Они встретились в кафе, познакомились и прилетели в Бен Гурион. И больше господин Делоне Селин никогда не видел.
Сухой остаток оказался в самом деле сухим и унылым. Вся работа Ирбиса и мозговой штурм пока не дали ни малейшего результата. Загадочный враг не показывался. Хоть не сделался от этого безобидным. Все сошлись на том, что люди, располагающими такими возможностями, чрезвычайно опасны. Кто-то не поленился доставить похищенную и одурманенную Муху во Францию. И только для того, чтобы потом переправить в Иерусалим!
– В этой удивительной истории есть одна редкостная особенность, -размышлял Петр.-Как правило, в самых разных житейских обстоятельствах труднее всего деньги раздобывать. Неважно, о чем идет речь. Защита и нападение, рутина, покой и творчество – все требует средств. А тут – никаких проблем! Начал Сева, потом Анита предложила помощь, появился бездонный кошелек Куприянова и, наконец, регулярно из Лондона звонит Фред. Денег не надо, мол, спрашивает он. И что вы думаете? Раз я отказывался, он, на всякий случай, перевел мне пока «немножко». Ты не волнуйся, всего пять тысяч, он говорит. А не потребуются, употребим их на билеты, увидимся и отпразднуем победу. Он уверен, что все кончится хорошо! Он уверен… Хотел бы я это сказать о себе!
Вечер завершился. Сева, навещавший Пашу с трогательной добросовестностью, согласился взять отпуск и слетать на неделю в Иерусалим. Георгий Антонович обещал помочь уладить все организационные вопросы. Пашу решили на «военный совет» не приглашать, чтобы его поберечь. Но Сева вместе с Зиной тактично и осторожно рассказали ему, наконец, о маме.
А Мухаммед от всего, обрушившегося на него в последнее время, явно повзрослел. Он перебрался домой и начал вести обычный образ жизни. Своим друзьям он сказал, что займется теперь здоровьем без дураков. Он сделает все, чтобы привести себя в рабочее состояние. И самому поехать за Эрной, а потом суметь за ней ухаживать дома.
– Да, братцы, игры, похоже, кончились! Мальчик вырос. Тут-то к мальчику и явился папа, – невесело усмехнулся он.
А упомянутый папа Георгий очень беспокоился. Узнав, что Паша справился с тяжелым известием, он подождал немного, а потом сам пошел к сыну, и они долго о чем-то говорили. Выйдя от него, он позвонил в Ирбис и условился встретиться с Петром.
– Знаете, Петр Андреевич, я отношусь к Вашей работе с огромным уважением, – начал Куприянов.-Я решил нечто предпринять. Но сначала хотел бы поставить Вас об этом в известность, выслушать Ваше мнение. И к тому же, не помешать, не дай бог, своими действиями Вашим намерениям.
Я думал все время о нашем общем разговоре. Вы столько всего узнали, и в то же время не нашли никого. И я сегодня с Пашей поговорил не только о том, почему он вырос без меня. Не только о том, что на его маму – мою жену напали и увезли из страны. Я объяснил, что все время над нами висела черная тень. Есть человек, который сломал мою жизнь, семью и изуродовал детство моего сына.
Итак, я это сказал ему. Но и себе самому я тоже вот что сказал: «Ты должен узнать, кто враг! Обязан!» И потому. В общем, дело в следующем.
Я стал размышлять, кто мог так влиять на нашу жизнь. Это ведь Москва, не деревня, где все на виду. Я считаю большой начальник или ГБ. И еще. Вот Ваши ассистенты рассказали мне об отце Эрны, французском летчике. Я, так же как Вы, решил, что это сыграло большую роль. И снова встает вопрос – кто персонально дергал за ниточки? Это один и тот же человек или нет?
Вы говорили, что денег на поиски достаточно, только они, похоже, мало что решают. Однако есть направление, в котором деньги должны помочь. А именно, архивы. Надо раздобыть наши досье – Эрны и мое собственное. Вот это я и хочу организовать, найти нужных специалистов. Возможно, у Вас такие есть?
Поймите, Петр Андреевич, мне очень надо, мне необходимо понять. Ну, как я уже сказал, если я Вам не помешаю.
Был ветреный сумрачный день, с неба сыпалась ледяная морось, а северный ветер порывами раскачивал деревья и ломал их обледеневшие ветки. Одна из них стучала в стекло, и Петр все время невольно оглядывался на окно. Он коротко взглянул на Георгия при последних словах и увидел снова суровое выражение на его лице и угрожающий блеск в глазах.
– Помешаете ли. Мысль совершенно логичная – раскопать досье. Они должны быть у вас обоих. У Эрны – из-за отца. У Вас – в связи с репрессированной семьей и с той же Эрной. Я человека для работы в архивах вполне могу найти. Правильно, что предупредили. Я бы тоже дотумкал рано или поздно, но вот что важно. Самого зверя нельзя спугнуть! Давайте посоветуемся, как дров не наломать. Ведь он может понять, что мы ищем в правильном направлении. И тогда.
– Я его спровоцирую Эрну скорей устранить, – дополнил Куприянов.
– А может, не только Эрну.
– Я об этом не подумал. Вы правы.
– И вот еще что, Георгий Антонович, – слегка возвысил Петр голос, -Вам ребята сказали без меня, что про деда летчика я решил с Пашей сам поговорить. Я считаю, настало время это сделать. Поэтому я приглашу его к нам в пятницу и хочу, чтобы Вы об этом знали.
Куприянов молча кивнул. Они договорились о предварительных шагах и обсудили план действий, и Георгий принялся звонить и давать указания помощникам, а затем быстро распрощался и ушел еще более озабоченный, чем прежде.
37. Внук де Коссе. На четвертинку француз?
Павел был тепло одет, но поднявшийся ветер заставил его застегнуться на все молнии и пуговицы и плотно обмотать шею шарфом. День выдался морозный. Парень долго бегал по делам. Он не успел поесть и поэтому подмерз. К вечеру потеплело, но ему все равно было зябко. Вскоре начало мести, маленькую черную вязаную Пашину шапку облепило снегом, и очень кстати пришелся капюшон.
Молодой Мухаммедшин направлялся в «Ирбис» по приглашению самого директора. Ему назначили в семь. Петр объяснил, что беседа будет о семейных делах. Речь пойдет о событиях послевоенного времени. Дело касается его бабушки Киры. И значит, волноваться нет причин. Паша ничуточки и не волновался. Зато ему было отчаянно интересно.
В его распоряжении оставалось еще минут десять. По оживленной улице неслись машины сплошным потоком. Несмотря на погоду, народу было много. Пятница – многочисленные рестораны и кафе, бессонные магазины, игровые салоны привлекали публику, втягивали говорливые группки и выплевывали их обратно, возбужденных, шумных, ищущих новых развлечений. Но стоило свернуть в переулок, и вдруг как по мановению волшебной палочки, стало совсем тихо. Прохожие, автомобили, громкая зазывная музыка из окон – все это осталось позади. Снег сделался гуще. И в переулке стало бело, как будто он не змеился в самом центре гигантского города, а вел к заколдованному замку. Павел свернул еще раз, огляделся и подошел поближе к соседнему дому, чтобы рассмотреть его номер. Еще несколько шагов, и вот он! За оградой внутри небольшого ухоженного двора, сейчас укрытого снежной пеленой, стоял.
Павел смотрел и не верил своим глазам. Островерхая черепичная крыша, из трубы белый дымок, уютно светящиеся окна, красивое и добротное крыльцо. Домик, словно дорогая игрушка из нездешней сказки, напомнил ему Европу. Как он сюда попал? На покои новых богатеев особнячок тоже не тянул, в нем не было ничего лишнего, броского, безвкусного. Чудеса! Так, а где же у него номер? А, вот!
Двор хорошо освещался, и на стене Павел сумел рассмотреть не только нужный ему номер дома, но и вывеску.
Действительно, Агентство «Ирбис», – кивнул он и нажал на клавишу домофона.
Ответил женский голос. Павел назвался. Дверь отворилась, и он вошел.
В пятницу прием посетителей заканчивался в пять. Поэтому звонкий голосок из агентства попросил его войти в боковую дверь. Для этого пришлось обойти крыльцо и завернуть за угол. Он снова позвонил, и дверь отворилась.
Широкая лестница, уходящая вверх на антресоли, тонула в полумраке. Он пошел навстречу лучу света сверху, вслушиваясь в приглушенные звуки с правой стороны из темноты. Оттуда слышалось хлопанье крыльев, щелканье, а потом. Мужской голос выговорил не очень отчетливо: «Петррруша, зерррнышки! Хоррошие, рррисовые зерррнышки!», и заколыхалась тяжелая портьера.
Павел не знал, дивиться ему или пугаться. Что все это значит? Работают они тут или живут? Он поднялся на марш и наконец, достиг дверного проема, в котором, в этот момент появилась маленькая точеная женская фигурка. Тот же звонкий голосок приветствовал его и пригласил внутрь. Он сделал несколько шагов навстречу и очутился в прихожей.
– Здравствуйте! Заходите, пожалуйста! Я Лукерья Костина, ассистент директора. Я пойду, позову Петра Андреевича. А Вы пока раздевайтесь.
– Тетя Мусенька, Вы ведь покажете Паше все, что нужно? – обратилась крохотная девушка куда-то внутрь комнаты. Павел снял куртку. Девушка убежала, а его опять позвали. На этот раз женский голос был явно на октаву ниже.
Еще одна дверь, и картина, открывшаяся его глазам, оказалась полностью под стать домику и его необычным обитателям. В просторной светлой комнате было тепло и уютно. Голландская печь, облицованная изразцами с голубой росписью, гудела и потрескивала. Он увидел обеденный стол с белой крахмальной скатертью, накрытый на пять человек. А немного в стороне от него в кресле – румяную полную пожилую женщину. На ней было свободное платье на кокетке с кружевным воротником. Ноги ее покоились на коврике, на котором дремала, свернувшись, кипенно-белая пушистая кошка. Когда Паша вошел, кошка на звук шагов открыла глаза. Бог ты мой, кошачьи глазищи оказались небесно-голубыми!
Паша ахнул. Он не имел особых склонностей к домашним животным. А опыта их держать вовсе никакого. Когда-то в детстве ему хотелось собаку. Да куда там! Он даже не решился спросить. Какие собаки в московской коммуналке?
Да, киска-то, что и говорить, кошачья красавица! А что касается глаз. Разве не у всех кошек зеленые глаза? Есть и поговорка такая!
Мария Тимофеевна тем временем представилась.
– Сейчас будем ужинать, – сказала она. – Петр Андреевич и Олег, это наш второй ассистент, уже идут. Павлик, Вы Киевские котлеты любите?
– Мария Тимофеевна, я не знаю, никогда не пробовал. А как их в Киеве делают? По-другому? Не так, как у нас в Москве? – Павел откашлялся и сел к печке на стул с мягкой вышитой подушечкой. Таких он тоже никогда в жизни не видал.
– Павлик, Вы это что, серьезно? Да как же так, неужели. Я Вам расскажу!
Но тете Мусе не удалось просветить кулинарно дремучего Пашу. С другой стороны открылась дверь, и в комнату вошел рыжий высокий мужчина, лет на десять старше Мухаммедшина. За ним следовал другой, лет пятидесяти с совершенно лысой головой и в очках. Они принялись здороваться и знакомиться, как вдруг…
Крупная японская лайка, проскользнувшая в комнату рядом с Петром и державшаяся у его правой ноги, поднялась и положила огромные лапы Паше на плечи. Уши у нее стояли торчком, пасть приоткрылась, и большой розовый язык вывалился наружу.
Павел не так уж много читал. Зато хорошие книги. Он бы мальчишкой, наверно, не выбрал Дюма, если бы не мама. В девяностые годы были другие властители дум. Но Эрна знала любимого автора почти наизусть, и сын проштудировал с ее подачи как «Трех мушкетеров» со всеми продолжениями, так и «Королеву Марго». Подробности он, конечно, подзабыл. Но все же, все же. Он, правда, не испугался. Но. Что говорил Генрих Наваррский, если ему наступали на мозоль? Как он…
– Святая пятница, – ахнул второй раз Павел Мухаммедшин в этот удивительный вечер. – Вы их что, сами делаете? У этой собаки, да у нее же тоже глаза.
– Как у меня, – сказал тут директор Ирбиса «Синица», – и похлопал густыми ресницами.
Ничего подобного, у тебя, дорогой, глаза серые, а у твоего пса -голубые, – запротестовал мысленно его гость.
Но тут Лорд лизнул его в нос и тем закончил дискуссию. Тетя Муся скомандовала – за стол! Котлеты – самые настоящие Киевские куриные котлеты с кусочком сливочного масла внутри, в золотистых хрустящих сухариках, истекавшие соком на большой нарядной тарелке Кузнецовского фарфора, в отличие от терпеливого коллектива, ждать не могли.
За ужином о делах не говорили. Павел с большим удовольствием умял основное блюдо. Он не очень упирался и когда ему настоятельно посоветовали взять добавку. Ирбисовцы весело помогали тете Мусе по хозяйству, непринужденно болтали, и Паша скоро почувствовал себя свободно и хорошо. Настало время десерта. Луша принесла из кухни блюдо с эклерами. А Петр принялся разливать чай. На минутку все стихло. И Павел услышал отчетливый мерный звук, которого до сих пор не замечал.
Тикали ходики! Он поискал глазами. На правой стене – акварели, на левой – явно семейные портреты и фотографии Петра со всеми соратниками вместе и порознь. Так, а впереди?
Между двумя окнами в стенном проеме он увидел изображение дамы в парадном платье, которое поначалу принял тоже за портрет. Ее хорошенькое личико с нарумяненными щечками в аккуратных кудельках улыбалось. Но что это? Глаза дамы – оливковые бусины с яркими белками – двигались слева направо совсем как у совы. Петр проследил за взглядом гостя.
– Я вижу, Вы заметили нашу даму, сказал он. – Ну как, нравится? Обратите внимание, это не игрушка.
– Мне кажется, она тикает! – отозвался неуверенно Павел.
– А что ей остается делать? Это же часы. Взгляните. Внизу на платье в виде букета – циферблат. Это Шварцвальдские часы, традиционные для своего времени и места, – с удовольствием пустился в подробности Петр.
А Луша тихонько пояснила.
– Шеф любит прикладное искусство и точную механику. В особенности часы. У нас, знаете, много разного связано с часами. В кабинете совсем другие – грозные и ответственные. Они с боем. И эти голос подадут. Кстати, осталось еще четверть часа попить чайку. Хотите эклер? Тут трех сортов. Вам какие больше нравятся, с ванильным кремом, шоколадные или…?
Пашу с мороза и после сытного ужина слегка потянуло в сон. Следовало встряхнуться. Он отправил в рот парочку эклеров и рассказал несколько баек о Швейцарии. Неотразимая Снежана вскочила к нему на колени, мявкнула, и он покорно принялся гладить пушистую шерстку. Олег как раз объяснял, что абсент просто крепчайшая мятная водка, и если народы захотят, так он ее сделает, выйдет еще получше, чем у «фирмы» в то время, как кальвадос…, когда зазвенели колокольчики.
– О, дама заиграла! Восемь часов. Нам пора, – сказал Петр Андреевич и поднялся.
Они перешли в кабинет. Директор и хозяин агентства «Ирбис» усадил Павла за стол и уселся напротив. Перед ним лежали папки, альбом и пачка фотографий. А на стене висел большущий плоский экран. Петр взял в руки пульт и нажал на кнопку. Экран засветился. Поплыли кадры, снятые любительской камерой. Она дрожала, выхватывая то заснеженную дорогу, то парк тоже весь в снегу. А затем, словно зритель, сосредоточившийся на своей цели, и переставший отвлекаться на посторонние предметы, – красивый особняк в глубине парка. Он приближался, вырастал, обретал детали и подробности и, наконец, закрыл экран целиком.
– Павел, – начал Петр, и его голос слегка дрогнул от волнения, – я сейчас расскажу Вам всю историю замужества Вашей бабушки Киры Паскевич с начала и до конца. Я отвечу на все Ваши вопросы, насколько это в моих силах. Не скрою, разговор будет необычный. И верно, я должен бы показать эту съемку под конец. Но не могу удержаться.
– Итак, смотрите внимательно! Это Франция, город Кольмар. Вы видите дом Вашего деда со стороны матери!
Синица сам отвез Пашу домой. Так ему было спокойнее. Вернувшись, он позвонил Георгию Куприянову и коротко рассказал о происшедшем.
Да, Паша знает теперь, кто его дед. Нет, не разнервничался. Что? Нет, пожалуй, и не обрадовался. Скорее, удивился. Он, знаете, Георгий, к зеркалу подошел и начал разглядывать себя. «Раз я на четвертушку француз, – говорит,– так где-то тут она есть?»
Они сдержанно посмеялись, и, побеседовав еще несколько минут, Петр извинился – устал, мол, и пожелал Куприянову спокойной ночи. Однако вместо того, чтобы и впрямь отправиться спать, он принялся писать.
Письмо в Лондон по электронной почте нашло адресата, который не заставил себя ждать, а отозвался немедленно. Наутро шеф Ирбиса с интересом читал длинное взволнованное послание и удовлетворенно кивал. Потом он подошел к телефону и набрал номер. Олег, забежавший в кабинет подшить в папку справочный материал из лаборатории, услышал, как шеф попросил мисс Дин, а следом приветливо забасил.
– Эвелин? Здравствуйте, это Питер Синица. Спасибо, получил и полностью согласен. Сейчас самое время!
Но дальше он перестал понимать, на большее школьного запаса английского не хватило.
38. Тайна полковника Найденова
Протекли недели. Сева съездил в Израиль и вернулся ни с чем. Он видел «сестру Цецилию». Но все попытки врачей обратить внимание Эрны на Севу терпели крах. Неудачи начались прямо с языка общения. Сева не знал ни слова по-французски. Русским, казалось, вовсе не владела она. Эрна лишь вежливо и равнодушно приветствовала его на английском, которым молодой человек не блистал. В конце концов, врачи посоветовали Севе смириться и уехать.
Синица нашел для Куприянова нужного человека для поисков досье и придумал ему легенду. Они применили обходной маневр. Свой интерес к Эрне и ее мужу они закамуфлировали изысканиями для Новейшей истории в послевоенный период. Их задача, де, исследовать влияние на судьбы людей Сталинских репрессий.
Из Франции пришел официальный запрос. «Союз авиаторов города Кольмара» интересовался судьбой своего компатриота, военного летчика Эрнестуса де Коссе, жена которого и т. д. Они были бы чрезвычайно признательны за любые сведения о ее судьбе. Это в совокупности с прочими способами убеждения, которые умело применил Куприянов, звучало отлично.
Запрос, доверенность от поручителей, письмо от научного руководителя в архив – и можно приступить к работе!
Молодой военный историк Людмила Темочкина, погрузившаяся в бумаги, микрофильмы и прочую, уже частично детализированную информацию, добросовестно составляла отчеты и отсылала их прямо на имя Петра Андреевича Синицы. И довольно скоро появились первые обнадеживающие результаты. Среди справок, конфиденциальной информации, доносов, перехваченных писем и допросов сотрудников и родных Кирочки Паскевич, в замужестве Мухаммедшиной, ей все чаще стало попадаться одно и то же имя.
Степан Матвеевич Найденов! Это он первым сообщил, что по оперативным данным старший лейтенант, военный переводчик Мухаммедшина находилась в порочащей советского офицера связи с иностранцем. Его заявлению дали ход. Расследование показало, что оно подтвердилось. Папка компромата росла. А Найденов не успокаивался.
Найденов рассылал в разные адреса уведомления о недостойном поведении Киры Леонтьевны. Со временем, когда она вышла второй раз замуж, а ее дочь подросла, он же стал «уведомлять» об этом партбюро и дирекцию Цаплина, а позже капать на Эрну.
Начал эту свою деятельность товарищ Найденов, будучи молодым капитаном в составе войск особого назначения, квартирующих в Восточном Берлине. Время шло. Он продвигался по службе и сделал хорошую карьеру. Дослужился Степан Матвеевич до полковника ГРУ и ушел в отставку. Но, удивительное дело! Эрну Мухаммедшину своим вниманием не оставлял.
Получив эти материалы, ирбисовцы вместе с Куприяновым вместо того, чтобы обрадоваться, озадаченно развели руками. Самому Георгию имя Найденова ровно ничего не говорило. Враг, казалось, нашелся, только его мотивы оставались за семью печатями. Не сослуживец, не сосед, не родственник… И не изгой – несчастный желчный злобный завистник. Но тогда кто?
– Слушайте, Георгий Антонович, – начал Олег, – Кира очень красивая женщина была. Что, если этот Найденов – отвергнутый поклонник? Мстительный, злопамятный, всю жизнь преследовавший ее? Странно? Но, понимаете, бывает и так!
– А я не понимаю, – покачала головой Луша, – Киры нет в живых. Найденов, он что, Мафусаил? Ее поклонник… Он должен быть по крайней мере ее ровесником или старше. Сколько ему лет?
– Разумно. И надо выяснить. А где он мог с ней столкнуться? Были они знакомы с Кирой? – задумчиво промолвил Куприянов.
– Вот, вот! Надо понять, что он за человек. Как его жизнь сложилась? Где он теперь? Лу, возьми, пожалуйста, наш вопросник, но поподробней сделай, покажи мне, и пошлем его потом Миле, – попросил Синица.
– Кому?
– Ну Темочкиной. Как ее? Люда? Так это одно и то же, производное от Людмила, – пояснил Петр.
На этот раз потребовалось не так уж много времени, чтобы «варяг»10 Темочкина заполнила длинный вопросник, прилежно и кропотливо составленный Лушей и подписанный самим Синицей в знак одобрения. Из ответов на него следовало, что Степан Матвеевич Найденов решительно не годился на роль оскорбленного воздыхателя красавицы Паскевич. Он был значительно моложе нее. Никаких убедительных поводов, никаких житейских пересечений их судеб найти не удалось. Во время войны она была студенткой, потом преподавательницей французского. А он – еще совсем мальчишкой. Послужной список у него был без всяких изъянов. Сколько Мила не выясняла, получалось из всех источников, что он безупречный офицер и порядочный человек. Профессиональный разведчик, кончивший разведшколу, Степан Матвеевич работал в ГРУ. Об этом, само собой, никаких подробностей у нее не было. Вот разве, в последние годы он числился за аналитическим отделом, и это все.
Единственное, что можно было найти общего у этих двоих – не слишком обычное в Союзе великолепное знание иностранных языков. Степан Найденов прекрасно знал немецкий и французский. Но он учился языкам в разведшколе, а потом в Академии внешней разведки. А значит, вовсе не там, где училась и работала Кира.
– Видишь, Лунечка, у людей, почти всю жизнь проживших в одном городе, могли быть контакты и неведомые сексотам.11 Могли найтись и точки соприкосновения, не отраженные в пожелтевших хрупких бумагах казенных отчетов.
Петр Андреевич оторвался от вопросника и посмотрел на крошечную девушку, сидевшую перед ним и зябко кутавшуюся в большущую белую оренбургскую шаль. Ножки в вязанных толстых носках она спрятала под пушистое теплое пузо Лорда, разлёгшегося рядом на полу.
Луша кивнула головой, чихнула и уткнулась покрасневшим носишкой в носовой платок. Просто олицетворенная «легкая простуда» на боевом посту, готовая к новым подвигам несмотря ни на что. Шеф, однако, увлеченный своим занятием, ничего не заметил и продолжил.
– Во всяком случае, полковник Найденов, человек семейный, примерный муж и отец, ушел в отставку, поработал еще несколько лет консультантом в одном оборонном ведомстве, а потом окончательно отправился на покой. Сейчас ему семьдесят с хвостом. Он похоронил жену. Сын давно живет отдельно, он занимается продажей природного газа и очень преуспел. Старик и сам ни в чем не нуждается. Но сделался со временем весьма необщителен. Единственное место, куда он ходит с удивительным постоянством и рвением, это церковь. Член КПСС Степан Матвеевич никогда не был прежде замечен в религиозных склонностях. Но люди меняются…
– Петр Андреевич, я тоже обратила внимание, что он, уйдя на пенсию, сделался страшно религиозным. И пусть это веяние времени, мода даже. Но, знаете, такой пожилой человек!
– Возможно, как раз поэтому. Жизнь близится к концу, и люди начинают думать о том, что там за чертой. А что, в конце концов, у нас есть на этот случай, кроме церкви?
– Вы правы. Но вот еще что любопытно. По крайней мере, у нас не очень обычно. Полковник Найденов не православный, а католик. Прихожанин католического собора.
Тут Луша опять чихнула, но уже три раза подряд. Лорд вскочил и с недоумением уставился на нее. А Синица, мерявший шагами кабинет, и размахивающий своей любимой авторучкой, в это время застыл на месте и повторил без всякого выражения.
– Не православный, а католик… Католик он, полковник-то наш. Католик… Католик! Прихожанин собора, собора, соборчика, говорю, святого такого. Что-о-о? Почему католик? – вдруг заголосил он так громко, что воспитанный Лорд нервно зевнул. «Ваффф!» негромко, но очень неодобрительно выговорил пес.
– Вот что, свистать всех наверх! Олега ко мне немедленно, Володьку вызвать! – продолжал неистовствовать Петр. – Не делай „простуженные» глаза, я слышу, что ты чихаешь! Узнайте мне про этого пенсионера все, что можно и нельзя. С кем, когда, что, и как именно? Что ест, что пьет, с кем дружбу водит. Не так, как на «предварительном», поняли ребята? С деталями! И немедленно!
Темочкиной – спасибо! Пусть дальше работает. Я у нее, кстати, ничего про родителей Найденова не нашел. Написано – сирота. Она больше и не бурила. Так не пойдет! Выяснить подробнейшим образом, кем они были, когда и почему умерли. Кто его воспитал? О школе тоже ни единого слова.
А вы? А вы давайте по теперешним связям работайте. И чтобы хронометраж был у меня. Если надо, так и телефон Найденовский прослушаем. А Майскому задание особое. Пусть подготовится и обратится к настоятелю этого собора. Ох нет, что за чушь! Настоятель в монастыре! А в соборе? Пастор, наверно? Фу, пастор у протестантов. Да, тут я, определенно, не силен. Но это и не мои проблемы.
– Жучище! – проорал он появившемуся в дверях Олегу, который спустился из лаборатории в ответ на звонок.-
Жучище, ты переходишь в католичество и с завтрашнего дня станешь готовиться к принятию крещения в соборе Непорочного зачатия Девы Марии. Валяй, сочиняй себе легенду и топай туда с утра.
Олег изумился не хуже Лорда и уставился на начальника. Он был в халате и защитных очках, а потому его лицо за голубоватыми стеклами выглядело особенно впечатляюще. Он молчал. Петр взглянул на него, сделал паузу, а потом снова заговорил совсем другим тоном.
– Олег, прости, кажется, я случайно бестактность ляпнул. Если мы с тобой, о чем и не говорили до сих пор, так о религиозных делах. Может, это против твоих убеждений? Тогда я найду другой выход. Дело в том, что у меня идея безумная появилась. Все вертится вокруг тайного врага Эрны и ее матери, полковника Найденова. Мы должны бросить все силы на это дело и узнать о нем, все, что можно. Я подумал – ты из нас всех самый положительный и вызывающий доверие. Поэтому…
Зазвонил телефон, Петр извинился и прервался, а затем, второпях сказав, что Луша, мол, все Майскому объяснит, выскочил за дверь.
– Через час вернусь! – бросил он на ходу, – надо быстренько в банк сгонять, срочно понадобилась моя подпись.
– Ну хорошо, объясняй, – вздохнул до сих пор молчавший Олег и сел.-Убеждения убеждениями, только работа есть работа.
Храм на малой Грузинской был весь из красного кирпича, с башенками, арочным порталом и розеткой на фасаде. Выстроенный в неоготическом стиле и любовно восстановленный, он радовал взгляды не только городских обывателей, но и знатоков. Стройный и гордый, устремленный в небо, словно застывший по мановению волшебного жезла факел, храм внутри оказался неожиданно очень светлым, умиротворяюще тихим островком покоя. Трудно такое было вообразить на Грузинах в самом котле столичного густого борща вблизи от Баррикадной.
Маленькая девочка лет двенадцати в белой шапочке с вышитой снежинкой и скромном коричневом пальто вошла в собор, сделала несколько шагов и остановилась. Под высокими белыми сводами было прохладно, и она снова надела свои вязаные варежки, которые, было, скинула, открыв врата. Они отворились почти бесшумно, так что женщина в платочке, старательно полирующая мягкой замшей позолоту изножья статуи Богоматери, даже не оглянулась. Девочка поколебалась немного и сказала.
– Здравствуйте! Я прочла на доске объявлений, что тут часы работы с половины девятого до восьми ежедневно, и думала.
Уборщица вздрогнула, обернулась и строго посмотрела на нее.
– Часы работы? Вот я и работаю. А ты кто ж такая? Чего тебе здесь надо?
– Мне. Мне надо с отцом настоятелем поговорить. Скажите, пожалуйста, как мне его найти? – робко ответила та.
– С отцом настоятелем? Ишь, чего захотела, нету у него других забот! Тут тебе не игрушки! Ты креститься-то хоть умеешь? Ты знаешь, куда пришла? Если дело какое, приходи с родителями. Ходят тут, мешают только, – ворчливо повысила голос уборщица.
– Я пришла в Собор Непорочного зачатия Девы Марии, а креститься умею.
И она окропила пальцы в чаше со святой водой, опустилась на одно колено, повернувшись к алтарю, и наложила на себя по всем правилам крест.
– Смотри, пожалуйста, и вправду по римско-католическому обряду крестится – слева направо! Тебя, девонька, зовут-то как? – заметно смягчилась женщина.
– Меня зовут Стася, Станислава Ряжская. Я дедушку своего ищу. Я.
Голос девочки дрогнул, и по щеке поползла слеза. Она села на скамью, всхлипнула и опустила головку.
– Э-е-е, а плакать зачем? Ну-ка, рассказывай по порядку, что стряслось. Отец настоятель, если дедушку знает, непременно поможет. Пойдем-пойдем, я тебя чайком напою. Ты меня тетей Стефкой зови, так лучше будет. Давай, пошли!
И она обняла девчушку за плечи, привела ее в служебную комнату и затворила за собой дверь.
Стефания Савицкая вовсе не была уборщицей. Она помогала в храме исключительно из уважения к отцу настоятелю, горячей приверженности католической вере и желания скрасить свое вдовье одиночество. Всю жизнь она проработала на ткацкой фабрике, замуж вышла поздно за немолодого непьющего сварщика Мефодия, брата закадычной подруги, от которого сбежала гулена-жена. И все бы хорошо, но детей у них уж не получилось.
Пожилая ткачиха без всякого удивления выслушала повесть Стаси о родителях, которые давно разошлись, отце, испарившемся несколько лет назад совсем из Москвы, о матери и ее «друзьях».
– Тетя Стефка, я хочу с дедушкой моим жить. Мой дедушка хороший! Мама не хотела, чтобы я с ним встречалась, она на него кричала. Он и перестал звонить и приходить. А теперь ей совсем не до меня. Она говорит иногда. Если б не я у нее жизнь бы такая хорошая была! «Капусты» прям до фига. Зеленой, говорит «капусты» и «евриков». Это деньги такие. Я их сама никогда не видела. Где дедушка живет, я не знаю. Я тогда совсем маленькая была. Я только знаю, что он в церковь часто ходит. Он у меня католик.
– Постой, Стасенька, как его фамилия? Его можно через справочную или милицию поискать. У него, верно, фамилия, как и у тебя?
– Нет, у папы была фамилия отчима. А мама мне не скажет. Лучше не пробовать. Я раз спросила ее, а она – драться. Тетя Стефка, Вы послушайте, мне учительница в школе сказала – у католиков пока мало церквей. Я решила, я во все пойду и спрошу. Вот если отец настоятель.
Дверь открылась, и слегка пригнувшись, в нее вошел высокий благообразный седой человек и ласково поздоровался.