XXVIII
Рыбак рыбака видит издалека
Лишь только высокая фигура убийцы исчезла в лесной чаще, Паскалино, лежавший все время неподвижно, пошевелился и, поднявшись медленно на локоть, долго смотрел беспокойным взором в ту сторону, пока шум шагов его совсем не пропал вдали. Тогда, собрав последние остатки сил, раненый пополз к светлевшей сквозь сплошные деревья поляне.
Он подвигался медленно, оставляя за собой полосу крови, останавливался, переводил дух и пополз дальше, подстрекаемый сильным желанием жить и твердой волей выполнить данное поручение.
– Ах! – говорил он себе, – когда бы Господь милосердый даровал мне еще хоть несколько часов!..
Между тем овладевший письмом победитель бедного Паскалино шел большими шагами назад по той же самой дороге, по которой пришел в чащу леса. Много планов составлялось у него в голове. Ему предстояло бороться не с одним Монтестрюком, а еще с его телохранителями, Коклико и Кадуром, преданность и храбрость которых он знал очень хорошо; да кроме них, был еще и маркиз де Сент-Эллис. Было о чем хорошенько подумать.
Он уже испытал на себе страшную силу врага; на груди его оставался навеки знак от нанесенной им раны, и нечего было думать нападать на Гуго прямо, среди белого дня. Умереть он был сам готов, но только тогда, когда увидит мертвого Гуго у ног своих. После дуэли на улице Сент-Оноре, нападать лицом к лицу было плохим средством достигнуть своей цели! На ходу капитан д'Арпальер – нам не зачем теперь скрывать его ни под испанской кличкой дона-Манрико, ни под итальянской Бартоломео Малатесты – вспомнил кстати из римской истории о битве Горация с тремя Куриациями. Благоразумие требовало, прежде чем нападать на своих трех Куриациев, разлучить их, тем более, что ни один из них не получил еще ран, облегчивших победу Горация: тогда гораздо легче будет перебить их по одиночке.
За одной мыслью часто приходит другая. В походе рядом с Монтестрюком идет маркиз де-Сент-Эллис; нельзя ли как-нибудь отвлечь маркиза от его друга? Благодаря попавшему в его руки письму, у него теперь есть превосходное для этого средство. В самом деле, он знал, частью из собранных между прислугой принцессы сведений, после встречи с ней в садах отеля Авранш, а частью из доставленных ему графом де Шиври и кавалером де Лудеаком, что маркиз преследует ее неутомимо своей страстной любовью и своими пламенными вздохами. Открытие связи между принцессой и Монтестрюком могло, значит, повести к неожиданному столкновению между обоими обожателями и восстановить против Гуго нового врага, который много значил.
Решивши это, капитан не стал терять времени на долгое обсуждение. Он еще прибавил шагу, вышел из лесу и, войдя в Мец, скоро нашел квартиру маркиза.
Он явился смело к нему и сказал без всяких предисловий:
– Маркиз, какого вы были бы мнения о человеке которого вы всегда осыпали доказательствами дружбы и который, несмотря на это, обманывал вас с тою особой, которую вы любите больше всего на свете, с принцессой Мамиани?
Маркиз так и вскочил с места.
– Кто это? – воскликнул он.
– А вот прочтите… Тут названо имя друга, а принцесса сама подписалась. После вы мне скажете, ошибся ли я.
Имена Гуго де Монтестрюка и Леоноры бросились разом в глаза маркизу. Он изменился в лице, принявшем то самое выражение, какое оно имело в ту минуту, когда на него напали и раздели его в замке Сен-Сави. Мрачным взором он пожирал строки, написанные рукой принцессы.
– Гуго! Гуго! – проговорил он глухим голосом, – и она, Леонора!..
Капитан указал пальцем на печать.
– Рука её, а вот и печать.
– О! я отмщу за себя! – продолжал маркиз со свирепым рычаньем. – А я его слушал еще, когда он мне толковал о своей любви к графине де Монлюсон!.. Как же он обманывал меня, предатель!..
Ослепленный гневом, он даже и не подумал спросить у незнакомца, каким путем он добыл это письмо, а капитан д'Арпальер, понятно, сам не приступал к объяснениям.
– Я не смею давать советов вашей милости, – продолжал капитан, – но если б я был на вашем месте, я знаю, что бы я сделал.
– Вы схватили бы шпагу, пошли бы прямо вызвать мерзавца, обманувшего ваше доверие, и отмыли бы обиду в крови его!.. Чёрт возьми! история будет недолгая!
– Совсем нет! я поступил бы вовсе не так.
Маркиз уже застегивал пояс и посмотрел на капитана с удивлением.
– Хороша штука будет, как он вас убьет, а ведь это легко может случиться! Что же это будет за мщение, позвольте спросить? Вот я, как итальянец, смотрю совершенно иначе на такие дела… Я мечу туда, где удар будет самый чувствительный… я мечу прямо в сердце.
– А! – произнес маркиз.
– Принцесса ждет графа де Монтестрюка в Зальцбурге. Я бы обогнал его и поехал бы прямо в Зальцбург. Там я бы свел счеты сперва с ней, а потом и с ним, если б он явился мешать мне!
– Чёрт возьми! да вы, в самом деле, правы.
– Но для этого нельзя терять ни минуты и вы не должны здесь больше видеться с врагом. Надо ехать тотчас же. Когда есть лошадь, шпага, и деньги – все пути открыты, а питаться дорогой можно и одной ненавистью.
– Я уеду сегодня же вечером.
– Зачем же вечером? отчего не сейчас же? Бывают такие случаи, что один потерянный час портит окончательно все дело.
– Правда! Я уеду сейчас же.
– Когда так, не оглядывайтесь только назад, маркиз!
Выйдя через несколько минут на улицу, капитан был очень доволен собой, день его не пропал даром: убит мешавший человек, открыта важная тайна и опасный враг стал союзником. Для начала это было, право, недурно!
Он был уже в нескольких шагах от своей гостиницы, как вдруг заметил у дверей человека с лисьей физиономией, который разговаривал со слугой и выказывал величайшее нетерпение. По платью его, покрытому грязью и пылью, видно было, что он прибыл издалека и вовсе не жалел себя дорогой.
– Значит, – говорил этот человек, топнув ногой, – вы ничего не знаете о той личности, которую я ищу? Высокий, худой, с загорелым лицом, старый рейтар, сильный как вол, а на голове курчавые волосы, как у негра?
– У нас здесь только один проезжающий, похожий на ваше описание дон-Манрико и Кампурго…
– Э! вовсе не об испанце тут речь, corpo di Bacco!
– А! еще один соотечественник! – сказал капитан; – сегодня, видно, уже такой урожай на итальянцев.
Он вежливо подошел и, поклонившись кавалеру с лисьей физиономией, сказал ему:
– Вы иностранец здесь в городе, а я походил-таки по улицам и знаю кое-кого…. если я могу быть вам полезен, очень рад буду служить вам…
– Вот битых четыре часа я таскаюсь от одной двери к другой, отыскивая одного капитана, и никак не могу попасть на него – Уже не живет ли он, прости Господи, в какой-нибудь лисьей норе?…
– А как его зовут?
– Капитан д'Арпальер…
– Ну, вам особенное счастье, кавалер. Капитан д-Арпальер – мой друг…. не угодно ли вам пойти со мной? Я вас провожу прямо к нему.
– Ступайте же вперед! – отвечал незнакомец.
Тот, кто в один и тот же день назывался сначала дон-Манрико и Кампурго, а потом Бартоломео Малатеста, завернул за угол гостиницы, вошел в пустынный переулок близ крепостного вала и, забравшись в пустую беседку при кабаке, объявил:
– Капитан д'Арпальер – это я сам. Если у вас есть с ним какие-нибудь счеты, вот мирный уголок, где можно объясниться, как угодно. У вас шпага, у меня тоже; только – пожалуйста, поскорей.
– Я-то? чтоб я стал драться с дворянином, которого от всей души уважаю и которому хочу оказать услугу? нет! ни за что!
– Когда так и если, как я предполагаю, вы приехали от графа де Шиври или от его друга, кавалера де Лудеака, то говорите скорей.
– Вот это мирит меня со всякими случайностями! – вскричал неизвестный. – Встретить вас почти сразу в таком муравейнике солдат и офицеров – да ведь это небывалое счастье! Хоть я и не служу у графа де Шиври, но знайте, что меня передала в его распоряжение та особа, у которой я служил в Париже, – графиня де Суассон.
– Хорошо! так у вас значит, есть поручение ко мне, присланному сюда самим графом де Шиври?
– И, без сомненья, вы уже догадались, с какой целью. Вы уже видели графа де Монтестрюка?
– Я скоро совсем подружусь с ним и мы поедем вместе в Вену.
– Вы и приедете туда, я уверен, только переменивши путь и расставшись с вашим Монтестрюком.
– А! и это граф де Шиври так приказал?
– Он сам… А вот и доказательство…
При этих словах, посланный графа де Шиври вынул из потаенного кармана в подкладке своего колета небольшую бумажку, запечатанную гербовым перстнем графа, и показал ее капитану.
– Мне очень жаль однако, – сказал последний, – отказаться от этой поездки – она должна была совершиться при таких обстоятельствах, которыми я легко мог воспользоваться для известных планов…
– Успокойтесь… Если дело идет, как я догадываюсь, о том, чтоб сделать зло графу де Монтестрюку, вы найдете к этому случай и в Зальцбурге не меньше, если даже не больше, чем в Вене…
Вот уже в другой раз сегодня встречалось капитану имя Зальцбурга – в первый раз он прочел его в письме принцессы Мамиани; оно возбудило в нем любопытство и ему представлялось в нем что-то особенно хорошее.
На развернутой им бумажке было написано следующее:
«Доверьтесь во всем Эммануэлю Карпилло, который получил от меня подробные наставления, и слушайтесь его. Как только дело будет сделано, он поможет вам во всем, что вы сами предпримете.
Цезарь, граф де Шиври».
– Ну, храбрый Карпилло! я слушаю, – сказал капитан, – итак, мы едем в Зальцбург?
– Не останавливаясь, не сходя с коня. После вашего отъезда случилось много нового. По какой-то неизвестной причине – сильные мира не всегда все говорят, в особенности дамы – обер-гофмейстерина её величества королевы вдруг сошлась в мыслях с графом де Шиври, и мне кажется, что она питает к графу де Монтестрюку, по крайней мере, такую же сильную ненависть, как и сам граф Цезарь.
– Если их ненависть такая же, как моя, то ничто не в силах ее не только совсем потушить, но даже и ослабить.
– Вот теперь нас с вами и посылают в Зальцбург, где мы должны встретить графиню де Монлюсон, которая едет в Венгрию…
– А! и графиня де Монлюсон тоже туда едет?
– Да, просто дурачество, какого бывало уже столько примеров при дворе… Во время Фронды их встречалось немало… Ну, вот нам и надо расставлять сети вокруг графини де Монлюсон… За этой самой дичью вам и предстоит охота…
– Гм! за женщиной!..
– Уже не затрудняет ли это вас, капитан? То, что дошло до меня об одном приключении, в котором вы должны были недавно играть главную роль, давало мне лучшее понятие о вашем характере…
– Я давно перестал затрудняться, друг Карпилло, но когда вы напали на след кабана, а приходится гнаться за ланью… вы сами понимаете…
– Прекрасно… понимаю… во прелесть обещанной награды не позволяет мне останавливаться на таких тонкостях… Притом же, лань еще и не взята… Граф де Шиври ждет нас в Зальцбурге, где графиня де Монлюсон остановится, как полагают, отдохнуть немного… Там мы, смотря по обстоятельствам, устроим такую штуку, чтобы наследница герцогства д'Авранш попала прямо в объятия к графу де Шиври… Ну, а если правда, как уверяют, что граф де Монтестрюк обожает графиню де Монлюсон, то мне кажется, что тут можно будет отомстить так славно, что самая сильная ненависть останется довольной.
– По рукам, Карпилло! – вскричал капитан в восхищении, нечего лучше и желать нельзя, как продолжения того дела, которое тогда один слепой случай помешал мне довести до конца… но есть вещи, о которых ты не знаешь еще, Карпилло… и другая еще женщина будет в Зальцбурге…
– Другая женщина, говорите вы?
– Да, принцесса Мамиани, а с ней господин, которого я пустил за ней в погоню, маркиз де Сент-Эллис; она – союзница графини де Монлюсон; а он друг и враг графа де Монтестрюка…
– Вы говорите такими загадками, капитан…
– Полно! Удары шпаг разъяснят все загадки, а пока эта ожидаемая и неожиданная смесь людей, которые ищут друг друга, бегут один от другого, встречаются один с другим, ненавидят и любят друг друга – наделает в добром городе Зальцбурге такой путаницы, что люди нашего сорта будут уже очень неловки, если не извлекут из всего этого для себя пользы.
И в порыве свирепой радости он поднял кулак и крикнул:
– Пускай же этот проклятый Монтестрюк едет теперь в Вену!.. Чёрт с ним! В Зальцбурге его ждет такая рана, от которой обольется кровью его сердце!..
И он дико захохотал.
– Я уж и не знаю, право, в кого он влюблен, этот волокита? прибавил он. Тут сам чёрт ногу сломает!.. В принцессу? или в герцогиню? Но я так устрою, чтобы двойной удар поразил его и в той, и в этой.
И, обнажив до половины свою шпагу, он с силой толкнул ее назад в ножны и сказал:
– Ну, после увидим.
Пока капитан д'Арапльер собирается ехать в Тироль вместе с Карпилло, мы вернемся на опушку того леса, откуда силился выбраться раненый Паскалино, напрягая последние остатки своих сил. Когда он выбрался, невдалеке проходил человек. Итальянец позвал его; человек прибежал.
– Сведите меня в Мец, через час мы можем туда добраться, и я дам вам десять экю за труды… но у меня почти нет больше силы тащиться… надо достать телегу или какую-нибудь вьючную скотину; я с вашей помощью как-нибудь взберусь на нее…
Обещанная награда соблазнила прохожего.
– Подождите здесь, – отвечал он раненому; – я берусь доставить вас в город.
Он скоро в самом деле вернулся с клячей, запряженной в тележку, и, положив Паскалино на солому, взял клячу под-уздцы и повел к городу.
Паскалино получил от своего проводника кое-какие тряпки, которыми обвязал, как умел, свои раны, чтоб остановить хоть немного кровь, и потом принялся, с освеженной немного головой, составлять себе план действий. Можно было подумать, что грозящая смерть совсем рассеяла его врожденное простодушие и придала ему и живости, и твердости. Он решил ехать прямо к графу де Колиньи, не теряя времени на розыски графа де Монтестрюка. У него в карманах было довольно денег, чтоб расплатиться с проводником; но он боялся показать ему свое золото и серебро, чтоб не навлечь на себя еще беды: приключение с Бартоломео сделало его недоверчивым и теперь он клялся себе, что не его уже вина будет, если его совсем доконают.
Считая каждую минуту и умоляя проводника подгонять клячу, которая, к счастью, могла идти гораздо скорей, чем можно было ожидать, судя по её жалкому виду, Паскалино добрался без всяких приключений до отеля главнокомандующего и, объявив, что у него есть письмо к графу де Монтестрюку, которого все там знали, был впущен без всякого затруднения в дом.
При виде хрипящего человека, который едва слышным голосом произносил имя графа де Монтестрюка, как призывает умирающий имя своего святого, Угренок, всюду вертевшийся во всякое время, бросился со всех ног к своему графу.
– Там человек совсем умирает! поскорей как можно к нему, граф! – крикнул Угренок.
Гуго поспешил к умирающему.
– Узнаете вы меня, граф? – сказал ему честный слуга: – это я имел честь нести с вашей милостью, когда вы переоделись в ливрею, портшез принцессы Мамиани, помните, в тот день?…
– Совершенно так! – перебил Коклико. – Граф, быть может, думал когда о другом, но я видел прекрасно, что было у меня перед глазами… Поэтому, любезный, пропускай подробности… и ступай прямо к цели…
В нескольких словах несчастный Паскалино рассказал Гуго обо всём, что с ним случилось. Когда дошло дело до дуэли его с человеком, которого он встретил у ворот Меца, Коклико вскрикнул:
– Высокий, худой, с сединой, на голове шляпа с красным пером?
– И в бархатном колете, а сверху него – кираса из буйволовой кожи…
– Это мой испанец, дон-Манрико!
– А моего звали Бартоломео Малатеста и он уверял, что он итальянец…
– Два имени у одного и того же бездельника!.. И это он то так славно тебя отделал, мой бедный друг?
Паскалино кивнул головой и рассказал, как у него отняли письмо принцессы, когда он упал.
– Но разбойник не знал, что принцесса передала мне еще и на словах содержание этого письма, продолжал он… Я уверен, что если б он заметил во мне малейший признак жизни, он бы распорол мне живот… Никогда не забуду его злодейской рожи, когда он читал это письмо принцессы…
Потом Паскалино провел рукой по лбу, стараясь получше все припомнить, и продолжал:
– Да, принцесса умоляет вас ехать как можно скорей в Зальцбург, на дороге в Вену… Графиня де Монлюсон, у которой я видел вашу милость в Мельере, тоже уехала с намерением добраться до Венгрии, как полагают, а граф де Шиври поехал по той же самой дороге… Ей грозит большая опасность… принцесса надеется, что вы спасёте ее.
Гуго обменялся взглядом с Коклико.
– А данное вам поручение? – сказал последний.
– А мое Золотое Руно? граф де Колиньи всё узнает и сам решит, что мне делать.
Паскалино потянул Монтестрюка за рукав и сказал ему:
– Если я не выздоровею, позаботьтесь, ради Бога, о Хлое….У меня сердце разрывается, когда вспомню об ожидающем её горе… Честная девочка любила только меня одного с прошлого года и мы хотели обвенчаться нынешним летом!..
– Гм! – произнес Коклико… – любовника еще можно найти, но мужа!.. Ну, мы однако поищем…. А пока спи себе и не тревожься ни о чём…
Паскалино улыбнулся и закрыл глаза, как будто ему в самом деле хотелось поспать подольше.
– С тобой вместе мы носили ремень, – сказал Коклико, вздохнув; – когда-нибудь и мне будет, может быть, такая же участь, как тебе теперь!
Монтестрюк поспешил к графу де Колиньи и рассказал ему всё, что узнал.
– Очень некстати всё это, – сказал граф, – но честь налагает на вас обязанность скакать куда нужней. Если всё обойдется, как я надеюсь, – у вас всё-таки будет довольно времени, чтобы приехать раньше меня в Вену и в Венгрию и собрать все нужные сведения к моему приезду… А если нет, то посвятите себя совсем графине де Монлюсон и кроме неё, ни о чем не думайте. Дела короля не пропадут оттого, что в его армии будет одним храбрым офицером меньше, а честь и спокойствие графини де Монлюсон могут подвергнуться большой опасности, если вы не поспешите к ней на помощь.
– А я клянусь вам, – вскричал Гуго, – что ворочусь к вам тотчас же, как свезу в безопасное место графиню де Монлюсон, которая будет со временем графиней де Шаржполь, если Господу Богу угодно.
Колиньи дал ему открытый лист, в котором просил все власти городов и областей, зависящих от Германской империи, оказывать помощь и содействие графу де Монтестрюку, отправленному по делам службы его величества короля французского, и, обняв его еще раз, сказал:
– Ну, теперь ступай скорей с Богом, увидимся у турок!
Вечером того же самого дня, в который встретился Монтестрюк с доном-Манрико, Паскалино был ранен на дуэли с Бартоломео Малатестой, а маркиз де Сент-Эллис пришел в ярость от предательского рассказа, в котором ложь так искусно перемешана была с правдой, капитан д'Арпальер и Карпилло с одной стороны, Гуго, Коклико, Кадур и Угренок с другой, а маркиз с исправно вооруженным лакеем с третьей, выехали из Меца в разные часы и все направились к Зальцбургу, каждый по такой дороге, которая казалась ему короче и верней, между тем как граф де Шиври и кавалер де Лудеак тоже гнались по следам графини де Монлюсон, за которой ехала и принцесса Мамиани. Вот сколько живых стрел летело к одной и той же цели!
XXIX
Зальцбург
Трудно представить себе тот ужас, который внушало тогда нашествие турок целой Европе. Особенно этот ужас был силен в Германии; он распространялся, как зараза, из городов по селениям. Одна Венгрия отделяла Германию от могущественной империи, основанной мечом Магомета II, и первые удары страшного врага должны были обрушиться на нее, а с падением венгерского оплота ничто уже не могло остановить натиска мусульман. Это был поток, выступающий из берегов, река, прорвавшая плотины, морской прилив, заливающий твердую землю. Людская волна, явившаяся из глубины Азии, перешла через Дунай, разлилась по равнинам Венгрии, смывая все на своем пути, гоня перед собой собранные наскоро войска, пробовавшие остановить ее, открывая пушечными выстрелами ворота городов; волна эта, с ничем неудержимой силой, двигалась все вперед и грозила Вене, передовому оплоту империи.
По всем провинциям царствовало всеобщее смятение. Огромное тело Священной Империи все было составлено из разных кусков и кусочков и заключало в себе не менее трехсот пятидесяти самодержавных владений, в числе которых было полтораста светских государств, управляемых курфюрстами, маркграфами, герцогами и графами, двадцать три духовных государства, имевших в главе архиепископов, епископов, начальников военных орденов, приоров, аббатов и аббатисс, и шестьдесят два имперских города, составлявших настоящие республики. Трудно двигалась эта нестройная машина и трогалась с места не иначе как потеряв много времени. Силы были рассеяны, государи – разделены вечной враждой и соперничеством, денег не было ни у кого; искали главнокомандующего в то же время, как вербовали солдат, вели переговоры, спорили, интриговали и дни уходили, не приводя ни к какому решению, а опасность росла между тем с часу на час.
В одно утро вдруг узнали, что грозная армия великого визиря Ахмета-Кьюперли выступала из Белграда и при звуке барабанов и литавр, распустив знамена, оглашая воздух страшными криками, она целых семь дней проходила перед своим главнокомандующим, которому султан Магомет IV, остановившийся в Адрианополе, присылал каждый день еще новые подкрепления. С этой минуты каждый день приносил смятенной Германии известие о каком-нибудь новом несчастье.
Сегодня разносился слух о торжественном вступлении турок в Левенти, Нуарград, в Нейтру; завтра – о падении Нейгаузаля, прикрывавшего границу от Моравии. Скоро затем слышно было, что татарские отряды носились по этой несчастной провинции, грабили селения, жгли замки, гнали перед собой, как стадо, бесконечные ряды пленников, которых жадные купцы спешили уводить на рынки Буды и Константинополя. Сколько пленниц исчезало в гаремах Азии! Все казалось потерянным. Все и могло погибнуть, в самом деле.
Еще один последний удар, еще одно последнее усилие – и Вена погибла бы тоже. Тогда уже нечему было остановить вторжение мусульманских войск в Германию.
Между этим грозным нашествием и доведенной до последней крайности империей оставалось только течение Рааба и слабый кордон в несколько тысяч под командой Монтекукулли.
Как только эта преграда опрокинется, – христианскому миру будет нанесен такой удар, от которого он никогда уже, может статься, и не оправится.
В эту страшную минуту, весной 1664 года, все взоры и все мысли были обращены на Венгрию. С этой стороны раздавалась буря, отсюда шла она.
Опасность была очевидной не для одних только государственных советников, на которых лежала забота о всеобщем спасении; она смущала умы народов. Там и сям бежали с полевых работ; обезумевшее население, при первом тревожном слухе, искало спасения в церквах и в укрепленных замках. Беглецы из соседних туркам областей еще более усиливали своими рассказами заразу ужаса, овладевшего всеми. У всех в уме была одна опасность, один враг, одна беда – турки. Страх заполонил Германию в ожидании, пока мусульманский меч не сразит ее. Никто не знал, какая рука остановит нового Аттилу-Кьюперли.
Все это было ясно до очевидности в глазах военачальника или дипломата, будь то маркграф Баденский или граф Строцци; но об этом не думал ни один из тех, кого гнали различные страсти по следам графини де Монлюсон: в погоню за ней скакали ревность, ненависть, честолюбие, преданность, любовь, предательство, все демоны и все ангелы, каких только может вместить в себе сердце человеческое.
Каждый из этих людей, – капитан д'Арпальер, граф де Шиври, граф де Монтестрюк, маркиз де Сент-Эллис, и с ними Карпилло, Коклико, Кадур, – скакал в ту же сторону, рассыпая золото полными пригоршнями, загоняя лошадей, с криком и проклятиями как маркиз, молчаливый и мрачный как капитан, наглый и надменный как Цезарь де Шиври.
Одни выехали из Меца, другие из Парижа; они скакали в Зальцбург через горы Шварцвальда или Таунуса, скорей или тише по прихоти проводников или по воле случайностей. Один раз павшая от истощения лошадь остановила маркиза де Сент-Эллиса; в другой – выступившая из берегов река остановила Монтестрюка; как то вечером, граф де Шиври заблудился в лесу; в следующую ночь, капитан д'Арпальер попал в такой густой туман, что сбился совсем с дороги. У одного были открытые листы, обещавшие ему содействие от начальников по городам и по областям, повиновавшимся императору Леопольду; у другого была заносчивость, щедрость, отвага. У Бриктайля была старинная привычка к бродячей жизни, освоившая его со всеми уловками и со всеми способами выходить из затруднений.
У графини де Монлюсон первый пыл ощущений при начале путешествия сменился скоро спокойным и беспечным удовольствием путешествия по незнакомой стороне. Поля были украшены всей прелестью майского наряда. Деревья представлялись огромными букетами цветов; одетые свежей зеленью леса и живые изгороди наполняли воздух чудным благоуханием; легкий ветерок гнал по небу белоснежные облака. Новость местоположения и народной одежды увлекала Орфизу. Она знакомилась с городами, которые знала до сих пор только по имени из уроков географии в монастыре; она смотрела с удивлением на памятники, замки, церкви, дворцы и соборы, являвшиеся на каждом переезде. Уверенная, что приедет в Вену раньше Монтестрюка, задержанного в Меце при графе де Колиньи, она не очень спешила и отдавалась своей лени, из которой сделала себе милого товарища в путешествии.
Она с самого начала еще хотела остановиться в Зальцбурге: один из её родственников, бывший в дальних походах, говорил ей, что в этом городе очень много любопытного. С первой же прогулки по городу она увидела нагроможденные среди живописных скал укрепления, монастыри, аббатства, дворцы и захотела пожить тут подолее. Притом же, и тетке её, маркизе д'Юрсель, нужно было отдохнуть с дороги. Орфиза выбрала себе комнаты в лучшей гостинице и поселилась в них.
Эта остановка дала графу де Шиври возможность догнать свою кузину.
Орфиза была немного удивлена, увидев его в Зальцбурге, и сначала вообразила себе, что он явился только затем, чтоб помешать её романическому путешествию.
– Если вы в самом деле за этим приехали, – сказала она ему прямо и свысока, – то прошу вас избавить меня от всяких увещаний: я вас всё равно не послушаю.
– Как! неужели вы думаете, что я стану отговаривать вас от поездки в Вену, где теперь в полном сборе весь цвет германского дворянства, и от поклонения мощам св. Стефана, прославленным свыше чудесами? Сохрани, Боже! Не считаете ли вы уже меня неверующим! Напротив, смелость вашего прекрасного примера подействовала и на меня. И мне тоже захотелось побывать в Венгрии… Только я решился отдать себя под ваше начальство и вместе с вами в ехать в столицу Австрии.
Цезарь обратился любезно к маркизе д'Юрсель и с самой милой улыбкой сказал ей:
– Две дамы, путешествующие одни, нуждаются в кавалере; позвольте мне быть вашим.
Эти слова окончательно смягчили Орфизу.
– Если так, отвечала она, и если решено, что вы даете нам клятву в повиновении, то мы соглашаемся допустить вас в наше общество.
Дать клятву никогда не затрудняло Цезаря. Он поклялся во всем, чего хотелось Орфизе.
– Вот ты и в крепости, – сказал кавалер де Лудеак: – это для начала очень недурно. Теперь нам остается только ждать помощи от случая, чтоб крепость эта сдалась на капитуляцию.
Помощь эту, на которую Лудеак и Шиври рассчитывали оба, должен был привести им капитан д'Арпальер, за которым послан был в Мец Карпилло. Весь вопрос заключался теперь в том, чтоб капитан поспел во время – поддержать их силой в благоприятную минуту. При въезде в город поставлены были лакеи; им рассказали подробно приметы обоих итальянцев и велели немедленно донести, как только они появятся.
Недолго пришлось им дожидаться.
Как-то вечером капитан, весь в грязи, явился перед Цезарем и Лудеаком в сопровождении одного из часовых.
– Наконец-то! – вскричал Лудеак; – я уже начинал бояться…
– Чего? – перебил капитан, – что я не приеду? Плохо же вы меня, знаете, если могли это подумать!.. Куда я хочу ехать, туда и еду… Я не считал ни лесов, через которые пробирался на прямик, ни рек, куда пускал коня вплавь, ни гор, на которые взбирался, ни болот, какие попадались на пути… и вот явился перед вами. Товарищем у меня была жажда мести, а проводником – злоба и ненависть…
– Вы знаете, – сказал Цезарь, поспешивший его поблагодарить за усердие, – что мы должны быть каждую минуту готовы ехать дальше: прихоть графини де Монлюсон – закон для нас всех…
– А всем известно, что прихоти приходят к графине де Монлюсон всегда вдруг, внезапно, – прибавил Лудеак.
– Ну, а если мы выедем так неожиданно, – продолжал Шиври, – то первый же переезд приведет нас в гористую местность, усеянную ущельями, где так легко встретить кого-нибудь совершенно нечаянно…
– Если я хорошо понял, – возразил капитан, – то вы желаете, чтоб я был готов действовать быстро?…
– При графине де Монлюсон есть три или четыре лакея, хорошо вооруженных и очень храбрых: с ними придётся, вероятно, и подраться…
– У меня будут такие люди, что научат их держать себя посмирней… Но есть еще одна вещь, которой вы не знаете и которою однако же пренебрегать вовсе не следует: к графине де Монлюсон спешат на помощь… О! успокойтесь, эта помощь является в виде женщины… принцессы Мамиани.
Лудеак встревожился. Откуда она едет? С какой целью? с кем? Капитан рассказал со всеми подробностями про свою неожиданную встречу с Паскалино у ворот Меца, открывшую ему все планы принцессы.
– Паскалино уже не в состоянии помешать нам, – прибавил он; – а что касается до принцессы, то пустилась ли она в путь, отказалась ли от своей поездки, чего я не думаю, или в последнюю минуту не послала ли кого-нибудь другого, этого я хоть и не знаю, но во всяком случае благоразумие требует, чтобы мы не теряли напрасно времени… завтра, до восхода солнца, я на беру себе отряд…
В сумерки, капитан Балдуин д'Арпальер и Карпилло отправились по кабакам Зальцбурга вербовать себе разных бездельников.
– Рыбаки, – говорил капитан, – закидывают обыкновенно удочку в мутную воду, а нашей дичи мы наловим скорей всего в таких притонах, где побольше бьют посуды…
Оба сообщника скоро пришли в глухую часть города, где по трущобам кишела целая толпа разного сброда. Его довольно было тогда по городам священной империи, особенно поближе к границам; в Зальцбурге недостатка в нем тоже не было.
Вниманье их было привлечено красноватым светом и хором пьяных голосов, выходившим из одной пивоварни, стоявшей в углу на площади.