В нашем тасисовском проекте образовался технический перерыв на несколько месяцев, во время которого господа, рулящие денежными потоками в Брюсселе, решали, заслуживает наш глубоко содержательный проект продолжения или нет. Чтобы как-то подкормиться во время вынужденного простоя, нужно было искать, чем на этот период заняться. Подвернулся другой не менее интригующий проект – на сей раз от USAID (United States Agency for International Development – Агентство США по международному развитию).
Проект ставил своей задачей научить российских женщин правильно рожать – то есть, без эпидуральной анестезии и сидя, а не с раскоряченными задранными вверх ногами на так называемой «рахмановской кровати». Нам объясняли, что это уже такая сложившаяся общемировая практика, хотя позже я узнал, что был, скорее, лишь один из трендов в акушерстве.
Мне же отводилась роль переводчика на основании того, что я уже поднаторел в переводах в другом проекте медицинской направленности. То есть, я должен был переводить во время родов рекомендации английских и американских врачей нашему медперсоналу. Такая, вот, уникальная специальность – акушер-переводчик.
Но было одно немаленькое «но» – весь мой наработанный профессиональный вокабуляр относился к организации и экономике здравоохранения. Мои же терминологические познания в английском по отношению к акушерству и гинекологии ровненько стремились к нулю. Знать бы заранее, что у женщин в таком достаточно компактном месте кроется столько терминов! Причем, на пальцах не объяснишь, а словом cunt медики не оперируют.
Чтобы понимать, что происходит, и что имеют в виду зарубежные коллеги, во время родов приходилось все время держать свою голову строго между ног рожавших. Если брать общее время за всю жизнь, где мне приходилось быть лицом между женских ног, пожалуй, эта служебная оказия превзошла все личные. Но, ничего, родилось много замечательных деток, и я внес свой личный посильный вклад в решение российской демографической проблемы!
Дальнейшая судьба «кормушечек» переходного периода складывалась следующим образом. TACIS сам сошел на нет, поскольку ревизионная комиссия ЕС выявила, что только 5 из 29 проектов имели какой-то внятный эффект. А «Фонд Сороса» и USAID уже наши попросили с российской поляны во время развернувшихся геополитических борений. И пошли они в Лету, крепко обнявшись – как два закадычных собутыльника, как Доу с Джонсом, как энзим с коэнзимом.
Эпилог
«Что пройдет, то будет мило» – здесь мы с Александром Сергеевичем полностью согласны. Сейчас в любезном отечестве все хорошо и благостно. Тому есть символы и знаки. В деревне с говорящим названием Грязь примадонна и ее юное сверхмобильное приложение с птичьей фамилией построили свой диснеевский замок.
Но это хорошая птица. Главное, чтобы к нам нехорошие вещие птицы не залетали. Как пел известный ливанский рэпер Нассим Талеб: «Черный лебедь, черный лебедь, стоп-сигнальные огни…». Хотя, впрочем, у нас в России ни от дизайнерской сумы, ни от лефортовской тюрьмы и так никто никогда не зарекается.
Что было дальше у меня лично, после того, как была поставлена точка в данном повествовании? Примерно, то же самое, что и у всех. Как говорится, стремился преодолеть хрущевско-зюзинские пятиэтажные обстоятельства рождения. Было участие в корпоративных чемпионатах по надковерной и подковерной борьбе, десять лет на съемных квартирах, ипотека, путешествия – пресловутое #сказочноебали и прочие дивноморские острова.
В течение двадцати лет после окончания соросовского Центрально-Европейского Университета на адрес родительской квартиры мне регулярно продолжали приходить оттуда письма. В письмах содержалась просьба «помочь Соросу материально». То есть, посильно софинансировать стипендии будущих студентов ЦЕУ/CEU.
В адресе была опечатка. Вместо Балаклавского проспекта был указан некий Balalayskiy. Но письма все равно доходили. Хотя, как они могли не дойти по такому замечательному во всех смыслах адресу – Россия, Балалайский проспект? На смысловой карте мира – это, безусловно, одна из точек притяжения и силы.