Глава 7. Правда или действие?
В седьмой части Еве грустно, а призраки выбирают новый формат развлечений.
Ева почти не контактировала с внешним миром, и не знала, что там происходит. Ей самой более чем хватало той еды, что была в холодильнике, и хватило бы еще надолго – расшатанные нервы не способствовали хорошему аппетиту. Но в городе, оказывается, творилось черт знает что – раздел власти, который она успела увидеть краем глаза, был только началом. А вот подступающий голод вызывал у окружающих больший ажиотаж, и заставил некоторых отчаянных искать пропитание в других местах.
Кто–то пытался охотиться на животных, кто–то грабил более слабых. А Ирвин искал пустые дома или кафешки, где могла остаться провизия. Пару раз ему везло, а вот сейчас он наткнулся на Еву. Девушка задумалась ненадолго, и, скрепя сердце, предложила ему выбор. Остаться – на некоторое время еды должно было хватить двоим, тем более что она продолжала появляться, хоть и по чуть–чуть. Или взять еды и уйти. Второй вариант на лице парня вызвал почти животный ужас, и Ева показала, где в доме находится еще одна спальня.
Ирвина было откровенно жаль, а осознание последних новостей, вызывало легкий приступ паники. И она ему обрадовалась, как родному – значит, чувство самосохранения еще не сдохло, где–то у нее внутри под гнетом внешних обстоятельств.
Ирвин остался наедине с холодильником и пожеланием хорошего вечера, а Ева вернулась к себе. Оставлять парня в доме было страшно – поведение окружавшего его кошмара было непредсказуемым для окружающих. Вот сейчас призраки почему–то пустили его в дом, и даже не выставили в особо грубой форме, когда она предложила ему остаться. Это наводило на неприятные мысли.
Еще более странным казалось то, что она больше боялась за него, чем за себя. А вдруг он решит убить ее в одну не прекрасную ночь?
Она поднялась по лестнице, и резко остановилась на последней ступеньке, не решаясь идти дальше. Из–под двери комнаты, которую она считала своей, просачивался свет. Узнав последние события, Ева не была уверена, какой вариант был бы предпочтительнее – призраки, или взбесившиеся люди.
Подходила осторожно, ступая на носочках, чтобы не издавать ни звука. Прислушивалась к происходящему по ту сторону двери. Тишина.
«ТЫ МОЖЕШЬ СПАСТИСЬ»
Большие буквы на всю стену, для разнообразия не кроваво–красные, а угольно–черные, будто кто–то вытащил уголек из потухшего камина, и нарисовал послание на обоях.
А свет включили, чтобы надпись не пропустила. К счастью или к ужасу, но Ева таким надписям несильно доверяла. И пугаться их перестала.
– Как? – она вежливо решила уточнить, но ей не ответили, а надпись пропала, словно впитавшись в стену.
Свет потушен, а Ева легла в кровать. Ждать следующих вводных для прохождения нового уровня. И, может быть, немного поспать.
***
Как давно Ирвин находился в этом доме, Ева не знала, она давно потеряла счет времени. Но то, что с момента его появления она начала сходить с ума больше, чем раньше, и намного быстрее, не заметить не могла. Видения появлялись чаще, надписи всплывали практически везде, один раз черная буквенная вязь проступила на ее коже, на левом предплечье. Ева пряталась в ванной, рыдала, пыталась изрезать буквы ножом прямо на собственной руке. Но та заживала, кожа становилась чистой, а розоватвая вода, стекающая в водосток, казалась просто игрой света.
«УБЕЙ»
Ни крупицы памяти не вернулось в уставшую голову, зато почти любая отражающая поверхность считала своим долгом показать фрагмент ее прошлой жизни. Не все кусочки паззла, что ей подкидывали, сразу вставали на места, но многое становилось понятнее. Согласно зеркальным хроникам, те двое мальчиков – действительно ее дети. Убитый мужчина – отец, который их украл, и держал в подвале. Она видела ужасные картины избиения детей в бликах чайника, в лакированной поверхности кухонных шкафчиков, в ложке, которой помешивала чай. Она видела, как тот мужчина издевался над ней самой. Она закрывала глаза, чтобы не видеть, не выходила из комнаты.
Тогда пришли голоса.
Они нашептывали ей свои ужасные фразы, будто мантры; говорили то тише, то громче, и от этого спасения не было.
«Убейегоитывернешьсяубейегоитывернешьсяубейегоитывернешьсяубейеговитывернешьсяубейегоитывернешься»
Шепотом, не в самое ухо, но без устали – это могло продолжаться часами.
«Онвиноватонвиноватонвиноватонвиноватонвиноватонвиноват»
В чем конкретно виноват Ирвин, девушке показали только один раз. Этот парень оказался тем, кто помогал ее покойному мужу похищать ее детей.
Увиденная картинка вызывала ряд вопросов. Почему же он ее не узнал, и вел себя так, будто они не знакомы? Надеялся на ее потерю памяти? Но ведь она не говорила, что потеряла память – почему тогда? Почему? Почему?!!!
«Убей его, и ты спасешь всех. Все вернутся домой».
Сильно выматывала и общая ситуация в этом месте. Еда неумолимо заканчивалась. Они с Ирвином заколотили разбитую дверь в мансарду, но пару ночей подряд спасали дом от налетчиков, пытавшихся пробраться к ним через окна в разных комнатах. Налетчики позорно выкидывались за дверь, а окна очень скоро тоже оказались заколочены. Теперь они не знали, что творится за окном.
Ева рыдала, бросалась бьющимися предметами, Ирвин молчал. Видимо, списывал истерики на происходящее вокруг – еда почти кончилась, вода кончается, стресс, ужас, паника, постоянное напряжение и защита территории…
Ева пряталась по углам от него, от себя, но спрятаться от тех, от кого хотелось бы, не получалось.
– Уйдите, пожалуйста, уйдите, – она сидела в углу, в своей комнате, раскачивалась из стороны в сторону. Плакала или нет, не могла почувствовать. Голоса уже не шептали – они кричали, надрывались, чередовали жуткие слова. Ей казалось, что две банши стоят по обе стороны от нее, и вопят ей в уши. Все эти кошмарные вещи.
Дверь чуть скрипнула, и Ева резко повернулась на звук. Ирвин с ужасом смотрел на нее. Запутанные волосы, красные глаза, затравленный взгляд. Бледная кожа с заживающими царапинами вызвала у парня чувство тошноты.
– Как тебе помочь?
– Уйди! – она рычит сквозь зубы, чувствуя, что еще чуть–чуть, и кинется на него. Никакого оружия под рукой не было – в какой–то день она убрала все острые предметы, спрятала в подвале, и закрыла его на замок. Остался один нож на кухне, но им не резать уже, а скорее пилить оставалось, настолько она затупился.
– Ева?
– Агнес, чертов ты ублюдок!
Они победили.
Откуда у женщины, которая почти не ела, и не спала более трех суток, могли взяться силы на такой прыжок – неизвестно. Девушка резко рванула к нему, будто ее отбросили, или отправили катапультой.
Борьба завязалась нешуточная, но Ева на голом адреналине и ненависти – причем даже не к Ирвину, к ситуации – побеждала. В какой–то момент она сильно ударила его по голове, из–за чего тот откинулся на спину, не в состоянии встать и дать отпор. Он едва шевелился, кряхтя и постанывая, будто его жалобы тут могли быть кому–то интересны.
Откуда взялся нож, Ева даже думать не стала. Схватив тесак – такой же, каким она тогда убивала мужа – Ева придавила парня своими весом, чтоб тот не убежал, сев ему на живот. Он смотрел на нее больными от страха глазами. Она высоко подняла руки, занесла нож над ним, чтобы воткнуть его прямо в сердце. У нее не осталось каких–либо чувств вообще – ни жалости, ни сочувствия. Она просто хотела закончить все это.
И Ева вспомнила.
Глава 8. Когда рушится пряничный домик.
Голову разрывала тупая боль. Она, конечно, понимала чувство самосохранения Ирвина, но предпочла бы, чтобы он ее вырубил как–то по–другому. А лучше вообще этого не делал.
Отбросив нож, Ева скатилась на пол, в ужасе отползая от несостоявшейся жертвы. Память накатывала волнами, услужливо и без прикрас показывая всю правду, а вместе с ней – весь масштаб лжи, в которую она окунулась, попав в это место. Ей врали везде, с самого начала, выворачивая наизнанку всю ее жизнь, и выставляя настоящее под другим углом. Но зачем? Желая свести с ума? Принести ее руками жертву какому-нибудь страшному культу?
Теряя сознания от удара по голове, Ева даже не обижалась на парня, понимая, что сама бы поступила точно так же. Только очень надеялась, что вернувшаяся память не пропадет туда, откуда вернулась.
***
Как оказалось, Ирвин умел вязать неплохие узлы. Крепкие. Надежные. А еще усадил ее в крайне неудобную позу на чертовом стуле, к которому привязал, и очень неудобно вывернул руки, которые уже даже не болели, а тупо ныли. Она, конечно, понимала, что заботиться о комфорте человека, который чуть тебя не убил, далеко не первостепенное занятие, но можно было бы и чуть поаккуратнее. В конце концов, она не пыталась убить его каждый день.
Белобрысых мальчишек в услужливо предоставленных видениях Ева на самом деле очень любила, это не было ложью. И проводила с ними много времени, даже больше, чем их родная мать. Она была очень занятым человеком, потому Ева, на правах старшей сестры, нередко занималась с ними, когда мама уезжала в командировку, или была очень занята на работе.
У нее с братьями была пятнадцатилетняя разница в возрасте, и раз двойняшкам было по десять лет, то ей самой чуть меньше, чем она думала. И чем ей пытались показать.
– Очнулась? – Ирвин заглянул в гостиную с некоторой опаской. Что ж, это радовало – он не хотел избавиться от нее, он защищал свою жизнь, значит, убивать не будет. Оставалось надеяться, что местные призраки теперь не набросятся на него, начав сводить с ума, как делали это с ней.
– Дай воды, – Ева говорила полушепотом, хрипло; во рту было сухо, и очень хотелось пить.
– Нет воды, – получив бешеный и возмущенный взгляд от привязанной пленницы, Ирвин уточнил: – Вообще нет. Перестала течь из крана.
Ева застонала, откидываясь на спинку стула, и тут же пожалела об этом – от резкого движения головой боль прошила ее практически насквозь. Довольно скоро искры из глаз прекратились, осталась только пульсация.
– Я делала запас. На такой случай. В моей комнате, под кроватью, пара бутылок.
Ирвин смотрел с сомнением, Ева мысленно посылала его по уже озвученному адресу. Кажется, парень искренне думал, что едва он переступит порог гостиной, Ева тут же подскочит со стула, размахивая развязанными веревками, и ускачет вслед за ним, весело хохоча, и собираясь его придушить.
– Я из-за твоего удара, говнюк, дышу через раз, так что не переживай, не выберусь.
По крайней мере, если он и подохнет в этом месте, то точно не по ее вине. А такими темпами они оба подохнут достаточно скоро.
Они – она и ее семья – жили в небольшом городке, недалеко от Сан–Диего. Там все друг о друге все знали, и когда сын местного шерифа начал за ней ухаживать, у нее не возникло никаких подозрений на его счет, не щелкнуло ничего в мозжечке. Ну а как же, он весь такой благонадежный, добрый, внимательный, мать его горячо одобрила. Наверное, общайся Ева со своими сверстниками, узнала бы много другого об этом козле. Но Ева не общалась, и на свою голову, вляпалась, втянув за собой дорогих людей.
Ирвин вернулся с бутылкой воды, которую уже успел знатно ополовинить, но к девушке подходить не спешил.
– Ирвин, не будь мудаком, дай воды.
Выражение лица парня читалась проще, чем азбука: «Это я еще мудак?». Ева вздохнула.
– А кого ты видел на пароме?
Парень вздрогнул, и девушка понимающе усмехнулась. Она тогда еще не поняла, но она там видела свой самый страшный кошмар. Кошмар, в который никто не верил, который чуть не стоил жизни ей и матери, и который отнял у них мальчишек.
– И как же это связано с тем, что ты пыталась меня убить?
Ирвин поставил бутылку рядом с Евой, и присел рядом, чтобы развязать ей ей руки. Ева почти обрадовалась, но всю остальную ее часть, не менее надежно перемотанную веревкой, Ирвин оставил связанной, затянув еще пару узлов, для верности, и отошел подальше, кивая на стоящую рядом воду.
Она пила жадно, понимая, как жажда давила на мозги, и чувствуя, как напряжение начало чуть–чуть отпускать. Ирвин по–прежнему ждал ответа, а потому, сделав еще пару глотков, девушка начала рассказывать:
– Я свалилась сюда с полным отсутствием памяти о прошлой жизни. И моя амнезия стала очень удобным рычагом. Я не знаю тебя, Ирвин, но мне долго внушали, что знаю, и что ты помог убить дорогих мне людей.
Парень явно сомневался, стоит ли ей верить.
– Ты видел странности в этом доме? Потому что для меня он был странным весь, и со мной разве что дверные ручки не разговаривали. Если ты начнешь что–то видеть – не верь, Ирвин, они врут. Они и мне врали, запугивали, выключали защитный барьер, обещали, что все будет в порядке. Они хотели, чтобы я тебя убила.
Горло начало саднить от долго разговора, и Ева сделала последний глоток воды, лоставшийся в бутылке.
– Может, они захотят, чтобы ты убил меня, раз я отказалась?
– Почему не убила? – спросил он, практически перебивая на полуслове. Кажется, этот вопрос волновал его, но он никак не решался задать.
– Потому что вспомнила, кто я, – буркнула Ева, закрывая пустую бутылку, и отбрасывая ее в сторону. Всем своим видом она показывала, что разговор окончен, но если бы могла – просто ушла бы, хлопнув дверью.
Парень покинул гостиную, а Ева осталась обдумывать происходящ9ее.
***
Надпись на газете говорила правду – ей некуда было возвращаться. Где–то там осталась мать, но вряд ли она примет ее после всег, что произошло. Она поверила ей, единственная в городе, кто согласился слушать правду. Но то, что по ее вине убили сыновей – вряд ли женщина это поняла, приняла и простила. В любом случае, идти Еве было не к кому, она считалась беглой убийцей.
Когда пропали мальчишки, Ева была вне себя от горя. Она организовывала поисковые отряды, днями пропадала в городе, парках, лесополосе – чтобы найти хоть какой–то след. Но шли дни, недели, ребята не находились, и Ева все больше впадала в отчаяние. Виктор – именно так звали сынка шерифа и по совместительству ее парня – был рядом и поддерживал ее, помогал расспрашивать людей, расклеивать объявления. Жаль, Ева не знала, что искать нужно было ближе.
Она узнала совершенно случайно. Спустя два месяца после пропажи она осталась у Виктора дома. В ратуше был прием по случаю дня рождения мэра, куда, конечно же, пригласили сына шерифа, и куда он сам позвал ее, как свою официальную девушку. Изящное платье цвета слоновой кости, почти белое, сидело на ней просто великолепно, о чем ей не уставали говорить весь вечер. Впервые после трагического происшествия Ева почувствовала себя живой, и способной радоваться.
Вполне ожидаемо вечер продолжился у него дома, и она сидела в гостиной, на мягком ковре возле камина, пока Виктор куда–то ушел. Сказал, что хочет сделать сюрприз.
Девушка улыбалась, не зная, что и думать, пила вино, которое ей налил Виктор, и представляла, что все наконец–то будет хорошо. Что–то блеснуло под диваном, и Ева наклонилась проверить. Наверное, если бы она не сидела на полу, то не увидела бы ничего. Но она увидела, и это стало началом конца.
Кулончик. Маленький, серебряный, в виде акулы. Она дарила его на день рождения Чарли, младшему из двойняшек.
Ева вздрогнула, выныривая из воспоминаний. Она почувствовала, как ее прошивает насквозь странная вибрация. И гул этот жуткий начался как–то внезапно, и нарастал, нарастал, нарастал…
– Ирвин!!! – завопила Ева, искренне надеясь, что ее все–таки отвяжут. – Ирвин, мать твою, отвяжи меня быстро!
– Что опять? – полусонный парень ввалился в гостиную, путаясь в ногах.
– Ты что, дрыхнешь? Не слышишь совсем этот шум?
Парень очень внимательно смотрел на нее секунд двадцать, прежде чем ответить.
– Этот гул мы уже дней десять слышим.
Ева вздрогнула. Что ж, ей было немного не до того.
– Черт с тобой, – парень вздохнул, и подошел ближе, начиная распутывать узлы веревки на ней. – Но, если снова попробуешь меня убить – я отдам тебя паромщику.
Глава 9. И что теперь?
Заключительная часть, где кусочки паззла встали на места
Она проснулась от того, что ее пытались вытряхнуть из коробки на стол. Ева сопротивлялась, и цеплялась за края, а коробку трясли все сильнее, сильнее и сильнее…
– …ва…. Ева…. Ева, да очнись же ты!
Голос раздавался, словно сквозь плотную заслонку, которая с трудом пропускала звук. Сначала он казался медленным, и каким–то «зажеванным», как на кассете, но со временем стал вполне понятным, а еще через десяток секунд даже узнаваемым.
– Ева, или как там тебя, не время сдыхать!
А когда время? Девушка открыла глаза, не сразу понимая, где она находится. Осознание пришло почти сразу – спальня, в доме, в странном месте, Ирвин ее трясет, а, нет, уже не трясет.
– Какого хрена ты творишь?
– Очнулась, – парень заметно выдохнул, и отпустил Еву, бросая ее обратно на подушки. Та зло зашипела – удар по голове проходил, почему–то, не так быстро, как рана от пули, синяки и ссадины, или даже разрезанные руки.
– Можно было поосторожнее. Чего тебе не спится?
– Потому что ты вопишь, как резаная, и не даешь спать, – объяснил он, удаляясь от кровати.
– Спи с кляпом во рту, – пожелали ей прежде, чем выйти из комнаты, и захлопнуть дверь.
Еве снился кошмар. И в этом кошмаре она заново переживала весь ужас того вечера. Часть его ей показывали в видениях, но осознание того, что да, это она, настоящая, понимание, что на самом деле происходило – это выбивало из колеи.
Когда Ева нашла серебряную акулу, она еще не поняла ровным счетом ничего. Достала подвеску из-под дивана, внимательно осмотрела ее со всех сторон. Очень была похожа. Решила сама поискать Виктора, чтобы спросить, откуда у него этот кулончик. Она скинула туфли еще в прихожей, так что сейчас шла по полу босиком, не издавая практически никаких звуков. Виктор не нашелся на кухне, не отзывался, когда Ева звала, и девушка решила, что он либо в уборной, либо куда–то вышел.
Решила вернуться в гостиную, но задержалась у одной из дверей.
Ее взгляд зацепился за косяк двери – часть его была неровно покрашена, и отличалась от остальной поверхности. Сквозь тонкий слой краски ощущались неровности, будто кто–то закрашивал царапины. Потерев это место пальцем, она отметила, что краска уже давно впиталась и высохла. Девушка осмотрелась по сторонам, и толкнула дверь вперед. Та, как ни странно, поддалась – что действительно было бы странно, если бы Виктор прятал там какие–нибудь секреты, да?
Дверь вела в подвал, а потому спускаться пришлось наощупь – почему–то она чувствовала, что просто обязана передвигаться как можно тише.
Ступеньки тихонько скрипели при каждом ее шаге вниз, но Ева, стиснув зубы, продолжала аккуратно спускаться. Где–то внутри еще теплилась надежда, что Виктор просто решил устроить там вечеринку–сюрприз.
Постепенно накатывал страх, практически животный ужас. Она была уверена, что увидит что–то страшное, крепче сжимала в руке найденную подвеску.
Что ей стоило повернуть назад? Туда было еще страшнее. Казалось, что если она обернется, и только сделает шаг вверх, на нее нападут, и история на этом закончится. Все страхи были построены исключительно на интуиции, но Ева ей доверяла.
Виктор с топором не напал на нее, едва ее нога коснулась последней ступеньки. И не напал даже тогда, когда она включила свет, и увидела весь масштаб катастрофы, в которую она угодила, втянув туда всю свою семью. Очень странно, что он был так беспечен, оставив подвал открытым. Но, возможно, он хотел, чтобы она сюда спустилась?
Подвал оказался фото–студией. Сотни снимков висели на веревках; на стене можно было увидеть практически галерею. Галерею кошмара.
– Чарли…
Ева всхлипнула, подходя ближе. Казалось, из нее вынули легкие, но оставили ей возможность чувствовать, потому что дышать от ужаса она не могла.
– Чарли, мой Чарли…
Вид мальчика на фотографиях вызывал тошноту, и Ева, не в силах сопротивляться, просто выблевала весь съеденный ужин на каменную поверхность.
– Хью… Мой солнечный Хью…
Снимки с Хью висели чуть правее, и были не менее гадкими, чем все здесь присутствующие. «Галерея» на стене вызывала омерзение. Виктор… Неужели все это творит ее Виктор? Несколько десятков мальчишек и девчонок, изображенных на этих фотографиях, уже никогда не увидят свет. Он фотографировал их еще живыми. Он запечатлел их мертвыми. Будто фотографии «до» и «после».
– Мальчики…
Ева еще надеялась, что они где–то могут оказаться живыми. Но сейчас, сидя рядом с лужей собственной блевотины, она чувствовала, как плита осознания и отчаяния начинает придавливать ее своей тяжестью.
– Ты зря решила сюда спуститься, – послышалась с лестницы.
И начался ад.
***
Из крана снова текла вода, правда, тоненькая струйка. Ева решила позволить себе роскошь умыться, потому прийти в себя никак не могла. В своем сне она снова провалилась в тот вечер, разделивший ее жизнь на «до» и «после, и, кажется, если бы не Ирвин, то не вышла бы из него самостоятельно.
С тех пор, как память вернулась, никакие призраки к ней больше не приходили. Затаились, или ушли навсегда?
– Как тебя зовут?
Ева выпрямилась, оглядываясь. Воспаленные глаза чуть успокоились от прохладной воды, но ненадолго – она снова начала чувствовать жар.
– А как ты ко мне обращешься? – уточнила она, закрывая кран с водой.
– Ты потеряла память. Значит, имени своего настоящего тоже не помнила. Агнес?
Девушка покачала головой, отводя взгляд.
– Зови меня Ева.
***
Каким–то волшебным образом ей удалось вырваться из подвала. Она вырубила свет, Виктор поскользнулся на бывшем содержимом ее желудка, и девушка в это время выбежала наверх. Все это казалось совершеннейшей удачей ровно до того момента, как дверь наружу оказалась заперта, а выбивать окно рядом было нечем. Она побежала в другой конец дома, чтобы попробовать выйти через вторую дверь, но и там было закрыто.
В коридоре раздавались шаги, злобное рычание, и громкие обещания скорой смерти. Она рванула на кухню. Ева решила защищаться.
Нож лежал на столе, прямо с нарезаемыми оливками – Виктор готовил коктейли. Девушка схватила со стола будущее орудие убийства, сразу прячась за столешницей так, чтобы ее не было видно в проеме двери.
– Вернись, глупая, тебе все равно не убежать.
«Ближе, подходи ближе», – думала она, подобравшись, и приготовившись к нападению. Она поняла, что другого выбора не осталось еще в тот момент, когда не смогла открыть первую дверь. Но внутри себя она чувствовала глубокое удовлетворение. Она отомстит убийце собственных братьев, и, судя по снимкам, серийному убийце детей. Она отомстит ему. Она его…
Нападение застало ее врасплох – он подошел сзади, выбивая нож, и хватая за шею. Ева извивалась, стараясь ударить рукой или ногой, как–то зацепить, чтобы он дал ей немного воздуха. Но тот сильнее сжимал ее шею, и девушка чувствовала, что вот–вот потеряет сознание. Каким–то чудом она дотянулась до разделочной доски, и саданула ему по голове. На пол посыпались нарезанные и целые оливки. А также Виктор – не потерявший сознание, но явно дезориентированный. Ждать она не стала, чуть отдышавшись, подхватила упавший в сторону нож, и опустилась рядом с ним.
– Думаешь, это сойдет тебе с рук? – Виктор говорил хрипло, так и не веря до конца, что Ева посмеет замахнуться и ударить.
– Не знаю. Может, папочка и прикроет твою репутацию. Но все эти дети с рук тебе не сойдут.
И она занесла над ним нож.
***
– Агнес? Тебя зовут Агнес? – девушка закатила глаза, пытаясь придумать, что бы ей съесть. Выходило, что нечего.
– Нет, не Агнес. Агнес – моя мать.
Ирвин замолчал, что–то обдумывая.
– Почему ты тогда накинулась на меня, называя себя так?
Девушка вздохнула, присаживаясь за стол.
– Потому что местные призраки вывернули мою жизнь под другими углами, и представили мне так, как им показалось нужным.
Девушка повозила ногтями по пустой столешнице, собираясь с мыслями.
– Я прятала ножи, Ирвин, чтобы не убить тебя. Они показывали мне картинки, они шептали, они кричали мне в уши, они смотрели мне в глаза, забирались под кожу. Какая разница, как меня зовут по–настоящему? Зови меня Ева – так меня звали там, откуда я свалилась в это место. А та, что была раньше… Она умерла.
Девушка поднялась на ноги, собираясь выйти из кухни, но чуть замерла, оборачиваясь на замолчавшего парня.
– А ты, Ирвин? Какие твои чудовища? Я не поверю, что ты здесь без них.
Он ничего не ответил, даже не посмотрел на Еву. Она вышла в коридор.
***
Виктор набрался сил, и перехватил ее руку. Бороться с мужчиной, больше себя почти в два раза, было трудно, в какой–то момент она ожидала, что он пересилит ее, и тогда ей лежать здесь с ножом в груди. Но она смогла, и уже скоро бывший парень смотрел на нее полными ужаса глазами, не веря, что это произошло.
– Вот ты и не отвертелся, скотина.
Еву затопила злость, и она не остановилась, продолжила всаживать нож ему в грудь раз за разом, даря ему смерть куда более милосердную, чем он давал детям. Она выплескивала свою боль, злость и отчаяние на человека, которого считала одним из самых близких. Когда его тело обмякло, а голова безжизненно откинулась на пол, вокруг них уже была приличная лужа крови.
Вся она была в крови – руки, лицо, светлые волосы, а платье оказалось перемазанным практически полностью. Подол пропитался кровью насквозь, оставляя размазанный след на полу, и смазывая кровавые отпечатки ступней. Девушка медленно вышла в коридор, падая на пол перед телефоном. Отбросила в сторону все еще зажатый в руке нож, чтобы набрать 911.
***
– Какого черта происходит? – Ирвин вбежал в гостиную, где Ева сосредоточенно сидела на диване и предавалась меланхолии.
– Что бы там ни было – это не я, – открестилась она, за что получила скептический взгляд.
– Понятно, что нет. На улице, слышишь?
Девушка прислушалась, услышав больший, чем обычно, ажиотаж.
– Что за митинг?
Они осторожно выглянули в окно, чтобы их нельзя было заприметить невооруженным взглядом. Мало ли, насколько они… психически нездоровые.
– Черт знает. Но кажется, кого–то будут убивать.
– Все б тебе убивать, – пробурчал Ирвин, и получил тычок в бок за несдержанный язык. – Пойдем, посмотрим?
Ева кивнула.
***
Дальше все происходило просто – полиция в этом городе была подконтрольна шерифу, мэр, если и был против такого развития событий, до него реальная ситуация могла просто не дойти. Все улики против Виктора, как убийцы детей, были уничтожены, а Еву, несмотря на бесчисленное количество показаний, объявили убийцей, и упекли в психушку.
Говорили, что ее скоро собираются казнить – возможно, шериф не хотел, чтобы кто–то однажды начал прислушиваться к тому, что бормочет умалишенная девчонка, и решил ее уничтожить. Она, в свою очередь, решила сбежать. Прорываться пришлось с боем, отсюда синяки и царапины, вывихи. Амнезия, похоже, от удара по голове – свалиться в местный водоем ей помог один из помощников шерифа.
Прибилась не так чтоб очень далеко, сколько ее искали? Полгода?
Пришли тогда не за миссис Роббинс. Пришли за ней. У миссис Роббинс, наверное, хотели достать адрес, чтобы не светиться в офисе адвоката – он был известным, и дело тогда бы получило огласку. А вот если бы она просто пропала, то посудачили между собой с месяцок, и перестали бы.
А дальше – получилось, как получилось
***
– Что за гребанный кошмар? – поинтересовалась она у стоящего рядом мужика, и тот неожиданно ответил.
– Мы приносим жертву, чтобы вернуть пищу и воду в дома наши.
– А вы в способе точно уверены? – полюбопытствовал стоящий рядом Ирвин.
– Да, сомнительно как–то, – согласилась Ева.
– Не смейте! – воскликнул тот, мгновенно превращаясь из просто чокнутого фанатика в агрессивного фанатика. – Пророк знает, как нам спастись!
Ева собралась спорить, но Ирвин обладал большими навыками дипломатии и чувством самосохранения.
– Хорошо, хорошо, мы верим, – согласился парень, закрывая Еве рот, и уводя ее подальше.
– Не спорь. Здесь нам не рады. И скорее они убьют тебя, чем подумают, что жертвоприношение – это дикость.
Та промолчала.
Появление человека верхом на ящерице сбило ее с ног в прямом смысле – она свалилась на землю, когда ее толкнули, и таращилась на это действо огромными глазами.
– Тут и не такое бывало, – пожал плечами Ирвин, помогая ей подняться. Кажется, она многое о нем не знает. То есть, вообще ничего.
Жертвоприношение, на радость жертвы, отменили, и Ева тоже вздохнула с облегчением.
И почти сразу она почувствовала это.
Звук, волной энергии прошивший ее насквозь.
Будто все внутренности перетряхнули, и поставили на место. Будто ее потрясли несколько раз, как котенка на шкирку, и кинули на пол. Она бы не удержалась на ногах, если бы не схватила за рядом стоящего человека.
– Что это было? – кажется, что–то спрашивал Ирвин, но девушка смотрела вперед. На мост. Она смотрела, как рассеивается туман, как появляются очертания города. Она чувствовала, как невидимый барьер спадает, и знала, что по этой дороге теперь может уйти.
– Пойдем?
Она молчала.
Что ждало ее там? Очередные неизвестные призраки? Или, если они выпадают в реальный мир, преследования от шерифа, чьего сына она безжалостно прикончила? Стоит ли туда идти?
Но сквозь тучи показалось солнце, и Ева едва заметно улыбнулась. Может это знак?
– Пойдем, посмотрим, что там.
И шагнула вперед.