А вот люди кубанской земли, попадавшиеся взгляду, действительно отличались от типажа среднерусской возвышенности. Их стать, смуглость, острый взгляд обезоруживали.
Я принял решение подыскать временное пристанище на южной окраине Краснодара, с надеждой в ближайшее время попасть в аул Шенджий. Нутро так и рвется обследовать эту первую зарубку, так неосмотрительно оставленную Золотым демоном Кубани.
Столица кубанского казачества распласталась большущими плямбами частного сектора. Краснодар был величественен и красив, но встретил меня равнодушно. Зародившись на пересечении торговых путей и возмужав, он так привык к приезжим и проезжающим, что я был для него, что капля морю. В конце концов, я не греческий торговец, не паломник и далеко не царь чтобы меня встречали хлебом-солью и парадом.
Был вторник. Февраль подходил к концу. На улице было тепло, чуть выше ноля. Нудный дождь навевал тоску, а хлюпающие по лужам прохожие не вызывали восторга.
Зимой здесь и не пахло. Очень удивила свежая зелень травы, обустроившаяся около канализационных люков. По-видимому, трава в тех местах чувствовала себя хозяйкой положения и плевать хотела на далеко не весенний, а все же еще зимний месяц. Деятельность множества прохожих создавали эффект Броуновского движения. Очень хотелось думать, что вся эта живая масса топает с работы домой, но часы показывали не окончание рабочего дня, а самый его послеобеденный разгар. Бойкой торговлей и не пахло. Было ощущение, что торговое пересечение, на котором выросла столица Кубани, сохранилось, а сама торговля куда-то вдруг выехала со всеми своими особенностями.
Куда смотрит наше правительство? Что эту махину людской массы не может удержать на работе?
Мне дико загорелось в такое же время сверху посмотреть на Москву.
Через пару часов блужданий по южным окраинам занятого города я уже устраивался на съемном жилье в переулке Петровском. Мне очень повезло. Старушка, сдавшая мне площадь, нашлась быстро. Я снял комнату не в доме, а в хате. Да, да именно в саманной, продолговатой казачьей хате. С хозяйкой тоже вродь полный ажур. Она просто божий одуванчик, но видно, что глазастая. Глаз у нее темный, острый.
При знакомстве она назвалась Ариной Митривной, но, как потом выяснилось, в обиходе все звали ее баба Ариша, при этом букву «и» заменяя на твердое «ы». Как обратился к бабе Арыше по поводу съемного жилья, она сразу обожгла меня глазами, вроде как рентгеном просканировала.
– Ось цэ мия хата, машина нехай у калытки стоить, тут не возьметь ни хто, – выдала баба Ариша перед своим домиком.
В самой хате, вопреки моим ожиданиям, было очень сухо, странно и приятно пахло какими-то травами, и очень уютно.
Вид из моего окна закрыт голыми ветвями разросшейся яблони, а за ней огород и далее казачий плетень из скрученных самым невероятным образом ветвей колючей акации. Всматриваясь в этот плетень, вспомнил прочитанное об Африке. Там тоже есть места, покрытые непролазными колючими кустарниками. Казачий плетень серьезная и непреодолимая преграда для неподготовленного.
По душе пахнуло прошлым бытом. Интересно было бы пожить в те старые времена.
Кровать, назначенная мне, удивила. Это была древняя вычурная железная ограда с сеткой, какая-то резная и с замысловатыми шишками. Подумалось, что пьяный казак мог и убиться виском о такое. Покрашена она вручную светло-голубой краской. На ней расположилась толстенная перина и аж три подушки. Такого я не то что не видывал, но и не читывал даже. И вся эта мягкая груда наверняка желала меня захватить в плен и в обязательном порядке хорошенечко выспать.
А эта дурацкая этажерка в углу? Так и зачесалось садануть по ней кулаком, интересно же развалится или нет с первого удара? Я устраивался и не услышал как вошла хозяйка.
– Та ийдить вже вечерять, мабуть вустали-то с дороги-то, – прожурчала старушка, из буквы «г» мягко делая невероятно протяжное слово, – чи вы вже отдыхаите?
– Нет еще не отдыхаю, спасибо, я сейчас, – сказал я.
– Трохи поспешайте, бо чай остыне зувсим, – сказав это, она поплелась в кухню…
Мы сели с ней за квадратный, накрытый в синюю клетку кое где прорванную клеенкой, стол в кухне. На столе в зеленой железной миске лежали румяные огромные толстые лепешки, а в керамической пиале золотился густого аромата мед.
– Може тэбе юшки з хлибом налыть? Чи вин у миске яички варени лыжать, так покушай, – сказала она, – в мэне усэ ж домашне, свои курочки нэсуться, а може сальца нарэзать? В мэне сало хорошее, суседи кабана рэзали, так вгостили.
Я не стал капризничать и стесняться, а навалился всеми силами на предложенное. – Та ты пышки у мед макай, – говорила она когда я принялся за чай, – вони на смальце жарени. Мне было так вкусно, что я до сих пор с удовольствием вспоминаю бабу Аришу и ее гигантские пышки.
Скажу я вам кубанские пышки жаренные на смальце это что-то! Очень рекомендую.
– А шо до нас прыйехалы, – спросила она между делом.,– шось зробыть?
– Да так, – сказал я, – посмотреть, познакомиться.
– Можа переехать схотели сюды до нас, али шо шукаете? – спросила она.
– Пока не знаю, – ответил я и решил спросить у нее о ауле Шенджий.
– Тю-ю-ю, – сказала она, махнув руками, – йвы тоже туды же, тута до нашего добра многие дюжа охочи?
Ну вот откуда такое бывает?! Нахера я ляпну про этот аул? Как заговоренное все вокруг. Только приехал, передо мною древняя развалина, первая встречная-поперечная и тут же вопрос про золото. Ох золото, золото. Ну, погоди-же!
– А что, до сих пор ищут? – спросил я.
– А то! Ще як ищуть, носятся як дурни со ступой- сказала она, – люди кажуть шо й милыцця та прахвитэльство и те шукают. Шенджий кажин год роют та роют бессовестни, нэ село а якысь рытвина вже, водни канавы та грязь развели.
– Может давно нашли только увезли за границу? – спросил я.
– От як скажите, – ответила она. – Кабы найшлы не рылись бы. Кадась гутарыли, шо казаки зарыли гдесь у горах той клад, а их чи красные чи беляки постреляли. А казаки за то порубали сильно и тех та других.
– А где порубили?– спросил я.
– Та по всей Кубани и рубали, тут уся зимля усияна теми, хто казаков пострелял та потом им пид шашку попавси. Потому и не знают иде той клад. Усе ж повмерли тогдась у гражданську. За цэ добро кадысь балакали, шо воно у якысь тама птыци ютиться, чи Мантигома чи шо ее зваты, прости Господи, – перекрестилась баба Арыша.
Старушка задумалась, видимо утонув в воспоминаниях былого, а меня сытная пища стало нещадно клонить в сон. В расплывающем сознании промелькнуло: – Опять это Монтигомо выпорхнуло. Что же такое твориться? Мистика какая-то. Причем тут Монтигомо из рассказа Антона Чехова и золото Кубани?… Ерунда какая-то.
Посидев за столом еще пару минут, мы разошлись спать.
Глава 11.
Первое что я увидел открыв глаза, был небольшой проем света, оставленный подушкой лишь для того, чтобы я не задохнулся. Видимо эта приветливая подушка решила в первую ночь оставить своему гостю жизнь, уверенная в том, что свой приговор она может свершить в любое другое время. Было ощущение, что тело заключено в уютный скафандр. Очень удивило, что мое заключение в пуховом излишестве не вызывало потливости.
Радио сообщило, что уже шесть утра.
Это первое дождливое утро в Краснодаре я попытался начать со спортивной пробежки.
Моему решению предшествовали, возмутившие сознание идиотско-надсадные крики местных петухов, начавшиеся еще в четыре часа ночи. Петушиную дерзость сменили гремящие оцинкованные тазы, эмалированные миски, вой пустых ведер, верещание цепей. Все эти звуки создавали впечатление, будто спозаранку начался погром и кто-то усердно лупит арматуриной по набатному колоколу.
Это баба Ариша была уже на ногах и, по-видимому, еще с дорассветного времени хлопотала по хозяйству. Где-то за хатой покликав своих изготовителей натурального продукта: – Ти-и-п – ти-и-п – тип, ти-па – ти-па…, – и видимо накидав им жратвы, баба Арища увидела меня вышедшего в спортивном костюме из любезно предоставленного мне жилища. Мой наряд и боевой пыл ее очень удивил.
– А вы далече? – спросила она.
– Побегать хочу, с утра полезно,– ответил я.
Быт, заложенный в крови всеми ее предками, селянки настойчиво обязывающий ее вставать до рассвета, растапливать печь, кормить живность, варить, таскать воду, мести двор и прочее, не мог вместить в себя утренние физические упражнения моложавого дурня, так безбожно разбазаривающего излишки энергии.
– Тю-ю, шо за нужда така? – махнула она рукой, пожала плечами и скрылась в проеме своего терема.
Я рванул, задумав разогнать кровушку пятикилометровым кроссом. Но уже на первом перекрестке все мои надежды рухнули. Никогда еще в своем рвении к чему бы то ни было, я так низко не падал. Это был полнейший провал. Всю мою конспирацию можно было приравнять к высококлассному специалисту внешней разведки, посланному на спецзадание в Японию, если этот разведчик негр.
Я выглядел не просто белой вороной в те минуты, я был похож на гриб ядерного взрыва, пытающийся «замылить» себя среди пустыни.
Краснодар по утрам не бегает, и ваще Кубань этой дурью не мается. Мало того, любого, делающего даже слабые попытки изобразить бег, любая собака воспринимает как личное оскорбление. В генах этих тварей жизнь среди кубанских казаков навеки отпечатала лишь один вывод: – Раз бежит, значит что-то стащил. И спуску тут тебе даже пародия на моську ни в жисть не даст.
Поэтому уже на пятой минуте своих беговых мук, спортивную подготовку на Кубани я жестко ограничил, оставив ей лишь право на отжимание от пола в закрытой на крюк комнате, возможный секс и купание при случае в реках этого дивного края.
– Шо, вже побигалы? – встретила меня баба Ариша.
– Угу, – мыкнул я и пошел к умывальнику.
– Шось вы мало, а то за вас вже суседка казала шо постоялец в мэне якысь чудной,– в спину крикнула баба Ариша.
И откуда же вы такие глазастые, нормальные еще спят, а вы уже перемалываете кто чудной кто нет, – зло подумал я.
– Идить вже снидать, – позвала баба Ариша.
На необъятной тарелке возлежала яичница. Стоп! Не, все не так. Во как надо!
На тарелке равной размеру средней барже громоздилась яичничище, а именно: три куска жареного розового сала размером с кулак утопающих в пятисантиметровой толще белка украшенного пятью огромными темно-желтыми лунами желтков. Аромат этого блюда кружил голову, его вид завораживал, а его размеры, смешанные с мыслью, что все это придется все в один присест съесть, да еще в семь утра, вызывали рвотное возмущение изнеженной среднерусской печени.
Нельзя сказать, что я в этот завтрак вообще кушал. Я стойко впихивал в себя вкуснейший утренний кубанский изыск. Мой страдальческий вид не ускользнул от зоркой бабы Ариши.
– Шось у вас и аппетиту нэмае зувсим, – начала она, – наши хлопчики йидят так спасу нет ни якого, усе подметут, крохи и те посбирають.. Одын сядэ, так и борща зараз две миски съест та ще яичницу та молока крынку. Ну и вони в нас тут усе сбиты таки, прям богатыри, а вы якысь-то дробненький. Можа хто порчу навел?
– Вот тебе и раз, – стало напрягать мозг, – тренировался, тренировался а тут бац– дробненький, порчу навел.
– Нет, все нормально, – сглатывая подступающую тошноту, пролепетал я, – просто я так не завтракаю, я только чай с утра пью.
– Тю-ю-ю, чай!, – воскликнула она, – а як же робыть у поле тады? Силушки ж не будэ зувсим. Ще золото вот рэшили найтить, як же рыть землю будыте?
Очень хотелось огрызнуться, что, мол, пахать с утра никто и не собирался и рыть тем более, но я сдержался. Опять она про золото, во попал!
Кое-как придя в себя от завтрака к десяти утра, я стал собираться посетить аул Шенджий. Но сначала не тот, который сейчас на карте, а тот прежний, который тоже возможно был свидетелем золотой пропажи. Раньше аул Шенджий находился на реке Белой и на правом берегу Кубани, в районе современного Краснодара. Прежнее название аула было – Хымышево. Сейчас там Шапсугское водохранилище.
Вот где возможно впервые появился и оставил зарубочку обоз с сокровищем, а может все-таки и в теперешнем Шенджие.
Все в мире относительно. Судя по карте получается прям Бермудский треугольник. Хымышево-Шенджий-Новодмитриевская. Причем Новодмитриевская южнее и равноудалена от этих двух точек. Для чего такие обстоятельства?
Баба Ариша предложила на дорогу покушать блинов со сметаной, но организм, не желая, раньше положенного богом срока, быть сраженным наповал вкусной смертью умудрился отделаться от гостеприимной хозяйки, дав лживое обещание без опоздания прибыть к обеду, взяв из рук бабушки в дорогу завернутые в тряпку шмат сала и ломоть белого хлеба. Я еле переборол в себе желание в первой подворотне выбросить это смертоносное угощение, но мои закаленные нервы не дали осечки.
За день я умудрился объехать все два злополучных поселка и побывать на Шапсугском водохранилище. Краснодарский край начинал нравиться. Моя «шестерка» с возложенной нагрузкой справлялась только так. За день я нифинта не нарыл, и ничто меня к сокровищам не приблизило. Единственно понял, что более рационально войскам Рады было бы двигаться на юг к Шенджию в заболоченную часть, нежели на запад к Хымышево. Спрятаться обозу от остроглазых кубанцов, красных разъездов, беляков и снующих бандитов намного легче было бы в лесах, чем на открытой взору степи. Сколько ни старался представить себе золотой обоз и ход мыслей кубанских отрядов охранения, ничего не толкового получалось. Это не просто выходки злого Золотого демона, а заговор всех темных сил Кубани.
Ну, помучал, помучал, – мысленно беседовал я с демоном, – И где же ты, такой умник, нашел себе приют? Ладно, держись у меня. Надо все-таки посетить станицу Каневскую и святой источник. Все видения неспроста в этой жизни. Еще пока не обнаружилось происхождение человечества. Завтра же рвану туда, так что пока отдыхай рыжая бестия, – закончил я свое обращение к демону.
В этот вечер гостеприимное коварство бабы Ариши переросло в маниакальное буйство. Она, видимо, решив досрочно избавиться от меня, с нетерпением ожидала моего возвращения весь день, чтобы убийственно накормить борщом. Кубанский борщ, предложенный мне на ужин, был воплощением ароматического и вкусового шедевра, но корыто, куда так заботливо баба Ариша влила те двадцать порций, сказав, что налила немного из-за моего плохого аппетита, заменившее более привычную мне тарелку, расстреляло меня, а килограммовый кусок вареной гусятины произвел контрольный выстрел. Я чуть не сошел с ума, пока все это утрамбовал в невероятно раздувшийся с парализованной волей желудок. Как же мне хотелось поговорить с той скотиной, которая додумалась изваять и распространить по стране такую посуду! Я просто изнемогал от желания этой встречи.
В эту ночь я не помню, чтобы спал. В памяти лишь отпечатался факт, что я дышал, слушал одуревших петухов и гром разнообразной железой утвари. Мои виски кузнечным прессом долбила мысль: – Ни чего себе кладоискатель!
Глава 12.
От утра я ничего кроме убийственного завтрака и не ожидал. Мой организм после первых «едовых» пыток от бабы Ариши понял, что ему не выкрутиться из этого плена и смирился со своей участью. Он за невозможно краткий срок отяжелел. От поставленного удара не осталось и следа, это показала моя несостоявшаяся попытка провести небольшую тренировочку по типу «бой с тенью». Но во время этого подобия бокса я внезапно осознал, что мои руки налились не спортивной а дурной силой и ударом с замаха в ухо я мог бы свалить и тяжеловеса. На завтрак, распоясавшаяся в кулинарном искусстве, баба Ариша любезно предложила мне блинчики со сметаной. Слово «блинчики» она наверняка произнесла с сарказмом. После подобия утренней гимнастики и двух десятков отжимов от пола уже около семи утра я вмещал в себя тончайшие с дырочками гигантские блины, горой покоящимися на большущей сувенирной тарелке. Я, не без скрытого коварства, усердно топил их в домашнюю сметану, не уступающую по своей густоте сливочному маслу. Принимал я эту вкуснятину до легкого помрачения и затрудненного дыхания. Естественно, что до десяти часов я был полностью свободен ото всего, ибо двигаться я уже не мог, а мое дыхание походило на дыхание рыбы лежащей на песке, вытащенной в августовский день из воды.
– Прылягте, та всните хочь на чуточку, – мило улыбаясь, предложила баба Ариша.
Я с неслыханным для подобного положения проворством унесся в свою комнату и рухнул в глубину перины. Времени было достаточно, и я решил проанализировать все узнанное за вчерашний день. Шапсугское водохранилище возможно и было довольно живописно, но мне вчера было не до природы. Из осмотра водохранилища, прилегающей местности стало понятно, что Золотой демон в тех местах и не появлялся. Нет, конечно он мог это сделать, но не сделал. Все противилось этому. Тактика ведения общевойскового боя, да и стратегия просто ставили жирный крест даже на что-либо подобное.
Во-первых, в тех местах ни аула Шенджий, ни Хымышево не было и нет. Во-вторых, я откопал поселок Хамышки, что на реке Белой, по названию созвучное с названием Хымышево. Но об этих Хамышках, читатель, позже. Также золото можно было утараканить в направлении через теперешнюю Еслизаветинскую, но и это отпадает, потому, что золото пришлось бы отдать белым, а у кубанцов с белыми были разногласия. Обоз можно было бы утащить в Новороссийск, а оттуда в Турцию морем, но город был занять красными. Да и сама Турция была бы против если бы к ним ввезли у них же награбленное. Поэтому, исходя из диспозиций всех противоборствующих сторон и политической борьбы между ними, наиболее вероятное направление золотого обоза все-таки на восток в Майкоп. Там действительно сначала труднопроходимая болотистая местность, потом леса, горы. Но будем учитывать, что там небезызвестный господин Шкуро орудовал. А этот деятель золото не пропустил бы сквозь пальцы. Проводя этот захватывающий любого следопыта анализ, я чуть не уснул. Но время терять было нельзя и я, превозмогая мореное состояние и лень, собрался пробраться в станицу Каневскую. «Шестерка», понимая всю свою значимость в этом деянии, мгновенно завелась. Ее с нетерпением ожидали восемьдесят километров неплохого равнинного шоссе. Приятно и без сбоев урча, она понесла меня на север по хорошенькой Р268 через речку Понура, что в станице Новотитаровская, минуя станицы Гарпачевку и Медведовскую. И уже через час вынесла меня к городу Тимашевску. В Тимашевске я дозаправил бак под горлышко, но останавливаться для изучения этого городка не стал, так как в отношении сытости проблем не возникало, а терять драгоценное время не хотелось. Хотя сейчас я конечно сожалею, но оставляю за собою право, когда ни будь посетить этот городок. У всех без исключения кубанских поселений есть своя история, красота, изюминка. Но все это в следующий раз. Пока меня занимает поиск очень занятного Золотого демона Кубани, и я не вправе разбрасываться дефицитом времени. Оставив по левому борту машины станицы Брюховецкую и Переясловскую разделенные рекой Бейсуг, я вел «шестерку» дальше на север. Через пару часов я уже въезжал в станицу Каневскую, которая соседствовала со станицей Стародеревянковской. Меня любезно встретила стела, изображающая спелый пшеничный колос и стальное мельничное колесо со словом «Каневская», исполненной красной краскою и годом основания станицы «1794». Обе эти станицы тоже были разделены рекой, ее название Челбас или Большая Чаша, но вот историей они не разделимы. Я прямо-таки рвался к центру Южной площади, где обосновался крестовокупольный красавец Свято-Покровский храм. Это изумительной красоты небесно-голубое строение с глубоко-синими куполами заставляет любоваться и прислушиваться к сладкому щемлению в груди. Его ажурная отделка завораживает взор, а колокола, выделанные уральскими мастерами, дают неповторимый чудный звон. Высокий фундамент и холм, на котором покоится храм, дают возможность любоваться этим божественным творением еще задолго до въезда в станицу. А золотистый нимб, украшающих его синие купола, православных крестов в празднование Пасхи можно видеть даже из-за горизонта. Место храму выбирал один известный в свое время схимник Киево-Печерской Лавры. Когда я зашел в храм, то почувствовал смущение и щеки мои запылали. Мне было немного не по себе, но ощущение какой-то непонятной легкости внутри было. Я не крещеный, но главную икону храма я определил сразу и, не мешкая, выполнил волю своего видения. На красивый квадратный золотой подсвечник перед иконой Покров Пресвятой Богородицы я поставил зажженную восковую свечу. Все время я чувствовал к себе чье-то пристальное внимание. Пару раз я предпринял попытки осмотреться и вычислить виновника этого ощущения. Когда же свеча окончила горение я, уже желая по быстрее покинуть храм, двинулся к выходу. Но нечто заставило меня против воли остановиться еще раз осмотреться. И тут натыкаюсь на этот взгляд…
Я не знаток православия и тем более икон, но тут я сразу все понял. Меня приковал взгляд святой великомученицы Параскевы Пятницы. Икону осветляли два круглой формы изящных золотистых подсвечника. Я не запомнил красок и как вырисована эта икона, но то, что на меня смотрели живые влажные глаза, а лик ее был боголепным, вне всякого сомнения. Я зажег и поставил перед этой иконой свечу. Я не мог ни двинуться, ни отвести взгляда, я всматривался в эти глаза. Мне казалось, что прошла вечность. Я был растворен этим живым строгим взглядом. Я был растерян, я не знал, что мне делать, но мысленно перед этой иконой, я сам, руководствуясь лишь самим собой и своими помыслами, я дал клятву не сделать этой земле, этому прекрасному краю никакой пакости. Мне было невероятно легко и приятно, когда я вышел из этого храма. У меня было ощущение, что я что-то нашел, и это что-то было сказочно ценным, невероятно дорогим. Теперь, переживая это посещение, я с уверенностью могу сказать, что именно в этом храме мне было дано понять, что я нашел ценности Кубанской Рады. Я долго стоял и смотрел на главный крест храма. На улице было хмарко, солнышко было укрыто серой пеленой, но вокруг креста было золотистое сияние. Оно было живое, все время колебалось, пульсировало. Даже отъехав от храма, я, перепроверяя себя, раз за разом бросал взор на храмовый крест, и он мне отвечал свечением. Теперь я, убежденный в своей чистоте и полный уверенности в успехе своих приключений, поехал выполнить вторую волю видения. Я несся к святому источнику. Каких и будь пятнадцать минут езды, мост через реку Челбас, пара улиц и вот она, та самая улица Криничная станицы Стародеревянковской вывела мою «шестерку» к красивой восьмигранной надкладезной часовне из красного кирпича с главкой и крестом. Под куполом изящно вырисован голубь, на восточной ее стене иконы и лампады. Проемы украшены кованными металлическими решетками с крестами. Каждую десятую пятницу по Пасхе совершается Крестный ход от Свято-Покровского храма из станицы Каневской к этому святому источнику. Едва я вышел из машины и направился к часовенке, откуда-то сбоку скорым шагом ко мне подошла женщина, одетая во все черное. Но это не была монахиня, тех я много раз видел. Подойдя почти вплотную ко мне, эта престарелая, но шустрая женщина вдруг перекрестила меня и, сказав мне, что знает, зачем я здесь, что у меня все будет хорошо и напомнила, чтобы я обязательно испил воды из Криницы. Перед тем как уйти эта женщина перекрестила меня и произнесла загадочную фразу: – Спеши, тебя ожидает «Монтигомо Ястребиный Коготь, страждущий да обрящет». Ушла она так же внезапно, как и появилась, скоро, и как будто растворилась. Не скажу, что подобные чудеса приходятся мне по вкусу. Любой, услышавший подобное, может принять это за безумство. Я попил холодной воды из Криницы. Очень приятные возвышенные чувства охватили меня, когда я пригубил эту воду. В Краснодар я ехал в веселом расположении духа и дурацки улыбался всю дорогу. Во время всего обратного пути, уплетая за ужином, выложенный бабой Аришей на тарелке из вареников размером в ладонь стог, ложась спать в дивные перины, у меня не проходило ощущение, что я сказочно богат, что я нашел или приобрел что-то очень ценное и важное.
Глава 13.
После поездки в станицы Каневскую и Стародеревянковскую прошло два дня. Посещение Свято-Покровского храма и Святой Криницы оставили глубокий душевный след. Все время думалось о строгой женщине в черном одеянии. Почему она сказала мне, что была кем-то послана? Почему меня всюду преследует эта загадочная дурацкая фраза, которая по своей сути ни о чем не говорит: «Монтигомо Ястребиный Коготь»? …
А может все-таки в этом что-то есть? Просто так случается одно, ну, в крайнем случае, два совпадения. А здесь прямо стройная система организована. Кем? Для чего?…
Не мог я забыть и воду из Святой Криницы. Она была ласковая, именно ласковая. Я нисколько не сомневаюсь в ее святости и лечебных свойствах, но если у вас возникнет желание узнать что такое ласковый вкус воды, вам путь на Кубань к реке Челбас, в станицу Стародеревянковскую Каневского района к Кринице.
А какие девчата в Каневской!!! То надо видеть. Если у вас возникнет мысль качественно продлить родословную своей фамилии, смело отсылайте выросшего сына в станицу Каневскую. Это древнейшее казачье поселение на Кубани и разбойный красавец генофонд буйствует тут на славу. Вы скажете спасибо за невесту из Каневской и за подаренных ею справных внучат.
Из-за чего во мне бушует чувство, что я приобрел что-то невероятно дорогое и таинственное, почему горит внутри груди? Кем мне дано право на это, зачем дано?....
Эти вопросы основательно измучили и не оставляют меня в покое.
Но я все же выбирал время, чтобы основательно разобраться в событиях времен гражданской войны на Кубани.
Тщательнейший анализ политической и фронтовой ситуации позволил сделать вывод, что золотым обозом не стали рисковать. Его не повели на запад в Крымск и далее, не повели и на северо-запад в Ейск, и не потащили на юго-запад в Новороссийск. Обоз все-таки был вверен под охрану отрядам генерала Фостикова Михаила Архиповича и двинулся на восток в лесистую местность Майкопского района. Золотой обоз Кубани изначально все-таки пополз именно в город Майкоп. Что случилось в Майкопе или при его приближении, что послужило поводом изменить маршрут золота и принять решение спрятать его в горах, можно только гадать. Но, судя по личностным характеристикам Михаила Архиповича, он, по всему видно, принял очень тяжелое, в то время, единоличное и правильное решение – спрятать казну подальше от беды.
Скорее всего ни Деникин, ни Каледин, ни Шкуро, ни одна из развлекающихся в тех местах банд не внушили ему ни доверия, ни патриотизма. Попав в их руки, золото попросту бы растащили или профукали на пораженческую войну. Видимо, по этой причине генералом и было принято такое сложное и опасное решение. Кому конкретно он отдал приказ схоронить казну, состав отряда охранения вряд ли уже будут известны.
А вот где спрятано золото совершенно случайно знаю я. Не скромно? Понимаю, но вот так уж случилось, что разгадал эту загадку я. Я нашел обитель "Золотого демона" Кубани. То есть не я нашел, а я был избран, чтобы его найти. А вот почему не понимаю сам.
Золото Кубани не попало в руки первого своего владельца – в Турцию. Да, да, это золото принадлежит в основном турецким торговцам. Оно за многие годы было награблено кубанцами и осело в их казне. Тем не менее, ни в Турции, ни в соседствующих с ними государствах и вообще на Востоке оно не объявилось. Если бы хоть один камушек или жемчужина из Кубанской казны попала в руки восточных ювелиров, то даже вмонтированная в иную поделку была бы в обязательном порядке высвечена. Исходя из коммерческой стоимости, цена любого драгоценного предмета значительно возрастает благодаря истории самого предмета, особенно если история на крови. И если бы золото Кубанской Рады покинуло пределы Кубани, то где нибудь появилось бы или колечко с чистейшим рубином турецкого паши, или колье с черными жемчугами именитого иранского торговца с пометкой – убиты или ограблены кубанскими казаками там-то и там-то. А возможно в печати проскользнуло бы, что имущество такого-то возвращено его наследникам. А сих фактов пока не значится, учитывая, что разведки мира тщательно отслеживают эти вещи.
Я «от и до» проштудировал рассказ Антона Чехова «Мальчики». И первое отношение этого рассказа к тайной пропаже Кубанского золота обнаружил в значении одного странного слова. Слово «Монтигомо» в переводе означает – непобедимый, но можно интерпретировать и как недоступный, непреодолимый.
Узнав это значение, я сразу понял, что знаю, где обжился "Золотой демон" Кубани. Возникла срочная необходимость попасть на юг края, в кавказские горы Кубани.
С этой минуты события завертели-закрутили меня с невероятной скоростью.
Сборы были недолги. Я щедро оплатил гостеприимство бабы Ариши, обещал обязательно на обратном пути заехать к ней, ибо мой организм уже с трудом переживал отсутствие убойных доз вкусностей от кубанского стола. Как ни странно, но телесам пришлась по вкусу эта медленная, но сладкая смерть от переедания.
Я не поехал в Майкоп. Хотя через станицы Тимирязева, Каменномостский до Хамышки, и после пехом вдоль реки Белая на Гузерипль, а затем уже горной тропой на юг можно добраться до Красной Поляны. Этот путь показался мне менее удобным, хотя именно по нему в свое время плелся к своему вековому схрону бесценный обоз. Сейчас до захудалого поселения Хамышки проложена современная шоссейная трасса, а в 1918 году там была малоизвестная и почти нехоженая горная тропа. По ней шныряли разбойники и контрабандисты, переправляя награбленное и незаконное.
Пользуясь картой и услугами современности, я уверенно рванул в окружную по трассе М4. Сменяющие с невероятной скоростью друг друга изумительные пейзажные виды, в памяти оставляли яркие калейдоскопные отпечатки. Создавалось впечатление, будто я рассматриваю слайды. «Шестерка» добросовестно вынесла меня через Горячий Ключ сначала в порт Джугбу. Там я свернул на восток и по шоссе М27 через Туапсе двинул на Сочи. Не доезжая Сочи я направил машину по трассе А148 и буквально влетел в поселок Красная Поляна. Так было сподручнее, быстрее, да и авто всегда под рукой. Асфальтовый серпантин горных извивов полностью поглотил мое внимание.
Первый раз слега я перекусил в Джугбе, а плотно поужинал уже в кафе на окраине Красной Поляны.
Далее мой путь лежал через Эсто-Садок к кордону Пслух. Мне нужно было преодолеть урочище Медвежьи Ворота, выйти к Бзерпскому Карнизу и забраться на гору Коготь.