Глава шестая
15 августа 2020 Двадцать восемь
Она бежала без видимой цели, не разбирая дороги, думая о чем-то своем. Если бы кто-то из людей смог заглянуть в ее мозг и прочесть блуждавшие там мысли! А вот звери, возможно, обладают телепатическими талантами, но никому об этом не говорят.
«Собака – друг человека… да?.. правда?..» Наверное, каждому детенышу в податливые младенческие мозги всячески вдалбливалась эта фраза – кому ласками, кому сказками да мультфильмами. Мыслить, искать рациональное зерно в окружающем и щенок, и ребенок учатся позже, и далеко не каждый задумывается: а так ли верны впитанные истины? Истинны ли они?
«Друг… Дружба – понятие обоюдное. Не бывает так: я с ним дружу, а он со мной – нет. Друга не предают, не бросают в беде, не сажают на цепь, на нем не ездят и его, как правило, не едят. А собаку?.. Детям друзей не выкалывают глаза, их не бьют по спине железными прутьями, не кидают в реку с камнем на шее… Странное существо – человек… раз внушив себе самим же придуманную догму и приняв ее за аксиому, двуногий следует избранному пути, ни на шаг не отступая от проторенной поколениями дороги. Собака – друг… А человек собаке – кто?»
Еще люди утверждают: у животных память короткая, и самые памятливые из них, по человечьему убеждению, как ни странно, отнюдь не собаки. На первое место ставят не рабски преданных и всегда готовых услужить главных «друзей», а самых вредных и независимых – кошек. Собачки, при всех достоинствах – и санитары они, и ищейки, и пастухи… в космос летали, в цирке считают чуть не до сотни, поводырями подрабатывают – мурлыкам по этому показателю якобы в подметки не годятся!
Тем не менее о собачьей памяти сами собаки помнят все, а люди не знают ровным счетом ничего. Некий бородатый физиолог додумался разрезать мохнатый живот, сунуть туда трубку и с восторгом воскликнуть: «Вот он, секрет собачьего разума! Зажег лампочку, дал кусок мяса – потекла кислота. А потом – и просто на свет, уже без мяса, опять закапало…» ура!.. премии, восторги, книжки, звания… Раньше думали: собака чего-то понимает, соображает… какое там! Условный рефлекс – высший предел ее ума. То ли дело мы, люди! Мы – венец, царь, бог и вершитель. Нет у них, ушастых-хвостастых, никакого рассудка и соображения. Между тем неразумные короткопамятные собаки годами ожидают уехавших, предавших их хозяев на перронах вокзалов и причалах портов, умирают от голода на хозяйских могилах, носят им почту и продукты из магазинов за десятки миль…
«А люди? А люди в лучшем случае потреплют по загривку, дадут кусок сахару… вредного, между прочим, для собачьих зубов, и все. И одну из главных заповедей всеобщего Бога, так легко преступаемую человеком, ни кот, ни собака не нарушают. Человек способен укусить вскормившую его руку, кошка и собака – никогда».
Целый день, с самого утра, Сажа не находила себе места. У собак, вернее, у сук это бывает – когда наступает течка, ей неймется, животное мечется, бегает туда-сюда, не хочет ни есть, ни пить, рычит и лает даже на хозяина… словом, агрессия так и прет.
Она бежала без определенной цели, движением разряжая копящееся возбуждение. Вслед, на корпус опережая пару ухажеров, трусили оба сына от последнего помета, годовалые черно-рыжие подростки. Рыжинка им досталась от отца – могучего овчара: будучи сама далеко не мелкой, Сажа и в мужья подбирала парней покрупнее. Черная как ночь, за что и получила свою кличку, сука инстинктивно осознавала важность выбора для будущего потомства. В деревне, где она родилась и выросла, всяких шпицев-йоркширов и прочих шавок не жаловали, поэтому среди предков могли оказаться и гончаки, и волкодавы… в сучьих хромосомах не было, наверное, лишь генов водолазов да сенбернаров – не забредали туда такие.
Сыновья для гона пока не созрели, следовали за матерью не по зову пахучего шлейфа из-под ее хвоста, а по привычке – куда она, туда и они. Она находила еду и воду, она чуяла опасность, она знала надежные места для отдыха и ночлега. Она и охраняла от опасностей, подстерегавших малышей на каждом шагу. К сожалению, однажды не уберегла – тогда из троих, выкормленных в логове на краю оврага-свалки, осталось двое, один – пожизненно хромой. Мальчишки, обнаружившие выводок, были вооружены длинными арматуринами. Чернявый, постарше, притворно-ласково позвал: «Тютик, иди сюда… фью-фью… иди-иди… на колбаску, на-на-на…»
И хотя Сажа, видевшая: никакой колбаски у пацанов нет, ворчанием приказала щенкам: «Нет-нет, ребятки, уходим… за мной!», черно-серый, толстый и глупый, замешкался. Ему перебили хребет, а самому маленькому попало по задней лапе. С тех пор вид чего-то подобного тем смертоносным прутьям в человечьих руках всегда заставлял Сажу отбегать подальше. Всегда, кроме сегодняшнего беспокойного дня. Сегодня она, отвлеченная гормональным бурлением в крови и поиском достойного партнера, вовремя не заметила стоящего на пути человека с палкой. Убегать было поздно, и собака, оскалив зубы, рыкнула: «Отойди! Дай нам пройти, мы не тронем, не бойся!» А в ответ – окрик: «Пошла отсюда!» И – угрожающий замах.
«А куда мне отсюда пойти? Ведь я, быть может, именно сюда целый день и стремилась – сюда, где когда-то появилась на свет, где летом были гречневые и ржаные поля, а зимой сугробы выше заборов, где пахнет… тебе, безнюхой, не понять… пахнет детством – моим счастливым щенячьим детством!»
Сюда, на разрытое-перерытое пространство, бывшее некогда деревней, она возвращалась, подолгу бродила между канав, котлованов и бетонных плит, иногда и дремала, найдя уголок поукромнее. И снились ей – то теплая конура, то миска с кашей и косточками от холодца, то горячий материнский язык… «Сажа, айда купаться!..» – кричал Тимка, сперва подросток, потом вернувшийся из армии детина, и она мчалась – то за ним, то впереди, до самой речки. Там он по большей части валялся на травке, а она с наслаждением плавала туда-обратно, принося брошенную палочку. Снилось прошлое – доброе, хорошее.
Оно скоро кончилось. Тимур сел в тюрьму через месяц после армии. Дом, где он жил с родителями, снесли; снесли и всю маленькую деревеньку, на ее месте построят современный, цивильный таунхаус. Когда последних жильцов увезли, приехали огромные страшные машины, посыпались бревна и обрушились крыши, на всю округу разнесся тоскливый вой. Никто из уехавших – кто в дешевые городские однушки, кто в дома престарелых… ни один из бывших жителей деревни не взял с собой собаку.
Сажу догадались спустить с цепи, остальные издохли от голода и жажды. Она сперва убежала, опасаясь грохота и солярной гари, немного погодя вернулась и села у раздавленной тракторной гусеницей конуры. Собаки не понимают слов? Может быть… Псина глядела на творящийся кошмар и негромко скулила, а люди вокруг говорили о козлах, зазря занимающих золотую землю, о старых костях, которым место давно на кладбище, а лучше в крематории, о грядущих прибылях… Главный среди них, плохой человек в хорошем костюме, услыхал собачий плач, подошел, гаркнул: «А ну, пошла отсюда, сука!» И пнул ее ногой.
Память о боли, рефлекс… как ни назови, это все – своего рода спусковой крючок, дающий выход копившейся годами ярости. Собака ощерилась, напряглась… и остановилась. Нет, не могла Сажа напасть на человека – не давала давняя привычка к послушанию, воспоминания о Тимкиной ласке, купании в речке… а у сыновей этих тормозов не было. Хромой, помнивший о людях только зло, прыгнул первым. Мать своим поведением дала понять: перед ними враг!.. а врага надо атаковать, иначе снова ударят уже поднятым оружием, сломают вторую лапу, убьют. В бой!
И он прыгнул, вцепился в руку с прутом, ощутил вкус крови. За ним кинулся брат, тот куснул за ногу. Оба потенциальных мужа Сажи – серый кавказец и пятнистый «дворянин», полудог, полунезнамочто – не спешили нападать. Они, вообще-то, не за этим сюда пришли… людей на куски рвать?.. а как же обещанная любовь? Но тут человек сделал ошибку. От атакующей собаки, если она не бешеная и не охранник на защищаемой территории, ни в коем случае не следует убегать. Стой, замри – и она остановится.
– А как у тебя с этим брамином? Ты говорила, он симпатичный… сомневаюсь я, однако… йоги – они, по-моему, и живут, и думают, и к женщинам относятся как-то не совсем по-человечески. Или я не прав?
Отец, как обычно, старался легонько поддеть, подразнить Светку, чтобы не зацикливалась на его болезни, попусту пережигая нервы себе и ему, а побольше рассказывала. Сегодня выдался исключительно благоприятный день – без прямого солнца, без дождя, и они третий час катались по дорожкам парка, окружающего дом военных инвалидов. Вернее, катался он, а она шла рядом, время от времени берясь за ручки кресла-коляски, чтоб дать передышку его рукам. Руки пока работают нормально… надолго ли?.. Валентина Васильевна говорит – до весны точно. А дальше? Дальше – не знает ни она, ни все академики мира.
Дочь щебетала обо всем подряд: о вечной запарке в аптеке, о подтекающих кранах и смешном пареньке-сантехнике, толком не умеющем обращаться с ключами и кранами (то ли дело ты, папочка!)… о видах из окон ее новой уютной квартирки, о вечернем детективном сериале… а ты тоже смотришь эту тягомотину?.. о мировых проблемах с «короной» и вытекающих из нее карантинных сложностях, о скором появлении вакцины…
– Да, пап, оказывается, этот вирус еще страшнее, чем мы сначала думали…
– Это точно. Я вчера видел передачу, надо же… Неужели правда китайцы синтезировали?
– Лично я в этом не уверена. Им-то зачем? Своих травить?
– А в «Гипотезах» говорили – замышляли биологическое оружие…
– Тогда скорее не они, а американцы. Только странное какое-то у них оружие, ты не находишь?
– Странное?
– Ну да… Прикинь: дети не болеют, молодые – например, солдаты – переносят бессимптомно, а умирают старики. Я оружие как-то по-другому представляю. Не согласен?
– Ха-ха-ха! А ведь ты права. Предложи кто мне, полковнику Турову, такое горе-оружие, я со смеху бы помер!
– Вот и мне не верится. Тогда, в качестве оружия, лучше… нет, понятие «лучше» к оружию я бы не применяла… целесообразнее, практичнее, не знаю… корь или свинку модернизировать…
– Это да. Ну а как у тебя с этим, брамином?..
Этого вопроса Светлана ожидала и боялась. С одной стороны, хотелось поделиться с родным человеком радостной новостью – ведь ей, можно сказать, сделали предложение! Но с другой – очень нежелательно его расстраивать.
Туров заболел три года назад; маясь от пенсионного безделья, он увлекся пробежками и заметил: правая нога стала хуже держать. Сходил к врачу, полагая: обследуют, назначат физиолечение, массаж, направят в санаторий… обследовали, назначили, направили… лучше бы не ходил. Его, здорового мужика, долго крутили-вертели, кололи, постукивали, просвечивали так и этак. А потом огорошили: склероз, и не простой, а какой-то боковой, амиотрофический. Причина? Да никакой особенной причины нет – само возникает… бывает от контакта со свинцом. У вас по службе отмечался? А как же – пошутил воевавший мужчина – две пули отметились, одна вот тут, под коленом, другая – повыше…
В наше время интернет позволяет любому слесарю почувствовать себя профессором, и любопытному отставному полковнику захотелось узнать, сколько кукушка накуковала? Результат не удивил, не огорчил – убил. Он бодрился, терпеливо сносил уколы, процедуры, глотал таблетки, ездил в лечебницы, а вечерами, закрывшись в ванной и включив воду на всю катушку, выл от бессилия и безнадеги. Со временем смирился – во всяком случае, наглядно. И принял решение.
Ему еще повезло – объяснил год назад один из консультантов, относительно молодой профессор, светило отечественной науки, как пациенту с придыханием сообщила лечащая врачиха. Этот хлыщ, потряхивая совершенно неприличным, с военной точки зрения, хвостом на затылке, тоже помял-постучал-поколол еще двигающиеся ноги, потом вполне крепкие руки и обрадовал:
– Да вам, батенька, крупно повезло! Такая форма, с преимущественно периферийным течением, встречается хорошо если раз на тысячу.
– Повезло? – не поверил своим ушам обреченный, – Повезло?!
– Дорогой мой, – полковника по-фюрерски потрепали по щеке, – Будь у вас обычный вариант хода этого, не буду скрывать, весьма неприятного процесса, мы бы с вами, вероятнее всего, не увиделись…
– Меня лично это бы не огорчило, – Туров, не ожидая дальнейших разъяснений выпавшей ему удачи, мысленно плюнул и ушел.
Тогда ушел на своих двоих, а ровно через три месяца ноги, словно внявшие хвостатому пророку, отказали окончательно. А руки, действительно, пока служат, и продлится оное счастье, опять же в точности по тому самому заключению, максимум до весны. Засим последует полная неподвижность, далее – переход на питание через трубку, дыхание через другую… Не дождетесь!
А треклятая корона еще и лишает последней отдушины – общения с семьей. Разрешают один визит в неделю. Сегодня очередь младшей, Светки, в следующий раз она появится только через два выходных. Жаль – с нею легче… не плачет, не лезет с ненужными поцелуями, не сует всякие печеньки-пирожные… «специально для тебя только что испекли, правда, Настенька?»
Теперь главное – успеть. Все уже припасено… еще когда мог ходить, раздобыл нужное средство. Новый год встретим, и в путь. Бога нет, а если и есть – он простит… а не простит – его проблемы. Отпевать себя полковник запретил категорически, а таких, кем он собирается стать, не положено и по церковным канонам. Что ж, так тому и быть. Я славно пожил, я видел небо! Жаль, не получится напоследок подняться выше облаков, и оттуда… Ну-ну, не жадничай – одернул себя военный летчик первого класса… а самолет? А люди? Ты грохнулся и счастлив, а скольким твоя прихоть годами отрыгаться будет?
– Знаешь, пап, – она лукаво подмигнула, – Живет он как все люди… мне кажется, получше многих. Как и о чем думает – не видно, в черепушку пока не лазила. И никакой он не йог, на гвоздях не спит. А с женщинами… во всяком случае, со мной – обращается нормально. Подробнее рассказать?
– Не надо, – отец хмыкнул, покраснел, взялся за ободья и покатился по аллее, – Давай лучше с нашими побалакаем. У тебя телефон с собой?
Балакали с полчаса, пока Светкин смартфон не сел окончательно – в гостях у матери оказалась Настена с Олежкой. Мальчик детально изложил деду, чем занимался вчера и какие у них с папкой планы на завтра, нашел полковник о чем поговорить и с женой, и со старшей дочерью.
– Все, папуля, пока. Мне пора. Поехали в корпус, у тебя ужин скоро.
– Сам доеду. А ты – когда наконец своими колесами обзаведешься?
– Наверно, никогда – не мое это. И вообще, меня такси полностью утраивает, зачем еще людям проблемы создавать? И так сумасшедших за рулем на дорогах пруд пруди.
Она поцеловала отца в шершавую щеку и зашагала к выходу, а он долго смотрел вслед, борясь с внезапно возникшим желанием окликнуть, задержать хоть ненадолго. Ушла.
Сегодня Светлане предстояло еще одно важное дело – очередная беседа, семинар, урок – как ни назови, все будет правильно. У Прабхата – ее хорошего знакомого, а с недавних пор и друга, если не сказать больше, по субботам собиралась интересная компания. Приходили его «выпускники» – те, кто прослушал цикл занятий по самопознанию и самосовершенствованию, кого наставник выделил, приблизил к себе; образовался своего рода дискуссионный клуб, благо и подходящее помещение имелось. Живущий получше многих «свами» (называть себя учителем Праб не разрешал) заимел внушительных размеров дом в строящемся пригородном коттеджном поселке, где и проводил практически еженедельные посиделки. Один минус – хорошей дороги туда пока не было.
Светкин таксист долго ругался сквозь зубы, пытаясь развернуться в глубокой глинистой колее.
– Ну, кто же так строит? Домина в три этажа, а подъехать – задолбаешься… Сам, поди, на бэтээре ездит…
– Не поверите, у него даже не танк – обычный джип. Подтолкнуть?
– Спасибо, обойдусь.
«Опель» укатил, переваливаясь на ухабах и рытвинах, а Света огляделась… на джипе… джипа-то как раз и не видать… наверно, стоит в гараже, из чего следует – сегодня не выезжал. Жаль, телефон разряжен, не смогла с дороги звякнуть, уточнить. Она подергала тяжеленную створку запертых ворот. И света в окнах не видно… а Праб к семинару обычно устраивал иллюминацию. Странно. Еще дернула, постучала; железо отозвалось прямо-таки грозовым раскатом. После третьего грома входная дверь приоткрылась, в щель высунулось лицо в маске.
– Кто там? Чего стучишь?
– Лена, это я, Света. А где Прабхат?
– А он разве тебе не звонил? Заболел он.
– Так впусти меня, я ему хотя бы чаю приготовлю, – все ученики знали: приходящая прислуга способна от силы пропылесосить, вымыть пол, окна; на кухне толку с нее ноль, – Открывай!
– Какой чай? Его в больницу увезли, в инфекцию. Чай… там капельницы, уколы, кислород… Чаю ей приперло…
– Кислород? Ему так плохо?
– Не знаю я, как ему. Он позвонил, сказал прийти, я пришла, его уже увезли. Иди домой, не стой тут зря…
– А кто-нибудь еще из наших приходил?
– Чего они пойдут? У всех же телефоны…
Вот незадача! Конечно, Праб звонил, а она не слышала – сначала с отцом, а там и батарея разрядилась… Сама виновата – заходила же домой, и вместо смартика занялась собой… хоть бы на полчасика воткнула зарядное… в душ, краситься ей понадобилось… дура! Дверь захлопнулась. Светка хотела постучать еще, попросить у домработницы телефон – вызвать такси, потом передумала – ерунда, пройдусь… до окраинного микрорайона всего километра три-четыре, светло пока, хотя солнце уже низко… тропинка знакома, все нормально. Пешком ходить полезно для здоровья. Хорошо, надела не туфли на высоком каблуке, а кроссовки, удобные и легкие.
Летящей походкой, перекинув сумку через плечо, помахивая поднятой у ворот хворостинкой, она шла, стараясь не думать о плохом. Прабхат попал в больницу – ничего, поправится… сколько ему?.. тридцать шесть?.. восемь?.. вирус – чепуха. С отцом – беда, вот это да… а зараза – не горе… вот треть пути и позади… раз-два, левой, раз-два, правой… вместе весело шагать по просторам… Ой!..
Пришлось остановиться: навстречу бежала стая собак. Впереди, опустив морду к самой земле, трусила абсолютно вороная, за ней, словно на параде, еще две пары. Двое передних были похожи ростом и мастью как близнецы, черные с рыжими подпалинами. Все различия – один заметно прихрамывал. А задние сходны только габаритами – рослые, крепкие… вся эскортная четверка дружно мотала задранными хвостами.
Ясно. Свадьба у них. И, как назло, по бокам заросли колючего репья… чертовы строители. Светлана никогда не боялась собак, любила их и не упускала случая поиграть с сестриным ротвейлером, бросая кольцо, мячик, а то и простую палку. Она подняла свой пруток, требуя внимания, а лидирующая в своре сучка взглянула ей в глаза и почти по-человечьи пробурчала нечто вроде: «Иди отсюда, чего встала?!»
– Сама пошла! – ответила женщина и махнула, указывая направление, – Вон туда, вам колючки не помеха. Марш!
Собаки среагировали по-разному. Черная оскалила зубы, присела и подалась назад, а первая пара ее телохранителей бросилась на человека. Хромой поймал зубастой пастью руку с хворостиной, от боли потемнело в глазах, другой с рычанием цапнул за левую ногу, порвав джинсы… тоже больно, и тоже до крови. И штанов жалко! Слава богу, задние, огромные и страшные с виду, нападать не спешили, молчали и стояли неподвижно, лишь опустили хвосты и наблюдали за дракой. И тут человек допустил фатальный промах. Быть может, останься она на месте, сука увела бы остальных – в сторону, назад, неважно куда, но увела… а Светка развернулась и бросилась наутек. Вид бегущей дичи всегда пробуждает в собаке охотничий инстинкт – догнать, поймать, разорвать.
А дичи хочется одного – убежать! Убежать… Времена, когда древний человек мог поспорить в скорости бега с любым существом на земле, давным-давно миновали. Женщина не успела сделать и пяти шагов, как ее настигли. На этот раз первым напал кавказец. Мощный удар в спину бросил бегущую на землю, и тут в дело вступили все разом… острые зубы рвали плечи, бока, икры… Ужас парализовал волю, затуманил мысли… кричать не получалось – от страха свело горло… о господи!
И на краю поля зрения вдруг мелькнуло спасение: вон туда, туда… надо спрятаться в эту трубу, под строящейся дорогой… залезть поглубже, а от них отбрыкиваться ногами, и собаки в конце концов уйдут – они же не волки, в конце концов! Волоча на себе вцепившихся псов, она на четвереньках доползла до спасительного лаза, втиснулась… отвалился один, другой… еще, еще чуть-чуть, ну же… Сажа, не принимавшая участия в расправе, равнодушно смотрела, как хромой напоследок ухватил щиколотку. Человек дернулся что было сил… из порванной артерии струей ударила кровь.
Темпы строительства во все времена определяются ритмичностью финансирования. Фараоны строили свои пирамиды веками, олимпийские супер-стадионы возводят за считанные месяцы, а Барселонский шедевр Гауди не завершен до сих пор. Есть деньги – строим, нет – курим, пьем, гуляем… говорят, в дальних странах бывает как-то по-другому, а у нас – испокон веков именно так. Деревеньку у края мегаполиса снесли за день, ряд коттеджей на ее месте построили за год, а потом дело увяло; дорогу – и ту ладили от случая к случаю, растягивая сомнительное удовольствие.
Очередная сумма с целевым назначением поступила в пятницу к вечеру. В понедельник трактористу выписали наряд, показали фронт работ, бульдозер и бочку солярки доставили трейлером… мотор взревел, пошло дело. Следовало подготовить площадку, где вырастет новая трехэтажная хижина.
Работа была выполнена в срок, верхний слой грунта под названием «дерн» аккуратно убран, свален в две огромные кучи, откуда его увезут куда-нибудь на озеленение. Участок сорок на сорок метров вышел идеально ровным, горизонтальным – строй не хочу. А что срезанная и сдвинутая по сторонам глина малость завалила дренажную трубу – то не наше дело. Вот появятся у дорожников денежки – сами разгребут, никуда не денутся.
Так усилиями скромного бульдозериста была нечаянно сооружена усыпальница для безвестно пропавшей дочери отставного полковника. К слову, встречу Нового Года он отменил. Как только плачущая жена сообщила: Светочка исчезла, вторую неделю ищут, а ее нигде нет – проглотил приготовленные таблетки, запил коньяком, перебрался с кресла в кровать и заснул навеки. Утром медсестра нашла у остывшего тела записку: «В моей смерти виноват только я. Туров».
Дорогу достроят через год, и трубу прочистят тогда же, и найденные в ней останки удастся опознать по содержимому неплохо сохранившейся сумочки. Но это будет только через год, а до того – никто не узнает.