Встреча в пути

– Мама, спасибо! Это Аэлита! Моя знакомая из Ново – Зиминска! Аэлита, Мария Савельевна, моя мама! Знакомься! – спокойно сказал Виктор.

Женщина снова посмотрела на меня, не ответила и ушла. Было понятно, что ей неприятно мое появление в доме Виктора. Я поежилась от внутреннего дискомфорта.

– Извини! Мама странно себя ведет. Обычно, она гораздо вежливее…, – тихо сказал Виктор.

– Ничего удивительного! Мне не следовало приезжать в дом женатого мужчины! Твоя мама права! – я быстро начала одевать плащ.

Возле гостиницы Виктор вышел из машины, проводил меня до самого номера.

Было начало двенадцатого, но швейцар приветливо кивнул ему в дверях гостиницы. Удивительный мужчина! Все его знают!

– Ты не зайдешь? – неуклюже произнесла я и сама ужаснулась. Что я делаю?

Зазываю женатого мужчину к себе в номер? Ночью?

После того, как мы приехали из его дома? Что мне неясно? Он не хочет выходить за рамки дружеских отношений. Не хочет и всё.

– Моя дорогая марсианка, я не прощаюсь! Через две недели у меня поездка в Ново – Зиминск. Увидимся! – Виктор крепко обнял меня и слегка приподнял над полом.

Потом вытащил откуда-то из-за пазухи тоненький розовый бутончик, подал мне и быстро пошел по коридору. Я поднесла к лицу цветок, вдохнула тонкий розовый аромат и с печалью смотрела на удаляющийся от меня силуэт Виктора.

Я приехала из Братска в отличном настроении. Две недели пролетели в сплошной работе и заботах.

Но когда прошел месяц и Виктор не позвонил и не приехал, мое радужное настроение стало таять, как снежный сугроб на южном ветре.

Мне было неудобно звонить ему и спрашивать о причинах. Мало ли что может задержать взрослого занятого человека?

Начну звонить, сочтет меня назойливой дамочкой. Я решила терпеливо ждать. Но как это было непросто, просто ждать.

Я снова начала худеть и терять интерес к окружающим. Перестала звонить подругам и вечерами сидела на широком подоконнике и смотрела в звездное небо. Беспрестанно включала песню «Встреча в пути» и прослушивала ее десятки раз.

Я жила без Виктора сорок пять лет. Как я жила без него эти сорок пять лет? Как? Нормально?

Теперь я знала о нем намного больше. Виктор Ионович Мацкевичус, сорок семь лет. Инженер – строитель по образованию. Неопределенное семейное положение.

Но, опять же, с его слов. Что еще? Ничего.

Сердце ныло, щемящей болью отдаваясь за грудиной.

Трудно было облечь эту боль в словесное определение. Что это? Тоска? Печаль? Влюбленность?

Почему она вообще возникла во мне? Виктор ни словом не обмолвился о своем отношении ко мне.

Он ни одним действием не показал своей увлеченности мною. Другими словами, если я влюблена, то эта любовь безответна.

Зачем мне это?

Я познакомилась со своим будущим мужем Леонидом на танцах в нашем студенческом общежитии. Меня пригласил на танго худощавый невысокий молодой человек, больше смахивающий на подростка. Обратив на меня свои темные глаза, парень представился: меня зовут Леонид. Он не был студентом нашего института.

В нашем медицинском общежитии он оказался случайно. Зашел поздравить своего школьного приятеля, студента стоматологического факультета, с днем рождения. Сам Леонид с гордостью отметил, что с отличием закончил Иркутский политехнический институт. Был принят на работу в управление машиностроительного завода.

Не придав значения этому эпизоду, я быстро забыла про Леонида. Мне не нравились низкорослые мужчины.

К тому времени волна женского тщеславия уже поразила мою душу. За вечер я могла слышать пять или шесть комплиментов в свой адрес от ребят по общежитию и внимание Леонида не произвело на меня особого впечатления.

Я начала осознавать силу своей женской красоты. Хотя произошло это не вдруг.

Когда мы заканчивали третий курс, в Иркутск приехал знаменитый московский стилист Антон Свинтицский.

Моя соседка по комнате Надя Ефремова убедила меня пойти постоять в очереди к столичной звезде парикмахерского искусства и мастера преображения. Рассказывали о нём много удивительного.

Мы тщательно вымыли свои волосы и встали в конце очереди. К слову, очередь не была длинной. Цена сеанса равнялась десяти рублям. Деньги по нашим студенческим меркам солидные.

В обязательные условия Антона Свинтицкого входило требование: у девушки должно быть чистое лицо, без единого намека на крем и хорошо промытые волосы. Я не испытывала каких-либо иллюзий по поводу своей внешности. Но было любопытно узнать, что можно сделать из моего обыкновенного лица.

В кабинет к стилисту вошла робкая угловатая светловолосая девушка с густой челкой, нависшей на глаза. А через пару часов вышла уверенная в себе девица с пепельными, высоко зачесанными волосами, открывавшими гладкий лоб, с глазами цвета речной волны.

Надя, ждущая меня в фойе, ахнула от восхищения. Она с воодушевлением вошла вслед за мной. А через два часа вместо простодушной девушки с темно-каштановыми прядями за ушами я лицезрела жгучую брюнетку с кудрявой головкой и большими карими глазами на белоснежном личике. Рядом была фотография, где мы с Надей незамедлительно запечатлелись в блеске своей юной красоты.

Стилист, в процессе работы дал мне ряд советов, как укладывать волосы, как красить ресницы и подчеркивать цвет глаз.

Надо отдать ему должное, он смог за два часа так поднять мне собственную самооценку, что я взглянула на себя несколько по – другому. Если совсем не исчезла, то намного уменьшилась моя зажатость и робость, спина выпрямилась, голос зазвенел.

Никогда я не пожалела тех денег, которые пришлось отдать за сеанс преображения. Однако, я вознеслась и возомнила о себе больше, чем нужно.

Но Леонид не сдавался. Он стал часто встречаться на моем пути. Будто не замечал моего заносчивого взгляда, брошенного будто мимоходом. Его приятель, Семён Майценко жил на нашем этаже, в противоположной секции.

Когда мы с подругами выходили из общего коридора нашей секции, то тёмные проницательные глаза Леонида встречали меня на лестничной площадке.

Вскоре, всей нашей секции стало известно, что молодой инженер Леонид Вахрушев мучительно страдает по мне.

Образ худощавого паренька никак не совпадал с тем образом моего будущего мужа, который рисовался в моем женском воображении.

Моя первая девичья влюбленность, Виталий Чеховский, был высок, строен и имел длинные белокурые волосы, спускающиеся до плеч. Он был приятелем Гены Кравцова, друга моей одноклассницы Зиночки Савельевой. Я помню этот яркий момент, когда я впервые поняла, что влюблена.

После дружеских посиделок в квартире у Зиночки, Виталий вызвался проводить меня до дома. Это было совсем короткое расстояние, Зина жила по соседству.

Я шла по тропинке, не заметив в темноте кусок бетона. Наш город строился. Всюду были вырыты котлованы, краснели горы кирпича, высились деревянные вышки с настилами для строителей. Я поскользнулась, в это время почувствовала горячую крепкую руку, которая поддержала меня и не дала упасть.

Я с благодарностью повернулась и посмотрела на Виталия, собираясь произнести: «Спасибо».

Но вдруг увидела его темно-синие глаза, невероятно красивые при лунном свете и у меня закружилась голова.

Дальнейшее происходило вне моего сознания. Зиночка уверяла, что они с Геной догнали нас, и я повела себя странно.

– Ей, богу, как лунатик! Я с тобой говорю, а ты меня не слышишь! – утверждала Зина. Ничего из того, что она рассказывает, я не помню.

Каждую неделю я ждала субботы, потому что по субботам мы с Виталием встречались у моего дома и до вечера гуляли по городу. В девять вечера мама уже ждала меня домой. На третью субботу Виталий поцеловал меня у подъезда.

Этот поцелуй вызвал ожог той части моей души, которая еще могла мыслить и рассуждать.

Если бы Виталий пожелал большего, чем поцелуй, я пошла бы за ним без раздумий.

– « Когда взошло твоё лицо над жизнью скомканной моею…» – цитировала я Евгения Евтушенко, лежа в своей комнате на кровати и мечтательно глядя в потолок. Экзаменационные вопросы не лезли в голову.

– Ой, не могу! Это твоя-то жизнь скомканная? Одна в просторной комнате, живешь, как у Христа за пазухой! Пожила бы в одной комнате с двумя сопливыми пакостными лоботрясами, посмотрела бы я на тебя!– хохотала Зиночка. У нее было двое маленьких братьев и родители заставляли Зину присматривать за ними.

Теперь она часто забегала ко мне «отдохнуть от дурдома», как она выражалась. Зина стала самой главной из моих подружек.

Ведь с ней я могла говорить о Виталии. Все остальные темы перестали меня занимать.

Виталий был членом строительного отряда, который работал в Ново-Зиминске, возводя наш молодежный город. Он происходил из обрусевших поляков, его родители жили во Львове.

Но дед Виталия имел старинный дом в Варшаве и звал внука к себе, обещая со временем оставить ему свое состояние.

Мне тогда исполнилось семнадцать лет, я готовилась к поступлению в институт. Но вместо изучения математики и физики, мы с Виталием часами сидели на скамейке в рощице, возле моего дома.

Он держал мою руку в своих тёплых ладонях, и это наполняло меня тихим восторгом. Он уверял, что любит меня и увезёт в Польшу, где мы построим межнациональную счастливую семью. Что его мама Софья Кирилловна ждёт, не дождется меня в качестве невестки.

От счастья кружилась голова, лежащая на плече Виталика, и радужные мечты теснились в ней.

Но вскоре Гена Кравцов рассказал, что во Львове у Виталика уже есть жена и сын. Сказать, что эта новость поразила меня, будет неверным выражением.

В меня словно произвели выстрел в упор.

Прорыдав три дня на плече подруги Зины, я, наконец, нашла в себе силы, чтобы разорвать связь с Виталиком. Да, сил особых для разрыва и не требовалось.

Виталий просто перестал появляться у моих дверей, а вскоре Гена сообщил мне, что мой возлюбленный уехал на родину.

Непросто было забыть его.

Мой взгляд был прикован к подъездной скамейке ещё много времени. Мне всё чудилось, что на ней сидит мой ясноглазый сокол, потрясая своими прекрасными пшеничными кудрями. Зина утешала меня и говорила, что ничего страшного не произошло. Ведь до близких отношений у нас не дошло.

– А какие у нас были отношения? Далёкие? Если хочешь знать, он сказал, что любит меня! – кричала я, разбрызгивая вокруг горючие слёзы.

– Ну и что! Мало ли что он говорил! Всем известно, что Виталик – балабол, он не только тебе нашёптывал любовные словечки! Генка по секрету сказал мне, что Виталька сбежал от рыжей Ульянки, соседки по общаге. Он спал с ней и узнал, что она беременна. Сбежал, чтобы на него ребёночка не навесили, вот! – выпалила Зина. Я обхватила голову руками, будто хотела защититься от услышанного.

– По- твоему, примитивное совокупление делает человека ближе, чем любовь к нему? – воскликнула я.

– Наивная ты девушка, однако! А что может быть ближе? – удивленно ответила Зина.

Долго ещё мое сердце саднило и кровоточило. Я больше не хотела слышать про мужчин и про любовь.

Красивые голубые глаза Виталика, его ладони, обжигающие мою талию, его тихий проникновенный голос, много месяцев не выходили из моей головы.

Но всё на этом свете заканчивается. Я перестала страдать по кудрям Виталия и начала оглядываться по сторонам.

Моя женская неутолённая гордость требовала жертвы и поклонения. Вечерами в общежитии, куда ни глянь, стояли влюбленные парочки и шептались, обнявшись.

Томная атмосфера влюбленности окутывала общежитие от входа до чердака, словно магический туман. Все разговоры сводились к теме будущих свадеб, нежданных беременностей и проливались литры слёз женского разочарования.

Однажды, поднимаясь по лестнице в свою комнату, я снова увидела влюбленные тоскующие глаза Леонида.

На этот раз я решила, что не так уж он нехорош. Ну, ростом не вышел, чуточку лысоват, зато умён, образован и воспитан.

Хотя я относила себя к категории романтичных девушек, начисто лишенных материальных планов, однако прагматично подумала о том, что Леонид – коренной иркутянин. Если я выйду за него замуж, то останусь работать в Иркутске.

Я не была яростной патриоткой, меня не вдохновляли призывы к повышению лекарственного обеспечения населения в самых отдаленных уголках Советского Союза. На комсомольских собраниях я засыпала от скуки, размышляя о том, как бы избежать направления на дальние окраины нашей необъятной страны.

А по распределению, я могла попасть туда запросто, потому что особенных успехов в учёбе не демонстрировала.

Леонид, словно угадывая мои опасения, заверил меня, что в случае женитьбы ему, как ведущему инженеру, выделят отдельную квартиру от администрации завода.

Такая перспектива быть хозяйкой отдельной квартиры в Иркутске меня впечатлила. Но поскольку мне так нравилась моя жизнь, избавленная от ответственности и каких-либо обязательств, кроме учебы, то я раздумывала.

Однако Леонида из вида не теряла.

Мне не хотелось расставаться со своей девичьей свободой. Я изворачивалась и тянула с регистрацией, как только могла. Придумывала разные поводы не идти в ЗАГС.

Через четыре месяца встреч и походов в кино, Леонид захотел познакомить меня со своей семьей.

Он жил с матерью и младшим братом. Конечно, я упиралась и пару раз умышленно срывала запланированную встречу с будущими родственниками. Если влюбленного в меня Леонида я могла обмануть, то разве обманешь материнское сердце? Так оно и вышло.

Вера Николаевна, мама Леонида встретила меня внешне доброжелательно, но без сердечности. Она внимательно наблюдала за мной и бросала тревожный взгляд на сыновей.

Леонид был похож на мать. Те же тонкие черты лица, темно-русые волосы, небольшой рост. Младший брат Эдуард, высокий, широкоплечий, с красивым хищным лицом и черными кудрями до плеч, совершенно не похожий на Леонида, вел себя, как малое дитя. Он весело заигрывал со мной, стремясь вызвать ревность старшего брата.

С ним определенно что-то было не так.

Вера Николаевна обеспокоенно наблюдала за младшим сыном, как наблюдают за больным ребенком. Это при том, что Эдуард на вид выглядел лет на тридцать. Меня поразила непохожесть братьев, но я оставила свои комментарии внутри себя. Эдуард волновал меня меньше всего.

Я слушала Веру Николаевну, которая рассказывала про успехи своего старшего сына. Было понятно, что она гордится Леонидом и желает ему достойную пару.

Вышла из дома Вахрушевых с тяжелым сердцем.

Думаю, Вера Николаевна поняла, что мной движет вовсе не искренняя любовь к ее сыну. Моя будущая свекровь даже не поинтересовалась моей семьей, не спросила о моей маме. Я была уверена, что Вера Николаевна воспрепятствует нашей будущей свадьбе.

Даже стала смиряться с этой мыслью. Когда твое сердце не принимает участия в процессе, то особой душевной трагедии не возникает.

Я стала размышлять над другими вариантами, ведущими меня к прописке в областном центре.

Вокруг меня вился кругами Ростик Бережнов с четвертого курса лечебного факультета. Яркий брюнет с мощными плечами, он был хорош собой, обладал веселым характером и много читал. Родители Ростислава были иркутскими врачами, так что у них была целая семейная династия докторов, включая бабушек и одного деда.

Всё это мне нравилось.

Но Ростик мечтал закончить учебу и тут же уехать за границу. Желательно в недоразвитые страны Африки. Ростик предлагал мне вступить в ряды общественного движения, посвященного борьбе с эпидемиями.

Он с воодушевлением говорил о том, как прекрасно жить в соломенной хижине на сваях, отбросив всякие мысли о презренном комфорте, спасая человеческие жизни от болезней.

Я слушала Ростика с ужасом. Видимо, я не была рождена для таких самоотверженных акций.

Мне стыдно было это озвучить, но судьба голодающих африканских детей, задуматься о которых пламенно взывал Ростик, не вызывала во мне никакого интереса.

Я стремилась к комфорту и удобству, тому, что так яростно ненавидел Ростислав Бережнов. Поэтому стала избегать встреч с энергичным Ростиком.

Завидев его в конце институтского коридора, я быстро сворачивала к лестнице и устремлялась прочь.

Был еще один страстный поклонник, Володя Левин. Он заканчивал шестой курс лечебного факультета. Володя до поступления в институт имел среднее медицинское образование и работал фельдшером в селе Калиновка.

Крупный, надёжный, спокойный Володя мне нравился. Широкое открытое лицо с высокими скулами, крупный нос и твердые губы.

Он был похож на фигуру рабочего в знаменитой советской скульптуре «Рабочий и колхозница», воздвигнутой при входе в московские павильоны ВДНХ.

Его внешний вид внушал надежду на то, что на его мускулистое плечо всегда можно положиться.

А мне всегда так не доставало этого самого мужского плеча.

Володя с другом снимал комнату в городе и приезжал ко мне в общежитие после учёбы. Несколько раз мы ходили в театр музыкальной комедии, но в основном сидели в сквере Кирова и разговаривали. Вернее сказать, говорил Володя, я слушала его и грустила. Он говорил вдохновенно и правильно. Он был хорошим и добрым, сердечным и самоотверженным.

Но он планировал вернуться в свою Калиновку сразу после получения диплома.

Говорил о развитии родного села и о том, как ждут односельчане своего любимого доктора. Зажмурив глаза от удовольствия, Володя мечтательно описывал картину нашего будущего семейного счастья.

Во мне он видел соратника и боевую подругу, которая разделит с ним все тяготы сельского быта. Он не сомневался, жена просто обязана самоотверженно следовать за мужем без всяких сомнений. И почему-то говорил о нашей совместной будущей жизни, как о вопросе уже решённом.

Было очень сложно объясниться с Володей. Он был слишком категоричен, искренне верил в меня и видел во мне черты, мне не свойственные.

Однако стаи гусей и пара жирных свинок в загончике, которые решил заиметь Володя для качественного питания в деревне, подьем в четыре часа на утреннюю дойку и радостное кудахтанье кур, которых я буду кормить перед работой, не входили в мои жизненные представления о комфорте.

А самое ужасное для меня – в картину счастливой жизни Володи входили шесть детей, а лучше семь или восемь.

Мне было стыдно признаться Володе, что я хочу иметь единственного ребенка. При этом, слово «хочу» было лукавством чистой воды. В моем представлении, если уж так необходимо иметь ребенка, то надо сделать все возможное, чтобы это был единственный ребенок.

Я не осмеливалась сказать об этом прямо. В наше советское время не любить детей, означало наличие у женщины скверного характера и эгоистичное нежелание увеличить народонаселение самой счастливой страны в мире.

Но я сама была единственной дочкой и меня это только радовало.

– Что плохого в многодетной семье? Это весело и не скучно. В нашей семье я – четвертая дочка, а всего у мамы пять детей. Ты что не хотела иметь брата или сестренку? – спрашивала меня соседка по комнате Надя Ефремова.

– Никогда. Мне было хорошо в моей комнате, – искренне отвечала я.

Володя приходил еще несколько раз, стучал в нашу комнату, я пряталась под кровать и просила Надю отвечать, что я внезапно уехала к родне на окраину Иркутска.

– Почему ты прямо не скажешь Володе, что не хочешь с ним встречаться? Он – такой хороший парень! – удивлялась Надя.

– Он спросит, почему я не хочу выйти за него замуж. А что мне ответить? Сказать, что я не люблю жить в деревне и рожать детей? Это как-то некрасиво… Нет, не могу… Лучше пусть он рассердится на меня и бросит приходить сюда! – малодушно ответила я.

Как я могла объяснить доброй искренней Наде, что не умею разговаривать с мужчинами, строить с ними равноправные взаимоотношения. Я была подобна тонкому зелёному вьюнку, который цепляется за опору и держится только благодаря ей. Моя сила притяжения к мужчинам была равна силе отталкивания. Я не понимала, какой мужчина мне нужен. Но уже смутно представляла, какой не нужен.

По большому счёту, мне вообще не нужен был никакой мужчина. Из воспоминаний мамы и бабушек я вынесла не очень лестные представления о представителях сильного пола. По их рассказам мужчины представали передо мной теми, кто вносит в приятную женскую жизнь горькие нотки сожаления и беспокойства. Много раз я наблюдала, с каким сочувствием говорят мои близкие о старых девах, тех, кто по их словам влачит жалкое и бессмысленное существование. Матери-одиночки также подвергались яростному осуждению моими близкими. Выходит, с мужем одна морока и без замужества никак не обойтись.

Моя двоюродная тетя Майя неустанно твердила, что стала по- настоящему жить только тогда, когда овдовела в сорок лет. С тех пор она была одна и всякий раз повторяла: Живу, как хочу! Встала, села, пошла! Никто мне не указ! Я уже не говорю о сексуальном рабстве!

Но в моей жизни ещё был мой папа…

Моя связь с отцом была поразительной. В раннем детстве я не могла уснуть, если папы не было дома. Я донимала маму вопросами, пока она не начинала сердиться. Став постарше я научилась сдерживать свои эмоции. Но в день, когда папа погиб, со мной творилось что-то невообразимое. После обеда я начала трястись и плакать. Мама не понимала, что со мной происходит, ей ещё не сообщили эту трагическую весть. Но я сама этого не понимала. Потом мне показалось, что папа пришёл и стоит за дверью. Я бросилась открывать ему, но лестничная площадка была пуста. Когда мне сказали, что папа умер, я никак не отреагировала, лежала на кровати с закрытыми глазами.

– Она будто что-то предчувствовала… – услышала я тихий голос мамы, переговаривавшейся с тетей Валей.

–Что она может предчувствовать? Ей только десять лет! – тихо возражала тетя Валя.

Представить, что у меня родится ребёнок, у которого не будет отца, я не могла. Значит, всё же замуж…

Внешне я представляла образ своего будущего мужа, как нечто среднее между артистами Василием Лановым, Вячеславом Тихоновым и космонавтом Юрием Гагариным.

Если бы кто-то задал мне прямой вопрос, кого я хочу видеть рядом с собой, я вошла бы в полный ступор от растерянности.

– Лита, ты точно не любишь Володю? – спустя пару месяцев, спросила меня Надя.

Я внимательно посмотрела на нее: Точно! А что?

– Просто хотела уточнить, что ты не будешь злиться на меня. Недавно мы стали встречаться с Володей. Оказалось, мы так похожи! – Надя мечтательно возвела глаза к небу.

А через пару месяцев Надя переехала с Володей на съемную квартиру. Она была беременна.

После встречи с Верой Николаевной, Леонид перестал приезжать ко мне. Его не было довольно долго. Это отчего-то задевало меня. Выглядело так: на меня посмотрели, я не подошла и меня отвергли. Такие невесёлые размышления роняли тень на мою женскую самооценку.

Я уже приготовилась вести тихую жизнь старой девы, когда Леонид приехал. На этот раз я встретила его приветливо. Он сказал, что ездил в командировку и добавил, что Вера Николаевна положительно отозвалась обо мне. Она даже предложила после регистрации пожить в их квартире, пока нам не выделят отдельное жилье.

Меня озадачило такое доброе отношение матери Леонида. Возможно, я слишком критична по отношению к людям. Возможно, я страдаю огромным комплексом неполноценности.

Хотя, почему возможно. Определенно, страдаю.

Так или иначе, Вера Николаевна не стала препятствовать нашему союзу с Леонидом.

Мы зарегистрировались, когда до распределения оставался месяц. Никакого особенного торжества я не хотела.

Регистрация брака не была для меня праздником. Изображать из себя влюбленную невесту на протяжении всего вечера показалось мне процессом утомительным.

– Если не хочешь свадьбы, не будем! Просто пообедаем в кафе с родственниками. Я готов сделать всё, что ты пожелаешь! – сказал мне Леонид.

Я знала, что он планировал торжественную регистрацию брака с банкетом в приличном ресторане. Но всё отменил к неудовольствию родни и друзей.

Мы пригласили двух родственников Леонида и мою маму в скромное кафе возле аэровокзала. Вера Николаевна пронизывающим взглядом изучала свободный покрой моего светло-голубого свадебного платья.

Выражаясь точнее, я вышла замуж по расчёту.

Но, как сказал, один из классиков, брак по расчету – самый прочный. Этому союзу не присущи большие ожидания и, стало быть, ему не грозят большие разочарования. Так оно и оказалось.

Теперь нашему браку более двадцати лет.

Этот брак плавно входил в сценарий моей жизни. Сначала я получила диплом, потом вышла замуж, потом у меня родился ребенок. Всё, как у всех. Всё по плану.

Поняв, что я беременна, я сообщила об этом Леониду в один из вечеров, когда мы уединились в своей комнате.

– Ну, что ж…хорошо. Ты возьмешь справку в женской консультации, и нам дадут двухкомнатную квартиру,– спокойно сказал Леонид. Жилплощадь выделялась из расчёта двенадцать квадратных метров на человека. Семье из трёх человек полагалась двухкомнатная квартира.

Его реакция на мою беременность озадачила меня и разочаровала. Наверное, я начиталась сверх меры романов, где возлюбленный с восторгом бросается к ногам жены при известии о том, что у них будет ребёнок.

Когда я ушла в декретный отпуск, Леонид делал всё, чтобы у меня было мало поводов выходить из дома. После работы он покупал необходимые продукты и детские товары. Я была рада этому.

Лука рос спокойным и здоровым мальчуганом. Когда он родился, я с удивлением испытала невероятную любовь к этому крошечному существу. С каждым днем я любила своего сынишку всё сильнее и сильнее. С удовольствием кормила его грудью и укачивая, пела колыбельные песни.

Уложив спать сына, я часами читала или смотрела телевизор. Я прекрасно себя чувствовала при таком распорядке дня. Сын так гармонично вписался в моё личное пространство, словно всегда был со мной. Он был моим биологическим продолжением, и мне было приятно это осознавать, что мой ребёнок здоров и красив.

Все дни были заполнены материнскими заботами и проходили однообразно. Но мне не было скучно. Мне никогда не было скучно одной.

Сколько себя помню, я всегда стремилась к уединению. Но не к одиночеству. Я играла в своей комнате одна, но прислушивалась к тому, что происходит в доме, потому что боялась, что родители уйдут и оставят меня одну. Я не могла уснуть при ярком свете, но боялась полной темноты. Пугалась тишины и резких звуков. Было много всего, что меня пугало.

Когда в три года мама повела меня в детский садик, от встречи с большим количеством орущих сверстников со мной случилась истерика. Воспитатели даже советовали маме обратиться к детскому психиатру. Но папа строго запретил ей даже думать об этом. Он уговорил соседку Милану Аркадьевну присмотреть за мной, пока родители на работе. Больше в детский сад меня не водили. Однако обеспокоенность мамы по поводу моего психического здоровья осталась и проскальзывала иногда в её тревожных глазах.

Став молодой женой, я практически ничего не умела готовить. Звонила маме, записывала с ее слов рецепты супов и вторых блюд.

Заодно внимала ее советам о том, как важно вкусно кормить мужа и содержать в чистоте свой дом. Я даже купила краткую энциклопедию по ведению домашнего хозяйства и привезла из дома старую книгу «Умелые руки» 1954 года издания, подаренную мне моей крёстной.

Каждое утро я вставала раньше мужа на целый час.

Жарила оладьи, блины или готовила яичницу с помидорами и луком. Варила какао, заваривала свежий чай.

Леонид садился к столу, где всё было приготовлено для него. Он завтракал, благодарил меня и выходил из-за стола.

Я быстренько убирала посуду со стола, чтобы муж видел только нарядную и чистую кухню. Каждый вечер я застилала обеденный стол свежей накрахмаленной скатертью, раскладывала красивые тарелки, посеребренные ложки, вилки, ножи. В центр стола ставила маленькую вазочку с цветами.

В праздники вычищала до блеска посеребренный подсвечник на две свечи и зажигала свечи к приходу мужа. Мне нравилось ощущать себя прилежной женой и заботливой матерью.

Когда Леонид хвалил мои блюда, я радовалась, словно успешно сдала очередной экзамен. После ужина Леонид уходил в комнату, смотрел телевизор или читал газеты. Иногда он играл с Лукой, если хотел этого.

Я общалась со своими подругами только днём, когда Леонид был на работе. Он был не доволен, если заставал у нас моих подруг. И не скрывал своего недовольства.

Поэтому, к моменту его прихода, мои подружки быстро уходили, и моё внимание было приковано только к мужу.

Леонид испытывал сильную потребность в тактильных ощущениях. Он постоянно обнимал, трогал, прикасался ко мне. Он требовал, чтобы я сидела с ним рядом, и сильно прижимал меня к себе.

Я терпеливо это выносила. Его прикосновения напоминали мне, что скоро наступит ночь и мне предстоит вытерпеть интимные ласки мужа.

Я отодвигала этот тягостный для меня момент, как могла.

Долго укладывала спать Луку в надежде, что Леонид уснет. Включала телевизор и делала вид, что чрезвычайно увлечена фильмом. Протирала до блеска печку на кухне и возилась со стиркой детского белья. Но всё было бесполезно.

Леонид приходил, мягко брал меня за руку, выводил из детской, выключал телевизор, вынимал полотенце из моих рук и вёл меня в спальню.

Он хотел меня каждую ночь. Его бурные ласки были неистощимы. Когда у меня наступали дни менструации, муж был крайне не доволен.

Он проявлял сильное нетерпение в ожидании конца «этих» дней. А я в эти дни тихо радовалась, что мое тело получает хотя бы эти три-четыре дня отдыха. Мне казалось, что все семейные пары живут так.

По крайней мере, я избегала любых разговоров с подругами, касающихся интимных тем.

Мое детство и становление личности прошло в женской среде. Оба моих дедушки умерли от ран, полученных во время Великой отечественной войны, когда мне было шесть лет. Я плохо их помню.

Отец умер, когда мне было десять лет. Моим воспитанием занималась мама. Она сама получила пуританские взгляды от своей матери, поэтому привила мне сдержанность в эмоциях, скромность и склонность к уединению. Мамочка неустанно твердила мне, что самое ужасное качество в девушке – ее болтливость и распущенность в общении с мужчинами.

Она убеждала меня, что моя семейная жизнь будет ужасной, если муж возьмет меня не в девственном состоянии.

– Если муж будет не первым твоим мужчиной, то он никогда тебе этого не простит. Даже, если сразу тебе этого не покажет, то впоследствии обязательно выскажет! – говорила мама.

Поэтому я со слов мамы составила для себя картину счастливой семейной жизни.

Это прежде всего, тихое времяпрепровождение, отсутствие ссор и конфликтов. Большое значение придавалось уюту в доме и правильному воспитанию ребенка.

Наличие ребенка было обязательным условием правильной семейной жизни.

– Если ты не можешь родить ребенка сама, твой муж будет искать другую женщину, способную дать ему наследника. Если твоим первым ребенком будет девочка, то надо приложить все усилия, чтобы родился мальчик. Тогда твой муж будет доволен и займется воспитывать сына под стать себе. А ты тогда будешь вольна заниматься чем тебе нравится! Очень важно, чтобы твой муж был тобою доволен! – говорила мне мама. Но никогда она не упоминала любовь в числе факторов, благоприятствующих семейному счастью.