнал мэтра, решил подвезти? Придется разочаровать – человек искусства в студию не торопится. Режиссер наклонился к двери:
– Вы ко мне?.. Спасибо, я пройдусь пешком. Буду позже.
– Нет, без тебя нельзя, – прозвучало сзади, – Садись, садись, не заставляй человека ждать.
Сильные руки приобняли, подтолкнули, и секундой позже длинная черная машина снова двигалась в транспортном потоке, а пассажир шарил по двери, пытаясь найти и не находя ручку, рычажок – дернуть, чтоб вырваться на свободу.
– Сиди спокойно, – негромко сказал человек, сидящий на другом диване, напротив, – Когда будет нужно, само откроется.
– Что вам надо? – какое спокойствие?!.. его же похищают! – Это какая-то ошибка! Кто вы? У меня нет денег!
– А еще в театре работаешь… учили тебя когда-нибудь хорошим манерам? Что надо сказать, когда вошел?
– З-здравствуйте… – нажимать найденные на гладкой поверхности кнопки оказалось бесполезно, стекло разбить – нечем, – С кем имею честь?.. Разве мы знакомы? Да, я и в театре… вообще-то в основном киностудия, павильон…
– Честь, говоришь?.. Нет, знакомиться с тобой мне не хочется. А как же ты живешь, без денег?
Теперь, когда глаза привыкли к полумраку, он смог яснее увидеть говорившего. Полный бритоголовый мужчина в светлом льняном костюме внимательно смотрел на Арнольда узковатыми черными глазами. Азиат?.. Смуглые руки неподвижно лежали на коленях, на ногах незнакомца – мокасины из тонкой кожи, по виду стоившие больше, чем в кино платили за год. И машина… Такую не купишь, продав весь «Ленфильм» с актерами заодно. Маршрут движения определить не удалось – сквозь синеватое полупрозрачное стекло виднелись лишь облака в небе, провода и фонари на столбах.
– Мы… вы везете меня на работу? На студию?
– Ты же туда не хочешь, разве не так?
– Нет, если подвезете, я согласен… спасибо.
– Молодец, вежливый стал. Кино, театр… вся жизнь – театр… Кто это сказал?
– Шекспир? – нет, похитители так себя не ведут – приободрился Арнольд, – Согласно историческим данным, еще в Древнем Риме Гай Петроний нечто подобное изрекал…
– А мне сдается, у Шекспира не о жизни сказано, у него театр – весь мир… All the world’s a stage, аnd all the men and women merely players6… – продекламировал собеседник, и не ожидавший ничего подобного режиссер замер с открытым ртом, – И у Ронсара примерно так… А про Хайяма слыхал? «Будет прав, кто театром наш мир назовет…»
– Омара? – похоже, здесь устраивают пошлую пародию на экзамен? – Хотя он один… тогда – да, один был такой… а в последние полвека детей как только не называют…
Зря испугался, понял Арно, можно расслабиться. Кто-то из сильных мира сего, при больших деньгах и власти, затеял некий розыгрыш, а он уже готов усраться. Нафантазировал невесть чего – похищение, выкуп, кровавая драма… Вильяма нашего цитируешь? Интересно, сколько с тобой, косоглазым, промучился кто-то из коллег, добиваясь такого выговора? Не в Оксфорде же ты, чучмек, учился! Ну-с, поговорим… Хайям, Низами… и о Бернсе можно, если уж на то пошло. А давай-ка я тебе навешаю лапши о чем-то типа роли имени в жизни человека, парочка примеров найдется… Взять хотя бы Юриев – тут тебе и Долгорукий, и Гагарин… Никулина вспомним, Яковлева, Лужкова, ха-ха… и время скоротаем, и мозги разомнем… В кармане под звуки болеро завибрировал мобильник.
– Дай сюда, – визави властно протянул руку, взглянул на экран, – Элен… Кто такая? Жена?
– Нет… так, одна знакомая… ничего особенного, – почему-то смутился Шнуров, – Договорились встретиться, пообедать…
– Ты голодный?
– Нет, но…
– Скажи, планы изменились.
Режиссер, словно под гипнозом, в точности выполнил приказ, и не подумав ослушаться. Мужчина в мокасинах снова забрал телефон, выключил, небрежно бросил на сиденье. В пахнущем кожей салоне повисла тишина. Казалось логичным продолжить беседу о литературе и искусстве, но Арнольд не решился.
– А какие у вас… у нас планы?
– У нас – не скажу, а ты, кажется, хотел жениться на моей дочери. Даже предложение сделал… один раз.
– Жениться?!
– Ну да. Что тут удивительного? Если мужчина ухаживает за женщиной, это означает – хочет… разве нет?
– Но я ее совсем не знаю! – среди промелькнувших в памяти лиц подходящей на роль дочери азиатского нувориша кандидатуры не нашлось, – И вас… Шутить изволите?
– Зато я тебя знаю, – собеседник поморщился, – К сожалению. Не знаешь… Да, фамилия у нее не моя. Взяла какую-то Еремееву… Марьам Гареева ей не подходила…
– Так Марианночка – ваша дочь?! Я не знал…
– Моя – не моя… А если не моя – можно шутить?
– Я… – теперь режиссер судорожно пытался вспомнить, где и когда ему попадалась на глаза упомянутая фамилия. Нефть?.. алмазы?.. электроника?.. газ?.. – Я ведь как раз сегодня… нет, еще раньше хотел… но она заболела… да, предложение… кроме шуток!.. почту за честь… честное слово!
– Опять про честь заговорил… Приехали. Выходи.
Лимузин мягко остановился, дверь открылась. Больше всего на свете Арнику сейчас хотелось стать одновременно человеком-невидимкой, Суперменом и чемпионом мира по бегу. Мечты, мечты… Повинуясь жесту попутчика, он выбрался из полумрака на яркий солнечный свет и невольно зажмурился. Локти сдавило будто стальными кольцами, киношник покосился вправо, влево… а Супермены – тут как тут! Рядом стояли, выгодно подсвеченные чуть со спины, атлетически сложенные мужчины с лицами, срисованными с былинных Рустама и Сухраба. Богатыри! Приехали…
Оказывается, приехали на пристань, прямо к трапу, ведущему на белоснежный корабль – большой катер или скорее яхту, стоящую у берега Невы. Провожатые молча шагнули вперед, ведомому пришлось сделать то же самое. Два шага по асфальту, шесть по трапу, и как только прибывшие взошли на борт, судно пришло в движение, быстро набирая скорость.
Человек в льняном костюме сел в стоящее посредине палубы кресло, указав спутнику на скамью у борта. «По какому праву он тут распоряжается? – про себя возмутился Арнольдик, – Ну, тут – это понятно: яхта, надо думать, его… а мне приказывать – кто ему позволил?! Да, так вышло, трахнул я эту принцеску… так она же сама была практически не против, и не первый я там побывал… А хочет, чтоб женился – так и быть, я с дорогой душой… приданое, надо полагать, в порядке. О’кей, папочка, давай обсудим…» Краем глаза уловив движение «Рустама» или «Сухраба», он поспешно занял жесткое сиденье и приготовился слушать деловое предложение.
– За честь почтешь… – продолжил салонный разговор узкоглазый, – Вот как!.. Готов прямо сегодня?
– Да, да! – с жаром подхватил Шнуров, – Правда, она, говорят, сейчас немного больна, но, как только выздоровеет… я сразу, чем хотите поклянусь!
– Вот как? – повторил потенциальный тесть, – Чем хочу… А ты знаешь, чем она немного больна?
Сбоку послышался размеренный стук. Арно глянул: один из силачей бросал о палубу теннисный мяч и поочередно ловил то левой, то правой рукой. Развлекается… пусть его.
– Да какая разница! – вошел в роль жених, – Грипп, корона, солнечный удар… Она же у вас молодая, красавица, стопроцентно поправится, я ее обязательно навещу, подбодрю, если надо… она дома?..
– Нет.
– А в какой больнице? Мы соберемся с ребятами, ну, артистов позову, сходим вместе, устроим для нее представление, типа капустника, знаете?
– Знаю. Чем хочу, говоришь… Жизнью поклянешься?
Судя по усилившейся качке, яхта уже вышла из реки и теперь неслась по заливу.
– Жизнью? Пожалуйста. Но это…опять шутите?
– А кто тебе сказал, что я с тобой уже шутил?
– Но я…
– Ты сделал мою дочь самоубийцей.
– Мари… – Арнольд дернулся, будто подавился именем «невесты», – Анна… умерла?!
– Нет. От каустика скоропостижно не умирают. Наверное, спасут. Голоса не будет, кушать сама сможет нескоро.
– Я не… честное слово, я не хотел!!!
– Хватит. У собаки чести не бывает.
– Я…
– Улы, авызын яп7, – негромко бросил бритый, и режиссера грубо сдернули со скамьи. Железные пальцы разжали челюсти, из теннисного мячика вышел отличный кляп.
– Я не зря говорил про мир и театр. Ты слышал, значит, знаешь: каждый должен быть готов сыграть любую роль.
– Ы-ы-о-о-а… – дайте же сказать!.. дайте, дайте!.. пусть будет инвалидкой… немой, глухой, слепой… женюсь, немедленно, сейчас же! Не надо! – Э-э-а-а-о-о!!
– Тебе выпала Му-му.
На шее застегнулся собачий ошейник, цепь примкнули к пудовой гире. «Сухраб» или «Рустам» подтянул мычащего исполнителя к бортовой дверце, пинком под зад вышвырнул в море; гиря, шаркнув по палубе, прыгнула следом. Яхта еще полмили шла прямо, затем плавно развернулась и, не снижая скорости, поплыла обратно. Обычная морская прогулка. Напрасно старушка ждет сына домой…
Не дождавшись сыночка к приготовленному в назначенный час ужину, мать особо не встревожилась – он мог не являться домой по два-три дня, а потом еще и упрекнуть за отсутствие, скажем, горячих пирожков. Репетиции, съемки, прогоны, показы… На третий день Шнурова набрала мобильный номер, слегка удивилась… забеспокоилась лишь после звонка помрежа, интересовавшегося: собирается ли Арнольд прийти хотя бы сегодня? В студию заглядывать не обязательно, обойдемся без него, а в кассе ждет небольшой сюрприз – мелочь, но приятно.
У женщины подскочило давление, сорвался ритм, трое суток она отлежала в кардиологии… искать начали только спустя неделю. Обошли, обзвонили, расспросили… никто ничего определенного не сказал. Элеонору Гинзбург не спрашивали, а сама она в полицию не пошла.
И никто не узнает.
Глава девятая
26 августа 2020
И опять: дзын-н-н-нь… На этот раз Тихон не спешил, дал мобильнику нажужжаться, а сам тем временем немного поразмыслил. Бизнесмен, судя по возрастающей наглости, и впрямь считает: раз органы в лице старшего следователя согласились принять от него кое-какую информацию… хорошо, допустим, небесполезную… то тем самым как бы обязались давать ему, торгашу, отчет. Счас, разогнались! Есть же и профессиональный кодекс, между прочим…
– Ну, какие новости?
– Слушаю вас.
– Тихон Савельевич, опять не узнали? Лобов, Александр.
– Узнал. Новостей, к сожалению, нет. Почти нет.
– Да ну? А «Форд»?
– А что – «Форд»? Автобус, да будет вам известно, состоит в штате больницы… центра, где лечат инвалидов войны. Вы всерьез полагаете, будто кто-то из них, пусть не инвалидов, а хотя бы врачей-медсестер – способен увезти в неизвестном направлении вашу тещу?
– Инвалидный центр? Вот так штука…
– Ага. Штука. Мне, между нами говоря, за эту вашу штуку уже вставили. Другую штуку.
– Сочувствую… Получается, мой Колька лопухнулся… точнее, Толька.
– Не столько Колька, сколько Толька… Давайте так: появятся новости – я сам вам скажу. А пока будем работать. У меня знаете сколько… то есть вы же видели тот список?
– Понятно. Извините. Тогда до связи?
Брага посидел, набрасывая дальнейшие планы и стараясь избавиться от ощущения собственной… нет, не подлости… так, некоторой доли свинства. Нехорошие мысли развеял деликатно пикнувший аппарат внутренней связи: аналитические девушки горели желанием сообщить нечто важное. На его вопросы им удалось найти ответы, причем минуя посольские закорючки – там могли понадобиться солидные бумаги, печати… и по «зеленой улице» туда не проедешь, а здесь, в мире виртуальном, все гораздо проще. К делу не подошьешь, но работать можно.
Итак, вопрос первый: нет ли за нашей гостьей какого-либо темного следа? Ответ: шлейфа как будто не видно, если не считать мелочи: дама в недалеком прошлом овдовела. Ее муж, довольно известный на родине художник-модернист Йозас Петрейкис, пять лет назад внезапно скончался от сердечного приступа. Бывает? Бывает… но имелась закавыка: без малого полвека, от самого рождения и вплоть до смерти, живописец ни разу не обращался к врачам… А тут – зашел в сауну на своей даче, да и не вышел. Вынесли ногами вперед. Ну и что? Да в общем, ничего. И прибалтийская полиция подумала примерно так же: ничего. Ничего, кроме факта как такового. Пресса, разумеется, пустилась во все тяжкие…
В подобных случаях принято в первую очередь подозревать жену, ее и заподозрили… а потом отступились по причине полного отсутствия улик против потрясенной горем женщины и, наоборот, ее присутствия в момент мужниной кончины совсем в другом месте. Хорошо, самой жены за дверью бани не было, но сей факт не исключает возможности, что называется, опосредованного воздействия. Поэтому еще принято поискать, кто мог извлечь пользу из трагического события или, на юридической латыни, «Cui prodest?»
«Кому выгодно?» – первым поинтересовался кто-то из римских сенаторов, то ли Сенека, то ли Цицерон. И сам же ответил: вот тот и виноват – хватайте его, братья-квесторы8, влачите в магистрат! А кто в барыше от печального события, кроме нее, якобы страждущей? И вовсе не обязательно своими руками душить постылого банным веником. Найми душегубца, а сама – в сторонку…
Но и тут всплыло нечто, противоречащее уже сложившемуся у современного квестора убеждению. Он готовился услышать: ставшая вдовой дамочка стала единственной наследницей немаленького имущества покойного, и даже перечень прикинул. В него органично вписывались движимое (коллекция картин средневековых мастеров вроде Рембранта-Рубенса и им подобных, пяток антикварных автомобилей и несколько породистых лошадей), недвижимое (две-три квартиры в столице республики, вилла на побережье, земельные угодья с лесом, озером, конюшней и мини-ипподромом), а также солидные банковские счета.
Прозвучало несколько иное. Скоропостижно ушедший в лучший мир ничем сверхординарным не владел: жил и творил в среднеразмерной «трешке» советских времен, правда, действительно в стольном Вильнюсе; назвать его дачу со злосчастной банькой титулом «вилла» мог только бездомный, и машина имелась всего одна – заурядный универсал, годный для выездов на пленэр да за продуктами, не более.
Размер счетов ни в полицейских сводках, ни в газетных статьях не фигурировал, из чего следовало: если и были деньги, то никак не запредельные. Добила сыщика ма-аленькая ремарочка: вдова художника от наследства отказалась, и все досталось его престарелым родителям. Бывает такое? Бывает, а как же – вот оно, хочешь верь, хочешь нет. Невинна вдова, хоть тресни.
К тому и кое-какие публикации в желтой прессе помогли обелить блондинку до полной стерильности. Покойник, как выяснилось, время от времени принимал гигиенические процедуры в обществе отзывчивых и любвеобильных девиц, отдавая предпочтение, напротив, брюнеткам. И в день его последней помывки кто-то из соседей, пожелавший остаться неизвестным, заметил на дачном подворье парочку стройных темноволосых фигурок. Секрет инфаркта прост: сердце – не камень, и чрезмерно раскалять его, даже в оздоровительной сауне, опасно для жизни.
Вопрос второй, более насущный: на чем теперь, подарив микроавтобус военным инвалидам и членам их семей, перемещается госпожа Петрейкиене? Неужто на наемных экипажах? Ответ: нет, даме никого нанимать не приходится – сразу по прибытии в город на Неве обзавелась новым легковым автомобилем «Мазда СХ5» вишневого цвета, с мотором в полтораста лошадок. Не угонишься… И номер есть, пжалте. Получается, не так уж бедна бедненькая? Дарит недешевое, прикупает чего подороже… А откуда дровишки-то? В смысле, деньжата? Интересный вопрос…
Вопрос третий, самый непростой: а не могла ли у приезжей и недвижимость какая-никакая образоваться, хотя в средствах она как будто стеснена? Раз уж городские власти не спешат удовлетворить изобразительные потребности – не дают под мастерскую ни мансарды, ни подпола, то могла же попытать счастья самостоятельно? Здесь Брагу ждала весть, заставившая расцеловать айтишницу в обе кругленькие щечки. Особняк, выстроенный на месте старого хутора неподалеку от Колтушских высот, оказался выкупленным именно щедрой литовской художницей, неделю назад отвалившей на нужды реабилитации белый фургон. Три десятка верст от кольцевой автодороги, и к услугам творческой натуры – простор, пейзажи, покой и тишина.
Произошло приятное событие два месяца назад, и у следователя немедленно возникло желание сегодня же посетить вдовушку – скрасить одиночество, развлечь светской беседой, спросить кое о чем… словом, визит вежливости заодно с помощью по мере сил. Ведь женщине одной жить в сельской местности нелегко – есть масса дел, неподходящих для нежных ручек: например, дров наколоть, в саду-огороде кой-чего вскопать-поправить, сена накосить, в конце концов.
Предвидя подобные физические усилия, майор намерился было взять с собой двух-трех крепких парней, а лучше целое отделение, но по здравом рассуждении решил ограничиться водителем служебного вездехода. Побежали!
«Если и нужна будет помощь, хватит местной полиции. Оружие? Еще чего – отчитывайся потом. Обойдемся. У шофера есть, он сержант, ему положено. Пожрать бы еще где-нибудь по дороге… блинчиков, с творогом… некогда, жаль… так и язву, блин, заработаешь, вместо повышенной пенсии. О-хо-хо… Заодно и глянем, кто там у живописца в юбке спрятан на чердаке… если на обеих пропавших аптекарш (а кто знает в точности – две их или все пять?) дамских сил достаточно, то мента-амбала ей в одиночку никак не одолеть. Тайного сподвижника никто не видел… кстати, а почему он должен быть всего один?!.. в фургончике их и четверо легко поместятся… А вдруг сообщников таки нет? Вдруг она умеет не только рисовать, но и мгновенно гипнотизировать, на зависть Мессингу с Кашпировским? Это мысль…
Но что-то забыл. Что я забыл? Насчет источника доходов?.. тут возможны варианты – во-первых, неизвестно, чем она располагала, выходя замуж за небогатую знаменитость… не исключено – сама имела всего выше крыши. Во-вторых: к плеяде модных и высокооплачиваемых холстомарателей Данута как будто не относится, иначе вокруг нее уже образовался бы хоровод поклонников и репортеров, но могут же картины приносить мало-мальский доход? Почему бы и нет… Нет, забыл другое, более насущное… Вот елки… нет, пора, пора. Морщины можно спрятать под тональником, лысину под париком, седину закрасить, но от маразма никуда, брат, не денешься».
На подходе к служебной стоянке Брагу остановили неразлучные криминалисты.
– Тихон Савельевич, вы куда? А подписать?
– Что подписывать? Сами подпишите, – вспомнил!.. не все еще извилины замуровал склероз, – Санан, будь другом, срочненько подай в розыск вот эту «Мазду», от моего… нет, подпишись полковником, он простит. А ты, Ромыч – хочешь познакомиться с симпатичной художницей? Чемодан с собой? Поехали!
Бум-бум-бум… Двухэтажный дом на отшибе под серой шиферной крышей, на коньке торчит флюгер, рядом – спутниковая тарелка. По периметру обширного участка – глухой двухметровый металлопрофильный забор, верхний край рифленого железа в качестве орнамента украшен витой проволочкой, отдаленно напоминающей фронтовые спирали Бруно. Под нижним краем – равномерный просвет не шире ладони… мышка с кошкой пролезут, а человеку не втиснуться.
Не крепость, разумеется, скорее смахивает на тюрьму. Подъездная дорожка упирается в ворота, чьи створки цветом и фактурой не отличаются от остальной ограды – подогнаны надежно, плотно. И щелей никаких, лишь замочная скважина, и кнопочки звонка не видать. А сверху, поднятый на недоступную высоту, поблескивает глазок камеры. Точно, тюрьма. Так, может быть, здесь и томятся пропавшие – пусть не сорок девять, так хоть десяток – в ожидании рыцаря в блистающих доспехах?
А рыцарь – к вашим услугам… вот, полюбуйтесь: чем не Ланселот – настоящий майор, старший, он же пока младший? С ним верные оруженосцы, и оружие при них – у одного автомат (в машине), у другого – переносной набор криминалиста (там же). Верный конь, принесший всех троих, потрескивает остывающим движком. А замок дракона взирает молчаливо и бесстрастно.
Брага показал камере раскрытое удостоверение, еще погромыхал кулаком в запертые ворота. Тишина.
– Эй, хозяйка… – вполголоса позвал сыщик, – Вы дома?
– Тихон Савельич, а давайте я попробую, – Рома раскрыл перочинный ножик и попытался вставить лезвие в микроскопическую щелку на уровне предполагаемого ригеля, – Мы же не на обыск, значит, и ордер ни к чему? Сейчас отожму…
– Не, сломаете, лучше я перепрыгну, – внес предложение водитель.
Инициативу встретили без аплодисментов: кряжистая стать сержанта вызывала сомнение – на чемпиона по прыжкам в высоту не тянет… разве что с шестом? «Чемпион» сел за руль, подал машину задом вплотную к воротам, взобрался на крышу, набросил на проволочные колючки коврик и через минуту, поскрипев засовом, распахнул створку.
– Прошу!
«Да, действительно… чем ковырять отмычками – открывать, а после запирать… если дома никого нет – гораздо проще вот так. Потом закрыл и вышел, тем же манером. Как и не ходил никто».
Незваные гости огляделись. Их никто не встречал, дом смотрел темными окнами по-прежнему равнодушно – ни звука, ни тени. За приусадебной территорией кто-то неплохо ухаживал: газон аккуратно подстрижен, к стоящему поодаль строению (гараж, сарай либо все вместе?) от ворот идет чисто подметенная бетонно-плиточная полоса. Вдоль забора рядком то ли яблони, то ли еще какие-то плодовые деревца, кустики… смородина, малина?.. есть и клумбы, а у заднего края участка возвышается приличных размеров парник, рядом нечто похожее на компостные кучи. Падалицы, листвяных завалов не видать. Сельская идиллия. И – ни души. Кое-какая жизнь здесь, впрочем, была – чирикали воробьи, жужжали мухи. Мухи? Ну да, мухи или пчелы… Как иначе объяснить еле слышное непрерывное гудение?
– Интересно, – задумчиво вопросил криминалист, – Если дома никого нет, кому нужен кондер?
Вон оно что! Никакие это не мухи с пчелами – гудит невидимый отсюда наружный блок включенного кондиционера. Получается, хозяева дома, но спят или заняты каким-то иным, столь же всепоглощающим делом. Придется потревожить. Сыщик решительно поднялся на крытую веранду, постучался в железную входную дверь и, не дожидаясь ответа, подергал за ручку. Дверь, как и следовало ожидать, не открылась, и тогда энергичный сержант обошел дом, по очереди постучал палкой во все окна первого этажа. Тишина. Тихон подтянул найденную у крыльца фигурную скамейку к гаражу, заглянул в окошко над дверью. В полумраке виднелась приземистая красная машина. «Мазда»?.. Скорее всего. Следовательно, художница все-таки дома?
Пока майор шпионил у сарая, криминалист тоже времени не терял – открыл свой чемоданчик, достал обыкновенный стеклянный шприц, просунул в скважину тонкую трубочку, всосал воздух изнутри, понюхал.
– Надо вскрывать, товарищ майор. Но без ордера…
– Я сам ордер. Вызываем бригаду?
– Обойдемся пока. Леня, неси монтировку… а лучше заодно и лом.
И-и-эх, разом! Штурм показал: неприступная с виду дверь – из недорогих и, соответственно, не самых прочных. Скрип, хруст, скрежет… под напором мускулов и стали дверная рама долго не продержалась – покосилась, подалась, открывая темное нутро. Однако… Сюрприз, даже два. По ушам ударил прерывистый звон… понятно, незаконное вторжение заметила сигнализация и вскоре налетит дежурный наряд охраны. Вторая неожиданность оказалась покруче и шибанула в нос. Слава богу, блинчики не состоялись, а то могли попроситься наружу, вместе с творогом.
Судя по атмосфере помещения, в доме действительно ни души. Если совсем точно – ни одной живой человеческой души. Густая трупная вонь…
Женщина на диване была одета по-домашнему, в свободные шорты с блузой, имела коротко остриженные светлые волосы. Рост, насколько можно судить в положении сидя, средний, а о стройности раздутой гнилостными газами фигуры позже косвенно рассудит патологоанатом. Им положено указывать размеры, охваты и прочую антропометрию… У ног мертвой – разбившийся, очевидно, при падении, стакан тонкого стекла… на осколках нашлись кристаллики вещества, мгновенно определенного Ромой: «цианид». Картина ясная, сомнений нет. Госпожа Петрейкиене покончила с собой, приняв внутрь не самый полезный для здоровья раствор.
Беглый осмотр помещения показал: мадам проживала в доме одна. В ее спальне обнаружился обычный для женщины набор вещей, аналогичная ситуация – в ванной и кухне. Весь второй этаж занимала «прекрасно оборудованная», как сказал капитан Заяц, живописная мастерская – светлая просторная комната в сто квадратов позволяла при желании работать над целой панорамой какой-нибудь битвы. На подрамниках стояли несколько едва начатых творений, имелось и десятка два законченных. Рома восхищенно поцокал языком, а Брага составил свое мнение: мазня.
Были в доме и гостевые комнаты – две спальни, аналогичные хозяйской; судя по виду, в них никто не ночевал месяц, а то и весь год: нигде ни пылинки, постели аккуратно заправлены чистым бельем, пустые шкафы приоткрыты… И все же майора не оставляла мысль: здешняя стерильная чистота выглядит несколько нарочитой – уж слишком подчеркнуто одиночество умершей. Коллеги Романа все обнюхают, оближут душевой сток, выгребные ямы, тогда вопрос и прояснится. А пока они едут, надо пройтись по двору – раз в доме никаких следов узников нет, так, возможно, во саду ли, в огороде найдутся?
У ворот оставленный за часового сержант-водитель препирался с парой прибывших по сигналу о взломе сельских полицейских. Разговор шел на повышенных тонах, и, дабы не дошло до драки, Брага взял примиренческий тон:
– Привет, ребята! Тихо как, тепло… а не желаете ли поработать понятыми? У вас, – он приветливо улыбнулся, – Это же вы отвечаете за дом и проживающих в нем граждан? Так вот, у вас пока один труп, но если поискать…
– Нет-нет, – «ребята» переглянулись и синхронно сделали по шагу назад, к своей «Шкоде», – Мы только на сработку выезжаем… Скажем начальнику, он приедет, вот пусть и отвечает. До свидания, – и охрана удалилась, только пыль из-под колес.
«Хорошая работа: охраняем, но не отвечаем, спросу с нас никакого… а зарплату за них тоже начальник получает? Они людишки подневольные, знать ни о чем тут не знают, а мы поищем…»
В гараже, по совместительству сарае, показалось странным несоответствие наружного и внутреннего объемов, и за перегородкой нашлась не то кладовая, не то чулан, где хранился сельскохозяйственный инвентарь. Грабли, лопаты, топоры и другие железки, а вдобавок – неказистый трехколесный агрегат с электромотором. Универсальный помощник агрария, способный косить, бороновать, по мелочи перевозить… знай меняй навесные приспособления – вон, и ковшик есть, типа бульдозерного… значит, этот может даже копать. Копать?.. Надо попросить, чтоб привезли песика, желательно хорошего некроманта9.
В ожидании четвероного нюхача Тихон включил собственный нос, привлек в помощь криминалиста и прочесал участок. Поврежденного дерна не обнаружилось, поэтому все внимание сосредоточили на парнике, где три грядки была равномерно взрыхлены, будто подготовлены для посева.
– Ну, какой, к черту, посев в сентябре? – хмыкнул Рома, – Тут они, мамой клянусь, почву удобряют!
– Посевы, они разные бывают… Пекинскую капусту любишь? Рукколу, редиску, шпинатик? И вообще, дача у тебя есть? Нету? Тогда понятно – и о подзимнем посеве10 ничего ты, асфальтовый житель, не слыхал. А насчет удобрения готов согласиться… либо тут, либо вон, компостируются…
Краповый спаниель Порох, как и прочие собаки, тоже ничего не знал о дачном земледелии. Он, подведенный к парнику, подергал чуткими ноздрями и… и пробежал мимо подозрительных грядок, не обратив на них ни малейшего внимания. Две клумбы также не пробудили его интереса, а третью, на людской взгляд ничем от них не отличавшуюся – те же астры, ноготки – поскреб когтями. Проводник воткнул колышек в собачью отметину, и обход продолжился. Перспективные с точки зрения сыщиков кучи гниющих листьев и скошенной травы пес миновал спокойно, зато у пары смородиновых кустов за гаражом звонко тявкнул, уселся и поднял на людей умные глаза: чего медлим? Копай давай! Кинолог внес ясность:
– Раз он сел, да еще и голос подал – что-то особенное. Будем рыть.
Долго и глубоко рыть не пришлось. Начали с «особенных» кустов и уже на метровой глубине наткнулись на тело женщины, лежащей лицом вниз. Когда ее извлекли и перевернули, майор непроизвольно повел плечами, словно чувствуя на них тяжесть грядущих подполковничьих звезд: дама была увешана драгоценностями, как новогодняя елка. До ордена оставалось прокопать еще полметра, и едва в яме обозначился дородный мужчина, сыщик плюнул на экономию и достал мобильник.