Tasuta

Дом. Байгильдинские сказки

Tekst
Märgi loetuks
Šrift:Väiksem АаSuurem Aa

А утром около озера остановилась старая “Нива”. Из нее вышли двое мужчин с удочками и ведром.

– Слышь, Петрович, – сказал один другому. – Ты червей-то взял?

– А то как же! – кивнул Петрович. – Вот они, родные. – и, поковырявшись в сумке, достал консервную банку с червями.

– Ладно. У меня еще и батон есть.

Собеседник Петровича достал батон, снял с него упаковку, отломил ломоть и тут же отправил его в свой щербатый рот.

– Оставь рыбам! – засмеялся Петрович.

– Оставлю. – сказал мужчина.

Целлофановую обертку от батона он смял и, не глядя, выкинул себе под ноги.

◊◊◊◊◊

Перед Домом был разбит палисадник. Какие только цветы не украшали эту часть Дома – простушки-петуньи, декоративные лилии, горделивые розы, пышные пионы и горделивые георгины. Хозяйка не мало сил приложила, чтобы облагородить этот участок, и очень гордилась им. Хозяин, ее муж, еще лет десять назад раздобыл специально для нее большие камни, которыми обычно украшаются лужайки с цветами в городских парках. Хозяйка аккуратно разложила их небольшой горочкой под яблоней, и в порядке, который был понятен только ей, посадила между камнями разные цветы. Она любила выйти и посидеть на крылечке, любуясь своими цветами и вспоминая город. Никогда она не думала, что будет жить в деревне. За время учебы в городе в студенчестве она привыкла к комфорту, но получилось так, что вышла замуж за человека, очень любившего деревню и не любившего город. “С ним хоть в деревне”, – с улыбкой думала она и смиренно принимала новое место жительства. Но он построил для нее комфортный дом с водопроводом, двумя этажами, ванной и туалетом. И она с благодарностью обустраивала территорию, украшая Дом цветами.

В её палисадник, такой разнообразный и дурманяще ароматный, неустанно прилетали с пасеки трудяги-пчёлы за нектаром, бабочки, стрекозы, шмели, осы и другие насекомые. Внуки любили, притаившись на крыльце, от которого начинался палисадник, наблюдать в окно за жизнью насекомых.

Бабочка

Уже прошло два долгих летних дня, как она попала в ловушку. Два дня, как она билась об это толстое стекло, не щадя своего хрупкого тельца, в надежде пробить его. Два дня, как она изнывала от тоски по свободе. Но как выбираться отсюда она не знала, ей оставалось лишь вытирать всё время набегавшие на глаза слезы и с завистью наблюдать за миром, что остался за окном. А там жизнь налаживалась.

Ещё в первый день её плена дождь, зарядивший на целую неделю, внезапно прекратился. Возникший из ниоткуда ветер, казалось, достал невидимые ножницы и начал прорезать тучи так, что небо сплошь покрылось прорехами. Тучи постепенно сдулись, как гелиевые шары, если их продырявить. И вот уже первый робкий солнечный луч не заставил себя долго ждать. Неуверенный сначала, он скользнул по мокрой лужайке перед Домом. Цветы, отчаявшиеся ждать солнце, сразу же встрепенулись и протянули свои листочки к нему. Луч словно этого только и ждал.

– Эээй! – прокричал он остальным своим братьям, обернувшись к прорехе, откуда только недавно боязливо выполз.

И тут же сотни маленьких лучиков градом посыпались на землю. Трава, уставшая от дождя, изо всех сил потянулась к ним, и цветы развернули свои нежные ладошки к небу, нежась под солнышком. Их набухшие и простоявшие так вечность бутоны тут же стали распускаться. Ей даже казалось, что она чувствует их необыкновенный аромат, сладкий, терпкий, тягучий. Она вспомнила, каков нектар на вкус. Рот наполнился слюной, и в животе сразу же неприятно заурчало. Резко появилось страстное желание зачерпнуть полную горсть нектара и есть его, есть, чтобы измазаться в нем с головы до ног. Вероятно, он и вправду был хорош – едва распустился первый цветок, как к нему протянулась вереница из рабочих пчел, а уж они-то знали толк в нектаре… С завистью наблюдая за ними, она смахивала редкие слёзы. От голода силы покидали её, и ей приходилось лежать неподвижно какое-то время, чтобы набраться сил.

Она закрывала глаза и вспоминала свою жизнь на воле. Как многого не сделано! Какое бесцельное существование она влачила! Целыми днями резвилась. С одного цветка на другой, с одного – на другой. Никаких забот. Никаких целей. Соседка, старушка Божья коровка, не уставала порицать её.

– Пошла бы, – частенько говорила она, – хоть вступила в эко-клуб “Опыляем вместе”! Они хоть чем-то полезным занимаются, а ты только и делаешь, что порхаешь то там, то сям.

– Я тоже опыляю! – огрызалась она в ответ.

– Надо больше, – отвечала соседка. – Посмотри, куда катится этот мир. Чем больше растений, тем больше возможностей его очистить.

– Пфф, – фыркала она и улетала к своим подружкам.

Какое дело было ей до мира? Её приглашали волонтеры заботиться о куколках, но она не понимала, ну что заботиться о них? Ничего с ними не случится, вот же, смогла же она превратиться из гусеницы в бабочку!

Её приглашали позировать художникам, она вздыхала, закатывала глаза и фыркала: “Ещё чего!”.

Возможно, вступи она в какой клуб, уже бы заметили, что её нет и стали бы искать и даже, возможно, нашли бы. Но она была только в одном клубе – клубе беззаботных бабочек, живших одним днем.

Снова хотелось плакать, но слез больше не было. Она лежала с закрытыми глазами – смотреть в окно ей не хотелось. Там лежал её мир. Мир, кем-то отобранный у нее словно специально, и он прекрасно жил без неё. Сначала она, конечно, долго смотрела перед собой, высматривая разные способы выбраться наружу. Каждый миллиметр этого треклятого окна. Но ни трещинки, ни отверстия. Ни-че-го. Поэтому назло миру она решила лежать с закрытыми глазами. Раз миру плевать на неё, то и она не собирается смотреть на него. Но потом эти мысли сменялись паникой. Что, если это не сон? Что, если она и вправду отсюда не выберется? “Нет, – говорила она себе, – нет, я хоть прошибу это стекло, но выйду отсюда”.

И она вновь и вновь билась об него, пытаясь вырваться наружу. Но всё было тщетно. Лишь болело тело и ныло сердце. А в голове пульсировала безумная жажда жизни.

Прошел день и прошла ночь. Утро второго дня встретило её радушным солнцем, пославшим разбудить её своего младшего сынишку:

– Вставай! – весело забарабанил Лучик в окно ее тюремной камеры.

Она еле разлепила веки и уставилась на него, ничего не понимая, забыв, что произошло вчера. Но стоило ей поднять глаза вверх и увидеть старый облупленный потолок, как всё сразу вспомнилось.

Обессиленная, она молча смотрела на солнечный лучик.

– Выходи, соня! – засмеялся он.

Но она закрыла глаза, подумав, что над ней издеваются. Лучик пожал плечами и побежал дальше будить других божьих тварей.

Весь день она лежала. Сил биться в окно не осталось. В какой-то момент воздух ее тюремной камеры показался ей спертым, тяжелым и удушающим, и она стала задыхаться. Ей показалось, что жизнь утекает из нее, но усилием воли она взяла себя в руки и сделала несколько глубоких вдохов. Приступ паники прошел, и она снова смогла дышать. Приоткрыв глаза, она наблюдала за палисадником, в котором кипела жизнь. Этот вид за окном стал её фикс-идеей, она только смотрела и смотрела в окно, не замечая ничего вокруг. К концу второго дня вера в будущее была полностью утеряна ею вместе со способностью соображать. Кроме желания очутиться снаружи в голове не было ничего.

Солнце уже клонилось к закату, как и её собственная жизнь, когда вдруг кто-то бесцеремонно схватил её за крылья:

– И что ты за бабочка такая странная, два дня торчишь у окна на этом крыльце?!

Она почувствовала, как её развернула неведомая сила и подбросила в воздух. И тут же она увидела, что было у нее за спиной, – густую зелень деревьев, кусочек голубого неба, белую стену и маленькую девочку в смешной растянутой футболке.

– Глупая! – воскликнула девочка. – Тебе всего-то надо было обернуться!

И, развернувшись, спрыгнула с крыльца и убежала по своим делам.

◊◊◊◊◊

Дом очень любил Озеро. Он был к нему привязан как к матери или отцу. Озеро было свидетелем его рождения, юности и зрелости. Они любили поговорить на восходе солнца, пока все спали, в час, когда одинокий пастух, ещё не до конца проснувшийся, гнал на пастбище сонное стадо коров. Солнце лениво потягивалось и зевало в это время, а Дом и Озеро уже вели свой неспешный диалог. Настолько разные, они имели всё же одну схожесть: в них жили. В Доме – люди, в Озере – всякая живность. И Дом, и Озеро любили своих обитателей, переживая за судьбы каждого из них.

Стрекоза

Она поняла ещё вчера: влюбилась в него по уши. По свои стрекозиные уши. Что теперь делать с этим, она не знала. Как жить дальше – и не представляла. Она могла только заламывать руки и горестно восклицать время от времени.

А ведь как хорошо начиналось. Он влюбился первым. Робея, подошел к ней, и пригласил на свидание. А она только фыркнула! Посмотрела на него оценивающе: не её, принцессы, уровня! Не так богат! Не так хорош! Не столь силен! Не столь умен! Она ли не ждала лучшего варианта?! Ну как минимум стрекозиный “Форбс” бы хотелось. Вот там – да. Там оно. Все принцы. Ей в самый раз.

А этот?.. Ну что с него взять. Даже его влюбленные глаза не пронимали её ни на йоту. Он таскался за ней целый месяц. Дарил цветы, пел песни под гитару на закате дня у её окна, выкладывал лепестками признания в любви, но она воротила свой стрекозиный нос.

– Эх!.. – вздыхала её мама. – Присмотрись, хороший парень. Работящий.

– Он недостаточно красив! – говорила Стрекоза.

– Никогда у тебя не будет спокойствия с красивым. – качала головой мама.

– Он недостаточно богат! – парировала ей дочь.

– Чужое богатство не принесет счастья, – предостерегала мама.

Дочь лишь фыркала и закатывала глаза.

Она издевалась над ним. Соглашалась на встречи и не приходила. Иногда опаздывала на два часа и смеялась втайне над ним.

Он многое ей прощал. Думал, что любовь нужно завоевать. Считал, что проходит экзамен. Всё ожидал, что вот-вот пройдет его, и она начнет вести себя по-другому. Однако она не торопилась и клянчила у него доказательства его любви:

 

– Достань мне звезду с неба, если любишь!

Он пожимал плечами:

– Ты же понимаешь, что это физически невозможно.

– А ты достань! – топала ногами Стрекоза.

– Это смешно! – заявлял он и в самом деле смеялся.

– Так вот как ты меня любишь! – верещала она в ответ и убегала домой.

Потом, смеясь, пересказывала подружкам, что она придумала в этот раз.

– Зачем ты это делаешь? – спрашивали они. – Как же он достанет тебе звезду? Он всего лишь стрекоза, живущая на Земле, а звезды в миллиардах световых лет от нас. Как ты себе это представляешь?

– Ах! Ну какие же вы все непонятливые! – кривлялась Стрекоза. – Ясно ведь, что он должен совершить некий поступок, который я могла бы сравнить со звездой.

– Ааа… – тянули подружки в ответ.

Каждую встречу с ним она продолжала требовать звезду.

– Не принес? До свидания!

– И сегодня не принес? До свидания!

Он пытался втолковать ей, что это всё глупости, но она гнула своё:

– Без звезды даже не приходи!

Но он не понимал намеков. Какую звезду? Зачем звезду, если он готов положить к её ногам весь свой мир, свою любовь и предложить ей свою руку?

На следующий день после очередного отказа, он не пришел. С утра она ещё была уверена, что к обеду объявится, но нет. Не пришел он и в обед. И вечером тоже. И на следующий день. И через два дня. И через неделю тоже не пришел. Сначала она думала, что возможно он улетел по делам. Быть может, заболела его мама. Или он помогает бабушке с переездом – вдруг она решила перебраться в новое жилье?

Она снисходительно улыбалась самой себе и бубнила под нос:

– Ну-ну. Испытать меня решил.

На третьи сутки она проснулась глубокой ночью. Что-то было не так.

В окне копошился одинокий лунный луч, он то скользил по её подушке, то пропадал внезапно, то вновь появлялся и трепал её по щечкам. Она сонно отмахнулась от него и перевернулась на другой бок. Но уснуть не смогла.

Что-то было не так.

Что-то давило в груди. Словно ком стоял, отчего ей было тяжело дышать, и она не могла сделать глубокий вдох. Стрекоза беспокойно ощупала горло и грудину, пытаясь понять, что не так.

И вдруг она вспомнила то, что не давало ей спокойно существовать последнее время и о чем она напрочь забыла во сне: сегодня ровно 7 дней, как она ждет его. На миг ей показалось, что сердце её превратилось в черную дыру, которая с бешенной скоростью поглощала все её эмоции и чувства. Она попыталась судорожно вдохнуть воздух полной грудью, но вместо этого издала сдавленный крик, который будто прорезал тугой ком, не дававший ей нормально дышать. И сразу же торопливо, обгоняя друг друга, из глаз её выпали первые слезинки. В удивлении она утерла их и уставилась на свои мокрые ладони.

– Что это? – спросила она саму себя. – Уж неужто я…

Но рыдания не дали ей закончить акт само рефлексии. Слёзы градом хлынули из её глаз. Она рыдала, пока еще до конца не понимая, что же вызвало в ней такую бурю. Лунный луч сидел с ней рядом на подушке и гладил её по голове, пытаясь успокоить. Но Стрекоза где-то внутри уже понимала: спокойствия ей не видать.

Прошло еще несколько дней, которые она прожила, терзая себя душевными муками. Она настолько привыкла к его присутствию в своей жизни, что уже плохо представляла, как жила до этого без него.

Стрекоза решила выждать ещё какое-то время и, если он так и не придет, найти его и рассказать о своих чувствах. Скорее всего он просто устал за ней бегать и теперь страдает молча у себя дома, не предпринимая никаких попыток с ней увидеться. Вот он обрадуется, когда она сама заявится к нему! Раздумывая об этом, Стрекоза нехотя призналась самой себе, что вела она себя не очень красиво с ним. Но сейчас она платит сполна, в её душе столько боли, что он непременно должен знать об этих муках. Она расскажет в красках, как страдает без него. Лишь бы он только вернулся.