Часть пятая
Сегодня вечером Лиля решила устроить для нас романтический ужин. Его сценарий был сюрпризом, поэтому она попросила в течение дня её не беспокоить. И я весь день не мог найти себе места, ходил от угла к углу и постоянно посматривал на часы, определяя сколько времени осталось до нашего свидания. С того рокового вечера прошло несколько дней. Мы с Лилей полностью оправились от происшествия и больше не думали ни о чём негативном, наслаждались последними летними деньками и обществом друг друга. Именно поэтому Лиля решила устроить романтический вечер при свечах, чтобы как следует проводить наше лето и оставить в памяти только хорошие и добрые его моменты.
Прошедшая драка не осталась незамеченной. Конечно же, родители обратили внимание, что у меня разбита губа (синяки на руках я благополучно скрывал от них под длинными рукавами рубашки). Но я соврал, что ударился об дверцу навесного шкафчика. Папа сразу поверил, а вот мама несколько усомнилась в моих словах и даже позвала меня для разговора по душам.
– Сынок, как у тебя дела? – спросила она, когда я зашёл к ней в комнату.
– Нормально. А как ещё у меня могут быть дела?
– Ты правду говоришь? Ничего не скрываешь?
Я покачал головой, уверяя маму, что скрывать мне нечего.
– Просто я замечаю, что за последнее время ты так изменился. Стал более скрытым и замкнутым. Мне кажется, это произошло после того, как ты стал дружить с той девушкой. Лилей, да? Её ведь так зовут?
Я молчал. Мама, после небольшой паузы, продолжила:
– Она благотворно на тебя влияет? Не заставляет тебя делать то, чего ты не хочешь? Просто я, как мать, должна знать, что происходит с моим сыном. И если у тебя есть какие-то проблемы или неурядицы, то ты можешь мне сказать и я…
– Всё в порядке, мам, – перебил её я, – В жизни моей произошли перемены, но они к лучшему. С Лилей у меня всё замечательно и именно благодаря ей вся моя жизнь стала замечательной.
– У вас с ней дружба? Просто дружба, да? – спросила мама, с подозрением глядя на меня.
– Нет. Я её люблю. Люблю больше всего на свете. И она меня тоже. Так что у нас не дружба.
Глаза мамы увлажнились, и она обняла меня.
– О Боже, сынок. Как же быстро ты повзрослел. А я даже не успела заметить, что это произошло. Всё из-за этой безумной работы, всё из-за неё. Мой сын уже взрослый, у него есть любовь. А я даже не поняла этого. Что я за мать?
– Ты прекрасная мать, – я обнял маму в ответ, – Именно благодаря тебе я стал таким, каков я есть. И я благодарен тебе за это. Именно за те качества, что вы с папой вложили, Лиля полюбила меня. Сейчас я в надежных руках, мамуля. Не переживай – мой ангел-хранитель будет беречь меня всегда, потому что я его люблю.
С этими словами я вышел из комнаты. На часах было без четверти восемь, мне было пора на свидание. Я надел новую белоснежную майку, побрызгался любимым Лилиным парфюмом и в сладостном предвкушении выскользнул за дверь. На улице было невероятно тихо, слишком тихо даже для нашего посёлка. Луна мирно светила, звёзды только появлялись на небосклоне. Я аккуратно ступал по влажной траве, боясь запачкать кеды. Выйдя из-под крон старых верб, я оказался на тропинке, которая вела меня к Лилиному дому. Внутри всё пело и благоухало, я готов был бежать к дому, укрытому цветами, чтобы поскорее увидеть и обнять самого дорогого мне человека. В десятке метров от автобусной остановки, я остановился и замер.
На том же самом месте, что и в ночь драки, стояла та же самая бледно-жёлтая шестёрка, обладателей которой я так ненавидел. В голову начали закрадываться плохие мысли и я, сам того не замечая, побежал вперёд. Расстояние быстро сокращалось. Я различил две фигуры, стоящие возле машины. Мотор не работал, но фары тускло горели. Приблизившись, я увидел Висяка и ещё одного члена их банды. Моё появление было для них неожиданным, потому что Висяк прервал разговор на полуслове и резко выхватил мобильник. Его напарник что-то буркнул и скрылся в машине.
Я не обращал на них внимания и бежал дальше. В окнах Лилиного дома горел свет. Несколько умерив свой бег, я облегчённо вздохнул. Но вдруг входная дверь с грохотом открылась и оттуда буквально вывалился некто. Я настороженно вгляделся. Это был Пырей. Он, судя по виду, был чем-то напуган, и стремглав бросился к машине, не замечая никого вокруг. Тяжело дыша, он пробежал мимо меня, задев плечом, но даже не обратил на это внимания. На его лице читался неподдельный страх, и я окончательно убедился, что произошло нечто действительно страшное. Через мгновение мотор автомобиля взревел и Пырей с криком «Валим!» спрятался в его маловместительном чреве. Моё сердце упустило ритм. Руки задрожали, а в мозгу начали роиться сотни опасных мыслей.
Я быстро вбежал в распахнутые двери. Влетел в идеально чистую гостиную. В центре её стоял стол, полный изысканных блюд, горели свечи. Рядом на полу лежала Лиля. Она была одета в алое атласное платье, на котором, в районе груди, расплывалось такого же цвета пятно. Кровь была и на бежевом ковре и на блестящем лезвии ножа, валявшегося неподалеку. Сердце дрогнуло опять. Дыхание на долю секунды остановилось. Мозг отказывался принимать увиденную картину. Я стоял, а время вокруг замерло. Не знаю, сколько его прошло перед тем, как я осознал, что Лиля всё ещё дышит. Бухнувшись на колени рядом с ней, я подхватил дорогое тело и прижал к себе. Правой рукой я попытался зажать рану, их которой крупными алыми каплями струилась кровь. Лиля приоткрыла глаза. Её бледные губы растянулись в вымученной улыбке:
– Солнце моё, ты всё-таки успел. Как жаль, что мы не сможем уже поужинать с тобой. У неба другие планы на меня…
– Нет, Лилька, тише. Не трать силы. Я сейчас… Я сейчас вызову «Скорую». Надо чем-то перевязать… Где?
Я лихорадочно заметался, но не мог ничего найти вокруг.
– Вот и закончилось наше лето. Жаль, что его было так мало, – продолжала Лиля, а из глаз её падали бриллианты слёз.
Её руки холодели, а лицо всё быстрее теряло краску. Я был оглушён, не знал, что делать и только крепче прижимал к себе любимую.
– По… поцелуй меня. Сейчас. Я хочу, чтоб наша любовь осталась со мной навсегда…
Я наклонился ближе и поцеловал холодные губы. Лиля ответила на поцелуй, собрав последние силы. Она отдала их этому символу нашей любви. Жизнь покинула её губы последними.
Я не верил. Я закричал. Что есть силы я кричал и слёзы ручьями текли из моих глаз. На руках у меня была уже не Лиля, а неживая кукла, бледная и мёртвая. Я не хотел принимать этого. Ведь недавно она была жива, недавно её сердце билось, а глаза излучали божественный свет! Как же так? Такого просто не может быть! Она не могла умереть. Я звал её, я кричал её имя до тех пор, пока не сорвал голос, но и после этого я продолжал шептать «Лиля, Лиля…» Но она не очнулась. Её больше не было. Она ушла, оставив меня одного, один на один с этим горем, с этой болью…
Дальнейшие события я помнил только в смутных обрывках. Память отказывалась уже что-либо воспринимать. Да и зачем? Главное она ведь приняла – Лили больше нет. И жизни тоже. Больница, заключение врачей, истерика мамы девушки, ужас в глазах моих родителей и неверие в голосе Артёма – всё это было и одновременно отсутствовало. Я помню только в общих чертах, что происходило со мной на протяжении следующего дня. Лишь чётко помнится мне, как мама, с горестным выражением лица и опухшими от плача глазами, уговаривала меня поменять майку, которая была пропитана кровью Лили. Я отказался. Я не снимал эту майку до самих похорон. И не спал. Я просто сидел на лавочке возле дома Лили, ожидая, что она сейчас выйдет, как всегда с открытой улыбкой, поцелует меня, и мы пойдем с ней гулять, говорить обо всём на свете, дарить друг другу свою искреннюю чистую любовь. Но этого не было. Вместо этого кто-то, вроде Артём, позвал меня в дом, сказав, что сейчас приедет священник для того, чтобы произвести отпевание. Я послушно пошёл за ним.
Помещение было заполнено горестным плачем нескольких десятков людей, неприятным запахом траурных свечей и неживых цветов. Лиля была одета в подвенечное платье. Сейчас казалось, что она спит. Я много раз видел её спящей, но во сне её лицо никогда не было таким серьёзным и застывшим. Кто-то назвал меня по имени, но я не понял кто. Приехал священник. Дым из кадила окутал комнату и стёр события из моей головы.
Следующий кадр, который я помню – это шествие. Весь посёлок, казалось, вышел на последние проводы моей любви. Плакали все, не плакал только я. Я шёл впереди всех. Я держал перед собой большой портрет Лили, на котором она была живой.
Вот, наконец, и тот кусок земли, что станет последним приютом для моей милой и доброй девочки. Рядом с глубокой ямой, скалившейся наружу беззубым ртом, росла берёзка. Она казалась маленькой и беззащитной, прямо как Лилька, в тот вечер, когда я впервые с ней познакомился. Священник начал читать свои унылые псалмы и мой мозг опять отключился. Включился он тогда, когда тишина кладбища пронзилась воем и плачем сотни голосов, после слов священника, известивших, что нужно прощаться.
Я стоял в стороне. Я не смотрел, как люди поочерёдно подходят к моей мёртвой невесте и целуют её в лоб и руки. Вдруг я увидел перед собой лицо Лилиной мамы. Она сказала, что пришло время и мне попрощаться с Лилей. И тут я не выдержал. Всё, что копилось во мне на протяжении этого времени, мощным энергетическим водопадом выплеснулось на окружающих. Я заорал, я упал на колени и начал рвать на себе волосы и траву на земле. Я бил себя кулаком в грудь и раскидывал всех, кто пытался меня успокоить и остановить. В пелене слёз я видел, как черная крышка опускается на тело моей дорогой и единственной, а каждый удар молота по гвоздю отдавался в моей голове взрывом. Мне не хватало дыхания, но я всё равно продолжал голосить и кричать. Я кричал на всех окружающих, на Бога, на того, кто убил Лилю, но больше всего я кричал на самого себя. Я не мог себе простить, что не спас мою любовь, что отдал её иному миру. Когда я вновь стал себя контролировать, вокруг были только родители и друзья. А вместо тёмной страшной ямы виднелся аккуратный холмик, на который кто-то положил живой цветок.
Это была лилия, природное отображение моей умершей Лилии…