Ушма

Они долго бились в судорогах на залитой кровью траве и когда, наконец, оба замерли, в живых остался только один, и его вздох был вздохом довольного зверя.

Закончив с ней, он склонился над мёртвым юношей и с нескрываемым презрением начал его разглядывать. Он потрогал его ягодицы, брезгливо оглядел член, а затем улыбнулся. Пошарив на спущенных штанах мертвеца, он вытащил его нож и начал кромсать живот и пах юноши, пока не превратил его в месиво. Не удовлетворившись этим, он выколол ему глаза и изрезал грудь и только после этого успокоился. Теперь он был окончательно удовлетворён. Пнув мёртвое тело ногой, он вновь переполз к девушке и рутинно ударил её дважды по затылку своим «перстнем». Затем он стащил с себя майку, разорвал рубаху девушки и начал вытираться. Напоследок, он отыскал в траве её трусики и сунул их в карман.

– Счастливо оставаться, – сказал он и хмыкнул. – Больше так не делайте!..

Потом он быстро зашагал обратно, стараясь держаться тени деревьев и остановился только пару раз, чтобы бросить горсть табака на свой след.

У машины, Олег тщательно умылся, посмотрелся в зеркало, причесался и поспешил прочь. Он собирался вернуться другой дорогой и, хотя это означало, что ему придётся сделать крюк в добрые 60 километров, он был рад. Ему хотелось немного побыть одному, наедине со своими мыслями и когда дорога была пуста, он кричал в тугую струю воздуха, врывающуюся в опущенное окно:

– Я ваш хозяин! Я! Я! Я! Я-а-а-а!

По пути он остановился у родника и ещё раз умылся в его ледяной воде. Кто-то прикрепил дешёвую иконку в развилке дерева над источником. Он улыбнулся ей и покачал головой:

– Я здесь Хозяин…

Затем он продолжил свой путь и около трёх был дома, не забыв заехать в рыбхоз и купить двух отменных лещей и десяток карасей, размером с мужскую ладонь. Людмила сварила к его приезду отличные щи, и они ещё не остыли, когда он их ел, урча как кот. Только вот сметаны к ним не было, но он не сильно расстраивался.

– Вот и лету конец, – сказал он тем вечером, сидя с женой в беседке.

– Да, – согласилась она. – Жаль…

– Да, – кивнул он. – Жаль. Но будет новое, верно?

– Конечно будет, – улыбнулась она. – И у нас прибавится забот…

– Это ничего, – ответил он. – Мы справимся. Хорошо бы только, чтобы следующее лето не дождливым было…

– Да, хорошо бы… Пойдём спать?

– Иди, я ещё немного посижу. Больно уж вечер хороший…

– Не задерживайся… – игриво сказала Людмила, и ему вдруг стало противно.

– Да, да, конечно… – пробубнил он. – Скоро буду…

Он посидел на крыльце ещё минут десять, а потом подошёл к машине, открыл багажник, развернул промасленную рубаху и вытащил что-то небольшое и светлое. Он помял это в руках, улыбнулся, аккуратно убрал обратно и в два прыжка взлетел на веранду дома.

– Я иду! – сказал он. – Кто не спрятался, я не виноват!

Глава 5

Зима была снежной. Замело всё и вся, и в конце апреля кругом ещё лежали огромные сугробы. Но затем, буквально в пять дней, всё стаяло, и когда они в первый раз вышли с дочкой на прогулку, было уже жарко.

Суета с младенцем мало коснулась его, ибо и он и Людмила были воспитаны в твёрдом убеждении, что дети, это забота женщины, а не мужчины. Ее мать часто повторяла что – «Женщина должна страдать, такова её доля» и вся её собственная жизнь была подтверждением этого нехитрого заблуждения. В конце марта теща практически переехала жить к ним в квартиру и помогала во всём.

Олег не возражал. Он был всем доволен. Дочь росла крепкой и здоровой, отлично ела и принесла гораздо меньше хлопот, чем ожидалось. Он с удовольствие нянчился с ней после работы и охотно выходил гулять с коляской, а на все усмешки мужчин-соседей смотрел свысока. Теперь он знал себе цену и их мнение его мало интересовало. Он смотрел на жён и детей этих насмешников совершенно другими глазами и нередко представлял, как бы они выглядели, если бы он раскрыл им свою сущность? Какие бы у них сделались глаза, какими оказались на вкус их волосы, кожа, кровь? Сопротивлялись бы они или отдавались бы покорно и безропотно? Он сам задавал себе эти вопросы и сам же отвечал на них. Это была его маленькая игра, к которой он постоянно прибегал, чтобы скоротать время и ещё раз подчеркнуть свою особенность.

«Они ведь и сами, все они, все кого я знаю, мечтают о таком… – думал он. – Я уверен… Я знаю… Они хотят властвовать над женщинами, но не могут, потому что боятся… Но я другой… Я больше не боюсь… Я владею ими и буду владеть… Я Хозяин»

Вот, к примеру, ему навстречу шла жена Виктора из третьего подъезда, высокая, нервная блондинка с точёными ногами и капризно вздёрнутым носом. Он точно знал, какой бы жуткий визг она устроила, набросься он на неё. И он также знал, что загляни он в её глаза тем, особенным своим взглядом, она бы вмиг присмирела, и была бы мягка и податлива, точно кукла, в точности исполняя всё, что он пожелает.

Такой же была его новая соседка, Лена, до смешного похожая на женщину с каштановыми волосами, убитую им вместе с её любовником. Благодаря невысокому росту и худобе, в свои 25 Лена умудрялась выглядеть как невинная школьница, но в её взгляде скакали шальные искры, и она пару раз строила ему глазки. С ней тоже не возникло бы проблем.

Другое дело Светлана, дочь начальника цеха. Ей было только 15, но многие взрослые женщина позавидовали бы её формам, но главное, в её глазах горел неукротимый огонь, а движения зачастую были порывисты, точно у резвого жеребёнка. Он часто любовался ею и искренней жалел, что она жила так близко от его участка. Он видел, что она бы ни за что не рассталась с честью и жизнью без боя, и картины схватки двух равных, наполняли его горячей истомой, так что он спешил уединиться где-либо, иногда просто на лестничной клетке своего дома, чтобы снять накопившееся напряжение. Он бы ни за что не спешил убивать её и натягивал бы «поводья», как он теперь называл свою удавку, много, много раз, давая ей возможность вновь и вновь бороться за свою жизнь, продлевая тем самым свою агонию, и его наслаждение.

«С сильных и спрос другой… – размышлял он, в очередной раз провожая Светлану мутным взглядом. – Хороша… Чертовски хороша…»

Так он забавлялся, гуляя с ребёнком или просто прогуливаясь после работы, но эта игра никогда не выходила за пределы его фантазий. Для него она была чем-то вроде разминки, шарады, ребуса, который развлекал его, но не более. Он не был угрозой для своих соседей. Своей властью он давно помиловал и их и их близких, так как всем им, непосвященным, тем не менее посчастливилось жить рядом с ним, их Хозяином.

Многие отметили перемену в характере Олега, но связали её с рождением дочери, хотя это было не так. Просто за долгую осень и зиму молодое кровавое вино перебродило в нём, и он встречал новое лето совершенно другим человеком, гораздо более спокойным, жестоким и рассудительным. И жутко голодным…

Чтобы не терять форму и удовлетворять свою похоть, он записался в бассейн и педантично посещал его три раза в неделю. Первые полчаса сеанса он старательно плавал, укрепляя плечевой пояс, а оставшееся время, тратил на поиск жертв и наблюдал за ними, а после, мастурбировал в крайней кабинке душевой. Как всегда его главной целью были дети, особенно те, что занимались плаваньем на крайней дорожке под руководством тренера. Под водой, хорошо развитые бёдра и ягодицы молоденьких девочек выглядели ещё соблазнительнее. Он мечтал застать одну из них в пустом, тёмном бассейне и неспешно изнасиловать прямо у бортика.

Мальчики его не интересовали. Хотя, порой, когда они голыми носились по душевой, обливая друг друга холодной водой из пакетов, он получал дополнительное возбуждение и его оргазм был ярче обычного. Со временем он прекратил стыдиться этого «невинного» удовольствия и с интересом наблюдал за их гладкими, скользкими телами, способными удовлетворить его не хуже девичьих. Он не видел в этом проблемы. Даже тигры иногда вынужден есть падаль…

Вскоре, бассейн стал для него тем лекарством, которое позволяло ему дотянуть до наступления тёплой погоды и не наделать глупостей. Но лекарство убирало голод лишь на время. Даже после хорошей разрядки в душевой, усталый и довольный, он всё равно чувствовал внутри себя сосущую пустоту и с нетерпением ждал нового сезона.

«В этот раз я буду смелее… – думал он. – Я буду любить их долго и бережно… Я буду брать их, и пить их страх, как пьют тонкое вино… Я буду с ними целую вечность и даже больше… Теперь никто не остановит меня… Никто… Никогда…»

Мысль о возмездии его не тревожила. Быстро осознав безнаказанность трёх убийств, он понял, что мир вокруг него не рухнул, как не рухнул он после того, как он убил кошку, а до этого, подростком, десяток других, задушив их куском проволоки или попросту забив камнями.

«Они никто… – думал он. – Просто очередные кошки… Их смерть как и их жизнь, ничтожны… Они рождаются как кошки, живут как кошки и умирают как кошки… В них нет ничего, что делало бы их особенными… Они также хрипят и вырываются, только настоящие кошки никогда не сдаются… Они сражаются до последнего, а эти… Их так и распирает от важности и гордости, но оказавшись со мной, они совсем другие… Они верят, что их жизнь чего-то стоит, но она не дороже жизни тех кошек, чьи трупы я бросал в помойный бак… Но на деле, они никому не нужны, кроме своих шелудивых котов… Вот только узнают они об этом слишком поздно… Что ж, на то они и кошки…»

Однажды утром, по пути на работу, он столкнулся в маленьком лифте с двумя школьницами с верхних этажей. Они поздоровались, так как все в доме отлично знали друг друга, и неловко замолчали, как это обычно водится в таких случаях. Олег задумчиво смотрел на них и вдруг широко улыбнулся:

– Кыс-кыс-кыс, – громко сказал он.

Девочки прыснули со смеху, и как только лифт остановился, выбежали на улицу. Он проводил их алчным взглядом, угадывая под пальто и платьями очертания их тонких тел и вздохнул:

– Как же долго ещё ждать… Только март…

Затем он обмотался шарфом и вышел следом. Он не ездил на автомобиле с ноября по апрель, предпочитая ему автобус, в душной тесноте которого Олег чувствовал себя как рыба в воде.

Первый поиск он предпринял в мае, но в этот раз ему не повезло, и взбешённый, он вернулся домой ни с чем, даже забыв купить рыбы. Больше всего его раздражал тот факт, что по дороге к облюбованным им участкам, он подвёз одну молодую женщину, но отчего-то дал ей уйти, хотя у него была возможность её «скрасть». Он понадеялся на то, что на дачах уже кто-то будет, так как погода была жаркой, но детей было мало и все они резвились близ своих домов. Помимо этого, листва ещё не успела набрать силу, и одетый в зелёный пух лес был полупрозрачен. Но он видел и хорошую сторону. Теперь он постоянно выискивал попутчиков-женщин, в особенности на лесных остановках, где автобуса можно было дожидаться часами. Он даже начал держать под сиденьем молоток с короткой ручкой, так как бить жертву кастетом могло быть несподручно.

Позже, он украсил приборную панель своего автомобиля наклейками с изображением собак и кошек, а на заднем сиденье всегда держал пару плюшевых медведей, которыми Анюта игралась в дороге. Это внушало попутчицам доверие, как и его рассказы о дочери, собаке и даче.

На следующие выходные он собирался повторить попытку, но с четверга погода испортилась, и начались дожди, которые с короткими перерывами продолжались весь июнь, словно издеваясь над ним. От долгого воздержания Олег стал грубым и раздражительным, и когда наконец-то погода наладилась, и выглянуло солнце, Людмила сама с удовольствием отпустила мужа на рыбалку, зная, что с неё он обычно возвращается другим человеком.

Он уехал в пятницу, поздно вечером, чтобы успеть заглянуть на дачу и немного привести её в порядок. Ночная дорога взбудоражила его, и фары встречных машин казались ему глазами чудовищ, нарочно желавших ослепить его и сбросить с дороги. На даче он приехал около двух, но спать так и не лёг. Он бродил по дому взад вперёд, поминутно выглядывая в окно, чтобы убедиться, что не начало светать, и вертел в руках истосковавшийся по крови «перстень».

Так и не поев, с рассветом, он был в пути и спустя три часа, оставив машину в кустах черёмухи, двинулся вдоль реки к тому месту, где, по его расчётам, должна была проходить тропинка, связывающая лежавшие в низине дачи и пологий берег.

Разросшаяся за время дождей зелень была густой и тяжёлой. Он шёл в ней невидимый и сосредоточенный, чутко вслушиваясь в малейший шум, и птицы смолкали при его появлении, словно предчувствуя надвигавшуюся беду.

Узкий, длинный, травянистый пляж начал наполняться с самого утра. Люди соскучились по солнцу и к полудню, там было не протолкнуться. Он предвидел это и заранее занял позицию много дальше, в подступавшем к самому берегу лесу. Он успел выяснить, что за этой полоской леса, есть ещё несколько пляжей, и был уверен, что когда на большом не останется места, любители уединения потянутся туда.

Он не ошибся. Сразу две большие молодёжные компании прошли мимо него, лежащего за папоротниками, в сторону пустых пляжей. Теперь оставлялось дождаться, когда кто-либо из девушек рискнёт проделать обратный путь в одиночку, надеясь на то, что кругом множество людей, и он повергнет её веру в прах.

Людей вокруг действительно было довольно много, но он знал, что сотня метров будет достаточным расстоянием, чтобы никто из них ничего не услышал.

«Так даже лучше, – думал он, прислушиваясь к отдалённому смеху и плеску воды. – Когда людей много, никто не спохватится… Решат, что ушла домой, а потом, подумают, что утонула и начнут искать в воде… У меня будет уйма времени…»

При мысли, что его ждёт, он негромко застонал и в этот момент, услышал, как кто-то бежит прямо к нему через кусты. Страх парализовал Олега. Вся его спесь, «решимость», «отвага» схлынула в мановение ока и только увидев добродушную морду толстого лабрадора, он шумно выдохнул. Собака удивлённо посмотрела на распластавшегося на земле человека и осторожно понюхала протянутую руку.

– Лорд, ко мне! – донеслось со стороны и пёс, бросив ещё один недоумевающий взгляд на Олега, ринулась прочь.

Он уткнулся лбом в землю и до боли сжал зубы. Тот унизительный страх, что он только что испытал, жёг его как калёное железо и был только один способ справиться с ним…

Олег рассыпал немного нюхательного табака там, где лежал и сменил позицию, начиная волноваться, что ему снова придётся возвращаться ни с чем. В этот момент он увидел девушку, торопливо шагавшую по тропинке. Он вжался в землю и спешно надел кастет, намереваясь пропустить её, а затем, нагнать и ударить сзади, но всё случилось иначе. Не доходя нескольких шагов до того места, где он лежал, девушка остановилась, огляделась и решительно двинулась в чащу. Она прошла так близко от него, что он мог бы схватить её одним рывком, но не стал.

Девушка сделала ещё несколько шагов, ещё раз огляделась, присела, и он услышал тихое журчание. В этот момент, на тропинке показались двое парней. Они о чём-то оживлённо болтали и девушка, боясь быть замеченной, пригнула голову и замерла как мышонок. Ему стало смешно.

Он дал ей закончить все дела, а когда она двинулась обратно, шумно раздвигая кусты, мягко встал на ноги позади и аккуратно ударил её чуть повыше правого уха, и тут же подхватил ослабевшее тело.

Он оттащил её метров на триста, в узкий, извилистый овраг и только там начал терзать. Он вымещал на ней всё, что накопилась за долгую зиму, желая проткнуть её, разорвать, исполосовать своим членом, и убил её с яростью, до кости прокусил ей шею в нескольких местах, а после, пять раз ударил кастетом в некрасивое, вытянутое, перепачканное землей лицо.

Он не о чём не просил её и не заставлял говорить, что либо. Он просто был зверем, безжалостным и ненасытным, а она – несчастной, невинной жертвой, познавшей в последние минуты своей жизни все муки ада.

Олег насладился ею сполна, как никогда прежде, смяв и изуродовав её худое, угловатое тело. Затем он поднялся, полуголый и окровавленный, и точно торжествующий гладиатор триумфально воздел к небу руки, приветствуя хмурые склоны оврага так, словно то были безумствующие трибуны Колизея. Сезон был открыт.

Забросав труп хворостом, он быстро приведя себя в порядок и двинулся вдоль оврага к машине. Обойдя большим крюком по лесу первый пляж, он добрался до автомобиля, сунул трусики к предыдущим трофеям и помчался на дачу. У него было полно дел, и он был полон сил, чтобы все их переделать.

По пути, ему жутко захотелось есть, и он остановился у деревенского магазина. Купив буханку свежего хлеба и бутыль молока, он с аппетитом перекусил внутри тёмного, мрачного помещения, где жужжали мухи, а на прощанье весело подмигнул толстой продавщице.

– Деньки-то, какие пошли – красота! Настоящее лето!

– И не говорите, – охотно согласилась она. – Заждались уже, а то дожжи, да дожжи…

– Заждались, точно, – закивал он, высасывая последние капли молока. – Хорошо бы так до осени постояло.

– И не говорите, – ответила продавщица, показывая два золотых зуба. – Хорошо. Только вот опять гореть всё будет…

– Так уже горит, мать, – захохотал Олег. – Вовсю горит!

– Да где горит-то, где? – переполошилась тётка.

– Да всюду, мать, всюду! – заливался Олег, выходя наружу. Он вновь был счастлив, и ему казалось, что солнце пронизывает каждую клеточку его тела, заставляя вибрировать её в такт радостной симфонии бытия.

Дома, он развил бурную деятельность и управился со всеми делами за четыре часа, не сделав ни одного перерыва, после чего помчался в Москву, привычно купив в рыбхозе свой улов.

Усталость навалилась на него в квартире. Он буквально не мог ступить и шага, и, завалившись спать, проспал 14 часов кряду, и мог бы спать вдвое дольше, но жена подняла его и отправила на улицу гулять с Анной.

Сонно кивая головой, он рассеянно брёл за коляской, но на его губах мелькала радостная улыбка и прохожие тоже невольно начиная улыбаться, при виде такой идиллии. Однако его мысли были далеки от спящей дочери. Олег вновь был там, в овраге, и запах влажных испарений земли, древесной гнили и свежей крови снова витал в его ноздрях, а тело ощущало последний трепет ускользающей из-под него жизни, и это восхитительное чувство было не передать никакими словами.

– Эй, ты чего как в воду опущенный? – окликнул его приятель и кивнул на дочь. – Что, не даёт поспать засранка?

– Да нет, прост рыбачить ездил…

– Ишь ты, – завистливо присвистнул мужчина. – И когда ты только всё успеваешь… Много наловил?

– Порядочно…

– Ну, а так, вообще, хорошо посидел?

– Хорошо…

– Вот и молоток. Я вот тоже думаю рыбачить начать. Дело то нехитрое – наливай, да пей! Ладно, давай… Привет Людмиле.

Мужчина отошёл. Олег развернув коляску и направился к дому. Скоро нужно было кормить малютку, и он не хотел, чтобы она плакала. Что ни говори, а он был заботливым отцом.

Глава 6

В конце июля, Олег отвёз Людмилу с ребёнком и тещей на дачу, и навешал их там каждые выходные. Иногда, в основном из-за стояния на переезде, на дорогу у него уходило более 5 часов, но он терпел, зная, что его ожидает награда. Он приезжал за полночь, целовал малышку, болтал с женой, спал три-четыре часа и, несмотря на робкие протесты, уезжал на «рыбалку».

Его поиски становились всё более жестокими и изощрёнными, а сам он чувствовал себя уверенней и уверенней, всё видя, всё подмечая, и всё менее страшась быть пойманным. Он чувствовал необычайный душевный подъём и прилив сил. Его зрение и слух обострились, а тело окрепло. Летом бассейн был закрыт, но он взял за правило каждое утро подтягиваться на турнике во дворе и ходить пешком всюду, где только было можно. Он во всех отношениях был в отличной форме и понимал, что это не предел. Он вновь перечитал книгу о тиграх-людоедах, а также отыскал другую, о людоеде-леопарде, которая произвела на него едва ли не большее впечатление, так как этот сравнительно небольшой хищник убил и съел более 100 человек. Больше всего, Олега поразила та спокойная, хладнокровная дерзость, с которой зверь проникал в дома, где спало множество людей, и неспешно выбирал себе среди них подходящую жертву. Отныне, он был его кумиром, и Олег желал превзойти его достижение.

«Я понимаю тебя… – думал он, встречая сумерки в своей беседке. – Ты просто однажды перестал бояться людей… Ты всегда взирал на них с уважением, как на богов, но затем, ты понял, что они просто дичь, и притом дичь слабая и безвольная… Ты убивал и пожирал их слабые тела, и они сами начали бояться тебя… И тогда они сделали своим богом тебя… Ты стал их хозяином… Ты убил всего сотню, но подчинил себе сотни тысяч… Ты – великий… Я понимаю тебя… Да, понимаю…»

Однажды, после долгого, бесплодного ожидания близ старого песчаного карьера, где он четырежды менял место своей засады, но так и не смог никого подстеречь, на обратном пути, он заметил на просёлочной дороге женщину в лёгком сарафане. Она явно спешила на автобус. Олег быстро обогнал её и, удостоверившись, что на остановке никого нет, спрятал автомобиль вглубь леса и поспешил ей навстречу.

Он напал на неё, когда до остановки было не более 50 метров. Ударил, он схватил её за волосы и затащил в кусты. Пока он насиловал её, приехал автобус. Он хорошо видел разморенные от жары лица пассажиров внутри, но они не видели его. Глядя на них, он чувствовал себя тем самым леопардом и медленно слизывая кровь женщины, а едва автобус отъехал, продолжил.

Удовлетворив свой первый порыв, он заметил, что женщина пришла в себя. Тогда он накинул ей на шею верёвку, велел подняться, взять свою сумку и идти с ним. Шатаясь, она прошагала вместе с убийцей пару сотен шагов до молодого ельника. Там он вновь приказал её лечь и изнасиловал второй раз, придушив под конец до состояния глубокого обморока.

Но и этого ему показалось недостаточным. Женщина пахла так возбуждающе, её кожа была такой нежной, а фигура столь соблазнительной, что он решил не торопиться…

– Тебя же никто не ищет, моя кошечка… – мурлыкал он ей в ухо. – Никто… Здесь только ты и я… Я и ты…

Он провёл на ней ещё около полутора часов, превратив её в помертвевшую от ужаса сексуальную рабыню, что было абсолютным переделом его мечтаний. К концу пытки она настолько обессилела, что больше не реагировал на его намеренно жестокие и извращённые проникновения и жадные укусы. Но ему было хорошо и так. В пионерлагере, ночами, он часто мечтал о том, чтобы пробраться в женскую половину корпуса и изнасиловать там спящую девочку, причём так, чтобы она не проснулась. Он часами представлял себе её мягкое, тёплое ото сна, податливое тело и теперь, его давнишние грёзы превратились в реальность. Вжав её лицо в землю, он брал и брал её, то раздвигая ей ноги, то напротив, крепко зажимая их между своими, и все плечи несчастной были сплошь испещрены следами его зубов. Волчонок мстил, мстил за все свои вымышленные и настоящие обиды, за все отказы, все издевательства и просто потому, что это ему нравилось. Он выкручивал ей руки, рвал волосы, так что смерть стала для неё сладким даром, который он, нехотя, наконец-то решил ей преподнести.

Она умерла тихо, сразу, не шелохнувшись, но он ещё минут 10 глумился над её телом, прежде чем оттащил его в яму и забросал лапником и мусором. Сумку он бросил туда же, предварительно взяв из кошелька все деньги. Их было немного, но ему как раз хватило, чтобы купить вдоволь рыбы к обеду и ужину, да ещё и угостить ею своих соседей.

Эта внезапная, дерзкая, ошеломительная победа, стала для него новой ступенью. Сонное равнодушие пассажиров автобуса, лениво таращащихся в окна, запало ему глубоко в душу. Он окончательно уверовал в то, что никто, никому не нужен и стал действовать ещё решительнее, и в то же время, в нём окрепло то особое, звериное чутьё, предупреждающее его о возможной опасности.

Так, спустя неделю после этого случая, он не тронул девочку лет 10 безмятежно шагавшую по дороге к пруду вдоль густых кустов ивы. Ему будто бы послышался чей-то голос, властно приказавший ему не шевелиться, и он замер, внимая этому гласу, а несколько секунд спустя, из-за поворота на бешеной скорости вдруг вылетел велосипедист, по-видимому отец девочки, и, догнав ребёнка, спешился и пошёл с ней рядом. Это было ему уроком послушания, и он принял его, с благодарностью и восторгом, в который раз убеждаясь, что он особенный.

Но тот день не пропал даром. Тот же голос велел ему ждать дальше, и он ждал, обливаясь потом в душных зарослях, и дождался пока другой ребёнок, на этот раз мальчик, прошёл мимо него. Ему было лет 8 и Олег даже не бил его кастетом, а просто схватил обеими руками за горло и втащил в зелёный полумрак подмосковных джунглей, полных сплетений дикой малины, ольхи и высокой крапивы.

Он увёл мальчика далеко, настолько, что едва не заблудился сам и, уложив его на землю, не спеша взгромоздился сверху. Этот опыт был ему в новинку, и он не сразу испытал должное возбуждение. Мальчик лежал смирно, и он долго ощупывал его гладкие ягодицы, вспоминая жаркую душевую в бассейне, и в конце концов желание пришло, и захлестнуло его с головой. Кожа мальчика, его запах, и вкус были не менее приятный на ощупь, чем у девочек, хоть и слегка разнились. К своему изумлению, Олег получил не меньшее, а быть может и большее удовлетворение, так как он никак не мог отделаться от ощущения, что делает нечто совершенно запретное. Насилие над девочками не казалось ему чем-то неестественным. Он рассматривал их как свою законную добычу, но с мальчиками всё было иначе. Чувство вины не покидало его, когда он закончил и впервые Олег не знал, что ему делать дальше. Он просто лежал на ребёнке, не выходя из него, вслушиваясь в его дыхание, и жадно ловил воздух разинутым ртом.

Неожиданно, мальчик начал плакать и просить его отпустить, и это привело его в такой экстаз, что он задушил его даже с неким сожалением, не желая расставаться, но понимая, что ребёнка скоро хватятся и ему следует поспешить.

Его трусы он не взял, посчитав их недостойным трофеем, и лица уродовать не стал, ограничившись одним ударом в затылок, от которого череп мальчика треснул и обнажил бело-розовую мякоть мозга. Труп он притопил в небольшом болотце, где грязи было больше чем воды, бросив поверх большое, трухлявое бревно.

Начиная с того дня его походы в бассейн приобрели несравнимо большую остроту и притягательность. Он словно вновь и вновь переживал тот волнительный момент первого соития с мальчиком и, хотя девочки по-прежнему интересовали его в первую очередь, в душевой, он неизменно чувствовал сильнейшее возбуждение при виде молодых ребят, нагишом резвящихся в струях горячей воды.

Олег действительно больше не видел большой разницы между маленькими мальчиками и девочками. С точки зрения хищника, они были равноценной добычей. В тоже время, он с отвращением представлял себе секс с мужчиной и, вспоминая случай с двумя любовниками, не мог даже помыслить себе обладание тем юношей. Это было мерзко.

Впрочем, он мало размышлял о том, что приемлемо, а что нет. Он просто всецело отдавался во власть своим извращённым инстинктам, которые подсказывали ему, как следует действовать. И подсказывали весьма успешно. Его «Бортовой журнал» всё полнел и к концу сезона содержал 5 новых записей, подробнейше расписанных на нескольких страницах мелким, убористым почерком старательного школьника.

Последнюю запись он по традиции сделал в конце августа, на предпоследних выходных лета. Это был божественный поиск и в нём он проявил себя с новой стороны, не так, как в неприятном инциденте с напугавшей его собакой.

День был душный, и гроза постоянно кружила в небе, полыхая то там, то сям, но он упрямо вёл машину к назначенной цели. Когда он достиг её, небо потемнело, и на землю обрушился ливень с мелким градом. Но Олег не повернул назад. Проверив своё снаряжение, он направился прямиком к озеру и затаился в трепещущем от капель лесу, в нескольких шагах от тропы. Как он и ожидал, вскоре, мимо него, в сторону дач пробежало несколько насквозь промокших людей. Они громко смеялись и перепрыгивали через лужи, хотя в этом не было никакой надобности, ибо все они были насквозь мокрыми. За ними последовали другие, и ещё, и ещё, пока он не заметил группу ребят. Они не торопились и с удовольствием шлёпали по воде, набросив на головы мокрые полотенца. Все они были босые и легко одетые. Одна из девочек была в коротком сарафане, который приклеился к ней как вторая кожа и насквозь просвечивался. У неё была крепкая фигура пловчихи, с сильными плечами и плотными бёдрами и он не спускал с неё глаз.

Он шёл за ребятами через весь лес, но никто не отстал и ему не представилось возможности напасть, однако, ведомый своей одержимостью, он продолжал красться следом, чтоб было вовсе нетрудно, так как неослабевающий дождь и гром заглушали все звуки.

На выходе из леса случилось чудо. Всем ребятам, кроме девочки в сарафане, нужно было идти налево, по главной улице, и только ей, направо, в самый конец участков, где почти не было домов, и дорога была едва видна. Ребята быстро попрощались и разошлись в разные стороны. Девочка затрусила к дому, глядя себе под ноги, а он, что есть духу, побежал вдоль дороги, отделённой от леса узкой канавой. В другое время, она обязательно бы услышала треск сучьев и прочий подозрительный шум в лесу, но не сегодня.

Ему удалось обогнать её на добрую сотню шагов, после чего, он перепрыгнул канаву и замер, спрятавшись за стволом большой осины. Прямо напротив него, через дорогу, был чей-то забор, но участок явно пустовал, и калитка была замотана цепью. Когда девочка поравнялась с ним, он схватил её за руку и дёрнул на себя. Она не успела даже пискнуть, а если и был какой-то звук, то его заглушил ливень.

Тесно прижав её к себе, он зажал ей рот рукой и спрыгнул в канаву, где, как он успел заметить, глубина была ему по грудь или чуть выше. Он достаточно долго продержал девочку под водой, прежде чем вытащил наверх и позволил сделать несколько коротких вздохов носом, по-прежнему затыкая рот.

– Будешь меня слушаться, не утоплю… – громко сказал он ей. – Поняла?

Девочка в ужасе закивала.

– Тогда пошли…

Всё также тесно прижимая девочку к себе, он двинулся по канаве и добравшись до места, где кусты вокруг были особенно густыми, накинул ей на шею петлю и прижал лицом к берегу, так что её ноги не касались дна. Он не мог знать, что как раз за этими кустами, была калитка участка девочки, а если бы знал, едва ли остановился. Скорее напротив, это придало бы его возбуждению большую остроту. Он быстро сорвал с девочки сарафан, ранул крохотные трусики и засунул их себе за ворот рубахи, чтобы не потерять в суматохе.