– Я попал в область повышенного скопления пингвиних стай и был вынужден произвести экстренную остановку, дальнейшее движение на высокой скорости выше семидесяти узлов с учётом условий видимости не представляю возможным, – чётко доложил Лу в рацию, возвращаясь со склона к своему сновигатору.
– Что там делают пингвины? – послышался голос Фреи.
– Куда-то идут, разделившись на группы, их там тысячи, – ответил Лу.
– Я всё понял, – донесся голос Джонса, – тебе явно не повезло. Молодец, что никого не убил! Это миграция. Обычная миграция пингвинов в связи с какими-то изменениями. Они движутся с шельфового ледника «Западный» на шельфовый ледник «Шеклтона».
– Из-за чего это может происходить? – спросил Лу.
– Из-за чего угодно, – продолжил Джонс, – климатические изменения, магнитные бури, рыба может кончилась, кто его знает, но то что они периодически мигрируют туда-сюда это факт. Весёлая наверно картина.
– Да уж, действительно, не ожидал такого поворота событий. Ну ладно встретимся на «Мирном», я уже не тороплюсь, – завершил Лу.
Он спокойно упаковал инструменты обратно, залез в сновигатор и начал манёвры обхода, двигаясь вдоль склона, чтобы достичь безопасного места для восхождения на пласт и продолжить маршрут. До станции оставалось около ста миль пути по Земле Вингельма.
ГЛАВА XXIV. СТАНЦИЯ «МИРНЫЙ»
Станция №50 «Мирный» (Mirny) Россия 660 ю.ш. 930 в.д. находится на побережье моря Дэйвиса в Земле Королевы Мэри. Названа в честь легендарного шлюпа «Мирный». Станция открыта 13 февраля 1956 года. Это – первая советская антарктическая станция, когда радиоинженер Петр Целищев поднял здесь флаг СССР. В районе станции большую часть года имеется припай (вид неподвижного льда в морях, океанах и их заливов вдоль берегов)
В 17:30 основная группа пилотов из четырёх человек финишировала друг за другом. Перед ними открылась средняя по величине станция со стандартными для российских Антарктических станций формами секторов. Она также была выполнена из расчёта на будущих гостей и туристов, поэтому расцветка её внешней обшивки полностью повторяла художественные арнаменты и узоры тематики Зимней Олимпиады две тысячи четырнадцатого года в России, что и являлось основной особенностью данного полярного объекта. Внутри станция по своему оформлению практически не отличалась от станции «Прогресс», за исключением того, что вместо карельской сосны использовалась берёза, а вся металлическая фурнитура была из нержавеющей стали.
На станции пилотов встретил Константин. Спортивный молодой блондин лет тридцати, легко одетый в стиле игрока гольфклуба. Отличительной особенностью его внешнего вида было то, что на голове он постоянно носил классическую кепку для гольфа. Для полной картины не хватало только самой клюшки для гольфа, которая впоследствии тоже оказалась в его арсенале, причём не одна. Дело в том, что Константин в течение вахты предпочитал свободное время проводить за игрой в минигольф прямо в центральном холле станции. Для этого в полу было сделано отверстие для лунки прямо сквозь ламинат в центре зала.
– Добро пожаловать на «Мирный»! – произнёс он, встречая пилотов.
– И мы очень рады! – послышался ответ Фрэи.
– Всё, как и прежде! – продолжил Константин, пока Хэлбокс и Ганс чистили свои лётные сапоги от снега на специально предусмотренной для этого системе пневмо очистки в тамбуре, – сначала апартаменты, потом ужин, потом небольшая экскурсия для желающих. Ваш китайский товарищ задержится, скорее всего, ещё минут на сорок. Мы внимательно следим за его перемещением, так что можете не волноваться, не повезло бедняге, «пингвиний бум» помешал.
Константин шутливо хихикнул, его переживания по поводу китайского пилота были явно наигранными и в сочетании с шутливым смехом отдавали некоторым безразличием. Но в целом ничего серьёзного в этом не было, и общее настроение среди гостей он поддерживал хорошо, в совокупности с классическим тактом общения. Его сразу же выделяла некоторая слегка нагловатая расслабленность в поведении, поверхностность и чрезмерная раскрепощённость, в его движениях и жестах просматривался на лёгкий кураж.
– Вы случайно не москвич? – спросил Джонс.
– Абсолютно верно! – обрадовался Константин и перевёл свою радостно-злорадственную гримасу в его сторону.
Отсутствие вопроса, как он об этом догадался, не то, чтобы в целом не настораживало, а скорее усугубляло факт осознания того, что, кто и кому хочет сказать. При этом непробиваемая улыбка Константина и упорный взгляд, явно давал понять, что чьи-либо спонтанные умозаключения не имеют при этом значения не только для него самого, но и в целом для всего остального. К тому же от Константина очень серьёзно давило спортивной энергетикой, развитая атлетичность проявлялась даже в чертах его лица, что в психологической дуэли также способствовало победе, поэтому Джонс, который сам по себе был уроженцем города на Неве, предпочёл для себя в дальнейшем ограничиться от подобного рода вопросов.
Группа рассредоточилась по своим комнатам. Спустя один час на пороге станции появился сконфуженный и поникший Лу.
– Мне так жаль, – произнёс он коротко перед пилотами, сидящими в холле в ожидании ужина, и вместе с Константином поторопился до своей комнаты, чтобы успеть привести себя в порядок и присоединиться к остальным.
За ужином, чтобы как-то подбодрить Лу, Фрея решила вывести его разговором на более позитивные тона в произошедшем с ним случае.
– Лу, тебя можно поздравить, – ты теперь герой! Спас несчастных пингвинов, пожертвовав своими интересами!
– Да это нелегко было пережить! – коротко и звонко постановил Лу.
– Может ему бортовую эмблему сделать на сновигаторе, чтобы сохранить этот случай в истории Полярной Навигации?! – внезапно предложил Хэлбокс.
– Какую? – спросил Джонс.
– Не знаю, может быть, Шкипера из мультфильма выполнить аэрографией? На мой взгляд, получиться довольно оригинально, – все буду спрашивать «Почему?»
– Согласен! – отозвался Джонс, – Шкипер получится в тему!
– Как насчет Шкипера, Лу? – спросил Джонс.
Лу улыбнулся…
– Ну да, Шкипера можно!
– Подумай сам, – продолжил Джонс, – ты будешь обучать пилотов, наступят другие совместные миссии, и среди всех остальных у тебя одного будет собственная бортовая символика, свидетельствующая о серьёзном событии, связанном с сохранением жизни животных. Это действительно круто!
Настроение у Лу поднялось ещё сильнее.
– Так и сделаю! – сказал он.
– Кстати! – продолжил Джонс, обращаясь к Гансу, – у вас с Йозефом тоже ведь есть бортовые символы, не так ли?
Ганс резко прекратил свою трапезу, быстро положил нож и вилку на тарелку с характерным чётким звенящим ударом, и, приняв недовольно заинтересованное выражение лица, сложив перед собой руки, откинулся на спинку стула и начал говорить:
– Это традиция с древних времен рисовать гербы феодальных княжеств на щитах, также как и устрашающие эмблемы, вдохновляющие приверженных к ним бойцов на победу. В качестве и тонкости исполнения заложен серьёзный смысл и колоссальная энергия, в том числе и уничтожения врага. В мировой истории Германия очень часто прибегала к таким методам вдохновления солдат на бой и устрашения врагов, подчёркивая своё превосходство перед противником, как, например, бортовые эмблемы подводных лодок и хвостовые оперения истребителей Мессершмитт.
В этот момент он спокойно посмотрел в сторону Хэлбокса и чуть-чуть ухмыльнулся в половину рта, как бы добившись желаемого результата. Никогда ещё Хэлбокс не чувствовал такого раздражения, как в этот раз.В этот момент Фрея с ужасом для себя обнаружила некоторую закономерность в тактической позиции месторасположения Ганса по отношению к Хэлбоксу. Ганс всегда садился таким образом, чтобы наблюдать Хэлбокса сзади и сбоку, причём Хэлбоксу было абсолютно невозможно кинуть на Ганса даже беглый взгляд. Для этого ему необходимо было, как минимум, повернуться к нему лицом, что явно выражалось, как заинтересованный жест внимания, и не могло быть не замечено даже при абсолютной расслабленности внимания со стороны Ганса. Таким образом, в данной ситуации происходило следующее: Ганс, не желая раскрывать перед всеми подробности о значении и сущности своих бортовых знаков, решил превратить свои явные и неприятные уходы от ответа в шквал внутренних, гневных эмоций у Хэлбокса, выложив всё, как есть без тени смущения, чтобы с довольным интересом понаблюдать, что будет дальше. Он, несомненно, добился своего, – Хэлбокс сидел в напряжении, стиснув зубы, а Ганс был доволен результатами своего «эксперимента».
– Итак, Ганс, – обратил внимание Джонс, – ты не поведаешь нам подробности истинного смысла этих эмблем?
– Ни в коем случае! – ответил Ганс и тут же продолжил, – я конечно шучу. Там ничего сложного. У Йозефа на борту «Junger Wolf» изображен символ снежного вихря с вырывающимся из него языком пламени. Тут и объяснять в принципе нечего, стремительный и быстрый как вихрь, снежный – как принадлежность к полярным снегам, пламя – это мощность и сила.
– А твой? – продолжил Джонс.
– А у меня просто морская каракатица, как символ океана и морских глубин, не более того. Особое впечатление вызывает внешний вид, что и служит точкой внимания. Кстати, должен заметить, что Шкипер – очень удачный во всех смыслах вариант. Здесь мы имеем дело именно с классическим случаем качественного весёлого карикатурного образа довольно серьёзной отличительной черты героя со своей отдельной историей. Поэтому я «За!»
– Да, только лепить особо некуда, – пожаловался Лу, – у меня уже всё тематикой восточного дракона оформлено.
– Не беспокойся, дружище, – ответил Ганс, – я покажу тебе, как грамотно это сделать!
После ужина пройтись вместе с Константином по станции с короткой экскурсией из всех пилотов соблаговолил только Ганс. Лу изъявил желание заняться этим завтра, не торопясь после обеда. Остальные решили отказаться, списав всё как обычно на то, что станция российская, то есть своя, и они ещё не раз на ней побывают, именно поэтому не стоит сейчас так озадачиваться этим вопросом. Тем более что нужно было хорошо отдохнуть и выспаться, так как завтра им предстоял один из самых длинных маршрутов, длиной около полутора тысяч миль, а сегодня они и так прошли две дистанции. Так закончился ещё один день миссии.
ГЛАВА XXV. ДИСТАНЦИЯ «МИРНЫЙ – ст. Ленинградская»
В девять часов утра Константин по внутреннему селектору в номерах сыграл подъём и оповестил, что завтрак будет в десять, а старт в одиннадцать утра. Единственным, кто игнорировал утреннее расписание, был Лу, как собственно и остальные участники миссии в подобных предыдущих случаях. Тем более что новый протокол миссии позволял свободный по времени выход со станции и не регламентировал дневное расписание для выбывших пилотов.
Обстановка на самом деле накалялась. Участников заезда с каждым разом становилось всё меньше, сновигаторы начинали казаться более серьëзными и устрашающими, да и сами пилоты нервничали всё сильнее от естественного приближения к жёсткому финалу. И вот четыре оставшихся участника гонки Джонс, Ганс, Фрэя и Хэлбокс уже стояли перед выходом на полигон, как Атос, Партос, Арамис и ДеАртаньян в адреналиновом напряжении перед схваткой, только не с гвардейцами, а друг с другом. Погода была отличная, солнечная и безветренная. Дистанция, как назло, была протяженная, прямая, и практически наверняка, без каких-либо особых препятствий. Всё это вместе с пониманием того, что форсажная смесь будет однозначно вызжена полностью, отбивало настроение о хорошем, добром и дружеском исходе в этой гонке. Но что поделать?.. Всё равно пришлось бы выполнять все предписания, и наши пилоты начали выходить со станции и двигаться к своим машинам, переживая некоторый внутренний психологический дискомфорт от предстоящей схватки после комфортного релакса на станции. Константин, попрощавшись с ними, стоял в холле со сложенными на груди руками, и смотрел им вслед с ехидной, счастливой, той самой злорадственной улыбкой, понимая всю психологическую тонкость нарастающего между пилотами соперничества. В этот момент он был похож на древнеримского полководца в тунике и в его внешнем виде явно читался риторическо вопросительный посыл: «А как вы хотели?!».
Запустилась первая пара движков, за ней по-нарастающей все остальные.
– Приветствую! Я – ваш диспетчер на маршруте «Мирный – Ленинградская». Тясяча четыреста тридцать шесть миль вам необходимо будет пройти за девять – двенадцать часов расчётного времени. Сейчас у нас десять часов пятьдесят минут по Москве. Ваш стартовый расчёт: Фрея, Ганс, Джонс, Хэлбокс. Выходите на стартовый коридор. Как только все выстроятся, я запущу отсчёт с интервалом в двадцать секунд. Поехали!
Команда стартовала. Впереди открывались красивейшие пейзажи снежной голубой пустыни, бесконечная даль экзотических ландшафтов. На чистом небе белой рябью пестрели облака. Вслед за сновигаторами тянулись снежные хвосты с берюзовым оттенком отработанного газа.
– Как думаете, кто проиграет сегодня? – начал Хэлбокс.
– Хэл, успокойся, следи лучше за управлением!– ответила Фрэя.
– А что такое? Я хотел поразмышлять, как-то разрядить обстановку. Просто так молчать десять часов довольно скучно, не правда ли? – продолжал он.
– Тебе какая разница, кто проиграет? Нас всё равно останется двое против Ганса, если ты об этом. Ганс, извини, что мы тут про тебя так откровенно! – сделала вынужденную оговорку Фрея.
– Да всё в порядке, – спокойно ответил Ганс своим обычным тоном, – я тебе больше скажу, у меня такое предчувствие, что сегодня проиграет именно Хэлбокс.
– Это ещё почему? – переспросил Хэлбокс с выраженным негодованием.
– Просто у меня с начала гонки появилось такое предчувствие. Сам не понимаю почему, – ответил Ганс.
– Боюсь, что предчувствия тебя обманывают, – убедительно сказал Хэлбокс, – уж кто- то, а я то точно не собираюсь сегодня проигрывать!
– Я привык доверять своим предчувствиям, и они меня ещё ни разу не подводили.
– Может ты ещё скажешь, что я теперь должен проиграть из-за твоих предчувствий? – начал злиться Хэлбокс.
– А ты мне предлагаешь смириться с твоим внутренним страхом перед проигрышем в этой гонке, и из жалости к тебе не поддаваться своим предчувствиям? – начал усиливать своё психологическое давление Ганс.
Хэлбокс оторопел, как в принципе удивились и Фрэя и Джонс. Немного подумав, переваривая сказанное Гансом, Хэлбокс продолжил:
– А с чего ты взял, что я боюсь проиграть?
– Потому что ты слишком явно беспокоишься по этому поводу, а ещё сопротивляешься и злишься. Предчувствие возможного поражения вызывает у тебя неосознанный страх, выраженный в повышенной эмоциональности и беспокойстве.
– По-моему ты меня запутать хочешь! – неприязненно и подозрительно начал сопротивляться Хэлбокс.
– В каком смысле «запутать»?! – спокойно поинтересовался Ганс, не меняя темп диалога.
– Ну а почему всё дело в страхе, а не в желании, например?
– Так это просто! – продолжал Ганс, – если человек именно «не хочет проиграть», то это значит, что он «хочет выиграть», то есть в обоих случаях мы говорим об одной цели. При этом человек будет стремиться к этому всем своим явным поведением.
– Ну и что? – спросил Хэлбокс, предполагая необоснованное завершение в суждениях Ганса.
– А то, что твой вопрос «Интересно, кто сегодня проиграет?» абсолютно никак не сочетается с настроением человека, который стремится выиграть. Он носит негативный характер, а значит никак не может возникать у человека, позитивно настроенного на победу.
Это был ещё один случай длительной тишины после реплики Ганса. В абсолютно мёртвом эфире царило неотразимое чувство какого-то грандиозного облома. Фрея и Джонс не вмешивались и ничего не спрашивали у Ганса, так как просто не имели особого желания общаться с кем-либо на данный момент, а Хэлбокс был введён в тяжёлое омерзительное состояние, которое едва мог контролировать. Во-первых, Ганс его раскусил перед всеми. Во-вторых, в этом споре ему открыли неприятную правду о нём самом, о которой он даже не мог догадываться. В-третьих, ему была умышленно навязана мысль о том, что он проиграет, причём таким запутанным способом, что осознание всего этого в его голове начинало вызывать панику и шквал негативных эмоций, которые сбивали его с толку и мешали спокойно продолжать пилотирование машины. Он начинал задумываться о том, как отогнать от себя весь этот негатив. Потом начинал внушать себе, что всё это надуманная неправда, и в результате, не находя правильного ответа, всё больше погружался в собственные заблуждения.
Наконец, обстановку разбавила Фрэя:
– Ганс, послушай, так ты, получается, по образованию психолог?
– Ни в коем случае! Я – военный лётчик, как и Джонс, – ответил Ганс.
– Откуда ты знаешь, что я – военный лётчик? – настороженно переспросил Джонс.
– Из твоего досье, – ответил Ганс, – признаюсь откровенно, я читал все ваши досье и должен сказать, что и без них сразу бы понял, что ты – военный лётчик.
– Ты читал наши досье??! – ошеломленно спросила Фрэя.
– Естественно! – возмутился Ганс, – а как ты хотела? Чтобы я просто так взял, и, не подготовившись, присоединился к иностранной группе абсолютно неизвестных мне людей, да ещё и военных офицеров, на условиях жёсткого соперничества в экстремальных условиях. Вы внутри своей группы знаете, кто из вас кто и откуда?
– Ну, естественно, – ответила Фрэя.
– Вот и отлично! – произнёс Ганс, – и мне тоже в целях общей безопасности необходимо знать, с кем я отправляюсь в поход!
– А почему ты бы сразу понял, что я – лётчик? – спросил Джонс.
– Наблюдательность. Ты всё делаешь как военный летчик. Садишься в сновигатор как военный лётчик, управляешь как лётчик. Когда ты ешь в столовой и общаешься с кем-нибудь на темы пилотирования, ты жестикулируешь как военный лётчик, описывая манёвры. Ты носишь гермошлем в обнимку как военный летчик.
– Ладно, я понял, не продолжай, – сдался Джонс.
– Послушай, – снова начала Фрэя, – но если ты не психолог, тогда тебе наверно приходилось изучать психологию, читать книги по психоанализу, Фрейда там или что-нибудь ещё?
– Да, ты права, – отвечал Ганс, – только всё намного проще. Как таковой психологией я не занимался, и Фрейда я тоже не читал. Но к изучению одной книги я действительно подошёл вплотную, и она содержит много работ различных немецких психологов, в том числе и Фрейда. Она называется «Методы допроса спецслужб Третьего Рейха».
– Кошмар какой! – ужаснулась Фрэя, – я слышала о подобных изданиях, но всегда считала, что там описываются жестокие пытки.
– Ты что?.. Это же самая вершина! – продолжал Ганс, – исключительность допроса состояла именно в том, чтобы вывести человека на чистую воду незаметно для него самого таким образом, чтобы он понял абсолютную бесполезность в сопротивлении и лжи, легко и радостно без какого-либо причинения физического вреда. Тем более что допрашивать зачастую приходилось привилигерованных членов общества, включая офицеров Вермахта, а здесь уже ни о каких грубых воздействиях не могло быть и речи.
В этот момент Хэлбоксу захотелось просто уничтожиить Ганса, если бы такая возможность была. Не выдержав внутреннего раздражения, он принял решение продолжать гонку в одиночестве, после чего включил как всегда свою тяжёлую интенсивную музыку на всю громкость и начал ускоряться на форсаже. В колонках зарубила ритмичная, поражающая своей массивной абстрактностью композиция «Rational Gaze», известного своими сложными ритмами, масштабной энергией и иррациональными музыкальными оборотами шведского коллектива «Meshuggah». За ней последовала композиция «Bleed». Что и говорить?.. – Шведы, по мнению Хэлбокса, подходили к Антарктическим пейзажам за бортом сновигатора как нельзя лучше, особенно в безветренную чистую погоду в условиях хорошей видимости.
– Ты куда опять понёсся, Хэл? – спросила Фрэя.
Но ответа не последовало. Хэлбокс полностью выключил основной канал связи, чтобы его наслаждение от смеси звукового потока и скорости не прерывали переговорами в эфире.
– Да он как всегда на своей волне. Оставь его, Фрэя, он походу обиделся, – сказал Джонс.
– Ну вот, я же говорил… – внезапно начал, Ганс, – стоит только скорректировать человека к правильной цели, как он сразу же начинает заниматься делом, а не размножать свой негатив среди остальных под видом случайных размышлений. Даже веселее стало, как-то будоражит азарт, может тоже газку прибавить, а то мало ли что?
– Только вот не надо притворяться, что ты не хотел ему досадить, – сказала Фрэя.
– Что ты?! – изумился Ганс, – всё в пределах допустимого. Твёрдость и жестокость однозначно необходимы в такого рода случаях! Иначе это превратится в стимулирование пассивных настроений, а в конце тебе просто сядут на шею. Наш случай именно такой. Только шок! Только высокое напряжение!
Пилоты оставили позади Землю Королевы Мэри и двигались по Земле Уиллиса в сторону Земли Адели. Штурманбот сообщил о прохождении контрольной точки окончания Равнины Шмидта. Пилотировать сновигаторы на Восточном Плато Антарктического материка оказалось наиболее захватывающе. Непревзойдённая снежная пустыня казалась абсолютно бескрайней. Скорость сновигаторов не опускалась ниже ста пятидесяти узлов. Но практически идеальное демпфирование фюзеляжа на небольших неровностях и плавная балансировка кабины в коротких прыжках на такой скорости при очень продолжительном полёте вызывали ужасное укачивание даже у самых выносливых и стойких. К шести часам вечера гонка переходила в завершающую стадию. Штурмабот сообщил о переходе из зоны Земли Адели в зону Земли Виктории. До выхода на финишную дистанцию оставалось около четырехсот миль. Группа разбилась на большие боковые и фронтальные дистанции. С личным временем было ничего не понятно, так как пилоты расходовали свой запас форсажа на отрезках пути в разных режимах, оставляя его для финиширования. К тому же никто и не вёл даже приблизительных расчётов на такой высокой скорости, всё внимание уделялось управлению. На очередной контрольной точке штурманбот сновигатора Хэлбокса предупредил об отклонении от курса на десять градусов влево, но тот игнорировал предупреждение из-за чрезвычайного транса, в который впал от естественного влияния ритмично акустических эффектов вперемешку с невероятными пейзажами за бортом и чувством скорости. Произошло это в результате того, что следовать прямолинейным маршрутом в заданном секторе было не приемлимо из-за вероятных преград в виде холмистости и штурманбот, проанализировав показания ультра-звукового сонара, сделал моментальные результаты по корректировке движения. Дальность сканирования сонаров, которыми были оборудованы сновигаторы первого поколения, не превышала двух миль. Поэтому при скорости в сто шестьдесят миль, на которой двигался «Progressor» Хэлбокса, у него было не больше минуты на совершение манёвра. Едва успев опомниться, он начал уводить штурвал влево, но было уже поздно – разъяренная машина неслась прямо на дюну, от столкновения с которой можно было спастись только резким торможением с заносом, так как угол подъёма на такой скорости не допускал мягкого восхождения. У Хэлбокса быстро пронеслись мысли в голове о возможности осуществить отчаянный прыжок. Для этого ему нужно было ещё больше ускориться и на форсаже перед самым склоном дюны полностью завалить назад механизацию заднего антикрыла. В этом случае его ожидал бы настолько сумасшедший и опасный прыжок, что сравниться он мог бы только с перегрузками стартующей в космос ракеты. Но это было не самое страшное. Возможно, он бы и пошёл на такой прыжок, если бы точно знал, что его ждёт на другой стороне дюны. В любом случае машина уже приземлилась бы экстренно, и дальнейшее ей управление было под вопросом. Ещё одна тысячная секунды и вариантов для действий бы не осталось. Хэлбокс резко задавил обе педали механических тормозов, включил реверс, переведя левый рычаг управлением тяги максимально назад и начал кренить штурвалом машину влево. Теперь наряду с большой потерей времени от полного экстренного торможения, разгона и корректировки маршрута при дальнейшем возобновлении движения, у него возникало ещё две конкретные проблемы. Первая – не уйти в затяжной боковой переворот, как Зордакс, и вторая – не потерять заднюю механизацию реверсных лопастей, которые на такой дикой скорости могло спокойно оторвать встречным воздушным потоком, вперемешку с тяговой газововоздушной массой двигателей.
Хэлбоксу повезло… Достаточно ловкий, средний по весу и маневренный «Progressor» максимум, что позволил себе, так это приподняться и встать на одну лыжу, проехав так около полумили. Зато столб снега, который он поднял на этом манёвре, было видно наверно даже из космоса. В результате сновигатор благополучно сел в сугроб перед самой дюной без каких-либо повреждений. Всё было прекрасно, Хэлбокс перевёл рычаг управления тягой вперёд, реверсные лопасти аккуратно легли обратно на внутренние плоскости корпусов двигателей. Сновигатор вел себя, как ни в чём не бывало, и даже не просигнализировал ни об одном экстренном превышении в параметрах управления. Было несколько обидно даже до смешного, так как время явно было упущено, ошибка в пилотировании была смешная, а причин изображать из себя крутого гонщика – ветерана, героически пострадавшего от суровых испытаний Антарктики, не было, так как предъявить никаких доказательств или похвастаться перед всеми своими повреждениями не представлялось возможным. Хэлбокс почувствовал себя очень глупо, единственным облегчением было то, что в очень сложной и опасной ситуации он полностью сохранил дорогостоящую машину.
Сновигатор медленно вылезал из глубокого снега, потихоньку набирая скорость и выходя на новую траекторию маршрута. Делать было нечего, гонка, по-видимому, была загублена, так как общая потеря времени составляла приблизительно минуты три – четыре.
– Немец, гад, накаркал! – подумал про себя Хэлбокс.
Раздосадаваный он продолжил своё движение до финиша, где его ждал «смертельный приговор» диспетчера.
ГЛАВА XXVI. СТАНЦИЯ «ЛЕНИНГРАДСКАЯ»
Станция №37 «Ленинградская» (Leningradskaya) Россия 690 ю.ш. 1590 в.д. расположена на берегу Отса, северного побережья Земли Виктории. Открыта 25 февраля 1971 года участниками 15-й Советской Антарктической экспедиции. Температура воздуха в этом районе практически весь год отрицательная, -1,50 в июле.
В девять часов вечера пилотов уже встречали на стартовом полигоне механики бригады техсопровождения. До полуночи им предстояло осмотреть три основные машины после протяженного маршрута перед следующим стартом с утра. Выбывший из гонки сновигатор Хэлбокса было решено проверить завтра. Администратором на станции была Марина. Она очень вежливо проводила пилотов до их комнат, а спустя сорок минут им был предложен поздний ужин. Утренний старт перенесли на час позже по расписанию. Марина, несомненно, была очень красивая, так как при отборе персонала на станции для программы «Полярной Навигации» наряду с уровнем образования, профессионализма, учитывались в первую очередь обаятельность и внешний вид. Она носила строгую юбку до колен, блузку, кофту, темные колготки и туфли на высоком каблуке, в целом – стандартный офисный набор. Каштановые, густые прямые волосы, красновато оттенка свисали чуть ниже плеч и переливались на свету своим упругим блеском. Большие карие граза, длинные ресницы, скулистые формы лица и объемные губы успешно дополняли модельную внешность и выразительность форм. Все это вместе с приятным голосом и экзотическим ароматом духов превращало сдержанность и строгость поведения Марины в мощное орудие организации масс и манипулирования людьми. Фрея даже сразу напряглась и стала подозрительно относиться к реакциям Джонса, слегка раздражаясь внутри из-за собственных чувств характерной ревности. Гансу Марина явно понравилась, но за рамки классической немецкой галантности он не выходил, так как был женат.
Сама станция была небольших размеров, состояла всего из нескольких модулей и планировалась, как памятный музей. Внутри она отличалась от предыдущих российских станций сочетанием палитры оттенков и материалами отделки. В дизайнерском отношении тоже были сделаны шаги именно в сторону ретро направлений, и первую очередь это касалось сочетания ковровых дорожек в коридорах с зелеными светильниками, торчащими на позолоченных кронштейнах из стен, а также использованием невысоких колон и полуколонн из икуственного мрамора. Дизайнеры хотели явно добиться внутренней обстановки Зимнего Дворца. В холле станции в качестве исторического артефакта был установлен полутораметровый постамент, на котором возвышалась большая бронзовая статуэтка Владимира Ильича Ленина высотой около метра в классической позе с правой вытянутой вперед рукой и левой, согнутой в логте, держащей лацкан пиджака, из-под которого выступал жилет костюма «тройки». Также рядом располагался уголок исторических материалов, где на стендах под стеклом с подсветкой располагались фотографии, документы и исторические справки, касаемо истории создания и развития всех Антарктических полярных станций времен Совецкого Союза. Ленин был очень профессионально подсвечен галагенными светильниками с потолка и выглядел как очень дорогая и редкая музейная реликвия. К тому же исполнение статуэтки действительно относилось к первой половине двадцатого века, она была заимствована из частной коллекции кого-то из бывших генеральных секретарей ЦК КПСС.
– В такой обстановке при сложившихся обстоятельствах я чувствую себя как в известном детективном романе «Десять негритят», – сказала Фрэя за ужином.
– Точно! «Один не вернулся, и их осталось трое», – подчеркнул Ганс с галантной сдержанной улыбкой на лице.
– А мне вся эта обстановка напоминает фильм «Твин Пикс» Дэвида Линча, – подметил Джонс, – особенно Ленин в холле, ковровые дорожки и сама Марина на каблуках в приглушенном свете зеленых ламп. Как будто в Чёрном Вигваме очутился.
– Вот-вот, и сейчас ещё лилипут выйдет из коридора, медленно пританцовывая. Никогда не забуду, как он оригинально танцевал, – присоединился к его впечатлениям Хэлбокс.
– А ты, Хэл, всё-таки допрыгался со своей музыкой, – сочуственно констатировала Фрэя, внезапно переведя тему разговора в другое русло.
– Я бы здесь ещё и старый патифон закрутил с американскими джазовыми записями на пластинках сороковых годов, – игнорировал вопрос Фрэи Хэлбокс, – говорят, у Архипа Великого есть такой в «Big Father House».
– Почему он вообще так называется? Что это значит – «Дом большого Папы»? – спросил внезапно Джонс.