«Приворожу любого мужчину, – механически прочитал Ганс. – Оплата вперед».
На окне колыхнулась штора и цветок исчез. Ганс громко икнул. Мимо прошла молодая женщина с маленьким мальчиком. Мальчишка оглянулся и показал матерому шпиону язык.
Через полминуты цветок снова появился на подоконнике.
«Такого не может быть, – подумал Ганс – Бред какой-то!..»
Он жадно выкурил сигарету до фильтра и нерешительно направился к отелю. Поднявшись на лифте, он подошел к двери 314 номера и приложил к ней ухо. За дверью пел веселый женский голосок.
Ганс перевел дух и осторожно постучал. Дверь распахнулась – перед шпионом предстала молоденькая горничная в белом передничке. В руке она держала мокрую тряпку.
«Пыль вытирала, – мелькнуло в голове шпиона, – потому и переставляла цветок с места на место».
Ганс облегченно вздохнул и нарочито грубо спросил:
– Сам-то где, хозяюшка?
– А где ж ему быть? – пожала плечами девушка. – Дрыхнуть изволят после вчерашнего.
Ганс шагнул в номер… Грубые руки тут же схватили его за запястья и принялись деловито их выкручивать. Его втащили в комнату. Там, за столом, сидел майор с папироской во рту. Он деловито перелистывал бумаги найденные во время обыска.
– Лейтенант Петрова, – строго спросил майор, обращаясь к горничной, – так ты не помнишь, когда мы предыдущего гада брали, стоял все-таки цветок на подоконнике или нет?
– Да не помню я, товарищ майор, – ответила горничная, снимая фартучек. – Честное слово, не помню.
Ганс опустился на стул и закрыл руками лицо.
«Приворожу любого мужчину, – вспомнил он объявление – Оплата – вперед».
Теперь попробуйте ответить что это: маленький рассказик или длинный анекдот? Да, конечно же, это все-таки рассказик, но он «вырос» из длинного анекдота.
Как он родился? Очень просто: я мысленно рассматривал светофор. Обыкновенный, дорожный, трехцветный: красный – «стой», желтый – «внимание», зеленый – «иди». Я подумал о том, а как мог сработать этот светофор в замечательном фильме «17 мгновений весны», когда профессор Плейшнер впервые шел на явку в Берне и забыл посмотреть на окно этой явки? Цветок на подоконнике, да и саму ситуацию я, кстати, «украл» оттуда. С красным и зеленым светом все понятно – «нельзя» и «льзя» – а вот возможен ли в такой ситуации некий желтый цвет?.. Нелепость, да? Какой еще такой светофор может стоять на окне шпионской явки?! Там есть цветок, он-то и выполняет роль «светофора». Значит, желтый цвет невозможен?
Казалось бы, ответ однозначен – да. А теперь давайте представим себе следующую ситуацию: контрразведчики пытались взять хозяина явочной квартиры, возникла драка, а после нее вдруг все заметили, что горшок с цветком лежит на полу. Но он не просто лежит, а лежит на боку. Где он стоял до этого – на подоконнике или на полу, неизвестно. Улыбнусь: конечно же, контрразведчики смотрели фильм «17 мгновений весны» и они отлично знают, что цветок в явочной квартире играет очень-очень важную роль. Вот так я и придумал «желтый цвет» – цветок то появляется на подоконнике, то исчезает. Разумеется, простодушный шпион захочет выяснить, что же происходит квартире, а тут ему подсунут горничную с тряпкой в руках. Как бы не был простодушен шпион, он все-таки «догадается», что цветок переставляла она.
Вот, в сущности, и вся логика построения рассказа. Где тут «связанные слова»? Их роль выполнили эпизоды из «17 мгновений весны» с профессором Плейшнером. Анекдот немыслим без этого «паразитизма», и поэтому может уместить целые характеры.
Снова вернемся к анекдотам.
Муж – жене:
– Дай на бутылку, и я тебе все прощу.
Жена возмущенно:
– А за что ты меня должен прощать?
Муж:
– Как это за что? За бутылку.
Здесь связанны не слова, а выражение «простить за…» с подменой понятия. Это уже несколько другой способ, я назвал его «неправильным прочтением», но некая связанность все-таки существует. Кстати, «неправильное», а часто буквальное прочтение, фразы встречается едва ли не чаще, чем «связанные слова». Но это немного другая история и о ней стоит рассказать позже.
Еще например:
В военкомате.
– В каких войсках вы хотели бы служить, Петров?
– В десанте.
– Что, хотите научиться драться?
– Да, настоящий мужик должен уметь выстоять в схватке с десятком дебилов.
– Понятно… В общем, Петров, вы идете служить в стройбат.
Здесь есть целая «связанная фраза» – настоящий мужик должен уметь выстоять в схватке с десятком дебилов – и ее перепонимание: мол, зачем далеко ходить, будешь драться с дебилами в своей же армии. Кстати, во времена моей молодости о «стройбате» ходили примерно такие слухи.
Больница "Скорой помощи". Врач заходит в палату и осматривает больных: у всех травма головы.
Врач спрашивает у первого пострадавшего:
– Чем это вас так ударили?
– Скалкой.
Врач спрашивает второго:
– А вас?
– И меня скалкой.
Третьего:
– А вас?
– И меня тоже скалкой.
Врач удивился:
– Это что, эпидемия, что ли такая?!
Голос с дальней кровати:
– Нет, доктор. Вы вон того мужика без сознания видите? Ну, так вот, он убегал от своей жены и попытался затеряться в толпе.
Здесь одни «связанные слова» – «подвернуться под руку» вообще не звучат в тексте, за то хорошо озвучены другие – «затеряться в толпе».
Кстати, попробуйте придумать этот анекдот, начав, допустим, не с его идеи, а с «Где?» Ну, ясно, что действие происходило в толпе. Вы представляете себе толпу. Что дальше? Толпа может быть любой: очередью за чем-то, рыночной гурьбой и даже свадебной процессией. Без идеи, без чего-то «прошивающего» эту толпу, без поднимающего над ней, на мой взгляд, просто не обойтись. Да можно начать принципиально с «Где?», но суть в том, что потом все равно придется искать некую идею.
Что ж, поскольку анекдот краток, пора завершать свою работу и мне.
Кстати, уже уходя от «анекдотического творчества» пару раз я пытался вставлять анекдоты целиком в рассказы. Перемешать смешное и трагическое. А, может быть, просто уходило мое время сочинять крохотные миниатюры, и поэтому вдруг появилась эта трагическая нотка?
Похоже, что все так и всему свое время.
Ее Величество
( или исповедь анекдотчика)
Анекдот рождает пауза.
Например:
Семейный ужин.
Муж лениво отодвигает пустую тарелку, и спрашивает жену:
– Что у нас на второе?
Жена игриво:
– Я.
Взгляд мужика становится более заинтересованным.
Пауза.
– Гм!.. Послушай, дорогая, а где же первая?
Паузу нужно любить и лелеять. Пауза – это не просто тишина, а восьмая и, может быть, самая прекрасная нота.
Переполненный трамвай. На скамеечке сидит большая… Нет-нет! Очень-очень большая женщина.
Очень-очень большая женщина рассказывает о своей жизни:
– Он просил у меня прощения. Он ползал у меня на коленях!
Пауза.
Вопрос из толпы:
– Простите, а на чьих именно коленях?..
Все великое и смешное рождает пауза. Все ужасное – от ее отсутствия. Человек слишком очарован временем и ему кажется, что он живет на его вершине – на вершине огромной пирамиды. Смешно!.. Кто сказал, что фараон умер?
Диалог в магазине:
– Скажите, эти консервы в масле?
Пауза.
Лаконичный ответ:
– Нет, в банке.
Не стоит бояться даже дурацкой паузы. Только пауза способна разделить дурацкое надвое и только тогда человек способен взглянуть на себя со стороны.
Мужик сидит на лавочке возле своего дома и читает газету. Подходит группа выпивох.
– Мужик, у тебя стакана нет?
Мужик идет в дом и выносит стакан.
Веселые ребята присаживаются на лавочку неподалеку. Через пару минут звучит еще один вопрос:
– Мужик, может у тебя и закуска есть?
Мужик идет в дом и выносит закуску.
Ребята пьют. Потом косятся на мужика. Мол, жалко его. И стакан нам дал и закуску.
– Мужик, может быть, с нами выпьешь?
Мужик вздыхает:
– Ребята, вам бы мою жену.
Пауза.
– Ладно, мужик, веди и жену.
Все – существует. Даже пошлость. Но смертельный яд, разделенный на крохотные доли, может лечить, а не убивать. Именно поэтому пауза – бессмертна.
В собесе старичок увешанный орденскими планками требует прибавки к пенсии. Старичка не понимают.
Старичок кричит:
– Я же только в Куликовской битве не участвовал.
Чиновник, не отрываясь от работы, чисто механически спрашивает:
– А почему не участвовал?
Пауза.
Чей–то голос:
– Дезертир, наверное.
Если бы человек чаще делал паузу, то пауза, как и сама жизнь, не казалась бы ему столь ужасной. Делайте паузу, граждане!.. Пауза – это шанс. В конце концов, даже века – это тоже всего лишь Ее Величество крохотная пауза.
Что хочется сказать в заключение? Сочинительство анекдотов может стать простенькой формой отдыха, типа решения кроссвордов, а может здорово помочь начинающему писателю. Тут все дело в том, какую сверхзадачу вы перед собой ставите. Лично для меня сочинительство анекдотов стало бесценным опытом, который я, уже спустя много лет, не променял бы ни на какой другой. Да, это только «техника литературы» и она не прибавит человеку ни на копейку доброты или таланта, но все-таки эта «техника» может стать толчком к настоящему творчеству. Умение видеть мелкие, казалось бы ничего не значащие мелочи, умение понимать не только поступок главного героя, а его предысторию – его идею – с таки опытом, я уверен, мало что сравнится.
Отрывок из интервью «Когда Бог создавал человека,
Он все-таки улыбался»
«Парус» №40 29 июля 2015 года
– …Давайте разовьем тему «рождения произведений». У каждого писателя есть своя, выработанная упорным трудом, литературная техника. Можете раскрыть свой секрет?
– Наверное, ничего существенного не скажу о «литературной технике». Но я могу кое-что рассказать о «технике литературы».
– Я понимаю, по образованию Вы – инженер-автомеханик…
– Спасибо за улыбку. А теперь скажите, пожалуйста, что общего можно найти между древнегреческим скульптором и его современным коллегой?
– Молоток и зубило?.. Мрамор, из которого скульптор высекает статую?
– Нет, не то. Чтобы вы лучше поняли мой будущий ответ, я задам еще один вопрос: что общего между «Дон Кихотом» Сервантеса и, допустим, гайдаевским фильмом «Самогонщики»? Ничего?.. Это не так. На мой взгляд, общее – типажи героев: «Трус», «Балбес» и «Бывалый». Где они в «Самогонщиках» – понятно, но эти же типажи несложно найти и в книге Сервантеса. Чем ее главный герой не «Балбес», воюющий с ветряными мельницами, а Санчо – не «Бывалый»? Где там «Трус»? Тот, кто читал «Дон Кихота» легко отыщет его, например, в несчастном, сошедшем с ума от любви, молодом человеке или в образе его невесты, согласившейся выйти замуж за другого. А близкие люди Дон Кихота?.. Тут же замечу, что типажный «Трус» самая сложная и динамичная фигура. Он может быть не только и не столько трусом (как у Гайдая), а человеком, хранящим некую тайну или душевную травму, миролюбцем на войне и воином во время мира, интеллигентом, воющим с системой, или просто городским сумасшедшим. Но всегда его роль похожа на эпизод в фильме Гайдая «Кавказская пленница», когда Бывалый и Балбес держат Труса за руки, стоя посередине шоссе, и пытаются остановить автомобиль со сбежавшей пленницей «товарища Саахова». То есть, главное отличие типажного «Труса» в том, что он несвободен в силу обстоятельств, попросту «зажат» между Балбесом и Бывалым.
Я отлично понимаю, что одного примера мало, давайте поищем эти же типажи еще. Да простит меня великий Лев Николаевич Толстой, но условных «Труса», «Балбеса» и «Бывалого» можно без труда найти и на страницах его грандиозной «Войны и мира». Например, Андрей Болконский – умный и храбрый офицер с твердым характером. Этот человек хорошо знает, что такое честь, и может за себя постоять. Улыбнусь: я понимаю, что назвать графа «Бывалым», мягко говоря, не вполне корректно, но снова напомню, что речь идет о типажах героев, и в гайдаевских «Самогонщиках», на мой взгляд, они названы наиболее точно.
Далее: Пьер Безухов… Типичный «Балбес», ведь верно? Пьер живет в придуманном мире (чего только стоит его сцена фехтования с воображаемым противником в самом начале романа), ему везет с наследством отца, но он тут же попадает в сети Элен. Пьер неумел, добр, как простодушный слон, и напрочь лишен практического рассудка.
Наташа Ростова… Она – ребенок, наивный и милый. Как я уже говорил, «Трус» – только условное название типажа и он не обязательно испытывает страх. В случае с Наташей Ростовой речь идет, скорее, о болезнях роста личности. Снова вспомним сцену на шоссе из «Кавказской пленницы» и комично дергающегося в чужих руках «Труса». Да, это только юмор, комедия положений, а вот Толстой пишет о несоизмеримо более серьезных вещах. Но давайте также вспомним трагедию Наташи Ростовой, когда она влюбилась в Анатоля Курагина. Я уже говорил, что Трус «зажат» между другими типажами, и не то же ли самое происходит с Наташей, тем более что Толстой описывает Курагина как глупого человека? Выбор Наташи оказался трагически неверным, но ошибки удалось избежать. И что тоже очень важно: Наташа вышла замуж именно за «Балбеса» Пьера Безухова.
Прервусь… Я буквально слышу возмущенные крики поклонников классики: как можно сравнивать гениальную «Войну и мир» и простеньких, смешных «Самогонщиков», пусть даже речь идет о типажах героев?
Мой ответ прост: знаете, я почему-то уверен, что физически все люди устроены одинаково. И у гения, и у простого смертного есть голова, руки и ноги. А, например, сердце обычного человека никак не меньше сердца гения. Примерно так же устроены и книги. И прошу вас заметить, что, говоря об их физическом устройстве – типажах героев, я не претендую на объяснение духовности мира творчества.
Еще примеры… Возьмем старые добрые советские фильмы «Белое солнце пустыни» и «Приключения Шерлока Холмса». Я уверен, что в них вы и без моей помощи отыщите «Труса», «Балбеса» и «Бывалого». Напомню вам их главных героев: солдат товарищ Сухов и Шерлок Холмс, Петруха и доктор Ватсон… «Бывалые» и «Балбесы». Но с «Трусами» снова сложнее. В «Белом солнце пустыни» их два: Саид и «Таможня». Саид то уходит от Сухова, то возвращается, потому что для него важно вернуть «долг» Джавдету, а «Таможня» мечется между желанием помочь красноармейцам и просьбами жены не вмешиваться в опасную схватку. Конечно же, Саид и «Таможня» никакие не «трусы», но именно их метания – их ситуационная зажатость! – и делают их определенными типажами. С «Трусами» в «Приключениях Шерлока Холмса» чуть проще: это те преступники, с которыми борется великий сыщик. Враги Холмса очень разные, но их литературная задача – спрятаться, не быть пойманным, – что, несмотря на их агрессивность и опасность, все-таки делает их именно типажными «Трусами».
Тут уместно спросить, а как же тогда работает писатель? Неужели он берет лист бумаги, чертит на нем три графы, называет их именами гайдаевских персонажей и вписывает в них своих будущих героев?
Нет. Подобным образом работают только графоманы. Творчество несовместимо с формальной логикой. Точнее говоря, на каком-то отрезке их пути могут совпадать, но полное совпадение не только невозможно, но и невероятно.
Как мне помогает «теория» о типажах? Улыбнусь: как костыль. Иными словами, когда я «спотыкаюсь», я пытаюсь расставить героев по своим местам… Но чем реже это происходит – тем лучше. Здоровому человеку не нужна третья точка опоры в виде литературной теории. Кстати, «Трус», «Балбес» и «Бывалый» это векторные типажи. Они скорее указывают направление, в котором нужно (точнее говоря, желательно) рассматривать поступки того или иного героя, но не его характер. Нельзя «кастрировать» и уродовать душевный мир человека, превращая его в реального труса, туповатого балбеса и грубого бывалого. К тому же, типажи не столь уж редко меняются местами и один становится на место другого… Например, это часто случается в юморе.
– Подождите, Алексей, мне понятна ваша мысль о типажах. Но объясните, пожалуйста, где и кто «Трус», «Балбес» и «Бывалый», например, в книге Даниэля Дефо «Робинзон Крузо»?»
– Да, казалось бы, там только один герой, ведь Пятница появляется ближе к концу текста. А как разделить одного героя на три типажа? Оказывается, это просто, нужно только вчитаться в текст. Когда Робинзона выбросило на остров, кем он был? Элементарным «Трусом». Первые ночи он проводил на дереве, и страх (плюс тоска) были его основными чувствами. Робинзон оказался буквально сдавленным между реальной, трагической действительностью и желанием вернуться в свой прежний мир. Потом, когда он успокоился, и попытался как-то обустроить свою жизнь, он превратился в «Балбеса». Например, выяснилось, что одному человеку очень трудно сделать не только стул и стол, а простую ровную доску. Робинзон построил лодку, но прорыть канал до моря так и не сумел. «Бывалым» герой этой чудесной книги становится только в конце повествования.
Вчитайтесь в тексты, допустим, «Они сражались за Родину» Михаила Шолохова и «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова. Типажи, о которых я говорил, есть и там. Ну, например, чем Воланд не «Бывалый», а Берлиоз и Бездомный – не «Балбесы»? Берлиоз быстро становится жертвой Воланда, а Иван Николаевич попадает в сумасшедший дом – и более реального «Балбеса» просто невозможно представить. С «Трусами» снова чуть сложнее. Во-первых, это окружение Воланда – Коровьев, Азазело и Кот-Бегемот. Они «зажаты» между реальным миром и миром Воланда и полностью подчинены последнему. Именно эта несвобода и делает их агрессивными, ведь не приказывал же Воланд устраивать бардак в «Торгсине» или сжигать «ресторан Грибоедова». Вторая категория «Трусов» в «Мастере и Маргарите» (но уже с изрядной долей «балбесности») – москвичи. Они стиснуты «квартирным вопросом» и бессилием перед Воландом. Как бы они ни «дергались» в руках Воланда и его шайки, изгоняют Воланда из Москвы не они, а наступающее Пасхальное Воскресение.
Теперь мне пора напомнить вопрос, который я задал в начале: что общего между древнегреческим скульптором и его современным коллегой?
Ответ прост: трехмерное пространство, в котором они работают. Время может разрушить мрамор, уничтожить инструменты, в конце концов, смертны и сами люди, но скульптура – итог творчества – всегда существует в трехмерном пространстве.
Но если физическое пространство вокруг нас трехмерно (без учета времени), то, может быть, существует и трехмерное литературное пространство, и «Трусы», «Балбесы», «Бывалые» совсем не случайные типажи в литературе? Я уверен, что да. Все из нас хорошо знают, что такое декартова система координат: это оси Х, У и Z, расположенные в пространстве под прямым углом друг к другу. Система Декарта определяет местоположение точки в пространстве с помощью трех координат. Но не то же ли самое делают три основных литературных типажа? А тогда о какой точке идет речь? Я уверен, что эта точка – автор. Автор – бог текста, его главный герой, и хотя бы потому что именно он владеет его временем, только он и может создавать объемный смысл. Да, многие писатели жалуются, что, мол, их герои выходят из-под их контроля и живут своей, уже независимой от автора жизнью, но… Разве автор перестает быть их богом? Такое может случиться только в одном случае, – когда некая идея пожирает самого автора. Например, это Мастер в уже упомянутом романе Булгакова «Мастер и Маргарита». Я уверен, что Михаил Булгаков хотел показать, как идеи ловят человека и, главное, какова природа этих идей.
Теперь перейдем от «техники литературы» к реальным людям. Все уже не раз слышали хвалебное определение дара писателя: «он описывает все, как в реальной жизни». Улыбнусь!.. Как говорил Шурик своей соседке в «Иван Васильевич меняет профессию», если бы Вы были моей женой, я бы повесился. Иначе говоря, если бы «реальная жизнь» была мерилом литературной ценности произведения, искусства просто бы не было. Тут дело не только в том, что, создавая так называемый «реалистичный текст», писатель перестает быть его богом, а в том, что он попросту превращается в репортера. Не он владеет временем, а время буквально пожирает его самого и его произведения (кто их помнит через пять-десять лет?), и не он рождает идею, а идея (либеральная, коммунистическая, национальная, лю-ба-я!) ловит его в свои сети. И ей нужно правдоподобие – «все, как в реальной жизни». Господа реалисты, да кто же из вас знает, что такое реальная жизнь?! В нашем детерминированном мире все зависит от причинно-следственных связей – сегодня идет дождь, потому что вчера было жарко над Средиземноморьем, человек споткнулся, потому что кто-то бросил на дорогу камень и т.д. Но если Иммануил Кант поднимает человека (возвышает!) над этим безбрежным океаном обстоятельств, причин и следствий, то писатель-«реалист», расследуя события, превращается в мелкотравчатого судью. Иногда ему и не обязательно произносить приговор вслух, но он написан на его «литературном лице» – это или презрение к человеку, или разочарование им, или… Короче говоря, черт его знает! Но это знает именно черт, а не бог, которым писатель перестает быть. «Не судите и да не судимы будете».
Да, «Труса», «Балбеса» и «Бывалого» не существует в «реальной жизни». Но тогда почему, казалось бы, придуманный, искусственно созданный с их помощью мир куда притягательнее и, главное, реальнее того, в котором нет ни намека на прощение и улыбку? Может быть, точка, «координаты» которой дают придуманные «трусы», «балбесы» и «бывалые», и есть куда большая реальность, чем все остальное?..
В 1999 году в возрасте 72 лет немецкий писатель Гюнтер Грасс был удостоен Нобелевской премии в области литературы. А не столь давняя статья с сайта «mignews.com», посвященная этому писателю, сообщает о скандале, разгоревшемся вокруг знаменитого писателя-антифашиста, «совести немецкой нации». Гюнтер Грасс признался, что служил некоторое время в войсках СС – хотя не ясно, был ли он добровольцем или его призвали принудительно.
«Сам Грасс постоянно преследовал буквально каждого из тех, кто скрывал свою политическую карьеру в нацистский период – это двуличие и чудовищное лицемерие, я крайне разочарован», – приводит слова известного литературного критика Гельмута Карадзека агентство Euronews.
Признание Грасса привлекло всеобщее внимание к его новой автобиографической книге «Счищая с луковицы шелуху». Многие поклонники творчества Нобелевского лауреата потрясены новым фактом его биографии, но не разочарованы в писателе.
«Как бы то ни было, Гюнтер Грасс – один из крупнейших мировых писателей. Именно благодаря таким людям Германия стала тем, что она есть сегодня – сильной демократической страной»,– считает один из читателей и почитателей Грасса…» (http://mignews.com/news/scandals/world/170806_174048_05936.html)
Я совсем не собираюсь рассуждать на тему, был ли Гюнтер Грасс убежденным эсэсовцем или нет. На мой взгляд, тут дело совсем в другом – во лжи и отсутствии личного покаяния. Но вот «покаять»… «покаивать»… Господи, да даже слова такого нет!.. А правильное литературное «призывать к покаянию других» звучит натянуто. Но именно этого Гюнтер Грасс и хотел. Вот так писатель перестает быть главным героем своих книг, той единственной «точкой», в которой сходятся все образы, и богом вне зависимости от того, есть ли в его книгах какие-то прообразы автора или там их нет. По большому счету, дело тут не только в Гюнтере Грассе, его ошибках или «трусах», «балбесах» и «бывалых». Ошибаться может любой из нас, а «оси» литературного пространства могут быть названы иначе. Но если писатель пытается изменить человека, пусть даже с помощью возвышенного искусства и пусть даже в лучшую, по его мнению, сторону, это является высшей степенью насилия над человеческой личностью и духовной свободой человека. Этим, на мой взгляд, и отличается христианская литература от «иешуанской». Человек должен меняться сам, осознавая и понимая себя перед Богом, и его не нужно менять, перепрограммируя его психику в сторону любого вида толерантности или идейной убежденности. Да, человеку можно и нужно помочь, поддержать его, показать дорогу, но нельзя вкладывать в это знание поймавшую тебя некую идею, какой бы благородной она ни казалась. Я признаю только три вида писательского «насилия» над читателем: его добрую улыбку, его чистое сердце и его личный опыт покаяния.
– Напоследок: как прозвучит пожелание от нашего автора нашим читателям?
– Знаете, в жизни любого человека есть обстоятельства, которые нельзя победить, но можно пережить. Нет, я желаю читателям не терпеливости, я желаю им мужества и любви.
Смешинка
Журнал «Парус» № 53, май 2017 года.
1.
Не любить справедливо можно только март с его неопределенной погодой, слишком рано расползающимися вечерами и тающими, как прощальный взмах руки, снегопадами. Март только пахнет весной, как пахнут вкусным кремом красивые руки кондитерши.
Катя шла следом за Наташей и, кажется, слишком близко к ней. Один раз она задела носом плечо подруги, а в другой едва не уткнулась лицом в ее спину. Молодые женщины аккуратно огибали огромные лужи, те победно отражали свет фонарей, который, в свою очередь, был похож на блеск глаз притаившихся крокодилов.
Катя не любила все на свете: март, погоду, вечер, сумку с бутылкой сухого вина в левой руке и особенно сильно – несправедливость. Кате очень хотелось рассказать Наташке, как она рассталась с мерзавцем Колей, а потом, уже мягко и понимающе улыбаясь, выслушать, как та разогнала Мишку. Несправедливость же заключалась в том, что мама Наташки на удивление участливо отнеслась к разогнанному зятю. Это было похоже на предательство. Ольга Павловна работала в театре костюмером, жила искусством и, тем не менее, как поняла Катя из крайне скупых слов подруги, встала на сторону зятя.
– Счастья своего не понимает, – гордо заявила Катя, хотя и сама точно не знала, в чем заключается тещино счастье. – Радоваться надо, а она…
– Хватит, пожалуйста, – оборвала подругу Наташка.
Наташка все переживала молча. Если бы Катя не вытягивала из подруги слова, как вытягивает их следователь во время допроса близких родственников подозреваемого, наверное, Наташка стала еще бледнее, ее вдруг ожившая после трагедии красота еще тоньше, а глаза, огромные и влажные, еще печальнее.