Из-за спины Ольги Марсовны с первых дней матриархата в офисе отчётливо проглядывала деятельная фигура её матери, дамы родом из украинского Запорожья, где местечковое еврейское население всегда было заметным явлением. Тёща Сергею Николаевичу досталась под стать его натуре: он ругнётся в три этажа – она в ответ в девять. Кто жил при советской системе тотального дефицита, тот с воодушевлением может представить себе образ начальника крупного пищевого комбината, каковой, говорят, была Тамара Павловна Григорьева. Подсказки опытного в прошлом управленца, несомненно, были подспорьем в предпринимательской деятельности четы Лазаревых. Находила Тамара Павловна решение возникающим вопросам буквально на ходу. Нужны рабочие силы для перетаскивания вещей на четвёртый этаж? Не надо сидеть и названивать по объявлениям – не отрываясь от разговора по мобильнику, она тут же взмахом свободной руки указывает на двух парней-мигрантов, таращащих глазами на проходящих по тротуару дочку с мамой, и через две секунды те послушно уже набрасывают тюки на плечо.
Как упоминал Сергей Николаевич о потенциале своего родного дядьки, проживавшего с молодой спутницей жизни с разницей в возрасте в сорок с гаком лет, так и его тёща в свои 60 с хвостиком могла себе позволить друга лет на двадцать моложе. Дела семейные хоть и частные, но торчащие «рожки» о многом свидетельствуют. Впечатляющий запас родового потенциала, как показывает жизнь, часто вырождается в потребительское безразличие к положению другого человека: попользовав в личных нуждах, они с легкостью выталкивают ставшего ненужным человека за границу своих орбит: ибо весь мир должен крутиться вокруг них, а остальные – с обожанием либо по принуждению прислуживать им.
Бичевская
Каждый день я усердно молился, вспоминал вольные и невольные прегрешения, изматывал себя изощрёнными логическими конструкциями по предъявлению исков к собственной совести за ущемление любви.
Выходя на улицу для очередной работы над собой под пешую прогулку, я однажды не замечаю, как от площади Победы до Сенной запросто прохожу десятки километров, и только в людской толчее бурлящего центра прихожу в себя и начинаю глазами искать направление назад. Поворачиваю голову, и боковым зрением касаюсь надписей на афишах. И тут моё сознание из череды слов и картинок выхватывает «Поёт Жанна Бичевская». Да, помню такую даму, с тесёмкой на лбу, пела под гитару. А далее, на всю обратную дорогу домой, крутится «песенка» у меня в голове: Бичевская да Бичевская. Тьфу ты, что за напасть! Липкой заразой прицепилось слово «бичевская» и не отстанет никак…
«Погоди-ка, раз привязалось, значит, к чему-то, – задумываюсь я, – что бы это значило? Бичевская… Стой! А не занимаюсь ли я самобичеванием?» Точно! Весь смысл моей работы над собой свёлся к самобичеванию. Я только и делал, что старательно и технично занимался саморазрушением! Вместо снисходительного воспитания своей человеческой натуры, я бездумно добивал себя. По лазаревской, между прочим, системе. Уф, благодарю ангелов за подсказку! Стоило мне осознать свою ошибку в нелёгкой битве «освобождения от зацепок», как слово-«санитар» улетучилось словно дым.
***
При подготовке к выпуску 3-й книги «Диагностика кармы» редакционным советом – автор, редактор и я – пробегались по тексту. Я тогда упёрся на словах, где «кураторы» Лазарева из тонкого мира открытым текстом требуют от него «признать, что он носит Бога в себе». Со мной подобное случается часто: на значимых моментах я неосознанно делаю акцент, начинаю упирать, спорить, хотя толком еще не осознал суть дела. Редактор Ольга с Сергеем Николаевичем на указанное событие в тексте смотрели как на проходной, умозрительный факт: «да все мы носим Бога в себе, что тут такого?!» Но, как покажет время, признание Божественной ипостаси в себе окажется принципиальным требованием к допуску для дальнейшей работы над собой – без него любое движение к истине упирается в стену.
Но что за «кураторы из тонкого мира» шепчут Лазареву «открытым текстом»? Загадочное явление из потусторонней сферы выглядит в текстах «Диагностики» интригующим стимулом к чтению. Ну а для официальных религиозных институтов, разумеется, ярким доказательством для обвинения автора книг в общении с «падшими духами» и отнесения книг «Диагностики кармы» в список сект и культов.
***
Следуя за открытиями всё более тонких уровней душевного строения человека, читатель книг Лазарева начинает ломаться под тяжестью их масштабов. Моя приятельница, желая увернуться от неминуемой боли при приёме новой информации, пыталась схитрить: «Пусть поломает первых читателей вновь вышедшей книги, а я потом почитаю, когда адаптация у многих сформируется». Для меня же, усердного слушателя лазаревского «репортажа с петлей на шее» (название произведения Юлиуса Фучика), наступление кризиса в его системе становилось всё более очевидным. В лабиринтах психологического переосмысления природы личности человека всё чаще вырастали стены недопуска: «Ваш путь – тупиковый, система более не может давать вам верного направления».
Приходя домой после долгих пешеходных «работ над собой», я падал в изнеможении на кровать – труд духовный выматывает физически. Ко многим вещам в познании душевных структур я приходил своим путём – книги Лазарева и других исследователей многое подсказывали мне, но не всё. Предварительную подготовку, получение информации и затем её последующее освоение читатель проходит на «собственной шкуре». Скажи я в те годы кому-нибудь, что многие вещи, описанные в книгах Сергея Николаевича, мною были достигнуты почти параллельно – меня бы только высмеяли, утешающе похлопав по плечу: ну да, конечно, всё – сам!
Летним тихим вечером я, лёжа на кровати в своей 8-метровой купчинской комнатке, пытался расслышать прерывистый писк радио за тонкой стеной на кухне коммуналки. Вдруг в моих ушах начинает странным образом пульсировать звук радио. Я встаю и подхожу к радио на кухне: священник рассказывал о практике «оБожения», что есть такая практика в православном христианстве. И тут меня будто током ударило: вот! Вот!! Пока не признаешь Бога в себе, пока не оБожишься, вся твоя работа над собой – это тупиковый путь, пустая трата сил!
***
В Софийском храме на окраине города Пушкина под Питером служил отец Геннадий, в своё время поддержавший в трудной ситуации Наталью Бехтереву, директора Института мозга человека. Листая подшивку журнала «Наука и религия» в Российской Национальной библиотеке, где была описана эта встреча науки с религией, я для себя решил: вот кому мне надо обратиться с моими бедами.
Со взбудораженным сознанием, вконец доконавший себя «отмаливанием зацепок» до полной потери сна, я поехал в Пушкин, и там выпросил у настоятеля храма аудиенции. Бывший десантник, рослый, колоритный мужчина в начале нашей встречи попытался было вникнуть в мой бредовый словесный поток, но затем легким взмахом остановил меня и пригласил на следующее утро на позднюю литургию и последующую исповедь.
И вот, на третий день посещения Софийского собора я стоял в ожидании причащения святых даров и приложения к кресту. Но до этого обряда отец Геннадий в своей проповеди напомнил прихожанам о страданиях русского народа в период татаро-монгольского нашествия, сравнил ту историческую эпоху со временем настоящим, когда в гонке за выгодой в стране сложилась ситуация, когда россиян в своём же отечестве вытеснила дешёвая рабочая сила из сопредельных республик: «Где ты, русский человек, в годы порабощения властью мамоны, ищущий правду в Боге?!». Окидывая паству озадаченным взглядом, отец Геннадий вдруг упёрся на моей – «татаро-монгольской» – физиономии и как-то сразу запнулся. И когда по очереди я подошёл к нему на причащение, он так долго держал на моём темени крест, что сзади прокатился нетерпеливый ропот ожидающих. Таинство через отца Геннадия помогло – ко мне вернулся полноценный сон и взбудораженное сознание утихло.
Искатель Пути
В бывшем здании обкома КПСС на площади Ленина города Якутска в начале 90-х годов я работал в кабинете, из окна которого виднелась мощная статуя вождя на высоком постаменте. В годы перестройки здесь, «под Лениным», зарождались новые государственные и коммерческие организации, и наше новоиспечённое госучреждение, куда я устроился после череды невезений, бурлило энергией.
Сентябрьским утром 1993 года в газетный киоск местного «Белого дома» завезли свежую прессу. Перелистывая страницы газеты-толстушки «Молодёжь Якутии», я натыкаюсь на статью «Случайный поступок определяет судьбу». Текст магнитом притягивает моё внимание, хотя к тому времени я порядком уже наелся всякой эзотерики с паранормальщиной. В газетной статье женщина делилась своими впечатлениями по прочтении книги некоего С.Н. Лазарева «Диагностика кармы».
Я стал искать автора статьи, и раздобыл-таки номер её телефона. Но супруг женщины, поднявший трубку, гневно отвадил меня: «Она на пятом месяце беременности, не доставайте её, сектанты проклятые! Всё! Она больше этой чепухой не занимается!»
«Не переживай, у нас в конторе стоит большой японский копировальный аппарат, я всем нашим сниму копии книги Лазарева» – откликнулась одна дама из нашей команды по «Агни Йога», имевшая, оказывается, на руках экземпляр «Диагностики кармы». Я был спасён! С первых страниц чтения книги я понял: наконец-то мои мировоззренческие искания привели к долгожданной работе, написанной внятным языком! Я был вполне подготовленным читателем книги Лазарева: предыдущие увлечения познавательной литературой на грани мистики, религии и науки давали ключи к быстрому усвоению моделирующего стиля автора книги.
В те годы мы – искатели пути к истине – в разваливающемся на глазах государстве были неимоверно счастливы: появилась та самая, интуитивно ожидаемая книга! Мы собирались у кого-нибудь в квартире, и как в избе-читальне увлечённо слушали лектора из «Бумеранга». Удивлялись услышанному: «Надо же, кошку-то, оказывается, тоже можно диагностировать!»
Столкнулись мы в те дни и с первым проявлением коммерческого паразитирования на популярном издании: прилетевший из московской командировки приятель торжественно вручает мне заказ – зелёную книжку «Кармические задачи» некоего Лазорева, но явный бред дальше первой страницы не пошёл.
***
Некоторые моменты из детства, рассказанные Сергеем Николаевичем на лекциях, напоминали и мои странные ситуации: однажды на песчаном обрыве речного берега, срываясь, я с отчаяньем ухватился за тоненькую веточку хилого кустика… и не упал. То, что тогда меня удержало Провидение, сомнению не подлежит. И со чтением огромного количества книг одного жанра у меня также было пристрастие: Лазарев прочёл всю фантастику, а я – сказки и мифы всех народов мира.
Еще из моего детства: как-то летним днём меня, субтильного подростка, течением северной реки Вилюй, где и в 35-градусную жару вода остаётся ледяной, на надувном матрасе унесло от берега достаточно далеко, а плавать я не умел. И тогда я, ничтоже сумняшеся, спрыгнул с матраса в воду на дно реки и… пешком зашагал до берега. Вышел на берег к очумевшим от ужаса родителям как дядька Черномор из сказки.
Крестился я в православии уже с подачи исследований Лазарева, как и многие читатели «Диагностики» первой части. Помню, в маленькой деревянной церквушке во время обряда крещения при прохождении через алтарь я реально почувствовал снисхождение благодати Божьей. Неземное чувство держалось во мне три дня. А уже сегодня, листая страницы книги архимандрита Тихона «Несвятые святые», про себя тихо улыбаюсь: ему, оказывается, в первые часы после крещения советовали быстро попросить у Бога исполнить какое-либо желание – благодатное состояние скоро начнёт угасать. Интересно, думаю я про себя, в свои первые благодатные часы после крещения я, оказывается, проворонил свою выгоду: не знал, что можно попросить что-либо в этот момент.
Один диковатый эпизод, произошедший после выхода второй книги «Диагностики», тоже стоит внести в копилку моей истории познания мира. Когда я, весь сияющий от осознания собственной причащённости к Церкви и наконец-то нашедший своё направление в мировосприятии (благодаря информации Лазарева), звонким весенним днём шагал по пыльным улицам Якутска, вдруг один пьяненький паренёк прокричал в мою сторону через довольно широкую теплотрассу (они в условиях вечной мерзлоты не под землёй, а на поверхности): «А-аа, бес! Смотрите, люди, бес идёт!» Рядом стоял его приятель, с виду вполне трезвый, и пытался его урезонить. Затем эта парочка вновь повстречалась мне вечером того же дня, когда я из дома вышел подышать перед сном. И опять в мой адрес, из всей городской толпы, слышны выкрики: «Смотрите, люди, бес пошёл! Вы что реально не видите его?! Вот же он – бес ходит!» Я готов был просочиться в щель тротуара, испариться в воздухе, лишь бы не быть объектом такого внимания. Я понимал, что ситуация явно преувеличена на волнах лазаревского «катализатора», но дикость происходящего меня озадачила.
***
По прошествии десяти лет после переезда в Петербург я гостил в родном Якутске. Решил заглянуть в ту самую церквушку, где я некогда крестился, превратившуюся ныне в часть женского монастыря. Я спросил церковную работницу про крестившего меня тогда отца Романа – он, поди, уже в большом чине?
– Отца Романа здесь больше нет… Давно уже… Его отлучили… Ох, ну какой же вы настырный человек! Ну как за что?! За ересь!!
«Эх-хэ-хэ, – сокрушённо размышляю я про себя, – отцы вы мои… Родной отец умер, когда я был совсем маленьким. Крестивший меня отец Роман за еретические мысли, как выясняется, отлучён от церкви. Другой, так сказать, духовный отец – Сергей Николаевич Лазарев – вон, весь «дымится» бедняга из-за потери денег».
А что касается Отца Небесного, то мне в юности были дарованы два золотых года. Нет, любые мои желания не исполнялись, уровень жизненного благополучия не вырос, даже наоборот – после расставания с отчимом мы с матерью стали жить в домике-сторожке при въезде на производственную территорию. В крошечном жилище был печка, которую при якутских морозах надо было топить дровами и утром и вечером. Но при всех этих бытовых неустройствах моё самочувствие, мои ощущения в 16 и 17 лет были просто неземными! Я в эти годы будто наконец-то вышел из мутного кокона. Эмоциональная память об этом «цветении души» у меня сохранялась довольно долго, причём она меня реально питала, поддерживая в трудные минуты, но исчезла с появлением кровоточащих струпьев на теле после скандала в офисе Лазарева.
Золотая пора моя стала стучаться к классу седьмому, когда я, впадая в необычное состояние транса, часами сидел, уставившись в карту Тибета. Отчим, заглядывая время от времени в мою комнату, ехидничал: «Ты чего это, в Китай собрался сбежать?». В полузабытьи перед картой я видел каких-то монахов, сидящих в позе лотоса в горных пещерах. Во мне открывались неизвестные доселе способности: внутренними импульсами я мог оказывать влияние на поведение других людей. Например, как в случае с одноклассником-хулиганом: был в нашем классе свой «король», который однажды на уроке труда, как обычно, начал заводиться в своём развязном поведении и разваливать общую дисциплину. И тогда я стал посылать ему импульсы любви: мысленно стал окутывать его нежностью, теплом, жалостью. И он вдруг как-то сразу угомонился, заинтересовался темой урока, взял в руки деревянный брусок и предложил мне вместе помастерить. Два урока подряд он держал меня в своих фаворитах – ведь он считал себя королём класса. И с того урока он потихоньку перестал тиранить одноклассников и мучить учителей. А весной «король» влюбился в девочку-куколку из параллельного класса. Но та почему-то с каждым днём общения с ним стала глохнуть. К концу учебного года она уже не могла продолжать обучение в обычном режиме – оглохла на два уха полностью. Некогда самоуверенный «король» совсем приуныл, учёбу забросил, и вскоре исчез из поля зрения одноклассников.
***
Переезжая в 1995 году в Санкт-Петербург, мне необходимо было продать свою квартиру в Якутске. На объявление о продаже откликнулась одна женщина: «Не продавайте квартиру никому – я куплю её у Вас без торга. Моя фамилия Лазарева. Не забудете? Ла-за-рева».
На даче
Моя жизнь становилась асобытийной – ни плохих, ни хороших вещей в моём существовании «после офиса на Шкапина» не происходило. Время – ветер истории застыло. «Ни сути, ни смысла» – задумчиво проговаривал я про себя. На редких встречах с Лазаревым я намекал ему об этом – всё-таки моё, как читателя его книг, бедственное положение есть оборотная сторона и его метода работы. Но шаг за шагом, из книги в книгу автор, теперь уже нескончаемых серий, снимал с себя ответственность за последствия экспериментального подхода к психике человека. Нечаянные проблески самокритики у Сергея Николаевича тут же «ванькой-встанькой» оборачивались привычными обвинениями в адрес читателя: вы – потребители, лентяи, не понимаете глубину информации, не созрели до неё, вам бы только урвать здоровья-дачу-машину и всё в таком роде.
В 4-ой книге «Диагностика кармы» описана ситуация, где «парень почти спился», и автор книги находит причину недуга – коллективное «я». Описанный случай происходил со мной после ухода из «Академии» и когда приёмы проводились еще на улице Розенштейна. В той самой комнатке для приёмов, в ожидании Лазарева я решил прилечь на его кушетку – сидя на ней он принимал читателей-пациентов и откидывался на короткий отдых в перерывах. Внешне абсолютно художнический антураж комнаты – с холстами на подрамниках, гроздьями кисточек в банке – таил в себе колдовскую мину: стоило мне приклонить голову на подушку Лазарева, как включилось дикое завихрение – моя и без того запойная голова готова была оторваться и улететь в пропасть.
В указанном эпизоде 4-й книги автор победоносно сообщает, что стоило ему озвучить причину моего болезненного состояния, как «у парня всё снялось и больше не повторялось». Я мысленно отматываю время назад, когда я жил еще в Якутске и, читая первые книги «Диагностики», как и большинство читателей, мечтал о подобном приёме у Лазарева: вот бы попасть к нему на приём, он бы точно указал на причину моего недуга. Но вот теперь, будучи уже десятки раз принятым самим Лазаревым и даже упомянутым в книге, я понимаю, что кризисная стадия болезни возможно и уходит при точном попадании на глубинную причину, но-таки возвращается обратно, как тот библейский бес, вышедший погулять и приведший с собой еще семерых. Принципиальных изменений за раз, понятное дело, не происходит. После слов о «коллективном я» моё состояние вроде как выровнялось и выпивать я перестал. Но вскоре всё вернулось на круги своя и лихорадило меня вплоть до осени 2013 года, когда автор, что называется, «официально» наконец-то признал приоритет души в структуре человеческого.
Так что бодрое утверждение в текстах первых книг «проблема ушла и больше не повторялась» можно посчитать «производственной необходимостью» парапсихолога Сергея Лазарева образца 90-х.
***
Работы я никогда не чурался – ни «бумажной» конторской, ни «чёрной» физической. Все студенческие годы обучения в Якутском госуниверситете ночами я подрабатывал санитаром в больницах, а получив диплом педагога, вынужден был пойти в родную студенческую столовую мыть посуду. Мне, приехавшему в Якутск из дальнего района республики, нужна была городская прописка и койко-место в общежитии. А по распределению вуза я уже успел съездить в сентябре 90-го года: в одной тьмутаракани мне глава поселения дал две банки сайры на месяц проживания и напутствовал выжить как-нибудь. Спустя пять недель, на последнем пароме через реку Лену, перед самым ледоставом, я оттуда сбежал. Декан филологического факультета, на котором я успешно закончил учёбу, столкнувшись со знакомым лицом в проёме для сдачи использованной посуды в университетской столовой, сначала оторопел, но придя в себя, бросил с презрением: «Для чего государство дало вам высшее образование – тарелки мыть?!»
И вот, на следующем этапе своей жизни, устремившись было к источнику информации о спасении души, я мыкался в Питере с «обожжённой судьбой» и элементарно нуждался в деньгах. Как заклятый, не мог устроиться на работу, на любую – хоть посудомойщиком, хоть полотёром! Я находился в системе, был поневоле зависим от неё, и лазаревская система вела себя по отношению к своему «подопытному кролику» сообразно натуре её ведущего. Вот, к примеру: иду летним солнечным днём по Староневскому по направлению к Александро-Невской Лавре, умоляя про себя Всевышнего дать мне возможность как-то заработать на скромную пищу. И вот, пожалуйста, система откликается: на моих глазах какой-то юноша, спускаясь по ступенькам в кафе в подвальном помещении вдруг падает и начинает биться в конвульсиях – явно эпилептик. Из его кармана картинно выпадает купюра в 500 рублей – мол, на, забирай, ты ведь просил. Кругом, несмотря на полдень, ни души. Я про себя: у больного мальчика отнимать деньги, пусть даже если он шёл за дозой дурманящего зелья, – просто издевательство!
Была у меня возможность позвонить на мобильный номер Сергея Николаевича, и я позвонил. Попросил его дать мне какую-либо возможность заработать на пропитание, и тогда он предложил поехать на его дачу: по мелочи поделать что-нибудь, и тогда он подкинет мне немного деньжат.
К тому времени из-за катастрофической нехватки денег я вынужден был продать свою питерскую квартиру на площади Победы и переехать в крохотную, восьмиметровую комнатку в коммуналке в Купчине. Моя жизнь – как мне оставалось только констатировать – с каждым выходом очередной книги Лазарева катилась вниз по наклонной.
Обескураживало меня в стиле работы Лазарева полное бездушие к положению читателя его книг. Кавалерийским наскоком автор мог одолеть некую ступень в понимании вещей, и гарцевать на нём, как на истине последней инстанции. Но вот проходит определённое время, и он снова, с той же горячечностью, напирает на выводах следующего этапа мировосприятия. Что же случается с читателем при этих резких скачках, какой жертвой это достаётся внимающему очередную порцию его информации – «всадника» абсолютно не волнует. Ну, разве что, автор вскользь допускает наличие «побочного эффекта» в своей манере ведения исследования: «Я тащу читателя, и могу пригвоздить его на определённом этапе. Потом я иду дальше, а он может остаться там». На фоне его откровенных оговорок – «уж своих-то детей я подстраховал» (от расплаты за ошибки в работе) – отношение автора к читателям выглядит особенно циничным.
Раздражали меня и малопонятные предприятия Сергея Николаевича. Например, когда ему «кураторы из тонкого плана» открытым текстом рекомендовали «успеть вложить деньги в собственную школу», для меня как ясный день был понятен смысл данного послания: часть из нахлынувших больших денег справедливо и благородно пусти на поддержку тех, кто пошёл за исследованием и теперь откровенно нуждается в деньгах – это и есть твоя школа. Ведь читатели книг и составляют его школу – чего же тут выдумывать? Ободранных и обнищавших вслед за системой было много и помимо меня. И они, кстати, были на виду, их можно было бы поддержать простым хлебом или небольшой работой. Форму поддержки можно было бы придумать самую разнообразную, необязательно каждому просящему совать в карман купюры. Но наш автор, восприняв послание прямолинейно, усадил своего шурина, человека совершенно далёкого, на мой взгляд, от содержания книг, и других подобных персонажей, и принялся учить их пондеромоторному письму – технике диагностики тонких полей человека! Не прошло и пяти минут, как у лазаревских школяров поплыло сознание и начались деформации их энергетических полей – автор вынужден был свернуть школу.