– Азад, стой! – одернул стрелявшего старший, длиннобородый горец, – Зачем зря тратишь патроны? Не видишь – неверные собаки бегут? Мы победили. Аллаху акбар!
– Прости Бехсад-ага, – смиренно пробормотал подросток, – Этот презренный назвал нас шайтанами, разве ты не слышал?
Между тем солдат бросил флаг и скрылся в башне боевой машины, а ее пушки, до того задранные кверху, опустились и повернулись в сторону выстрелов. Шестеро моджахедов, отлично знающих возможности «Шилки», не стали дожидаться грохочущего возмездия, мгновенно исчезли за камнями, будто их и не было.
Автоматы против бронетехники бессильны. Очередь молодого душмана прошла мимо цели, лишь одна пуля безобидно царапнула пыльный борт и рикошетом задела шею полкового солиста. Попади она в его прикрытую бронежилетом грудь, Ваня и не заметил бы. Но кусочек свинца угодил прямо в гортань, заодно повредив артерию. Певец поперхнулся, зажал рукой пробитое горло, рухнул в люк и успел еще развернуть стволы, но спустя буквально секунды потерял сознание. Колонна приостановилась, в хвост помчался медицинский «Уазик». Раненого сняли с брони, уложили на носилки, поместили в тесный кузов, приспособленный под полевую перевязочную… хирург, капитан медслужбы, осмотрел рану, поискал пульс, глянул в остекленевшие глаза и махнул фельдшеру, уже подвесившему на штатив флакон полиглюкина:
– Не суетись. Готов парень. Пуля, она не всегда дура…
Сообщили начмеду. Майор отреагировал на невеселую новость кратко и непечатно:
– Кто, говоришь? Этот? Вот блядь! Он же из последнего пополнения… Эх, мать-перемать…
Обратно в группу машин медицинской роты возвращаться не стали – ни к чему рисковать, обгонять танки и БМП придется по обочине, а там легче легкого налететь на шальную мину. Поехали перед «Шилкой», образовав своего рода траурный кортеж.
– Вулкан, я «Крестик-раз», – доложил по рации старший медик командиру полка, – У нас один двухсотый. Повторяю: двухсотый. Один. Вертушка не нужна.
Движение возобновилось, и полк, не потеряв больше ни одного бойца, благополучно пришел в Союз. Трем тысячам вернувшихся живыми предстояло несколько томительных «пере»: переформирование, передислокация, перевооружение, переобучение и прочее. А последний полковой погибший на той никому не нужной войне отправился в цинковом гробу прямо домой, одолел неблизкий путь от южной границы до северного райцентра всего за двое суток и прибыл на место одновременно со своим последним письмом. Ванина мать, не успев дочитать радостные строки: сын скоро будет пусть не дома, то хотя бы в безопасности – в родной стране солдату ничто не угрожает, услыхала звонок в дверь и побежала открывать. На пороге стояли два офицера, подполковник и майор, в парадной форме и с черными повязками на рукавах…
Хоронили Ванечку торжественно, с почестями и салютом, участок отвели в центре кладбища, рядом с секретарями райкома и прочими знатными покойниками. Памятник поставили красивый, малинового мрамора, оградку кованую, и надпись сделали соответствующую: «геройски погиб при исполнении интернационального долга». Только вот ордена так и не случилось… какая-то путаница там произошла, что ли, и блестящая железка досталась почему-то не убитому наводчику-сержанту, а живому и невредимому старшему лейтенанту из строевой части. Ну, и в самом деле – зачем орден мертвецу? Ему от него никакого проку, а этому – служить не переслужить, и положенные льготы с привилегиями совершенно не повредят.
А у одной студентки фармацевтического факультета через пять месяцев родилась дочь, никогда не увидевшая своего отца и не получившая ни его фамилии, ни отчества. Светлана о смерти несбывшегося жениха узнала, можно сказать, случайно: ездить на родину ей после фактического изгнания было ни к чему. Училась изо всех сил, с учетом «положения» старалась беречь здоровье и ждала новых писем, надеясь: на конверте вместо «в/ч» и «п/п» наконец появится обыкновенный адрес, и Ваня напишет «командировочка закончилась, приезжай в гости…» и она поедет, полетит – хоть в Ташкент, хоть в любую Тьмутаракань.
И тут к ней в смоленскую общагу заглянула одноклассница Лерка Жизневская, оказавшая здесь проездом – то ли в Питер, то ли наоборот, оттуда. То да се, слово за слово… явно заинтригованная животиком подружки, Лера несколько раз попыталась вызнать, откуда такое счастье, а не получив вразумительного ответа, перешла к новостям школьно-районного масштаба: кто женился, кто родил, кто за бугор свалил…
– Слушай, а Ванька-то Хахашка чего учудил! Слыхала?
– Откуда? – с деланным равнодушием спросила Светка, внутренне холодея: учудил? – Я же с ним особо не общаюсь… он вообще в армии сейчас… вроде бы…
– Ну, конечно, не общаешься! А про армию знаешь… и что учились вместе – не в счет?
– Во-первых, не вместе, у нас даже потоки были разные… А во-вторых, его же считай семестр как отчислили, служить пошел… Учудил, говоришь? Надеюсь, не сбежал там в самоволку или как там у них?
– Так ты и вправду не знаешь! Он героем стал! Еще, гляди, и улицу назовут… Ой, тебе же, наверно, волноваться нельзя…
– Как – улицу? С чего ему такая честь? Их же называют, если… А он-то живой! Или… ты о чем?.. и почему это я должна волноваться?.. Лерка, да не молчи ты!
– Да убили же его, Ваньку нашего! Он же, оказывается, в Афгане был! Там с военкомата приходили, и на похоронах, когда автоматчики салют давали, полковник рассказал: в последнем бою, он колонну прикрывал…
Звонкий голосок странным образом поплыл, потянулся, как лента в старом магнитофоне. Светка очнулась на полу, в лицо брызгали водой, под нос совали нашатырь. Лера трясущимися руками пыталась расстегнуть ворот ее блузки, а соседка по этажу, с последнего курса лечфака, лениво успокаивала: «Да ниче, ниче… оклемается. У баб на сносях это быстро. Какая «Скорая»? Сами справимся…»
Когда-то, корпея над сочинением на вольную тему о горькой участи матерей, всю жизнь ждущих не пришедших с войны сыновей – тогда их русица впечатлилась песней с припевом «Алексей-Алешенька, сынок», она написала в тетрадке: безвестность хуже любых, самых плохих вестей о судьбе родного человека. И на разборе, когда учительница не согласилась с подобной трактовкой, спорила: «Ну и пусть – ранен, убит… это лучше, чем ночами не спать, ничего не зная и каждую минуту ожидая стука в окно!» Как же она ошибалась…
И все же, проводив гостью, Светлана продолжала сомневаться: а вдруг все-таки ошибка? Ну, бывает же всякое… Но пришло письмо, точнее целая бандероль от Ваниного сослуживца. В плотном пакете лежали все ее письма к Ванечке и еще одно, от этого парня к ней.
«Дорогая Светлана! Не удивляйтесь, что обращаюсь к Вам так – это он меня попросил. Мы воевали вместе, он наводчик, я – механик-водитель. У нас было так договорено – если убьют меня, то моей Анечке написал бы он, а так – Вам пишу я. Он очень Вас любит (зачеркнуто) любил и дорожил дружбой с Вами, не забывайте его. По нашей машине стреляли много раз, но броня выдерживала, а тогда, в последний день, он поднял знамя, стоял открыто, пел, и вот так получилось. Ваш Иван – настоящий герой, меткий снайпер, положил кучу духов, хотя воевал меньше всех в батарее, и мы все, его однополчане, никогда его не забудем. Помните и Вы. Всегда». И подпись: «гвардии старший сержант Семен Васюченко».
Глава одиннадцатая
20 августа 2020
«Не об этом… А о каком тогда? Ведь спрашивают о мужчине, я о нем и рассказываю. Очень хочется спать… интересно, который час?.. Не об этом… Хорошо, тогда о другом.
Как она спросила: «За что вы их убили?..» Нет, я никогда никого… Хотела – да. Было такое, и об этом обязательно расскажу, тем более – речь пойдет о мужчине, будь он проклят… Как это вышло, для чего он возник в моей жизни?.. может быть, кому-то так было нужно… не Богу, нет, он – добрый… во всяком случае, не настолько злой, чтоб вот так…»
Две девчонки, одной двадцать два, другой – три. Вот какими они явились в этот огромный, чужой, неприветливый Город. Зачем Светлана поехала сюда? И почему? Зачем – понятно: ей надо было жить. Сначала – выжить, а потом – жить. Вернуться домой она не могла – будучи выдворенной, лишенной права на родительский кров, тепло, поддержку, она и сама ожесточилась. Вы – так? Что ж, будь по-вашему. Обойдусь… вернее, обойдемся – она уже тогда, на четвертом месяце, приняла будущую жизнь как частичку себя, сразу и навсегда.
И оставаться в городе, где училась, не могла – там и рабочего места-то для нее не нашлось. Вот вам и «почему» – глянула в газету, нашла рубрику «требуются», и – вперед. Большой город, большой завод, и там требуются рабочие руки – много-много, самых разных специальностей, в том числе и фармацевтов. А она – провизор.
– Высшее образование… отлично, – сказали в отделе кадров «Балтийской кузницы», – А фармацевтом пойдете?
– А общежитие для нас будет? – спросила в ответ худенькая глазастая девушка.
– Нас? – удивилась кадровичка и только тогда заметила внизу, у колена соискательницы, чью-то головку, пушистую, как одуванчик, – Так вы замужем?
– Нет. Мы – это мы. Я и она.
Отдельной комнаты не дали, и места в яслях-саду не дали, и зарплата была поначалу – без слез не глянешь… Выжила. А когда минимальное выживание уже становилось привычкой, появился он, и все изменилось. К лучшему? Как посмотреть…
Председатель профсоюзного комитета крупного оборонного предприятия Арсений Леонидович Вагранов занимал ответственный пост, был всеми на заводе уважаем и вел себя соответственно, по-хозяйски. Именно таким, хозяйским взглядом он смерил новенькую аптечную мышку – оглядел с головы до ног и с ног до головы. И натолкнулся на ее ответный взгляд. И кое-что решил – для себя и за нее.
Светлана робко вошла в приемную, приблизилась к столу секретарши. Та подняла глаза, усмехнулась как-то странно, одновременно поджав губы.
– Журова? Заставляешь себя ждать. Нехорошо, милая.
– Так ведь очередь…
– Там подождут, а здесь, – строгая женщина кивнула на обитую кожей дверь, – Ждать не могут. Заходи.
И она зашла, миновав еле слышно, шепотком взроптавшую шеренгу ожидавших благосклонности. Недовольные мгновенно смолкли под грозным секретарским взглядом: «А ну цыц!»
Оказывается, профбосс в курсе дел молодого специалиста. Оказывается, ему известны и ее жизненные проблемы. Оказывается, он понимает, каково приходится молодой одинокой женщине-матери, без чьей-либо помощи преодолевающей немалые трудности. И, самое главное – он готов помочь. А что от нее потребуется взамен? Да ничего… или почти ничего.
Она ведь не будет против, если он как-нибудь заглянет в гости? Помилуйте, дорогая, какое общежитие?! Вам выделена квартира… вот адрес… ордер уже оформлен, нужно только подписать… почему однокомнатная?.. у вас растет дочь, а ребенку необходимо личное пространство… да, кстати, заодно распишитесь и за детский сад – с завтрашнего дня, младшая группа… и обязательно станьте на учет в столе заказов, там будете еженедельно получать продукты по фиксированной цене… да, это тоже необходимо, и для ребенка… есть специальный перечень… не за что. До свидания. О, совсем забыл… как только получите ключи, позвоните вот по этому телефону, вам помогут выбрать мебель.
Чудо? Да разве они, чудеса, бывают? Конечно – и чудеса, и волшебники, их творящие. Волшебник появился в тот же вечер. Лично, сбросив пиджак и засучив рукава белоснежной сорочки, помогал грузчикам втаскивать и расставлять – кухонный и спальный гарнитуры, (какие деньги?.. какая рассрочка? все уже оплачено профсоюзом…) шкафчики в прихожую, кресла, диван и детскую кроватку; повесил карнизы, зеркала и светильники, отладил смесители. А после… после поклонился и исчез, чтоб появиться на третий день и регулярно возникать снова и снова.
Его вечерние визиты, обычно один-два в неделю, иногда реже, но никогда – по выходным, проходили в им самим установленном порядке: Арсен (по-настоящему его звали Арсен Левони Вагранян) открывал дверь своим ключом, входил, вежливо здоровался, проходил в зал, включал негромкую музыку, редко телевизор, садился в кресло и ожидал. Ей полагалось уложить Светку, дождаться, пока уснет, и пройти на кухню. Потом он подходил к столу, за которым уже сидела она, целовал в волосы, садился напротив. Выпивал половину фужера принесенного им коньяка, брал конфету из красивой, им же принесенной коробки. А потом брал ее.
Так прошел год, два, три, несколько месяцев четвертого. Наверное, есть на свете немало женщин, способных принять и безропотно исполнять роль куклы, а она не смогла. Обдумала, наметила план действий, решилась и принесла домой нужное средство. Оставалось дождаться удобного момента – когда в очередной бутылке «Арарата» останется примерно четверть – тогда получится надлежащая концентрация… и тут пришла еще одна мысль.
Она написала письмо. Отправила заказным, срочным, заплатив немалые деньги, почти сто рублей. Ответ оказался не совсем таким, какого ожидала – вместо письма, телеграммы либо вызова на телефонный разговор раздался звонок в дверь. В восемь вечера, как раз время его вероятного прихода.
Стоял промозглый март, на кухне капризничала простуженная Светка. Он? А почему звонит? Светлана открыла.
– Добрый вечер, – с мягким акцентом поздоровался высокий, выше Арсена, худощавый седой мужчина без головного убора, – Можно?
– Проходите.
– Проходят мимо. А я зайду.
Он вошел, тщательно вытер ноги, не разуваясь прошагал на кухню и, не спрашивая разрешения, сел за стол как был – в пальто.
Светка отвернулась от незнакомца, допила свой чай и убежала. Но не заплакала. Он кивнул вслед ребенку:
– Дочь – его?
– Нет, – женщина садиться не стала, – А вы – его отец?
– Да. Это, – он вынул из внутреннего кармана помятый конверт, положил на стол, – Ты писала?
– Я.
– Адрес где взяла?
– У него. Когда спал. Он показывал открытки.
– Рассказывай.
И она рассказала. Он слушал, не глядя на нее. Когда она замолчала, взял конверт, крест-накрест разорвал.
– Хочешь его убить? – теперь седой смотрел в глаза, – Ты написала: его хотят… значит, это ТЫ хочешь?
Журова молчала, стараясь не отводить взгляд. Поздний гость тоже помолчал, поднялся.
– Дай воды.
Она налила кипяченой в детскую чашку, сполоснув ее под краном. Мужчина выпил и пошел к выходу.
– Письмо сожги. Он больше не придет, – на полку под зеркалом легли ключи, – Спасибо, что написала, а не убила. Хотя надо было.
Арсен-Арсений пропал из ее жизни и больше не появился. Когда она уже работала на теперешнем месте, правда, еще не заведующей, случайно узнала: бывший председатель профкома бывшего крупного завода перенес инсульт. Целый год жена и старший сын возили его в кресле на колесиках по больницам и знахарям… не помогло – умер от повторного кровоизлияния в мозг. Где похоронили, она узнать не пыталась. Не пыталась и полюбить мужчину – любого. Просто не могла. Физическое влечение к представителям «сильного» пола оказалось парализованным подобно тому, как у объевшихся пирожными навсегда отбивает охоту к сладкому.
19 августа 2020 Тринадцать
Рабочий день подходил к концу, все шло как обычно, когда в дверь ее кабинета постучали.
– Светлана Андреевна, можно к Вам, на одну минуту?
– Да, входите.
У заведующих аптечными учреждениями, за исключением самых крупных, центрально-столичных, имеющих несколько торговых залов и прочих подразделений, не бывает специально отведенных для приема граждан дней и часов. Если кто-то из посетителей чем-либо недоволен или просто занудлив, такого, чтоб не устраивать скандал и не раздражать очередь, проводят к начальнику, а чаще к начальнице, ведь абсолютное большинство провизоров с фармацевтами – женщины. Она разберется.
Нередко приходят так называемые представители фармацевтических компаний, рекламируя или, как у них принято говорить, «продвигая» свой товар. Тогда звучат набившие оскомину дифирамбы лекарствам, биодобавкам, косметике, аппаратам для измерения давления и прочему, чем полнятся аптекарские полки и шкафы. Она выслушает. Иногда кто-то из сотрудников заболевает, и нужно срочно найти замену, перекроить график… она находит, перекраивает. А кому-то позарез надо уехать – на похороны, крестины, свадьбу, именины… Она справляется и с этим. И так весь день, день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Работа как работа.
Вошедшая дама выглядела вполне заурядно: среднего роста, неопределенного, «от тридцати», возраста, одета модно, но неброско. Светлые волосы острижены довольно коротко. Дымчатые очки в элегантной оправе. Согласно требованиям режима в период пандемии, пол-лица скрывает медицинская маска. На жалобщицу не похожа – судя по внешности, очередной представитель.
– Входите, но должна предупредить: у меня очень мало времени. Мы закрываемся через, – Журова бросила взгляд на настенный циферблат и подняла свою маску, закрыв рот и нос, – Восемнадцать минут. Что у Вас?
– Как же достали эти противные намордники! – вместо ответа с чувством сказала посетительница, – Вы верно заметили: времени для обстоятельной беседы мало. Поэтому я ограничусь выгодным предложением…
– Предложением? Выгодным? Имейте в виду, каких-либо иных, кроме сугубо рабочих, я не принимаю. Не утруждайтесь.
Гостья засмеялась.
– Нет-нет, не опасайтесь, это всего лишь приглашение на выездную конференцию с участием ведущих специалистов…
Предложение действительно казалось заманчивым: польская фирма собралась провести встречу медиков и фармацевтов города и области. Обещали вывезти в Царское Село, в программе – лекции ведущих ученых по насущной тематике, обсуждение, отдых, досуг… все хорошо, да только ее это не интересует. Заведующая вежливо отказалась, дамы улыбнулись друг другу и расстались.
Светлана Андреевна закрыла кабинет, попрощалась с уборщицей и рецептаром, вышла из аптеки через заднюю дверь и обнаружила: перед ее машиной, загораживая выезд из двора, стоит небольшой белый фургон. Рядом кто-то знакомый… ах, да!.. это же дамочка, только что предлагавшая веселую поездку в Царское Село. В чем дело? Оказывается, заклинило тормоза. Нормальных мужчин поблизости нет, поэтому обратились к ней. Да, действительно… она огляделась, убедилась: джентльмены в поле зрения представлены лишь одиноким дедушкой с детской коляской, да и то в отдалении.
Итак, надо раз-другой нажать на тормозную педаль, посильнее, а водитель одновременно повернет под капотом рычажок, и колодки разблокируются. Справитесь? Конечно, никаких проблем. Заведующая аптекой забралась в кабину фургончика, нашла нужную педаль, надавила изо всех сил. И никаких проблем… тормоза, возможно, и включились, а сознание – выключилось: сзади кто-то обхватил ее за голову и прижал к лицу пахучую ткань.
20 августа 2020
Воспоминания о дне минувшем промелькнули словно сон, неотчетливо, зыбко. А может быть, это и в самом деле сон? Какой-то фургон, конференция… ненужная чепуха… ведь она в больнице, и ей надо вспомнить не вчерашнее. Ей опять задали вопрос, и какая-то сила заставила вернуться в прошлое, отлистать дни на два года. На этот раз мужчин не было. В памяти возникло лицо. Самое близкое, самое дорогое лицо, так похожее на ее собственное – бесконечно родное, единственное лицо ее дочери. Света, Света, где же ты все-таки была тогда, два года назад?
сентябрь 2018
– Мама! Я замуж выхожу!
Пожалуй, это были единственные слова, способные удержать Светлану Андреевну от уже готового сорваться с языка едкого замечания по поводу четырехдневного отсутствия дочери. Да, Светка давно уже большая, взрослая и самостоятельная, и уезжает из дому не впервые, но чтобы вот так, без предупреждения, не оставив ни записки, ни эсэмэски, отключив телефон… Такого нахальства пока не бывало.
В первый день никакой тревоги не возникло – подумаешь, загуляла чуток… не маленькая. Правда, обычно дочурка все-таки снисходила до звонка: «на ночь не жди, не переживай, жива-здорова, скоро буду». Второй прошел в своих заботах-хлопотах – как обычно снегом на голову свалилась проверка из областной фармации, и к вечеру заведующая аптекой чувствовала себя выжатым и вымоченным в чае лимоном.
Лишь утром третьего дня, уходя на работу, постучалась в Светкину дверь, ожидая услышать недовольное «Чего ломишься?», заглянула и убедилась: дочь снова не ночевала дома. Тогда и потеребила телефон, а там – ни одного звонка, ни единого сообщения. Набрала ее номер, выслушала: аппарат абонента выключен либо находится вне зоны доступа. Пустым оказался и сетевой адрес. «Ну, погоди!» – вздохнула мать. Хорошо, хоть обратиться в полицию, пока не успела. И вот, полюбуйтесь – явилась, не запылилась… да еще и с новостью, которой вроде положено радоваться, а на самом деле – как знать!
Явилась все-таки живой и, судя по голосу, здоровой, значит, надо восклицать и изображать объяснимый материнский интерес – дочь с порога сделала сенсационное заявление… Но бросать завтрак и бежать к двери – не дождетесь.
– Ну, наконец-то! – буркнула Светлана-старшая. Не очень-то нам интересны ваши шуры-муры, – Где тебя черти носили?
Младшая разулась, прошла в кухню, села напротив и внимательно посмотрела на мать. Поцеловала ее в лоб, погладила по голове.
– Я так поняла, ты безумно рада меня видеть. И, как всегда, изнемогаешь от стремления пристроить дочурку-перестарка в хорошие руки. Желательно, естественно, по любви, и не за кого попало. А почему не спрашиваешь, кто, то есть за кого?
– Я не слепая. Чего попусту воздух сотрясать. За доктора, Александра Ивановича, за кого же еще… или ты в три дня умудрилась нарыть кого-то другого? Ну, дорогуша…
– Во-первых, не три, а четыре с половиной. Насчет Александра ты вообще-то не ошиблась, и отчество тоже совпадает… Но почему это мой, с позволения сказать, избранник должен быть обязательно доктором?
– А кем же? Доктор и есть. Хирург, травматолог… по-моему, вполне приличный. Кто, как не он?
– Эх, мать… По-твоему, раз человек не хирург, так уж никуда и не годится? А как насчет фармацевтов и прочих химиков?
Уже произнеся последнюю фразу, Светка спохватилась, но поздно – мать нахмурилась и сжала губы. О несбывшемся муже одной и, соответственно, отце другой в семье никогда не говорили, но дочь подозревала: он как раз и был из этих, Менделеевых… Только если у старшей осталась хотя бы память о нем, воплощенная в ребенке, то у младшей – вовсе ничего, даже отчество, по всей видимости, было выбрано для нее чисто эмпирически. Во всяком случае, когда она, будучи уже в пытливом возрасте, изучила вопрос, то не обнаружила имени Игнат ни на материнском курсе, ни среди всех выпускников смоленского фармацевтического факультета за подходящие годы. Лечебного и педиатрического, впрочем, тоже.
– Ладно, мам, не томись. Бизнесмен он. А ездили мы…
– Как бизнесмен? Откуда?! Ох… – мать взялась за сердце, – А Саша? Доктор?
– Доктор, доктор… давай тарелки помою, – Светка повязала фартук, зачем-то понюхала свою правую руку, левую, пожала плечами, – Не может быть…
– Чего не может быть? Где ты вообще была? Обнюхиваешься, как неизвестно кто…
– Тебе дымом не пахнет? – вместо ответа поинтересовалась дочь, обильно намыливая руки заодно с посудой, – Ничего я не обнюхиваюсь…
– Ничем не пахнет… А почему дымом? Костер палила с бизнесменами своими?
– Палила, ага… нет, никаких костров, так, каминчик… Где была? Ну, в Нью-Йорке, Венеции… А почему ты его называешь во множественном числе? Он у меня один. Пока, во всяком случае.
– А доктору, стало быть, от ворот поворот?
– Ни единого доктора у меня ни разу в жизни не наблюдалось. Это только твои необузданные фантазии.
– Ничего не понимаю! Александр – он же…
– Ты имеешь в виду высокого молодого человека, попавшегося тебе перед дверью, когда я сидела дома с подбитым глазом?
– Почему попавшегося? Он пришел по вызову…
– Он просто пришел, мама. А тебе почему-то взбрела идея, будто это доктор, примчавшийся спасать физию твоей несчастной дочурки.
– Тогда почему он не возражал?
– А ты пыталась когда-нибудь возразить себе самой? Ты ж ему слова не дала вставить! Вот и согласился – зови хоть горшком…
– Горшком – я бы не додумалась. А мысль вообще-то интересная. Надо попробовать…
– Ничего, он не обидчивый. Попробуй как-нибудь.
– А когда свадьба? Или будете венчаться? Теперь модно, в храме, с певчими…
– Свадьбы – не будет! – отрезала дочь, – Гражданский брак заключим без шума и пыли, в ЗАГСе, только не сегодня и не завтра. Я думаю, месяца через три-четыре.
– Сегодня, завтра… Четыре месяца?! А почему ты тогда?..
При виде слез на глазах матери Светка сжалилась, села рядом и обняла ее за плечи.
– Не обижайся, мам. Ни к чему нам эта спешка. Я… понимаешь, я не готова еще. А сказала так, чтоб тебя успокоить… Саша согласен подождать, он пока с квартирой разберется. Четыре – это действительно слишком. В полтора-два уложимся. А потом – венчание и торжества, свечи и шампанское, правда, я это все терпеть не могу. Вечером придет, посидим по-семейному, тогда и порешаем. Ты же мечтала, чтоб я наконец образумилась? Вот и сбылась мечта. Глядишь, и бабушкой станешь… а?