54
Киану поднял на меня свое красивое лицо и подал знак: мы встретимся в нашем доме. Мы огляделись – никого. Только песок по-прежнему сыплется. Кое-где стелется дым от разорванных гранат. Горят остатки автомобиля. Ну вот и все. Все кончено. Так просто. И так скоро.
Я кинулась наверх. Мой трос чудом оказался цел. Меня беспокоило отсутствие Герда, хоть я и знала, что ему нужно было скрыться, иначе он рисковал жизнью. Вскарабкавшись на выступ, я увидела еще более разрушенные остатки стен колокольни. остались только фундаментальные камни, достаточно высокие, чтобы за ними сумел примоститься человек.
Руни несмело оглядывалась по сторонам. Кажется, ее немного оглушило. Сразу за мной появился Герд – он был на другой стороне выступа, и, очевидно, оттуда прикончил несколько военных. Глаза метались в поисках остальных. Безумные глаза Натаниэля, наконец, заметили присутствие Руни в его жизни. они негласно поддерживали друг друга.
– Киану будет ждать в доме, – сообщила я Герду.
Выстрел.
Я обернулась к пропасти.
Он лихо отозвался эхом в утихшей долине.
– Киану! – прошептала и кинулась к самому краю.
Крона той самой сосны шаталась – не то от слабого ветра, не то от чудовищного выстрела. Боже мой, неужели Киану мертв?! Нет, нет, это ошибка. Я должна возвратиться в дом и убедиться в обратном!
Только я решилась, как мы услыхали тихие всхлипы. Это были единственные слезы, которые мы когда-либо видели в глазах Орли. У другого края обрыва она сидела на пожухлой траве, прижимая к груди тонкую руку Ноя. Ее рыдания были столь тихи и неприметны, что мы сомневались в их подлинности.
Но в подлинности смерти Ноя не сомневался никто: пуля милосердно прошла сквозь сердце, оставив после себя тонкий кровавый след.
55
Автомобили и мертвые тела врагов покинуты в безвестности; и только остатки города трещали по швам. Из-за долины доносились выстрелы, и иногда казалось, что крики. Я молилась, чтобы это были галлюцинации. Хуже всего то, что изменить это уже не в твоей власти.
Возвращение домой оказалось тяжким. Герд нес на плечах Ноя, но нам всем казалось, будто бы он незначительно ранен, или уснул, или пал жертвой быстротечной лихорадки… Но никто не смел верить, что его уже нет в живых. Самое жуткое осознание приходит много позже: еще час назад вы шагали с этим человеком плечом к плечу – а теперь его уже нет в живых.
Ара нас встречала, стоя на крыльце дома. Ее прямая, стройная фигура в ореоле ярких длинных юбок и блузы выглядела несколько сурово. На лице читалась скорбь, знание, смирение. Конечно же, она знала; вот почему так тяжело отпускала нас на рассвете, вот почему целовала в лоб Ноя и велела ему быть осторожным. Вероятно, она произнесла слова любви, но этого никто не слышал. Да, Ара все знала, но умолчала.
Женщина покорно приняла тело и занялась всеми приготовлениями, лишь изредка прося Герда о помощи. Опустошенная, не сознающая происходящего Орли все никак не могла отойти от Ноя. Она смотрела на его лицо, что бледнело с каждой минутой все больше, – и, казалось, вот-вот потеряет рассудок. Ею занялась Руни. Девушки уединились в углу гостиной, не сняв пыльной одежды и не умыв грязных лиц.
Я стыдилась испрашивать Киану, но сердце было не на месте. Мое волнение переросло в дрожь. Некие посторонние мысли, странный зов – нечто, неподвластное человеческой природе, заставило меня покинуть дом и выйти на задний двор. Темная фигура восседала на поваленном стволе дерева – Киану; он один искал спасения в уединении.
– Ной мертв, – произнесла я, усаживаясь рядом.
Он обрабатывал небольшую рану – кажется, от пули, что задела верхний слой кожи.
– Я догадывался, – Киану не смотрел на меня. – Видел снизу, как один из солдат стрелял в него, но было слишком поздно.
– Прямое попадание в сердце, – скорбно заметила я.
– Пусть покоится с миром. Это безумие не для него. И никогда не было.
Мы долго молчали, погруженные в свои мысли. Киану кончил обрабатывать рану, сложил все инструменты и надел мастерку – не в пример чистую, почти без грязи и пыли.
Я по-дикарски обняла его, прижавшись щекой к его плечу; закрыла глаза, силясь удержать его в своих объятиях, но знала: у меня всего пара секунд, не больше.
– Как же я рада, что с тобой все в порядке, – выдохнула на одном дыхании. – Когда стреляли в деревья, я думала, ты погиб.
Киану отчужденно ответил на мой порыв, и я поспешила отстраниться.
Нечего тут жалеть: я сама оттолкнула его от себя, а теперь, когда угроза смерти слишком уж близко, пытаюсь что-то исправить.
– Успел скрыться, – произнес он.
Я стала жевать собственные губы. Бесполезно, все это – бесполезно. Мои действия неказисты, глупы, излишни. Нам никогда не понять друг друга, но до чего же Небеса трагично посмеялись над нашими грешными душами, заставив каждого терзаться своими страстями. Я сглотнула плотный комок, засевший где-то в горле, встала и решительно направилась в сторону дома. Нечего лить слезы – от этого никакой пользы. Я должна быть сильной, иначе они меня вышвырнут.
Обойдя дом, я скинула ремни и оружие Герда, оставив его в наспех сколоченном деревянном ящике. Я направлялась к границе – самое время навестить тетку с сестрой. Сколько всего произошло, а я даже не знаю, живы ли они. Теперь, когда Ной мертв, и множество сердец разбито, меня ничто не держало в этих стенах. Вот она – первая потеря, грянувшая, как гром среди ясного неба. Чудовищный вызов судьбы, чьим предупреждениям мы не вняли с самого начала. Мы потеряли одного из лучших, так кто еще останется с нами, а кто – покинет?
56
Когда ноги несли меня вдоль каменной стены, я уже не заботилась о собственной жизни. все мои мысли занимал Ной: картины, где он работал, отдыхал, кричал, веселился, негодовал, радовался и кручинился. Живой образ, что померкнет с годами, а, может быть, навсегда отпечатается в памяти, как ярчайшее совершенство. Действенный мечтатель – вот он, Ной Штарк. Наша единица.
Улицы села пустовали. Кое-где царили беспорядки из-за минувших перестрелок и бомбежки, но часть жилищ осталась нетронутой. Стражи порядка и солдаты, отвечавшие за эту немыслимую операцию, кажется, сгрудились на площади, и все же я пыталась остаться незамеченной. Мимо пробежала бродячая собака – я посторонилась. Железная дорога разрушена: теперь никто не уедет поездом, не заскочит в последний вагон. И матери не отправят детей в один конец во славу спасения. Пути отступления отрезаны. Остались горы – только их и удалось сохранить.
Я взобралась на холм и легла на траву. На шее остался висеть бинокль, и я воспользовалась им, чтобы осмотреть окрестности. Куда же подевались люди? никто не бежал, ни кричал и не молил о помощи. Ни единой души – будто Волчье Ущелье вымерло.
В стороне центра города, недалеко от здания Совета мелькнула фигура, затем еще одна – стражи порядка. Я должна поторопиться. Спрятала бинокль под куртку и ощутила, как кто-то дергает меня за ногу. От страха я думала, что лишусь дара речи, но это оказался Вит.
– Что ты тут делаешь? – прошептала я, сползая с холма. Он так же, как и я, лежал на траве, по-прежнему в своих истертых брюках и белом переднике, в котором наверняка осталась коллекция простеньких лекарств и настоек.
– Перестрелка началась утром, я обходил больных.
– Как ты укрылся?
– Видишь кусты? За ними окоп Второй Мировой. Я пролежал там.
Я засмеялась, хоть это и вышло несуразно. Почувствовала, как слезятся глаза, только неясно – вследствие истерии или непонятной радости. В густых волосах Вита действительно затеплились пара листков, и я по-сестрински заботливо быстро убрала их.
– Нужно выбираться отсюда. Стражи порядка идут с площади.
Без лишних слов мы сползли к подножию холма и, по-прежнему пригибаясь, стали перебегать от возвышенности к возвышенности, все время оглядываясь и прячась по углам. Мне уже не было страшно. Вит жив, и тетка с сестрой наверняка тоже, – это главное.
Дом Боны стоял безмолвно нетронутым, точно внутри зияла пустота, но я чуяла: в каждом из этих ветхих старых лачуг сейчас находятся живые души, нуждающиеся в ободрении. Они затравлены, охвачены страхом, беспомощны. Это старики, дети, изредка – женщины, и почти ни одного мужчины. Вот она – нация борцов, мнимые солдаты, оказавшиеся на перепутье. Им остается ждать только смерти, ибо спасение равносильно танталовым мукам. Кто знает, что грядет за этим спасением? И мы, со всеми своими знаниями и жалкими подачками оружия не можем им помочь. Мы прикончили всего лишь группку солдат – пусть те и являлись центральными фигурами правительства. Нам нечем похвастаться, ведь эта вылазка стоила нам жизни Ноя. Какие мы после этого наемники?.. Мы жалкая горстка людей, не способная защитить даже самих себя.
В соседских окнах дернулись тонкие занавески, и лицо девочки мелькнуло за стеклом. Это была пятилетняя малышка, все время вившаяся у моих ног, если я работала после школы дома. Я огляделась по сторонам: почти в каждых окнах дрожало подобие занавесок, и блестело по нескольку пар глаз.
– Они так напуганы… – выдавила я.
Дверь оказалась заперта, и я едва слышно постучала. Отперла Мария, едва вглядываясь в щель.
– Не бойся, глупышка, это же Вит, – негромко улыбнулась я, проталкивая вперед парня, затем уже заходя сама. – Где твоя мать?
– У нее разболелась голова от этих выстрелов. Она лежит уже несколько часов.
– Я займусь ею, – тут же отозвался Вит, видимо, желая избежать неловких пауз.
А сестра ни с того, ни с сего завопила, какое, мол, счастье, что я, наконец, возвратилась: мать слегла, ей одной страшно, всюду выстрелы и разрывы бомб, а еще разрушенные шахты в черте города…
– Шахты… – опомнилась я. – Мария, – я усадила сестру, сама устроилась напротив, держа ее за плечи, – кто-нибудь был в шахтах? Утром проезжал грузовик с рабочими?
Вытаращенные пугливые глаза девушки стали больше прежнего и покрылись пеленой слез.
– Да… – шептала она. – Там были люди.
Теперь испугалась я.
В следующую секунду перешла в соседнюю комнату, где обнаружила бледную тетку, массивно лежащую на старом диване, и Вита – лебезящего перед полубессознательной пациенткой. Я подозвала его и почти приковала взглядом к стене.
– Кто уезжал утром в шахты?
– Отец Авы – девочки, что живет рядом с тобой. Три парня из города… мой отец…
– Что? – не поверила я.
Моя реакция заставила Вита насторожиться. Он вытер руки о передник, удаляя запах какого-то успокаивающего масла; голос его понизился.
– Что ты хочешь сказать, Армина?
О, нет, нет, нет. Не заставляйте меня произносить это. Почему я должна быть вестником плохих новостей? И отчего сегодня ушли из жизни лучшие из нас? Почему Небеса начали с наших Единиц? Я собралась с духом, несколько раз вздохнула, и попыталась звучать обнадеживающе.
– Нам нужно сходить в шахты и убедиться, что все в порядке. Я была на ферме, когда начался погром. Мне казалось, я видела в горах дым.
Вит молча прикрыл ладонью рот – новость обескуражила и без того расшатанные нервы. Вероятно, он думал, – как и все мы, – что шахты – одно из самых безопасных мест в городе, не считая нашего жилого отсека, конечно. Бомбили центр города и жилые районы, к нему прилегающие.
– Лучше бы ты ошиблась.
– Надо спешить, – я достала бинокль. – Сначала взгляну, что твориться кругом, а ты осмотри Марию. Я должна знать, что с ними все в порядке.
Пока Вит оставлял тетке настойку и проверял пульс сестры, я забралась на узкий чердак, вставила в щель меж досками бинокль и принялась рыскать глазами по округе. Отсюда видна дорога, ведущая к шахтам, но, к сожалению, дом Лурка и Лии загораживает проезд к площади и зданию Совета. Кажется, что путь чист. Если осторожно пробираться, прячась меж домами соседей, можно дойти до ворот, не попавшись на глаза стражам или милиции. Они должны быть в центре города, получать приказы. Есть только одна возможность улизнуть – прямо сейчас.
Я мигом скатилась с лестницы, до смерти напугав сестру, и схватила Вита за рукав.
– Ты должен надеть что-нибудь поверх рубашки. Давай, время не ждет, – я раскрыла комод и достала мастерку Муна, хотя она и оказалась много велика для изможденного тела Вита. – Нужно уходить сейчас, потом будет поздно.
– Откуда ты столько знаешь об этом городе?
– Не спрашивай меня ни о чем, – я помогла ему быстро застегнуть пуговицы и молнию. – Сними фартук – они не должны знать, что ты врач.
– Почему?
Я разозлилась и уставилась на него со всем негодованием.
– Потому что тебя убьют.
Пока я проверяла наличие ножей за пазухой и едкого песка, что нам поутру выдавал Герд на пару с Руни, Вит осознавал мои слова и приходил в себя. Я подтолкнула его и велела не вести себя, как девчонка. Он обиделся, но знал: лучшего проводника ему не найти. Кого еще волнует жизнь его сумасбродного отца? Кто отправится его искать, когда власти объявили комендантское существование бог весть на какое количество времени?
В глубине комода я обнаружила охотничий нож Муна и пустила его по полу. Вит поймал его и без лишних возражений зацепил на пояс. Затянул потуже ремень.
Я подошла к обескураженной и напуганной до смерти Марии, снова усадила ее в кресло и принялась медленно, но настойчиво разъяснять, постоянно удерживая ее за плечи.
– Слушай меня, Мария. В подвале, на антресолях, сразу за дверью, есть ружье твоего отца. В банках – патроны. Зарядить его совсем несложно. Вы должны спуститься в подвал и пережидать эту бойню, слышишь? Теперь ты здесь главная, и жизнь матери – в твоих руках. Если они нападут на жилой сектор, и начнется паника, не вздумай выходить на улицу. Там ты станешь мишенью. Но если будут рушить дома, ты должна уйти в лес.
– В лес?! – почти плакала Мария. – Но это за железной дорогой!
– Железной дороги больше нет, – продолжала я. – Бежать некуда. А теперь слушай меня внимательно: не беги по дороге, иди сквозь дома, прячьтесь за стенами – что угодно, но не попадитесь им на глаза. Зайдя в лес, иди все время прямо, пока не наткнешься на стену. Это граница.
– Что?! Нет! – Мария вцепилась руками в куртку, грозя разорвать ее в клочья. – Нет, Армина, я никуда не пойду! Я буду ждать тебя! Мы же умрем! Нас расстреляют!
– Чш! – громко прошипела. – Ничего не произойдет, слышишь? Ничего не будет! Они не посмеют напасть на дома, – лгала я. – Но ты должна знать, где укрыться. Иди все время вдоль стены, – я встала и поправила ремень брюк. – Ты найдешь выход. Ты ведь тоже Корбут. Ты моя сестра.
Мария смотрела на меня с растерянностью, и столько отчаяния читалось в ее выцветших глазах, столько боли и ненависти… ненависти ко мне? Оттого, что я ее оставляю? Но иначе нельзя. Мы должны отыскать Артура – живого или мертвого, воссоединить их семью, дать им защитника, черт бы его побрал, а после – всем уйти на ферму. Я помешалась на идее спасти их всех. У нас есть несколько часов, а потом может начаться что угодно.
– Ты должна быть сильной, Мария. Иначе не выжить.
я развернулась и направилась к двери – совет прекрасный. Изречение, достойное звучания, хорошо бы и мне последовать этому наставлению. Мы и так потратили слишком много времени на выяснение отношений. Что ж, я выдала тайну своего второго дома, но иначе не смогла бы жить, зная, что они пострадали по моей вине.
Когда мы оказались на улице, и ветер умыл мое горящее лицо, Вит мягко опустил свою ладонь на мое плечо.
– Ничего не случится, Армина.
Я выдавила жалкое подобие улыбки.
– У нас мало времени. Когда будешь спасать отца, думай о том, что тебя ждет Мария. Ты меня понял?
По его лицу я увидала, что он давно понял ошибки собственного отца.
57
У ворот, ведущих к заводу, – ни единой души. Всюду разруха, следы выстрелов, пули в грязи и иней на остатках травы. Вит наскочил на груду досок – остатков дома Сета. Он наделал много шума, и мы чуть пригнулись, ожидая реакций. Их не последовало, из чего мы сделали выводы и вздохнули спокойно. Мы вошли в ворота и отправились по дороге, сокрытой стенами скал.
– Как Сфорца? – спросила я.
– Мама совсем плоха. Она боится. Отца часто нет рядом. Она была на площади… когда взорвали здание Совета. – Мы шли по одному краю дороги, почти прижимаясь к горным стенам. – И сказала, что ей чудом удалось спрятаться.
– Ты должен поговорить с отцом. Вам надо бежать. Уходите. Хотя бы в горы.
– Я не знаю этой местности, Армина, – обреченно ответил Вит.
– Сет знает. И Лурк. Вы должны собрать оставшихся и уйти отсюда. – Впереди что-то рухнуло, и мы пригнулись. Иных звуков не последовало, путь продолжился. – Здесь может начаться, что угодно…
– Мы их давно не видели… Их загребли в тюрьму.
– Там были мужчины.
– Там был Лурк.
– Какого..?
– Там был Лурк, Армина. Они все погибли. Их наказали за противостояние Правительству. Они мятежники. Почти все мужчины города.
– Оох, – я облокотилась о скалу, стараясь не забывать дышать. – А что же Сет?
– Возможно, ему удалось скрыться. Я не слышал, чтобы его взяли.
– Лия?
Вит жалостливо на меня глянул – пора кончать эти разговоры.
– Ее затоптали. Когда мы бежали с площади. – Он умолк, а потом вдруг добавил: – Самое страшное, что еще час назад мы шагали плечом к плечу, а теперь их уже нет.
Больше вопросов не следовало. К тому времени, как удалось заставить себя собраться и взять в руки, мы вышли на подъездную площадку. По одну сторону стояли автомобили, кое-где забыли вымести сор с плитки и убрать куски железа; этот завод повидал слишком много для простого городского предприятия.
В какую-то секунду, держа пистолет на мушке, я стала задаваться вопросом, почему здесь стоит тишина загробного царства, как вдруг Вит молча указал мне рукой наверх. там, выше уровня первого этажа, зияла огромная дыра, излучающая дым, как кусок мяса на вертеле. На полуразрушенных стенах висели сертификаты, в кабинетах стояли столы, стулья, факсы, на полках белели стопки документов и яркие корешки папок, – как если бы работа по-прежнему продолжалась. Только распростертые тела и окровавленные куски человеческих конечностей поясняли случившееся.
Мы с осторожностью приблизились к стеклянным входным дверям. За ними никого не обозначилось. Я подняла автомобильный бампер и со стороны выбила внешнюю камеру наблюдения; только тогда мы вошли внутрь. В холе царил полумрак хладного молчания. Я указала Виту еще на две камеры, и он, перехватив у меня бампер, последовал просьбе. Тем временем я заглянула в гардероб, проверочный пункт и пункт выдачи ключей. Мы перепрыгнули турникеты и свернули в длинный коридор, ведущий к шахтам.
Наши шаги гулко отдавались в узком переходе. Я держала пистолет наготове.
Ветер просачивался в щели, образовавшиеся после череды взрывов; его тонкое завывание порядком действовало на нервы. Где-то раскачивалась железяка, по поверхности которой пролетал странный, тягостный звук. Всюду могильная тишина: ни птиц, ни лесного зверька, ни отзвука жизни. Добравшись до подъемников, мы увидели, что один из них застрял чуть ниже, не доехав до конечного пункта, другого вовсе не было видно в глубокой шахте.
Я сглотнула. Ни одного голоса, ни одного стона или призыва – и в сердце прокрадывается чудовищная догадка массовой гибели, столь жестокой и отвратительной, что меня начинает тошнить.
Вит, белый, как полотно, ждал моих указаний. Я нажала кнопку подъемника. Он страшно скрипнул, эхом отдаваясь в подземелье, и попытался сдвинуться. Пальцем снова надавила на кнопку – он поддался. Огромный, как тюремная клетка, он тяжко приблизился к нам. на полу лежал худощавый парень, – от силы двух десятков – но его синюшное лицо, покрытое сажей и землей, и глаза, смотрящие прямо, говорили о том, что он мертв. Рядом лежал старик. При виде нас, он попытался заговорить, но Вит жестом велел ему молчать. Он быстро присел рядом и нащупал пульс.
– Перенесем его, – твердо сказал он.
мы подхватили легкое тело и, стараясь заглушить в собственных головах едва слышимые стоны боли, положили его на пол коридора. По крайней мере, воздух здесь чистый.
Кощунственно проигнорировав покойника в углу подъемника, мы негласно рассудили, что ему уже ничем не помочь; ступили и поехали вниз. Скрип затих, предоставляя только размеренный стук колесиков, трущихся о тросы. Чем ниже мы опускались, тем гуще становился воздух, и тем больше ощущались мерзкие испарения, осаждавшиеся на самих легких. Я старалась справиться с легкой тошнотой, отчаянно не позволяющей мне собраться с мыслями и думать здраво.
Еще не добравшись до недр, мы услышали голоса. Их было немного, и все слабы, однако явно принадлежали выжившим, которых не муштровали стражи. В глазах Вита загорелся огонь надежды, и лицо немного просияло; я сохраняла хладность рассудка: будет чудом, окажись Артур невредимым.
Подъемник остановился. В темноте, пыли и грязи, лежали два надсмотрщика, с дубинками и рациями. Я проверила их – отключены. Голоса исходили из отсеков. Переступая куски почвы и крупные камни, мы зашли в какой-то закуток, послуживший выжившим убежищем.
Кто-то тихо выдохнул и издал клич страха. Прочие затихли, готовые защищаться. Я быстро спрятала пистолет и вытянула руки вперед.
– Нет-нет, мы свои. Мы пришли помочь.
Мой вид бравого холеного воина не убедил напуганных до смерти рабочих. Только Вит, показавшийся из-за моей спины, сумел внушить им толику доверия.
– Это сын Артура! – прохрипел голос; в темноте не разобрать, кому он принадлежит.
– Они свои.
– Все в норме.
Одобрительный гул разбавил атмосферу неверия.
– Где мой отец? – громко спросил Вит.
Молчание вот-вот стало бы самым жутким ударом его жизни, но кто-то прохрипел, борясь с пылью:
– Его сильно ударило.
– Где? – Вит не на шутку перепугался, дергаясь в неведении.
Он побежал на голос, ощупью пробираясь по стене, пока, видимо, не наткнулся на тело отца. Я ищейкой следила за людьми: вдруг они решат напасть, ослепленные страхом и ненавистью?
Вит задавал вопросы, долго копошился, пока из угла не послышался голос Артура. Я облегченно выдохнула: чудо случилось. Этого сукина сына берегут святые ангелы, не иначе. Сколько раз этот идиот подвергал свою жизнь опасности, рискуя оставить семью без поддержки, силы, крова, главы. И вот, наконец, его здорово шарахнуло. Поделом. Только жаль, что Вит, вместо того, чтобы заботиться сейчас о семье, спасает задницу этого взрослого, на первый взгляд, человека.
Память оказалась при нем, как и все целехонькие конечности, только сил недоставало. Я выпрямилась и громко произнесла:
– Сколько человек выдержит лифт?
– Двадцать, иногда больше, – ответил молодой мужчина рядом.
Я оглядела во тьме присутствующих – не больше десяти-пятнадцати человек, все в лохмотьях, уставшие, изголодавшиеся.
– Есть еще выжившие?
Несколько голов отрицательно покачали.
– Все, кто может идти, помогите раненым. Грузитесь в подъемник.
Воцарилось неспешное, усталое движение; какой-то парень спросил:
– Что там, наверху?
Кто-то помогал Виту тащить под руки Артура. Я освободила им путь и глянула в измученные глаза вопрошающего.
– Война.
Все быстро оказались на площадке подъемника, и мы медленно поехали вверх. Только приближаясь к свету и чистому воздуху, я поняла, до чего ужасно это место и как угнетающе оно действовало на всех его мнимых гостей.
– Не шумите, – сказала остальным, – мы никого не видели, но лучше не рисковать. Разбредайтесь по домам и никуда не суйтесь, если жизнь дорога.
Уставшие лица выражали согласие; у тел уже не было сил противиться неизбежному.
Они заметили старика, лежащего вдоль коридора. Два парня подхватили его под руки и потащили вместе с остальными. И в этих людях – вся нация: избитая, падшая, слабая. Нет сил бороться, нет будущего, чтобы надеяться, нет тех, кто может помочь.
Мы выбрались на улицу, но рабочие даже не оглянулись, чтобы увидеть, во что превратился их завод. С каменными лицами, они едва волочили ноги вдоль каменных стен, рядом с которыми мы с Витом их вели.
– Что тут было? – спросил он у мужчины, который помогал вести Артура.
– Нас погнали работать, как всегда, а потом, через несколько часов вся земля содрогалась, посыпался потолок, камни валили рекой… многих сразу, живьем заколотило… а нас согнал Артур. Быстро так согнал, орал, как резанный. Ну мы и побежали к выходу. А пыль повалила какая! Он кричит: «Закрывайте тряпками лицо!» – и его тут же ударило. Хорошо эти закутки были, для надсмотрщиков. Если бы не они – все бы погибли.
– Сколько вас было? – спросила я, не глядя на них.
– Человек сто. Но тогда начали копать новые шахты, так что там, дальше по тоннелям, есть другой выход. Может, другие успели спастись…
Подавленная от осознания новых смертей и новых потерь, я уже не верила в это. Сто человек – и тринадцать выживших. И груды трупов там, похороненных заживо под землей.
– Им надо помочь, – произнес Вит.
Мы шли по горному тоннелю, и его голос отдавался легким эхом в округе и моих ушах.
– Может быть, люди с той стороны, у леса… прибегут… – сочиняла я.
Никто не сунется туда, и никто им не поможет, путь все сто человек там выжили. Не сунутся, потому что бояться и трясутся, как осиновые листы в своих ледяных подвалах, и матери прижимают детей к себе крепче, и молятся, бесконечно молятся…
– Но им должен кто-то помочь! – настаивал, точно какой безумец, Вит.
– Ох, Вит, я знаю это, знаю! Я знаю, что они беспомощны! Но сейчас… – я стала ворочаться из стороны в сторону, не зная, что ответить, – жертвы неизбежны, пойми это. Господи, Вит, да это же война!
Он умолк. Зря он это затеял. Я не святая, и не стану рисковать его и собственной жизнями и даже жизнью никчемного Артура, чтобы забраться поглубже и безрезультатно обнаружить там гору трупов. Нужно спасать тех, кого можно спасти – так учил Герд; впервые в жизни я посчитала его канон правым.
– Конечно, они живы, но боятся выходить наружу, – подал голос Артур.
Мгновенно, я двинулась в его сторону и прижала к стене. Он мог быть сильнее меня, однако сработал эффект неожиданности.
– Слушай меня, Артур! – вскипела. Виту было это не остановить, как бы он не ругался, стоя рядом. – У тебя семья: жена и трое детей. Они – все, что есть в твоей жизни. Не заставляй их становиться сиротами. Такими, как я!
Он было рассвирепел, пораженный моим позерством, но после того, как сравнила будущее его семьи с моим собственным, заметно охладел.
– А ну пусти меня, – как пьяный, дернулся он. – Девчонка окаянная… – мужчина подхватил его; оба они бубнили себе под нос ругательства; оба лихо припоминали никого иного, как меня.
В лице Вита читалось осуждение; однако на это мне было плевать, мой поступок полностью оправдан обстоятельствами. Довольно быстро мы приблизились к выезду с территории завода, и я вышла вперед, касаясь правой рукой пистолета, спрятанного под курткой. Оглядевшись по сторонам, мы стали выпускать по два-три человека; все они расходились в разные стороны и держались жилых домов. Многим повезло: двери неслышно распахивались, и хозяйки и семьи со слезами на глазах принимали мужей. Иные блукали в закоулках. Когда все окончательно исчезли из виду, мы с Витом подхватили Артура, хоть тот и противился моей помощи, и повели его к нашим домам через соседские сараи.