Запретные дали. Том 1

– Не делаем резких движений! – тотчас же прикрикнул на него Мартин, – Радость внезапной встречи с приятелями, с которыми ты давеча завязал крепкую дружбу вовсе не повод нарушать моих врачебных указаний!.. Посерьезнее относимся, te rogo (лат. прошу тебя)…

Он тотчас же скрыл страшные оковы за длинными краями свежей белоснежной простыни, после чего облачил Себастьяна в длинную ночную сорочку, тонкая защита которой была воспринята с детским ликованием, вызвав очередную лукавую усмешку со стороны «строгой врачебной интеллигенции».

– Теперича отдыхаем, – произнес Мартин, – набираемся сил и потихонечку пытаемся есть, а начнем мы с того самого стакана воды, который ты так настойчиво требовал накануне, не зная, как меня уже назвать и куда еще послать! Чтоб впредь голоса на меня повышал!.. Относимся с должным уважением!

Наградив напоследок суровым темно-синим взглядом, «строгая врачебная интеллигенция» умчалась прочь из комнаты, оставив после себя довольно смятенные чувства, а вскоре вернулась с обещанным стаканом воды и железной миской, из которой торчала столовая ложка.

Наконец-то напившись, Себастьян начал «потихонечку есть», однако под пристальным контролем пронзительно-синих глаз пресно-водянистая крахмальная мешанина, то и дело застревала комком в горле, никак не желая проглатываться.

После того, как Себастьян с грехом пополам все-таки полностью заглотил «полезный супчик», Мартин еще долгое время не выходил из комнаты, очевидно, боясь незамедлительного отравления, однако внезапный стук в дверь, заставил его учтиво откланяться с обещанием зайти попозже.

Оставшись один, Себастьян облегченно выдохнул и, вольготно развалившись на свежей постели, приступил к выполнению «врачебных указаний». Внезапно его посетила мысль о наступлении долгожданного отпуска, о котором он даже и мечтать не смел в самый разгар рабочего периода.

Ликуя от радости, Себастьян возблагодарил Всемилостивого Господа, и принялся было наслаждаться ниспосланной благодатью, однако провалявшись полдня в постели, вдруг понял, что просто так лежать без дела очень даже тяжело, да к тому же довольно скучно. Заняться было совершенно нечем, и книгу со стола лечащий врач куда-то умыкнул. Расстроенный этим фактом, Себастьян принялся придумывать себе хоть какое-то занятие, жадно прислушиваясь к происходящему за пределами комнаты, но оттуда доносились звуки «врачебного приема» малозанимательного содержания.

Немного помучившись бездельем, Себастьян решил разнообразить свою скуку рискованным предприятием и осторожно выглянул за дверь.

Вскоре он убедился, что пребывает в самом обычном доме, причем, данная планировка поражала своим несусветным убожеством, состоящим всего из двух противоположных друг другу комнат, да жалкого подобия кухни, где за шторкой находилась видавшая все виды старенькая ванна. Комната Себастьяна была смежной с туалетом, во второй комнате, с прибитой к двери табличкой «Кабинет», теперь уже шумно и визгливо принимал пациентов Мартин.

Вынырнув из кухни-ванной, Себастьян крадучись поспешил восвояси, но прямо по коридору он завидел черный взъерошенный силуэт. Поняв, что разведка все-таки не прошла незамеченной, он испуганно сглотнул и начал медленно приближаться к источнику теперь уже крайне повышенной опасности, однако оказавшись в двух шагах, так и замер, пораженный неимоверной высотой той статной фигуры.

Задирая голову высоко вверх и привставая на цыпочки, Себастьян, удивленно присвистнул, озадаченно потирая себе лоб, но тотчас же спохватился и прекратил тянуться к запредельным высотам. Стоило ему резко пасть с цыпочек обратно на пол, как сильная боль обжигающей волной заявила о себе.

Громко ойкнув, Себастьян схватился за левый бок и протяжно застонал, едва сдерживая слезы.

– Что такое? – поинтересовался Мартин и озабоченно склонился над Себастьяном.

Разом забыв о боли, а заодно и потеряв дар речи, Себастьян поспешил все объяснить единственным доходчивым образом невербального общения.

Скептически покачав растрепанной головой, Мартин перешел на язык жестов, строго указывая пальцем на дверь, а потом показал команду, которая явно значила «соблюдаем постельный режим».

Нервно закивав, Себастьян проскользнул мимо, вторично поражаясь двухметровой высоте, и принялся с двойным усердием выполнять вверенную команду, подкрепив ее на всякий случай еще и командой «Умри!».

Вскоре освободившись от обильного потока пациентов, «лечащий врач» заглянул к Себастьяну.

– Если чегось приключилось, – молвил Мартин, пребольно прощупывая левый бок, – то просто кликни… Даже с улицы я тебя услышу… Впрочем, отлучаюсь я крайне редко и не на этой недели точно, и вообще нечего шлындать по холодному полу, застудишься еще ненароком! Итак, вон, воспаленьице идет полным ходом! Только оттемпературил! Дай тебя на ноги поставить, а застужаться уже дома сколь угодно при родной маменьке будешь!.. Слышишь? При родной маменьке дома застужаться, а при миленьком Мартине не сметь!..

Далее он поспешно объяснил, что, мол, не надобно шлындать по коридору, в часы приема пациентиков, нарушая тем самым больничный устав Частной лавочки.

Пообещав пренепременно предоставить для ознакомления тот самый устав, Мартин, как видно, в наказание, заставил бесконечное время гонять во рту противное подсолнечное масло, затем целую вечность полоскать рот и горло, потом последовал отравительный ужин в виде все того же «полезного супчика». Финальным аккордом этим чудовищным пыткам послужило мытье перед сном. На этот раз в ванной, но без воды, все той же губкой из тазика, но с дополнением в виде чистки зубов и, судя по всему, именно зубной щеткой самого Мартина.

Вконец замученный столь обширным наказание, Себастьян очутился в спасительной кровати, где безропотно принял упорное прощупывание, героически стерпел обжигающее промазывание по линии жжения, после чего, видимо, уже в награду, был, наконец-то, предоставлен самому себе.

Наблюдая за тем, как вечерний сумрак медленно проникает в комнату, Себастьян с унылым видом размышлял над тем, что совершенно не таким ему грезился долгожданный «отпуск», а еще, что соблюдать «врачебные рекомендации» на самом деле непосильная задача. К тому же, если каждый его шаг будет контролироваться этим длиннющим нечто, то он в скором времени сойдет с ума.

Пока Себастьян старательно накручивал себя, из вне послышались звуки очередного «врачебного приема» и, судя по сгущающемуся сумраку, то это была уже ночная смена, а если учитывать громкую возню, подкрепленную истошными женскими криками, то был, скорее всего, какой-то экстренный случай, причем крайне тяжелого характера.

Вдруг в комнату влетел всклокоченный Мартин. Достав из застекленного шкафчика какой-то пузырек, он отдал Себастьяну кроткую команду «Спать!» и убежал оказывать помощь умирающей.

Слушая оглушительные отзвуки, ужасающего характера, Себастьян впервые в жизни ощутил, что такое мигрень, а также что собой представляет нервное потрясение.

Просмаковав до утра эти новые ощущения, он пришел к выводу что неминуемое сумасшествие наступит намного раньше предполагаемого срока. Меж тем раздались стремительно удаляющиеся шаги женских каблучков, а вскоре наступила гробовая тишина.

Облегченно выдохнув, Себастьян попытался заснуть, как вскоре заслышалась витиеватая музыка мистического характера.

– Лучше здесь, чем дома… Лучше здесь, чем дома… – зашептал он, затыкая уши.

Битый час слушая «заутренний концерт», Себастьян принялся усердно вспоминать самые тяжелые работы в полях и самые неприятные на огороде. Таким вот странным образом ему все же удалось заснуть.

Утром же Себастьян узнал, что помимо «постельного режима» и больничного устава «Частной лавочки» в его прямые обязанности входит еще и соблюдение «наистрожайшего больничного режима».

Режим тот включал в себя два обязательных врачебных осмотра, именуемыми «утренний и вечерний обход», трехразовое питание, прием лекарств, рассасывание перед ужином подсолнечного масла, а также мытье на ночь.

Все это проходило строго по часам. По всей видимости, Мартин являлся весьма пунктуальной личностью, а также ценил дисциплину и порядок. Одним словом, несмотря на полное отсутствие какой-либо занятости, расслабляться Себастьяну было некогда.

Помимо всего вышеперечисленного, Себастьяну приходилось учиться выполнять команды, на озвучивание которых Мартин не жалел визгливого горла. Ключевым моментом в основе данных команд было «Готовимся!».

Оглушённый визгливым криком, Себастьян мгновенно научился готовиться сразу ко всему: ко врачебному осмотру, к приему пищи, к приему лекарств и прочему, на что хватало бурной фантазии у его полоумного лечащего врача.

Мартин навещал Себастьяна по сто раз на дню. Он делал это внезапно, с истошными криками «Просыпаемся!». Подобного рода «дрессура» всякий раз приводила Себастьяна в предынфарктное состояние с элементами легкого шока, но, к счастью, чаще всего Мартин заскакивал просто молча, выставив руку в предупредительном жесте и с крайне озабоченным видом пролетал мимо, устремляясь прямиком к заветной комнатке за узенькой дверцей.

Утренний осмотр начинался с прелюдии унизительного типа, а именно, с наполнения баночки.

Оглушенный командой «Идем наполнять!», Себастьян долго соображал, куда следует идти и чем вообще наполнять, приведя тем самым Мартина в полное смятение откровенной озадаченности. Объяснения с десятого Себастьян все-таки понял, что от него требуется и с крайне задумчивым видом побрел в туалет.

После передачи наполненной баночки, следовала команда «Готовимся к осмотру!».

Пока что Себастьян восстанавливал потерю слуха, Мартин занимался тщательным изучением теплого желтого содержимого, пристально рассматривая со всех сторон, старательно нюхая и смакуя на язык.

После изучения «крайне важного материала», начинался уже сам врачебный осмотр, во время которого Себастьян, раздетый по пояс, с градусником во рту, стойко терпел безжалостную пытку в виде тщательного ощупывания, прощупывания, простукивания и смазывания линии жжения все тем же невыносимо щиплющим.

Далее ему предоставлялся щедрый отдых, во время которого Мартин пристально вперивал свой нечеловеческий взор в тонкую шкалу градусника, да так и замирал минут на пятнадцать-двадцать. Толи он изображал крайнюю степень повышенной сосредоточенности, то ли действительно не мог разглядеть, а скорее всего, просто засыпал на это время с открытыми глазами.

Однажды Себастьян решил вспугнуть «строгую врачебную интеллигенцию» и громко гаркнул. Реакция превзошла все мыслимые и немыслимые ожидания. Отпаиваясь сердечными каплями Мартин, попросил впредь больше такого не делать, если он, конечно, хочет лечиться при наличие все-таки живого врача.

После изучения шкалы градусника, шел подсчет пульса. Тогда уже засыпал Себастьян, убаюканный монотонным счетом, подкрепляемым выстукиванием сбивчивого такта мыском звонкой туфли.

Несколько раз подряд прогнав по кругу убаюкивающий подсчет и звонкий такт, Мартин впадал в озадаченный ступор, а после будил циклом каверзных вопросов, напрямую касаемых самочувствия. Тут Себастьян терял всякую способность членораздельно изъясняться и лишь виновато пожимал плечами.

После всего этого кошмара наступало умывание и завтрак. Особыми кулинарными изысками Мартин не баловал. Меню состояло всего из трех блюд. По утрам была овсяная каша, сваренной на воде; в обед Себастьян получал какую-то жидкую бурды из сильно переваренного картофеля; на ужин подавалась все та же «картофельная бурда», но с добавлением овсяной каши.

Судя по всему, Мартин или экономил на Себастьяне, или экономил вообще, а может быть, просто обладал довольно скудной кулинарной фантазией.

Правда, один раз, видимо в честь какого-то праздника, появилась жареная картошка и даже на масле. Себастьян с жадностью накинулся на нее, невольно подумав, что на сале было бы в разы вкуснее, но о сале он теперь мог только мечтать, впрочем, как и о мясе, хлебе и прочей нормальной пище.

После еды, следовал, обязательный прием «должных лекарств», в виде горьких порошков, противной микстуры, а также ромашкового отвара. Последний играл в этом доме огромную роль, потому как одновременно являлся и целительным отваром, и заменителем чая, а также средством личной гигиены.

Мыла, как оказалось, здесь и в помине не было, наряду с зубным порошком, заменой которому служил уголь, а зола являлась единственным средством для мытья волос.

Каждый вечер Мартин впихивал в Себастьяна столовую ложку душистого подсолнечного масла и заставлял рассасывать это «чудо-средство от воспалительного процессика» нескончаемое количество времени, потом следовало тщательное полоскание рта, ужин и мытье перед сном.

Последнее так и продолжало оставаться крайне унизительным, потому что Мартин не доверял Себастьяну самостоятельно обтираться губкой, судя по всему, боялся, что «бестолочь истерическая» не так помоет его драгоценные швы.

Эпизод 4. Миленький Мартин

Дни томительного выздоровления слились в единый кошмарный сон бредового характера. Несмотря на чрезмерную болтливость, откровенничать о себе Мартин явно не желал, строго соблюдая врачебный регламент, однако в скором времени Себастьян сделал собственные умозаключения о личной жизни этого престранного типа.

Пациентов у Мартина было более чем предостаточно, а вот друзей, судя по всему, совсем не было, как и семьи. Правда временами к нему заглядывала некая дама по имени Жанет весьма импозантного вида и своеобразной манеры поведения. Она обычно появлялась ближе к вечеру или рано утром, оглушено барабаня в дверь, а когда Мартин впускал ее, то бесцеремонно врывалась в комнату, отчаянно требуя какое-то очень нужное ей лекарство, притом не обращая никакого внимания на присутствие Себастьяна. В итоге, все заканчивалось одинаковым образом: Мартин, немного помучив Жанет томительным ожиданием, выдавал маленький пузырек, и та спешила удалиться, но чаще всего, по настоятельным просьбам Мартина задерживалась, но уже в стенах «кабинета». В этом случае Себастьяну приходилось засыпать под звуки стремительной возни, сопровождаемой слезными мольбами о пощаде, которые резко перерастали в душераздирающие крики под аккомпанемент невыносимого скрипа кровати. Впервые заслышав весь этот ужас, Себастьян не на шутку перепугался, решив, что Мартин убивает Жанет, но вскоре понял, что тот всего-навсего удовлетворяет свой мужской потенциал.

В общем, жизнь этого довольно странного типа была скучна и однообразна. Ничего в этом доме кроме приема больных, да громогласного появления Жанет, больше ничего не происходило, правда порой в предрассветный час звучала мистическая музыка, сводящая с ума витиеватыми трелями.

В свободное время Себастьян предавался одному-единственному доступному для себя занятию, а именно прослушиванием аудиоспектаклей, доносящихся за пределами комнаты. Эти разговоры невольно убаюкивали, а вот истошные крики Жанет и предутренние концерты, наоборот, откровенно пугали и приводили к полнейшей бессоннице.

Спустя несколько дней, к и без того престранному поведению Мартина добавились новшества, а именно он стал теперь уже в язвительной манере ехидничать над Себастьяном, приводя того в полное замешательство.

Однажды утром щепетильно обрабатывая свои драгоценные швы, Мартин вдруг устремил на Себастьяна свой нечеловеческий ярко-синий взор и смотрел так пристально, что кровь начала потихоньку стынуть в жилах.

– Себастьян, – вдруг с нескрываемым восхищением произнес он, – у тебя удивительный внутренний мир!.. Я, право, в полнейшем восхищении!.. Просто в неописуемом восхищении!..

Этот неожиданный комплимент смутил Себастьяна, не зная, что ответить на столь лестные слова, он опустил голову и смущенно заулыбался.

– Оказывается, органы в период подросткового роста выглядят весьма любопытнейшим образом! – выпалил Мартин, расплываясь в ехидной усмешке, – Стоило мне сделать разрез и заглянуть вовнутрь, то моему восторгу не было предела!.. Erat miris (лат. Это было потрясающе)!..

Тут он заливисто расхохотался, запрокинув вверх растрепанную голову. С этой минуты Себастьян возненавидел выражение «внутренний мир».

Как потом оказалось, Мартин был не только великим мастером специфического юмора, но и большим шутником. Однажды во внезапном душевном порыве он решил немного разнообразить унылый досуг своего «маленького пациентика», правда, на свой лад.

– Накась, – с самым дружелюбным видом произнес Мартин и премило заулыбался, похлопывая длинными изогнутыми ресницами, протянул тонюсенькую ветхую книжку, – почитай про лошадок, а то все глаза проглядел, да уши перегрел, подсматривая и подслушивая.

Этот прямой укор вызвал у Себастьяна очередную бурю душевных эмоций, но он, как всегда, тактично промолчал, а еще его сильно удивило то странное выражение бледного лица с хитрым кошачьим прищуром.

Беспрекословно приняв нечаянный подарок, Себастьян принялся перелистывать пожелтевшие страницы. Если судить по картинкам, то данная книга была действительно про лошадей, вот только текст оказался на бесовском языке. Это весьма огорчила Себастьяна, вызвав целую бурю восторженной радости со стороны «синеглазого черта», который с ехидным смехом тотчас же ретировался за дверь, а появился лишь под самый вечер, причем, трусливо поджав уши и выставив вперед ладони. Встретив высокую черную тень хмурым взглядом, Себастьян с самым решительным видом принялся скручивать книжечку в гибкую трубочку.

– Ну, полно, полно тебе злиться!.. – заявил Мартин, застыв на пороге, – Пошутить уже нельзя!..

Внимательно приглядевшись к трусливо улыбающейся «строгой врачебной интеллигенции», Себастьян подумал, что его, так называемый, лечащий врач тот еще тип, и заливисто рассмеялся.

Никогда прежде Себастьяну не доводилось видеть докторов, но в его представлении они, почему-то, казались строгими мужчинами в летах. Этот совсем не вписывался в привычные стандарты данной профессии – какой-то он был чересчур артистичный, словно не лечил, а играл роль на сцене.

Вообще в поведении Мартина было много чего нарочито наигранного и даже потешного, начиная от бесовского громогласия, демонстративной ходьбы взад-вперед, означавшей глубоко-мыслительный процесс и заканчивая визгливыми ругательствами, в которых он частенько не жалел красного словца, однако ругался без всякой злобы. К тому же, Мартин обладал и повышенной нервозностью, часто проявляющей себя в странной манере теребить и лохматить спиральные завитки, каскадной стрижки, создавая на голове причудливый авангард высокого парикмахерского искусства.

Анализируя все это и временами посматривая на Мартина, который теперь изображал из себя самую что ни на есть строгую врачебную интеллигенцию, вычитывая что-то в тетради, Себастьян вдруг невольно вспомнил своего ныне покойного старшего брата.

Артур тоже был весьма артистичен, стремительно энергичен, и охоч до всяческих шуток, правда, те шутки носили исключительно поучительный характер.

Если не считать чудачества в поведении, которые были, скорее всего, от нехватки нормального общения, то Мартин вообще мало чем отличался от Артура. Придя к данному заключению, Себастьян стал относиться к своему лечащему врачу гораздо проще и с откровенным юмором.

Эпизод 5. Протекающий потолок

Поздно ночью случился сильный ливень. Громыхало так, что уши закладывало, а от вспышек молний становилось светло как днем.

Себастьян не боялся грозы, однако грохот и шум дождя пресильно мешали ему заснуть, да к тому же в комнате сильно протекал потолок. Себастьян пробовал несколько раз передвигать кровать, но все усилия оказались тщетны.

Мысль скоротать ночь в мокрой постели, не казалась особо приятной. Немного подумав, Себастьян принял единственное верное решение, а именно отправился будить своего лечащего врача.

Мартин, как оказалось, тоже не спал в столь поздний час. В своем неизменном черном фраке, он сидел за письменным столом с книгой в руках, всем своим видом выражая абсолютную серьезность строгой врачебной натуры. В пепельнице дымилась тоненькая папироска, а на полу стояла початая бутылка красного вина.

Огненная вспышка осветила темный кабинет, и «строгая врачебная натура» моментально улетучилась, вместо нее был до смерти перепуганный Мартин. Выскочив из-за стола, стоял он, крепко зажмурившись и заткнув себе уши.

От раската грома «строгая врачебная интеллигенция» встрепенулась и сильнее прижала к ушам ладони, вызвав тем самым невольное хихиканье со стороны Себастьяна. Наконец-то поняв, что опасность миновала, Мартин хотел было занять прежнее место за столом, но заметив маленький силуэт в белой ночной сорочке, схватился за сердце, принимаясь изображать сердечный приступ, но в последнюю секунду, как видно, передумал.

– А, это ты, Себастьян!.. – выдохнул Мартин и добавил с нескрываемым сожалением, – лучше бы Жанет пришла…

Тут снова громыхнуло. Испуганно дрогнув «строгая врачебная интеллигенция» заозиралась по сторонам, вытаращив до неимоверных размеров ярко-синие глаза.

– Когда же это закончится? – заслышался замученный шепот, – Сил уже никаких нет терпеть…

– Это просто гроза, – парировал Себастьян и вновь захихикал.

– Это просто кошмар какой-то!.. – взвизгнул Мартин, но вдруг осекся, – Себастьян, а что ты собственно забыл в моем кабинете?

Пронзительно-синие глаза подозрительно сощурились, бледное лицо заиграло холодной надменностью. Себастьяну вдруг сделалось невыносимо стыдно, причем, непонятно за что.

– Там в комнате, – пискнул он, – потолок протекает…

Пробурчав себе что-то под нос, «строгая врачебная интеллигенция» нехотя устремилась к двери. Ярко-синие глаза стали во много раз ярче. Заметив это, Себастьян невольно сглотнул и принялся внушать себе, что ему просто показалось, однако войдя в кромешную темноту коридора, он вдруг ясно понял, что ему совсем не показалось. Эти глаза действительно светились. Вне себя от ужаса, Себастьян занес руку, чтобы осенить себя крестным знаменем, как раз в это время раздался очередной грозовой раскат.

– Не поможет, – раздался лукавый голосок.

Опустив руку, Себастьян робко поплелся за высокой черной тенью с горящими ярко-синими фонарями глаз, к счастью, дорога оказалась недолгой, а в комнате загорелся спасительный свет.

– Да тут целый потоп! – воскликнул Мартин, – Чегось ты тут мокнул все это время?!

– Я вовсе не мокнул, – пискнул Себастьян, – я несколько раз кровать пытался передвинуть, но тут с потолка течет со всех сторон.

Пронзительно-синие глаза сверкнули страшной вспышкой бирюзового пламени, а бледное лицо стремительно вытянулось.

– Что?! – истошно заверезжал Мартин, – Что ты пытался делать?! Ты!.. Ты… Ты… Ты мне что тут творишь?! Что?! Что я тебе говорил?!

Себастьян крепко зажмурился, разом теряя дар речи, тем временем, «синеглазый черт», как видно, хотел было продолжить, но очередная вспышка молнии с последующим громовым раскатом сбила с привычной ругательной колеи, заставив снова трястись от страха.

Почувствовав, что бояться больше нечего, Себастьян принялся забавляться тем фактом, что черти, при всей своей пусть и напускной, но все же холодной надменности до смерти боятся самого простого природного явления.

– Разрешаю сегодня спать в моей постели, – меж тем заговорчески шепнул Мартин.

Войдя в «кабинет», Себастьян недоверчиво покосился на застеленную кровать к изголовью которой были приделаны кожаные ремешки.

Ворча что-то себе под нос, Мартин скинул синее покрывало, предоставляя взору Себастьяна ослепительно-белоснежную постель с двумя белоснежными подушками.

Пока Себастьян таращился на нормальные подушки и боязливо сглатывал от вида страшных кожаных ремешков, «строгая врачебная интеллигенция» заботливо поинтересовалась, не в мокрой ли ночнушке тот пребывает, и тотчас же получила привычный невербальный ответ.

– В таком случае, – холодно-надменным тоном скомандовал Мартин, всучивая Себастьяну покрывало, – проходим!.. Не стесняемся!..

– А перевясла зачем? – неожиданно для самого себя выпалил Себастьян.

– Какие-такие перевясла? – удивился Мартин и получив весьма доходчивый ответ в виде кивка в сторону кожаных ремешков, ответил сбивчиво-лукавым голоском, – Α-a, эти что ли перевясла, с которыми ты имел возможность завязать крепкую дружбу?.. А вот не твое, дружочек дело… Впрочем могу, конечно, поведать, но нет – маловат ты еще, знаешь ли… Скажем так, что тут они предназначены далеко не для… В общем, для другого они предназначены, слышишь, для другого!..

– «С кровати что ли слететь во сне боишься?» – подумал про себя Себастьян и едва сдержал смех.

– Сердечно уверяю, – продолжал распинаться Мартин, – что постельное белье меняно!.. Ни как в дешевом борделе!.. Я знаешь, ли катастрофически не терплю заляпанных постелей… Всякий раз перестилаю… Hygiena arnica valetudinis (лат. Гигиена – подруга здоровью)!..

Стоило Себастьяну кое-как устроиться на непривычном для себя новом спальном месте, как его ждал крайне неприятный сюрприз.

– Я хотел поутру тебя домой препроводить, – неожиданно заявил Мартин, – но, к несчастью, дорогу, скорее всего, размыло, и посему придется отложить это мероприятие до завтра…

– Как домой?! – воскликнул Себастьян, вскакивая с постели, – Уже?!

– Так ты практически здоров!.. – невозмутимо парировал Мартин, старательно накручивая и тут же растрепывая получившиеся спиралевидные завитки темных волос, – Утром швы сниму, и можешь быть свободен, а дома окончательно поправишься… Не беспокойся, я напишу рекомендации твоим родителям и все им лично объясню и поясню. В твоем случае последующий уход совсем не сложен. Главное, чрезмерно не перенапрягаться… К школьным занятиям можешь себе преспокойненько приступать, у вас ведь итоговые контрольные вот-вот начнутся, так ведь?..

– Отец меня убьет, когда увидит, – озвучил вслух собственные мысли Себастьян.

– За своего строгого родителя будь покоен!.. – небрежно махнул рукой Мартин, – Я не потребую с него большой платы… Ну, разве чуток за расходные материалы и самую малость себе на скромную жизнь… Я, знаешь ли, не привык наживаться на чужом горе…

Он пристально посмотрел на дрожащего Себастьяна, по-кошачьи сощурился синие глаза и лукаво заулыбался.

– Или тебя еще чегось беспокоит?.. – заслышался участливый тон, – Так уж и быть проконсультирую… бесплатненько! Давай выкладывай на что жалуемся!..

Тут Мартин выжидательно захлопал длинными изогнутыми ресницами. В порыве полного отчаяния Себастьян принялся сетовать на свою постылую жизнь.

– Non, non, non (лат. Нет, нет, нет)! – замахал руками тот, – По личным проблемам консультаций не даю!.. Исключительно по здоровью!.. Слышишь?.. По здоровью исключительно!..

С повторной фразой «Ну, и на что жалуемся?» Мартин, подперев рукой щеку, премило заулыбался, похлопывая длинными изогнутыми ресницами.

Как раз «по здоровью» Себастьяну нечего было сказать, разве, что он был сыт по горло всей этой «восстанавливающей терапийкой», но ничего другого не оставалось, как в очередной раз виновато пожать плечами и смущенно потупиться.

– Вот и распрекрасненько! – обрадовался Мартин и принялся что-то размашисто калякать, нервно макая в чернильницу перьевую ручку и высунув от усердия кончик красного языка.

Исписав один листок, он взялся за второй, сказав, что все-таки даст справку для школы с последующим двухнедельным освобождением от занятий.

– Побаиваюсь я за тебя что-то, дружочек, – раздался заботливый тон, – сердце, знаешь ли, как-то не на месте…

Заслышав это, Себастьян понял, что это шанс, и мигом заявил, что в школе не учится, а давно работает, вызвав тем самым полнейшее удивление со стороны «строгой врачебной интеллигенции». Когда же он пояснил, кем и, главное, как именно работает, то Мартин впал в состояние какого-то непонятного припадка и минут пять провел, нервно дергаясь и заикаясь.

– Никакой, слышишь меня, никакой физической работы в ближайший месяц!.. – придя в себя, завизжал Мартин, вперивая в Себастьяна искрящиеся сапфировые глаза, – Тебя ж ко мне принесут в полумертвом состоянии!.. Слышишь?! В полумертвом состоянии принесут тебя!.. Да я… Да я… Да я тебя ведь не оклемаю…

Яркая огненная вспышка в окне, разом прервала эту бурную речь.

– День сева подошел, – произнес Себастьян с тихой грустью и, заметив полнейшее недоумение в ярко-синих глазах, пояснил, – майская гроза дает добро на Посевную. Пришла пора хлеб сеять…

– Я тебе посею… Ох, я тебе так посею!.. – перебил его Мартин и визгливо добавил, – Чтоб на больничном у меня месяц сидел и температуру по два раза на дню мерил, сеяльщик малолетний!.. С твоими сломанными ребрами только по полям и бегать!.. Температуру чтоб мерял мне!.. Слышишь?.. Сам лично каждый день проверять буду!.. Да-да, пренепременно буду!.. В ближайшие десять дней как можно больше лежать, неспешно прогуливаться и не нагибаться!.. Слышишь?.. Не нагибаться мне тут!.. Творог ешь со сметаной, желейку всяку-разную и масло рассасывай натощак, пока температура не нормализуется!.. А что до твоего начальника, то вот не поленюсь, а лично втолкую, что к чему!.. Столько сил вложил, столько нервов истратил!.. Не надобно мои труды портить!.. Martinus non asinus stultissimus (лат. Мартин не тупой осел)!.. Не надобно мне тут!..

Он продолжил настойчиво выражать свое возмущение, делая основной упор на бесовское «Martinus non asinus stultissimus (лат. Мартин не тупой осел)!», однако Себастьян уже не особо слушал, потому как был с головой поглощен в собственные мысли.

– «А Мартина отец убьет первым», – думал он, смотря на своего эксцентричного лечащего врача как на обречённого.

Пока Себастьян мысленно предавался невеселым рассуждениям, Мартин продолжал о чем-то упорно глагольствовать, но тут внезапно осекся.

– …И вообще спать пора! – категорично заявил он и погасил свет.

Кромешная тьма поглотила все вокруг, включая знакомые бледные черты, остались лишь два ярко-синих огонька, устремленных прямо на Себастьяна. Так и манили они своей притягательной светящейся глубиной, невольно затягивая в ярко-синий омут неизбежности.

– «А может и не убьет, – пронеслось в затуманенном сознании, – глазища-то вон какие большущие и светятся точно у кошки…».

Очнувшись, Себастьян быстро отвел взгляд в сторону. В ту же секунду в голове созрел грандиозный план, над деталями которого он размышлял до тех пор, пока окончательно не заснул.