Тогда мордва располагается на лужайке позади скотного двора.
Черномор отдает приказ, чтобы с кухни выдали вновь прибывшим кашу с маслом.
Мордвины получают с кухни два горячих котелка с кашей и ужинают. После ужина зажигается коетер. Огненные красные языки зловеще освещают окрестности, тихо копошатся у костра пришлые люди. Положив под голову одежонку, некоторые ложатся спать. Словно два стана в усадьбе: один – в бараках, другой – у костра.
Бастующие подсаживаются к костру… Зыблются тени, падая на смятую траву.
– Как же это вы, братцы? – говорит Липат. – Простив своих идете? А?..
– Мы ничего не знаем, – отвечает сумрачно сухощавый, уже немолодой мордвин. Лицо у него изрыто оспой, и глаза почти не видят от трахомы, которой болеет все село.
– Нехорошо, братцы, так, – усовещивает Липат и начинает рассказывать, какую обиду и какое зло сделал им Черномор. Рассказ Липата подтверждают другие. Говорят горячо, из глубины страдающего сердца, и каждое слово ударяет веско, убедительно и надрывно.
Первый раз в жизни видят друг друга эти люди, и кажется им, что они как будто давно знакомы, так близки и понятны им общие беды и обиды.
Погасает костер. Подбрасывают еще хворосту. Длится тихая горькая беседа.
– Мы что же! – соглашается сухощавый мордвин. – Коли такое дело, мы завтра чем свет снимемся, да и уйдем… Мы вам добра желаем!..
На заре прискакали из Наскафтыма стражники с урядником во главе. Черномор изобразил дело так, что батраки чуть ли не разгромили у него контору и грозили убить его самого. Разбитые в конторе окна являялись уликой против батраков.
Первая забота Черномора – это сировадить мордву в поле на работу.
Стражники молодцевато гарцуют. Завидев стражников с шашками, мордвины в страхе забывают ночной разговор и свои обещания и покорно бредут за Черномором.
Вместе с годовыми батраками и мордвины отправляются на работу. Следом за ними, поблескивая косами, идут «летники».
Черномор доволен. Расправа расправой, а дело делом. Хозяйство не должно страдать ни одного дня. Теперь он может поговорить с бунтующими покруче. Их не более тридцати человек, и ему нечего их опасаться.
Урядник приосанивается, поправляет шнур, на котором висит в желтом кожаном кобуре револьвер, и принимает важно-начальственный вид, выпячивая грудь с двумя медалями.
На лице Черномора злорадствующая усмешка. Он, как всегда, начинает речь вкрадчиво и мягко, точно кошка крадется к добыче.
– Ну, как, голуби, согласны получить расчет?
Ему отвечают сразу несколько человек:
– Рассчитывай, только без обману!
– Как уговорились, так и плати!
– Разбогатеть хочешь на мужицких слезах?
Черномор повертывается к уряднику и по-приятельски берет его за рукав.
– Видишь сам, Миколаич, вот принял, можно сказать Христа ради, двух-трех бродяг, а они и мутят.
Среди батраков вспыхивает возмущение.
Стражников – горсть. Их можно раздавить, если встать всем дружно. Многие из батраков решились бы на такое дело, но перед каждым встает вопрос: «Ну, хорошо! Сейчас раздавить – а дальше что?» Дальше – тюрьма, кандалы, Сибирь, может быть и виселица.
И, подавляя в себе бурю гнева, батраки угрюмо замечают:
– Никто нас не мутит! Своего, заработанного требуем…
– Правильности в расчете нету, потому и смута!
Черномор останавливается взглядом на Гришке и говорит, отчетливо отчеканивая каждое слово и кивая на Гришку:
– А вот того молокососа я давно на отметку взял! Против предержащей власти политику ведет и еще против православной веры!
– Брешешь, пес! – возражает Гришка.
– Черномор, не обращая на него внимания, продолжает:
– Я прошу их благородие, господина урядника, арестовать для порядка человек шесть, которые беспаспортные и, выходит, бродяги и зачинщики. Вот этого в картузе. – И Черномор указывает на Липата.
– Мои бумаги в конторе, – говорит Липат.
– Ладно, потом разберем, что у кого есть в конторе! – замечает урядник и делает знак стражникам. Трое из них спешиваются и врезаются в толпу.
– Вот этого тоже надо арестовать, – указывает Черномор на одного из батраков.
Липат чувствует, как властная, цепкая рука дергает его за плечо.
– Братцы, не выдавай! – напряженно кричит он.
Несколько батраков подходят к нему, но тотчас же их оттесняют на конях стражники, они мнут толпу, машут нагайками и кричат:
– Осади назад, с… дети!
Хрипят вздыбившиеся лошади. Непристойная забористая брань оглашает воздух. Батраки подаются назад, бросая с ненавистью стражникам:
– У-у-у-у! Гады!..
– Жарь их в нагайки! – кричит рассвирепевший урядник. Нагайки прорезают воздух, и с тупым звуком их ударов сливается чей-то стон.
Батраки беспорядочно бегут к баракам. Липата, Гришку и еще двоих по указанию Черцомора арестовывают.
– Я тебе покажу, как бунтовать! – шипит урядник и тычет Гришке кулаком в рыло.
Черномор извивается возле скользким ужом и лебезящим голосом говорит:
– Спасибо, Миколаич… Уж будь спокоен, не останусь в долгу!
Прохор переживает несколько мучительных часов. К болезни теперь прибавилось еще беспокойство за участь Липата и Гришки, увезенных в стан.
– Что с ними? Живы ли они, или нет?
Черномор пока оставил Прохора в бараке, остальных забастовщиков рассчитали и выгнали вон. Много передумал Прохор, лежа на грязной, истлевшей подстилке из соломы. И все сводилось к одному: нет правды на белом свете и темна батрацкая доля. Эх, когда-то ты взойдешь над крестьянским миром, солнце красное!