Просвещение делало шаг за шагом в молодых сознаниях. Когда прошло достаточное время, чтобы закалить характеры обоих, портьеры снова разъехались, явив вновь собравшимся зрителям повзрослевшие тела.
Дездемона отшатнулась от Отелло так, словно бы тот был совершен из мерзких скользких змей.
Женщина прокричала мужчине:
– Ты не можешь больше довлеть на меня и нас!
Девичье средоточие завернулось в кокон из блистающей переливчатой материи.
На сцене ловко зашелестели ветки с растениями, биноклики еще ближе придвинули картинку, а актер, что играл Отелло-мужчину, заизвивался вдруг будучи заключенный в ячеистых змеиных телах. Кто-то дергано отодвинулся от созерцания, а кто-то еще ближе пришпандорился к действу.
Отелло взревел, почти что теряя сознание от недостатка воздуха в легких:
– Мой испуг не для тебя, милая моя! Прости мою прыть или недостаток ее! Я сделаю все, чтобы наш союз больше никогда не был достоянием общественного взора!
Замешкалась сияющая Дездемона, обдумывая предложение актеришки. Где здесь ложки чайная правда, а где смерть за поворотом, что на лапах Истины стоит?
«Это же все вымысел-выхухоль… А мое солнечное плетение так и кажет дивные картины загадочных созвездий Просвещения. Простить ли парнишку, что так славно и сладко ублажал мое молодое тело? Моей душе делал приятно?»