6
Становится холодно; по-видимому, на мир опускается ночь. Я лежу в яме, вокруг меня сухие листья. Я на них и под ними лежу; те, что подо мной, немного сырые – это от земли. Зато те, что меня покрывают, ломкие и легкие.
Из-за массы листьев я не вижу дневного света, впрочем, как и света луны. Я лежу в своей могиле не шевелясь, даже боясь глубоко дышать – листья могут забиваться в носоглотку. Я аккуратно втягиваю кислород в легкие, как кот тянет колбасу с хозяйского стола. Из-за такого режима дыхания я не очень хорошо себя чувствую. Наверное, я бледный как смерть. Но какое это имеет значение?
Я наверняка слеп как крот. Я хлопаю веками; листья двигаются и, возвращаясь на прежнее место, снова застилают мне глаза.
Я не представляю себе, как долго я лежу здесь, в этой могиле. Время для меня совершенно неважно; оно течет там, на поверхности земли. Я лишь чувствую, как ночь сменяет день, а день сменяет ночь; в первом случае мои пятки мерзнут, во втором – вновь теплеют. Но я не веду подсчет этим температурным изменениям.
И я бы не сказал, что мне очень уж некомфортно в моем положении. Я привык. Сухие листья скрывают меня от посторонних глаз. Немного сырые листья под моей спиной не дают мне промокнуть и окончательно охолодеть.
Но пришло время с этим покончить. Попытаться выбраться на поверхность. Ослепнуть от яркого солнечного света. Обрести здоровый цвет кожи. Дышать полной грудью, не страшась попадания в горло инородного объекта. Не скрываться от посторонних глаз.
Сегодня ночью, а это я понял по своим холодеющим пяткам, я полезу наверх. Я собираюсь с мыслями. Морально готовлюсь. Я хочу глубоко вздохнуть, но из-за массы листьев на моем лице я не могу этого сделать. Я двигаю руками. Я шевелю ногами. Чувствую, что будет непросто.
Я напрягаю позвоночник и начинаю прорываться через массу сухих листьев. Немного сырые листья, пару секунд назад служившие мне грелкой, я использую как опору. Я машу конечностями, разгребая похоронивший меня гербарий. Я плыву в массе отживших свое частей деревьев.
Я вдруг понимаю, что я сильно недооценил глубину своей могилы. Массив сухих листьев гораздо больше, чем я предполагал. Я начинаю грести руками и ногами быстрее, быстрее, быстрее, изо всех сил. Я поднимаюсь.
Становится жарко, но не потому, что взошло солнце. От постоянных движений мое тело невероятно разгорячилось. Пот выступает на моем лбу, к нему прилипают сухие листья. Температура в моей могиле растет с каждой секундой, жара невыносима. Листья вокруг меня начинают скручиваться. Я прорываюсь сквозь них, они обжигают мою кожу.
Листья начинают тлеть. Листья начинают дымиться. Листья начинают гореть. Я и не заметил, как огонь охватил листья, а в них – меня. Я отбиваюсь от пламени и на последнем издыхании рвусь вверх, но просвета не видно. Огонь кусает меня за руки, за ноги. Волосы на голове загораются. Я начинаю кричать. Я чувствую, как мое тело коптится, как оно окунается в пламя. Я извиваюсь как змея на сковородке. Я зажариваюсь как курочка-гриль.
Сгорая в куче сухой листвы, я понимаю, что не стоило пробовать выбраться из могилы. Лежал бы себе на немного влажной листве, дышал бы частицами кислорода, морозил бы пятки. Был бы бледен и слеп. Это лучше, чем поддаться беспощадной термообработке.
Но уже поздно. Огонь пробирается внутрь моей головы. Мои глаза вышибает пламенем. Из моих ушей идет дым.
Листва догорает быстро. Дольше всего сопротивляются немного влажные листья на дне могилы. От моего тела остаются лишь угли.
7
Посленовогодняя посиделка. Нас трое, суровая мужская компания. Мы пьем крепкий алкоголь, играем в покер и обсуждаем женщин. Телефоны были выключены или переведены на беззвучный. Классика.
Я только-только сгреб пятый за вечер банк, как в дверь постучали. Затем позвонили. Очень настойчиво и беспокойно.
Мы открыли. На пороге стоял Андрюха и тяжело дышал, видимо, после бега. Его лицо выражало крайнее волнение и замешательство.
– Там это, Виталька, кажись, помер, – выговорил, наконец, он. – Одна голова из сугроба торчит. Рот перекошен, глаза навыкате…
Мы с ребятами переглянулись, накинули куртки и крикнули Андрюхе:
– Веди!
В двухстах метрах от дома, где мы втроем собрались суровой мужской компанией за алкоголем, покером и обсуждением женщин, мы нашли Витальку. Всё, как описал Андрюха. Голова из сугроба торчит, рот перекошен, глаза навыкате.
– Набирай скорую, – приказал я Андрюхе, а сам подошел ближе к голове Витальки. Когда я оказался всего в нескольких сантиметрах от безжизненного органа, тело Витальки выпрыгнуло из снега.
Мы все, включая Андрюху с прислоненным к уху мобильником, вскрикнули от ужаса и отпрыгнули назад. Я кричал и отпрыгивал больше всех.
Виталька стоял и покатывался со смеху.
– Идиот! Напугал нас всех! Мы уж подумали, что ты того, коньки отбросил,– сказал я, переводя дух после неожиданного и резкого воскрешения, казалось бы, мертвого товарища.
Виталька не унимался:
– Ну как, классно я вас всех разыграл, правда?
– Да уж! Мы чуть в штаны не наложили, – признался Андрюха.
Виталька лыбился во все тридцать два зуба, держа свою собственную голову в правой руке.
Мы отошли-таки от испуга и засмеялись вслед за Виталькой. Наши хохочущие рты упирались в наши же ладони.
8
Летнее утро. Я разлепил глаза, прокрутил новости в соцсетях и вышел в общий туалет.
К моему удивлению, унитаз содержал в себе огромный кусок человеческого дерьма.
Коммунальщики обещали отключить воду сегодняшним утром. На сутки. Якобы ремонтные работы. Увидев гигантский котях в унитазе, я об этом вспомнил.
Тот неизвестный, который этот котях сюда наложил, видимо, об отключении воды не знал. Или вспомнил, но слишком поздно.
Теперь этот нерукотворный памятник будет неплохим напоминанием тем, кто про обещание коммунальных служб относительно сегодняшнего утра забыл.
Я, неумытый, решил, что хуже не будет, и добавил к памятнику своего гранита.
Я, неумытый, оделся, обулся и вышел из дома. Лето, солнце, жара. Изможденные июльской погодой горожане лениво брели: кто на работу, кто уже с нее, кто по делам, кто на берег реки. Везде, кроме берега реки, горожан ожидала пустыня.
Потные подмышки и прилипшие к задницам юбки. Взъерошенные, всклокоченные волосы. Горожане под тридцатиградусным зноем – один в один выброшенные на берег рыбы.
Я заплатил за стакан кваса из бочки на улице – пить больше нечего. И пошел к реке. На автобусе не поехал: я увидел в нем консервную банку из выброшенных на берег рыб. С прилипшими к задницам юбками и взъерошенными волосами.
Лето, солнце, жара.
***
Возвращаясь вечером с реки, я видел в лицах рыб-горожан некоторое облегчение и воодушевление. Жара несколько спала, а души вспотевших бедняг грела приятная мысль об утреннем душе.
Но нет.
Утром вода не появилась. Нерукотворный памятник с новыми и новыми кусками гранита это прекрасно демонстрировал.
Прокручиваю новости в соцсетях. Говорят, руководство коммунальных служб ушло в незапланированный и, более того, самовольный отпуск.
Летняя прокрастинация. Никому не хочется работать. Даже руководству коммунальных служб. По слухам, они поглядели на масштаб необходимого ремонта, поняли, что вновь запускать систему в настолько обветшалом состоянии опасно для премий и поощрений сверху, и решили немного повременить. Полениться. Потянуть кота за хвост перед неизбежным. Полежать на диване и посмотреть телевизор. Сами они, вероятно, водой обеспечены.
Комментарии руководства газетчикам получить не удалось. Да они и не слишком старались это сделать – настроения нет. Говорят лишь, что, по слухам, глава коммунальной службы заперся дома и страдает от депрессии. Простые работяги коммуналки, не получив указаний, пошли под навес пить пиво, спасаясь от палящего солнца.
Я вышел в общий туалет, посмотрел на его состояние и понял, что к произведению искусства внутри унитаза уже нельзя ничего добавить. Хоть и очень хочется.
Я, неумытый, оделся, обулся и вышел из дома. Заплатил за стакан кваса из бочки на улице. И пошел пешком к реке. На автобусе не поехал по понятным причинам.
Сегодня на берегу собралось гораздо больше людей, чем вчера. В основном, народ отдыхает. Снимает с себя рубашки с потными подмышками и прилипшие к задницам юбки. Загорает. Прокрастинирует.
Есть и те, кто оказался здесь по делу. Кто-то моется, с шампунями и гелями для душа, не стесняясь своей наготы. Кто-то стирает запревшие вещи. Кто-то набирает воду из реки в огромные чаны для домашних нужд.
Меня тоже настигла нужда. Большая. Слишком большая, чтобы держать ее в себе. Я удалился в кусты неподалеку от берега и сделал там свои отложные дела.
Я быстро вернулся назад к реке и прыгнул в воду прямо в шортах и футболке. Ботинки оставил на берегу. Проплыл метров пятьсот-шестьсот вдоль берега, пока не достиг безлюдного, спокойного места. Там я выбрался на сушу и сел обсыхать.
В двадцати метрах от себя я заметил мужика, удящего рыбу. Я подошел к нему и, поздоровавшись, спросил, как улов.
– Ох, хорошо! – ответил мужик. – Эти голожопики в центре всю рыбу распугали, так она сюда и плывет, да и прям мне на крючок. О как, посмотри-ка, опять!
Мужик дернул леску, и небольшой окунек плюхнулся на берег подле моих ног. Я посмотрел на задыхающуюся рыбку. Я ошибался. Она выглядит гораздо лучше наших горожан.
***
Я разлепил глаза и прокрутил новости в соцсетях. В общий туалет решил не заходить.
Я, неумытый, оделся, обулся и вышел из дома. Бочек с квасом на улице заметно прибавилось – пить же больше нечего. Разве что пиво под навесом.
Я заплатил за стакан кваса и пошел к реке, по обыкновению, пешком. На берегу со вчерашнего дня ничего не изменилось. Загорают, прокрастинируют, моются, стирают и таскают воду десятилитровыми бидонами.
Я некоторое время посидел на песке. Почему-то мне жутко захотелось удалиться в кусты недалеко от берега, на сей раз просто из интереса. Преступник всегда возвращается на место преступления.
К моему удивлению, я обнаружил, что место моего преступления стало местом преступления для кое-кого еще. Я увидел, что на моем вчерашнем отхожем месте теперь сидит какой-то чувак и, как и я сутки назад, закладывает основы мироздания.
Он недоуменно на меня посмотрел, не отвлекаясь от процесса.
– Извините, – сказал я и быстро вернулся назад к реке.
Видимо, нерукотворных памятников понаставили в туалетах по всему городу. И теперь люди тянутся ближе к природе.
Я заметил на песке бесхозный шампунь и гель для душа. Решил, что я ничем не хуже других. Снял с себя всю одежду и, намыливаясь, зашел в воду, совершенно не стесняясь своей наготы.
Я понял, что совмещаю приятное с полезным. Я не только моюсь, но и своей голой жопой гоню рыбу к мужику с удочкой в шестистах метрах отсюда.
Закончив, я сел обсыхать. Обсыхая, я вспомнил, что не ходил на работу уже три дня. Ну и ладно. У меня настроения нет.
Поэтому я оделся, обулся и пошел пить пиво под навес.
Под навесом я встретил простых работяг коммуналки, не получавших указаний от руководства. Я кивнул им и поднял бокал, светя уже потной подмышкой. Простые работяги коммуналки светили мне тем же.
***
Я разлепил глаза и понял, что заболел. Ангина. Лето, солнце, жара. Холодный квас из бочки на улице и холодное пиво под навесом. Купания в реке голышом. Вот я и слег.
Я проглотил несколько таблеток, обрызгал горло антисептиком и вновь завалился спать.
Мне даже стакан воды никто не принес. Не потому, что я одинок. Потому, что воды до сих пор не было.
К вечеру мне позвонил начальник с работы. Он только заметил мое отсутствие. Я ему сказал, что болею, поэтому лежу дома.
– Я тоже, – признался начальник. – Летняя прокрастинация. Депрессия. Ангина.
– Понимаю, – ответил я.
На следующий день мне стало лучше. Прокручиваю новости в соцсетях. Сплошные срочные сообщения.
Говорят, река пересохла. По неестественным причинам.
Я вспомнил людей, таскающих воду колоссальными жбанами.
По слухам, хозяин бочек с квасом на улицах заказал себе солидный участок за городом под коттедж.
Ожидаемо.
Говорят, некие ребята организовали автобусные маршруты в другой город в бани и душевые. Специально для тех, кто стеснялся своей наготы слишком сильно, чтобы мыться в речке у всех на виду. До того, как она пересохла.
Я представил себе, что происходит в этих автобусах. Особенно на пути «туда».
По слухам, поголовье рыб в реке резко сократилось. Еще до того, как она пересохла.
Вот как?
Говорят, что содержание органических веществ в кустах на берегу реки увеличилось в три раза по сравнению с нормой.
Хм......
***
Я разлепил глаза. Горло почти не болело. Я вышел в общий туалет. К моему удивлению, унитаз в себе больше ничего не содержал.
Я дернул ручку умывальника.
Лето, солнце, жара. Вода.
Я пролистал новости в соцсетях. Действительно, руководители коммунальных служб вышли из депрессии. По слухам, им сверху пригрозили, что их депрессия может затянуться на более длительный срок, когда они не получат премий и поощрений.
Говорят, работы могли бы закончить еще вчера утром, если бы простые работяги коммуналки не были чересчур пьяными.
Я почему-то не испытал особой радости от возвращения воды в каждый дом. Я уже привык к иному способу существования. Так я был ближе к природе. Все горожане были ближе к природе. Они даже рыб своим видом напоминали, хоть немного до них и не дотягивали.
Я пошел в туалет по нужде. Большой. И не смыл. Не потому, что забыл. Потому, что не хотел.
Я, неумытый, оделся, обулся и вышел из дома. Горожане все так же щеголяли потными рубашками и прилипшими к задницам юбками, только рожи у них были счастливые. Изображавшие облегчение и воодушевление.
Я заплатил за стакан кваса из единственной оставшейся бочки на улице. И пошел, по обыкновению, пешком, к реке. Говорят, пересохшей.